Читать книгу Месть от кутюр - Розали Хэм - Страница 6

По утрам в субботу главная улица Дангатара гудела под напором фермерских грузовиков и добротных английских автомобилей, перевозивших семьи богатых овцеводов. Малышей оставляли на попечение старших братьев и сестер или отправляли в парк, чтобы матери могли пройтись по магазинам и посплетничать. Мужчины стояли небольшими группами, поглядывали на небо и обсуждали погоду. Бледные, широкие в кости женщины в цветастых сарафанах и шляпках из фетра сидели за грубо сколоченными деревянными столами и продавали лотерейные билеты.

Сержант Фаррат миновал молодого человека, ссутулившегося за рулем пыльного «триумфа-глории», и перешел через дорогу к универсаму Праттов. На тротуаре перед магазином он встретил Мону Бомонт.

– Доброе утро, Мона, – поздоровался он. – Вижу, твой брат благополучно вернулся домой.

– Мама сказала, мы обойдемся без наемных работников. Этот мистер Максуи-ини… – Мона имела привычку растягивать слова, поэтому в разговоре с ней сержант Фаррат тоже невольно старался придавать голосу певучести.

– Не торопись. Вполне вероятно, какая-нибудь из наших девиц на выданье окрутит Уильяма, не успеешь и глазом моргнуть, – насмешливо улыбнулся он. – Раз-два, и твой братец уже занят.

Мона чуть подвинулась в сторону и начала теребить манжет своей кофты на пуговицах.

– Мама говорит, местные девушки – гру-убые и приземленные.

Сержант Фаррат окинул взглядом твидовый берет Моны, распластанный на голове, точно дохлая кошка, ее опущенные плечи и тяжеловесную фигуру.

– Ну что ты, Мона, мы живем во времена независимости и прогресса, так что быть приземленным, практичным и подкованным в какой-то области – это скорее преимущество, особенно для представительниц прекрасного пола.

При упоминании половой принадлежности Мона хихикнула.

– Возьмем, к примеру, семейство Пратт, – продолжал сержант. – Мюриэль и Гертруда разбираются в самых разных вещах, знают, как избавить мериносов от паразитов, продают корм для цыплят и порошки против пухоедов, а еще торгуют галантереей, вареньем и дамским бельем. Таких везде возьмут на работу.

– Но мама говорит, это так гру-убо…

– Да-да, я в курсе, твоя матушка – весьма утонченная особа.

Сержант с улыбкой приподнял фуражку и вошел в магазин. Мона достала из манжета смятый носовой платочек, прижала его к открытому рту и растерянно заморгала.

Элвин Пратт, его жена Мюриэль, дочь Гертруда и мясник по имени Реджинальд Блад энергично трудились каждый у своего прилавка. Гертруда отвечала за бакалею и галантерейные товары. Каждую покупку она обвязывала шпагатом, который отрывала без помощи ножниц, голыми руками, что, по мнению сержанта Фаррата, указывало на определенное мастерство. Миссис Мюриэль Пратт была экспертом по скобяным изделиям и предметам мужского туалета, причем поговаривали, что в первых она разбирается больше, нежели во вторых. Мелкоштучная кулинария и мясной отдел располагались в дальнем конце магазина, где Реджинальд разделывал туши, резал мясо, набивал фаршем овечьи кишки, а затем аккуратно развешивал ожерелья из колбас над рядами отбивных, выложенных на прилавок. Мистер Элвин Пратт имел обходительные манеры и душу скупердяя. Он трижды в день собирал с прилавка все чеки и вел алфавитный перечень должников, который держал в своем кабинете за стеклом. Покупатели, стоявшие в очереди, как правило, поворачивались к нему спиной, пока Гертруда взвешивала овсяные хлопья или подавала жаропонижающие порошки, потому что в это время мистер Пратт демонстративно доставал из больших выдвижных ящиков тетради и принимался медленно листать страницы в синюю клетку.

Сержант Фаррат подошел к Гертруде, крупной застенчивой девушке в темно-синем платье с цветочным рисунком. За стойкой она стояла неестественно прямо, словно аршин проглотила. Ее мать, полная, невыразительная дама, облокотилась на соседний прилавок.

– Гертруда, Мюриэль, как поживаете?

– Прекрасно, сержант, большое спасибо.

– Надеюсь, вы пойдете смотреть, как наши ребята завоюют сегодня кубок?

– В магазине много дел, сержант Фаррат, – ответила Гертруда. – Сперва работа, потом отдых.

Сержант задержал взгляд на лице девушки.

– Ах, Гертруда, крепкой лошадке всегда найдется поклажа. – Повернувшись к миссис Пратт, он с улыбкой произнес: – Мюриэль, не отмерите ли мне гинема в голубую клетку? К нему мне понадобится косая бейка в тон. Хочу повесить занавески в ванной.

Холостяцкие привычки сержанта были известны; он часто покупал материю на скатерти и шторы. Мюриэль считала, что у него наверняка лучшее столовое белье во всем городе.

Пока миссис Пратт отмеряла пять метров ткани, сержант Фаррат разглядывал в витрине пуговицы, а затем взял отрез, приложил к груди и разгладил, вдыхая аромат новой, еще жесткой ткани. Мюриэль тем временем подготовила оберточную бумагу.

Гертруда опустила глаза: под прилавком лежал номер «Женского иллюстрированного журнала». «Ковбойская юбка своими руками!» – кричала надпись на обложке. Симпатичная девушка кружилась, демонстрируя широкую юбку из веселенького гинема в голубую клетку, выкроенную по косой и украшенную бейкой с бантиками. Гертруда тайком улыбнулась себе под нос и проводила взглядом покупателя. Высокий, плотный сержант Фаррат с коричневым свертком под мышкой вышел через переднюю дверь и, перейдя дорогу, направился к машине Бомонтов. Их «триумф-глория» был припаркован недалеко от парка, на водительском месте кто-то сидел. Гертруда сделала шаг к двери, но из глубины магазина раздался властный окрик Элвина Пратта: «Гертруда, покупательница просит мякину!» Она прошла мимо длинных полок под низким потолком с вентиляторами к заднему входу, туда, где на залитой солнцем гравийной дорожке стояли Мона и Элсбет Бомонт.

Миссис Бомонт была о себе очень высокого мнения и вечно задирала нос. Дочка фермера, Элсбет вышла замуж за сына богатого скотовода, хотя впоследствии оказалось, что богатство отнюдь не такое большое, как она воображала перед помолвкой. Это была маленькая, сухая женщина с длинным, острым носом и надменным выражением лица. Как всегда, она была одета в темно-синее льняное платье, с плеч свешивалась горжетка из лисицы. На безымянном пальце поверх тоненького золотого ободка в бликах солнца сверкал крохотный брильянт. Ее дочь молча стояла рядом, теребя носовой платок.

Мюриэль, в затрапезном платье и грязном переднике, разговаривала с Элсбет.

– Наша Герти – очень милая и толковая девица. Когда, вы говорите, вернулся Уильям?

– Уильям вернулся? – тут же спросила Гертруда, расплывшись в улыбке.

– Да, и… – начала Мона, но миссис Бомонт ее перебила:

– Я жду!

– Солнышко, миссис Бомонт желает купить мякины, – промурлыкала Мюриэль дочери.

Воображение Гертруды нарисовало мешок мякины, подвешенный к носу миссис Бомонт.

– Хотите, я добавлю в мякину овса, миссис Бомонт? – предложила Гертруда.

Элсбет возмущенно втянула воздух, мертвая лисья голова на ее плече привстала.

– Жеребец Уильяма ест только чистую мякину, – отрезала миссис Бомонт.

– Готова спорить, вы – не единственная, кто рад возвращению вашего сына, – сказала Мюриэль и легонько толкнула Элсбет локтем.

Элсбет покосилась на Гертруду – та, склонившись над бочкой, насыпала мякину в холщовый мешок, – и громко заявила:

– Уильяму предстоит много работы в поместье. Вникнет в дела, обживется и станет трудиться на благо семьи. Конечно, наш Уильям не будет замыкаться только на работе. Он много путешествовал, вращался в обществе… Он теперь очень светский молодой человек, так что подходящую… партию ему придется искать… не здесь.

Мюриэль понимающе закивала. Гертруда подошла к Элсбет, наклонилась к покупательнице и провела рукой по горжетке. Пушинки рыжего меха медленно спланировали вниз.

– Там что-то белое, миссис Бомонт, на шкурке вашей бедной лисицы, – заметила Гертруда.

– Мякина, разумеется, – поджала губы Элсбет и презрительно засопела, глядя вдаль.

– Нет-нет, – невинно улыбнулась Гертруда. – Это другое. Похоже, вам надо прикупить нафталина. Принести коробочку? – Она вновь протянула руку, выщипнула клочок побитой молью шкурки и отпустила в воздух.

Проплешины на облезлом мехе не укрылись от цепких взглядов матери и дочери. Элсбет вознамерилась что-то сказать, но Мюриэль глухо промолвила:

– Мякина стоит как обычно.

Уильям Бомонт-младший прибыл в Дангатар накануне вечером, всего на несколько часов раньше Тилли Даннедж. Он окончил сельскохозяйственный колледж в Армидейле, таком же маленьком провинциальном городке, как Дангатар. Когда Уильям сошел с поезда, Элсбет Бомонт бросилась ему навстречу, зажала в ладонях его щеки и провозгласила: «Сынок, наконец-то ты вернулся домой, к своему будущему! Наконец-то ты снова рядом с матерью!»

Сейчас он ожидал ее и сестру, сидя в семейном авто. На коленях у него лежал смятый номер «Аргуса», объединенной газеты Уинерпа и Дангатара. Уильям смотрел на вершину холма, где стояла хижина. Из трубы в небо поднимался дымок. По слухам, хижину много лет назад выстроил один охотник, собираясь использовать ее как сторожевую вышку, чтобы не подпускать к городу бродяг и разбойников. Едва достроив сооружение, он внезапно умер. Местные власти выкупили дом и землю под ним, а позже устроили у подножия холма свалку. При последующей продаже лачуга задешево ушла вместе с участком.

На секунду Уильям представил, как хорошо было бы жить там, наверху, в отдалении от людей. Он вздохнул и перевел взор восточнее, на кладбище, а затем – еще дальше, за полицейский участок на окраине города, за выщербленные кирпичные фасады магазинов и обшитые вагонкой домики, краска на которых давно облупилась. Взгляд Уильяма был устремлен на плоские равнины, отведенные под сельское хозяйство.

– Это мое будущее, – решительно пробормотал он. – Я сделаю жизнь в этом месте достойной.

Уильяма вдруг охватили сомнения в собственных силах, он опустил голову, подбородок его задрожал.

Дверца автомобиля открылась, и Уильям подпрыгнул от неожиданности. Мона аккуратно села на заднее сиденье.

– Мама велит подъехать, – сказала она.

Уильям подогнал машину к задней двери универсама Праттов. Загружая в багажник мякину, он заметил в широком проеме крупнотелую хозяйскую дочку. Гертруда, в чьей улыбке сквозили надежда и ожидание, стояла рядом со своей некрасивой матерью в легкой дымке зерновой пыли на фоне рыболовных снастей, газонокосилок, тросов, автомобильных и тракторных покрышек, поливочных шлангов, конской сбруи, эмалированных ведер и садовых вил.

Когда Бомонты отъехали, Мона пожаловалась, шмыгнув носом:

– Всякий раз после поездки в город у меня случается приступ сенной лихорадки.

– Мне тоже делается дурно, – надменно процедила Элсбет, разглядывая жителей Дангатара.

Продавщицы из уличных киосков, посетители и владельцы магазинов стояли на тротуаре и глазели на вершину холма.

– Кто сейчас живет в хижине Чокнутой Молли? – поинтересовался Уильям.

– Молли и живет, если еще не умерла, – отозвалась Элсбет.

– Кто-то явно жив, раз в доме топится печь, – заметил Уильям.

Элсбет резко обернулась и прильнула к заднему окну.

– Стой! – крикнула она.

Сержант Фаррат задержался на крыльце Совета графства. Посмотрев на вершину холма, он оглядел улицу. Нэнси Пикетт опиралась на свою облезлую метлу перед входом в аптеку, Фред и Перл Бандл брели из бара навстречу сестрам Димм, Рут и Пруденс, которые стояли перед почтамтом. В своем кабинете на втором этаже советник Эван Петтимен взял чашку с кофе и повернул вращающееся кресло к окну, чтобы насладиться видом. Не успев сесть, он вскочил, пролил кофе и выругался.

Бьюла Харриден со всех ног неслась по узким улочкам и громким шепотом сообщала кумушкам-домохозяйкам, вышедшим на крохотные газоны в халатах и бигуди: «Она вернулась! Миртл Даннедж вернулась!»

Обитательница свалки Мэй Максуини наблюдала за своим сыном Тедди, застывшим посреди заднего двора. Тедди пялился на стройную девушку, чьи волосы развевались на ветру. Девушка, одетая в брюки, стояла на веранде хижины Чокнутой Молли. Мэй скрестила руки на груди и нахмурилась.

Сержант Фаррат стоял у стола, сосредоточенно высунув кончик языка. Он оценивающе провел пальцем по острым зубчатым лезвиям и начал резать ткань. Гинем легко захрустел под ножницами. Ребенком Горацио Фаррат жил с матерью в Мельбурне над лавкой модистки, а когда подрос, выбрал службу в полиции. Только после церемонии торжественного выпуска из академии Горацио решился подойти к начальству со своими эскизами и выкройками: он разработал новую полицейскую форму.

Констебль Фаррат немедленно получил назначение в Дангатар, где погода имела склонность к резким переменам, а в остальном все было тихо и спокойно. На радость местным властям, новый блюститель порядка оказался еще и мировым судьей и, в отличие от своего предшественника, не стал вступать в футбольный клуб или требовать бесплатного пива. Умея кроить и шить, сержант сам обеспечивал себя одеждой и головными уборами соответственно сезону. Брюки и пиджаки не всегда выгодно подчеркивали фигуру, зато существовали в единственном экземпляре. Сержант Фаррат с удовольствием надевал их во время своего ежегодного отпуска, но в Дангатаре носил исключительно дома. Он любил брать отпуск весной и проводить эти две недели в Мельбурне, делая покупки, посещая театры и модные показы в универмагах «Майерс» и «Дэвид Джонс». Тем не менее возвращаться в Дангатар было всегда приятно. Сад требовал заботы, да и вообще сержант Фаррат любил свой город, свой дом и свою работу. Он уселся за швейную машинку марки «Зингер», поставил ступни в носках на ножную педаль и начал шить, продвигая ткань юбки под стрекочущей иглой.

Гудки автомобильных клаксонов и нарастающее возбуждение зависли над стадионом. Молодые парни на трибунах пили пиво, мужчины постарше, в шляпах и серых пальто, толпились перед раздевалками, шумно выражая эмоции, и даже их жены сегодня оторвались от вязанья, чтобы поболеть за свою команду. В опустевшем буфете пирожки, оставленные разогреваться в духовке, сгорели дотла, а ребятишки, укрывшись за огромной кастрюлей с хот-догами, слизывали с пряников сахарную глазурь.

Толпа взревела, вновь загудели клаксоны: Дангатар повел в игре.

Шум и крики со стадиона в прозрачном воздухе пасмурного дня доносились и до привокзального отеля. Заслышав их, Фред Бандл принес еще стульев из сада. Когда-то организм Фреда был насквозь проспиртован, а кожа походила на тряпку, которой вытирают столы. Однажды он вышел из-за барной стойки и открыл люк в подвал, намереваясь принести бочонок пива. Фред потянулся за фонарем, шагнул назад и исчез – рухнул на бетонный пол подвала с высоты в три метра. Он принес бочонок, отработал смену до конца и закрыл бар, как обычно. Когда на следующее утро он не спустился к завтраку, Перл пошла посмотреть, в чем дело. Откинув одеяла, она увидела багровые, чудовищно распухшие ноги мужа, бывшего футболиста, которые напоминали теперь стволы эвкалипта. Врач диагностировал двойные переломы обеих бедренных костей. После того случая Фред Бандл завязал с выпивкой.

Напевая себе под нос, Перл хлопотала на кухне: мыла салат-латук, резала помидоры и намазывала маслом ломти пышного белого хлеба для сэндвичей. Как хозяйка гостиницы и жена владельца бара, Перл придавала большое значение собственной привлекательности. Искусственная блондинка, она каждый вечер укладывала волосы, красила ногти и губы в алый цвет и повязывала на голову ленту в тон. Перл обожала бриджи и туфли на шпильке без пятки. Пьяницы в ее присутствии почтительно снимали шляпы, фермеры приносили парных кроликов и кабачки с грядок. Женщины Дангатара презрительно морщились и фыркали: «Ты сама делаешь себе прически, а, Перл? Может, и мне сделаешь хорошую укладку за деньги?» «Они просто завидуют», – успокаивал Фред и щипал жену за зад, так что каждое утро Перл улыбалась своему бело-красному отражению в зеркале туалетного столика и повторяла: «Зависть – это грех, но уродливость – грех еще больший».

Прозвучал финальный свисток, с трибун грянул гимн дангатарского футбольного клуба. Фред и Перл обнялись за барной стойкой. Сержант Фаррат на секунду оторвался от своего занятия и коротко провозгласил:

– Ура!

У себя в аптеке мистер Олменак финального свистка не услышал. Он увлеченно перебирал фотографии, только что доставленные из фотоателье в Уинерпе. Мистер Олменак рассматривал снимки при свете открытого холодильника, который хранил немало секретов: рыбий жир, пасты, разноцветные таблетки в склянках с ватными заглушками, кремы, патентованные пилюли, слабительные и рвотные порошки, средства против болезней почек, линименты от опрелостей, банки с живицей, мази для уничтожения волосяных паразитов, пузырьки из цветного стекла и бутыли в оплетке с плесневыми культурами, эффективными при женских недомоганиях, или вытяжками из органов скота против зуда в паху у мужчин; закись олова от нарывов, чирьев и ячменя, примочки и трубки для лечения свищей, хлороформ и нюхательные соли, притирания, минералы и красители, кристаллы, воск и абразивные материалы, смертельные яды и противоядия, магнезия и кислоты против опухолей, ланцеты, иглы и рассасывающиеся нити, травы и абортивные средства, средства для снятия тошноты, жаропонижающие, грелки, затычки для ушей, увлажняющие масла и инструменты для извлечения посторонних предметов из различных отверстий человеческого тела. Мистер Олменак лечил горожан средствами из своего холодильника, и только мистер Олменак знал, что и зачем нужно. (Ближайший доктор, между прочим, находился на расстоянии тридцати миль.)

Мистер Олменак внимательно изучал квадратные черно-белые фотографии Фейт О’Брайен: вот улыбающаяся Фейт вместе с мужем Хэмишем на вокзале; вот Фейт О’Брайен откинулась на расстеленном пледе возле черного «форд-перфекта», принадлежащего Реджинальду Бладу. Блузка полурасстегнута, подол задрался, из-под юбки видна комбинация…

– Развратники! – глухо пробормотал мистер Олменак и сунул фотографии обратно в бело-голубой конверт. Скрюченной рукой он извлек из глубины холодильника баночку белой пасты. Фейт приходила к мистеру Олменаку и шепотом сообщила ему, что у нее «чешется… там». Теперь ясно, что причина дискомфорта Фейт вовсе не связана с ее похотливым мужем. Мистер Олменак открутил крышку и понюхал содержимое, затем потянулся к раковине за чистящим средством «Лилия» в открытой жестянке. Зачерпнул пальцами немного средства, добавил его к пасте, размешал, вновь закрутил крышку и поставил баночку в первый ряд на верхней полке.

Мистер Олменак закрыл дверь и ухватился обеими руками за торец холодильника. Крякнув, старик повернул одеревенелое, сгорбленное туловище чуть влево, затем чуть вправо и принялся раскачиваться, пока не сумел оторвать ногу от пола и сдвинуться с места. Действуя таким образом, мистер Олменак перекинул себя через небольшое помещение и затормозил, только когда врезался в противоположный прилавок. Столы и прилавки в аптеке мистера Олменака были пусты. Все предметы, выставленные на виду, размещались либо в стеклянных ящиках, укрепленных металлической проволокой, либо на полках с высокими бортиками, как у бильярдного стола, дабы ничего не упало и не разбилось, когда мистер Олменак о них тормозит.

Прогрессирующая болезнь Паркинсона скрючила его тело, превратила в согбенный вопросительный знак, заставляя передвигаться мелкими нетвердыми шажками по аптеке и на коротком отрезке через дорогу до дома, низкого и сырого строения. Лишь столкновение с мебелью и спасало мистера Олменака, когда Нэнси, помощницы, не было в аптеке. Посетители же привыкли общаться только с его лысеющей макушкой, которая торчала из-за богато отделанной медной кассы, издававшей мелодичный звон. Болезнь наступала, а с ней росло и недовольство мистера Олменака состоянием тротуаров в Дангатаре. Он уже даже написал по этому поводу письмо советнику, мистеру Эвану Петтимену.

Съежившись у прилавка, мистер Олменак терпеливо дожидался Нэнси. Наконец она появилась.

– Э-эй! Босс, я пришла.

Нэнси бережно взяла аптекаря за локоть, подвела к входной двери, плотно надвинула шляпу на его опущенную голову, обернула шею шарфом, завязав мягкий узел, чтобы приподнять подбородок на место. Присев перед стариком на корточки, Нэнси заглянула ему в лицо.

– Сегодня шансы были практически равными, босс! Мы победили 8:2. У наших ребят не обошлось без травм, но я заверила их, что у вас найдется целых пять литров мази и сколько угодно эластичных бинтов.

Она погладила шею мистера Олменака, искривленную недугом, одела его в белое пальто и вместе с шаркающим стариком двинулась к мостовой. Напротив у парадных ворот в кресле-каталке сидела миссис Олменак. Нэнси убедилась, что на улице нет машин, легонько толкнула старика, и он засеменил по выгнутому широкой дугой асфальту в объятия миссис Олменак, которая держала на вытянутых руках подушку. Шляпа мистера Олменака уткнулась точно в подушку – он благополучно прибыл домой.

В кухне усадьбы «На семи ветрах» Элсбет Бомонт, стоя у добротной английской плиты фирмы «Ага», любовно поливала жиром жаркое из свинины: ее сын любил мясо с хрустящей корочкой.

Уильям Бомонт-младший в эти минуты был на стадионе – перебрасывался шутками в раздевалке, пропахшей по́том, несвежими носками, мылом «Палмолив» и согревающей мазью; вместе с голыми игроками стоял в клуба́х влажного пара душевой. Он чувствовал себя как дома в этой грубоватой мужской атмосфере, среди разбитых, зеленых от травы колен, песен, крепких словечек. Бок о бок с Уильямом, пружиня на носках и прикладываясь к фляжке, широко улыбался Скотти Пуллит. Скотти, щуплый парень с нездоровым румянцем, страшно кашлял от того, что выкуривал по пачке «Кэпстена» в день; кончик его носа-картошки был лиловым по той же причине. Из него не вышло ни хорошего мужа, ни жокея, однако успех и популярность все же настигли Скотти, когда тому удалось получить отличный арбузный самогон. Свою винокурню он прятал на берегу реки. Бо́льшую часть продукта Скотти употреблял сам, остальное продавал или отдавал Перл в обмен на еду, сигареты и крышу над головой.

– А как тебе первый гол в третьем тайме? Р-раз, и мяч в воротах! После этого дело было за малым – только дождаться финального свистка… – Он захохотал, но потом согнулся в мучительном приступе кашля, длившемся до посинения.

Фред Бандл откупорил бутылку с ловкостью профессионального бармена и наклонил горлышко. Темная жидкость быстро наполнила бокал. Фред поставил его перед Хэмишем О’Брайеном и принялся перебирать монеты на влажном полотенце. Тот уставился на свой «Гиннесс», ожидая, пока осядет пена.

Приближалась первая волна футбольных болельщиков. С громкими песнями они прошли по улице и ввалились в бар, шлейфом принеся за собой прохладный воздух и радость победы. Возбужденная толпа моментально заполнила помещение.

– Ах вы мои молодцы! – воскликнула Перл и раскинула руки, светясь улыбкой.

Ее внимание неожиданно привлек профиль молодого человека. Правда, такое случалось часто, однако на этот раз лицо было из прошлого, а Фред сделал все возможное, чтобы помочь Перл похоронить прошлое. Она стояла с распростертыми руками и не сводила глаз с молодого человека, который пил пиво в окружении горланящих футболистов и болельщиков. Молодой человек обернулся и посмотрел на нее; нос у него был в пивной пене. Перл почувствовала, как внизу живота все сжимается. Чтобы не упасть, ей пришлось опереться на барную стойку. Брови сами собой собрались у переносицы, уголки рта поползли вверх.

– Билл? – нерешительно произнесла она.

За спиной Перл вырос Фред.

– Уильям больше похож на отца, верно, Перли? – заметил он и сжал ее локоть.

– Вы приняли меня за призрака? Я – Уильям, – сказал молодой человек и вытер пену с носа, улыбнувшись совсем как его отец.

Возле барной стойки появился Тедди Максуини.

– Перл, у нас есть хотя бы призрачный шанс получить пиво?

Перл глубоко, прерывисто вздохнула.

– Тедди, форвард наш бесценный, ты сегодня добыл нам победу!

Максуини затянул клубный гимн, Уильям подхватил его, и вскоре вся толпа опять оглушительно распевала. Перл продолжала наблюдать за Бомонтом-младшим. Тот хохотал над каждой шуткой и вызывался платить за выпивку, даже когда была не его очередь, стараясь вписаться в компанию. Фред, в свою очередь, не спускал глаз со своей Перли.

Сержант Фаррат, сидевший в другом конце зала, поймал взгляд Фреда и показал на свои наручные часы. Время приближалось к семи часам вечера. Фред поднял вверх большие пальцы, давая добро. У выхода сержант задержался, чтобы надеть фуражку. К нему подскочила Перл.

– Говорят, Миртл Даннедж вернулась в город?

Сержант молча кивнул и взялся за дверную ручку.

– Надеюсь, ненадолго? – не отставала Перл.

– Не знаю, – ответил сержант Фаррат и вышел.

Футболисты и болельщики принялись закрывать стеклянные двери и окна щитами из прессованного картона, оставшимися еще с войны для светомаскировки при ночных авианалетах.

Перл вернулась за стойку, налила кружку пива с высокой, пышной шапкой пены и, мило улыбаясь, аккуратно поставила ее перед Уильямом.

Сидя в машине, сержант Фаррат оглянулся на бар. В тумане заведение напоминало включенный радиоприемник: по краям щитов пробивался свет, изнутри доносились веселые голоса спортсменов и болельщиков, празднующих победу, звон кружек и песни. В этот вечер едва ли стоило ожидать появления окружного инспектора.

Сержант Фаррат завел машину. «Дворники» размазывали по стеклу вечернюю росу. Сначала он съездил к реке и проверил, не обчистили ли воры винокурню Скотти, затем пересек железную дорогу и направился в сторону кладбища. Позади надгробий сержант заметил «форд-перфект» Реджинальда Блада. Стекла запотели, машина ритмично покачивалась.

В салоне «форда» Реджинальд смотрел на большие груди Фейт О’Брайен.

– Фейт, ты такая нежная, такая утонченная, – промурлыкал он и коснулся губами бархатистой бежевой ареолы вокруг ее затвердевшего соска.

В это время Хэмиш, муж Фейт, сидел в баре вокзального отеля и слизывал бежевую пену со своей пинты «Гиннесса».