Читать книгу Песнь призраков и руин - Розанна А. Браун - Страница 5

«Танцующий Тюлень» был значительно более ветхим, грязным и затхлым, чем могло себе позволить заведение такого рода. Тяжелый слой пыли и сажи покрывал как все его поверхности от пола до потолка, так и персонал с головы до пят. Впрочем, еду здесь подавали отменную, а программа развлечений пользовались еще бо́льшим успехом – именно она и завлекла сегодня Карину в этот трактир, что у самой Внешней стены Зирана.

Амината, пришедшая с нею, явно была не в духе, но принцесса этого не замечала: она не сводила глаз с исполнителя, безраздельно завладевшего вниманием толпы. Коренастый, дородный певец-сказитель играл на уде[6]. Усы его были завиты так искусно и безупречно, что не оставалось сомнений: они наклеены. Впрочем, искусством своим он владел прекрасно и, судя по тому, как легко и непринужденно держался на сцене, расположенной в центре зала, прекрасно отдавал себе в этом отчет.

Публика состояла преимущественно из приезжих и купцов с глубокими морщинами на лицах от многолетних странствий по безжалостным дорогам пустынь. В гомоне трактира Карина распознала и кенсийский язык арквазианцев – жителей густых лесов к северу от Оджубая, и тхогу – наречие Восточных Болотистых Саванн; время от времени они подзывали забитых, испуганных прислужников из числа эшранцев зычным окликом на дараджатском. В общем, в этот вечерний час тут собрались представители всех народов и оконечностей континента Сонанде.

Впрочем, к большому счастью, никто из них не мог узнать Карину.

Рассевшись на низких подушках у столов, уставленных блюдами с густым бобовым рагу и дымящимися кусками баранины, зрители забрасывали исполнителя заказами – один похабнее другого – и нестройно подпевали каждой новой импровизации. Свойство Солнцестоя – сильно облегчать кошельки даже самых отчаянных скупердяев, и большинство посетителей «Танцующего Тюленя» уже опорожняли кто третью, а кто и четвертую чашу за вечер – притом что даже еще не наступил закат.

В какой-то момент музыкант поймал на себе взгляд Карины и ухмыльнулся. Принцесса склонила голову набок и посмотрела на него с выражением ангельской невинности, резко контрастировавшим с бесстыдством, засветившимся в глазах мужчины.

– Ну что, так и будешь торчать тут красавчик-красавчиком или споешь наконец что-нибудь сто́ящее? – с вызовом поинтересовалась она.

В ответ аудитория взорвалась новыми воплями и хохотом. Смуглые щеки исполнителя залила краска. Несмотря на свое весьма антисанитарное убранство, «Танцующий Тюлень» принадлежал к числу самых почитаемых и ценимых публикой «концертных площадок» во всем Зиране. Чести покорять здешнюю публику удостаивались только лучшие из лучших музыкантов.

Артист хрипло затянул напев о безнадежной любви одинокого бестелесного духа и бедной девушки-рабыни. Карина слегка откинулась на подушках, внимательно разглядывая его. Первое впечатление ее не было обманчиво: он хорош. Талантлив. Лихо закручивал мелодию – как бы в такт изменчивому настроению зала – и придавал ей особый надрыв в кульминационный момент музыкального рассказа. Скорее всего, этот мо́лодец – из Сизигии Огня. Людям, рожденным под Огненным знаком, особенно удаются драматические эффекты.

Аккуратно разгладив головной платок, чтобы ни одна прядь волос из-под него не выбилась, Карина наклонилась к своей спутнице:

– Как думаешь, он каждый день натирает маслом усы, чтобы так блестели?

– Я думаю, мы тут сильно подзадержались, – отозвалась Амината, стараясь ни в коем случае не замочить рукава своего одеяния в подозрительной жидкости, разлитой по столу перед ними.

– Да мы здесь всего десять минут.

– Вот именно.

Карина закатила очи горе́. В самом деле – глупо было ожидать от служанки иных речей. Легче рыбу убедить переселиться на сушу, чем Аминату – расслабиться хоть на вечер.

– Мина, начался Солнцестой. Неужели нельзя немного просто понаслаждаться им?

– А можно делать это в каком-нибудь другом месте? Не там, где тебя того и гляди прирежут?

Карина начала было возражать, что, мол, в любом месте, где полно народу, тебя могут в любой момент прирезать – теоретически, по крайней мере, но тут артист завел песню, которую ей часто пел Баба, и тупая боль – словно от удара молотом внутри черепной коробки – заставила ее осечься. Зажмурившись, она резко выдохнула сквозь зубы и вцепилась в край стола так крепко, что щепы впились в кожу.

Мгновенно поняв, что послужило причиной перемены в хозяйке, Амината нахмурила брови.

– Надо идти. А то станет еще хуже, – произнесла она тем тоном, каким приближенные заговаривали всегда, когда Каринина внезапная печаль причиняла им беспокойство.

– Посидим еще немного.

Скорее всего, этот глоток свободы для Карины – последний на весь Солнцестой. Накатила боль, не накатила – нельзя упускать такую возможность.

Под шумные возгласы одобрения музыкант взял последнюю ноту. Собрав заслуженную мзду в бархатный мешочек для монет, он приблизился к столу, за которым сидели девушки, и отвесил низкий поклон.

– Осмелюсь выразить надежду, что мое скромное выступление доставило вам хоть часть того удовольствия, что мне – ваша красота.

Поборов волну головокружения, которым часто сопровождались у нее приступы головной боли, Карина вздернула бровь и посмотрела на подошедшего. Вблизи стало ясно: его внешность могла показаться принцессе приятной разве что на пороге семидесятилетия. Теперь же, в семнадцать, он напомнил ей жабу – вроде тех, что назойливо квакали в дворцовом фонтане. Уголки ее рта приподнялись, но она не улыбнулась.

– У меня осталось… глубокое впечатление… – Взгляд Карины скользнул к кошельку на бедре артиста. – Могу я спросить, как вы собираетесь распорядиться сегодняшним заработком?

Музыкант облизал губы.

– Подарите мне один час своего времени и увидите сами.

Амината, не удержавшись, даже фыркнула, а Карина спокойно ответила:

– Полагаю, я и так имею представление о том, где место вашим монетам.

– Где же, по-вашему, о газель моих очей? – плотоядно осклабился артист.

Карина украдкой взглянула на его левую ладонь – эмблемы нет. БесСигизийный. Приехал, значит, откуда-то очень издалека. Из Восточных Болотистых Саванн, например.

– У меня в кармане. – Карина наклонилась вперед так сильно, что нос ее оказался в нескольких сантиметрах от его лица, и совершенно ясно ощутила аромат апельсиновой эссенции, которой он, несомненно, смазывал усы. – Я вам за них сама сыграю. Одну песню. Победителя пусть изберет публика.

На лице исполнителя промелькнуло удивление, быстро сменившееся досадой. Карина едва сдерживала смех.

– Инструмент-то у вас есть? – поинтересовался он.

– А как же. Амината!

Служанка вздохнула, однако послушно протянула хозяйке кожаный футляр, лежавший у нее на коленях. Увидев, в каком состоянии находится Каринин уд, артист презрительно усмехнулся: его грушевидный корпус покрывали тонкие трещины, а цветочные узоры, собственноручно вырезанные Баба на грифе, поблекли до неузнаваемости. Но даже просто взяв в руки этот последний подарок отца, девушка ощутила спокойствие и уверенность, а головная боль притупилась.

– Если победа останется за мной, я забираю все деньги, что вы собрали за вечер, – предложила она, небрежно настраивая одну из одиннадцати струн уда.

– Когда она останется за мной, – выдвинул свое условие артист, – вы окажете мне честь и станете моей до утра.

Карине потребовалось все самообладание, чтобы ее не вывернуло наизнанку.

– Идет. В соответствии с духом и обычаями Солнцестоя вам принадлежит право выбора песни.

Глаза музыканта сузились, а ухмылка, наоборот, стала шире.

– «Баллада Баии Алахари».

Боль в голове Карины разлилась с новой силой, сердце сжалось. Баба так любил эту вещь.

Не желая показать противнику своего испуга и муки, она просто сказала:

– Прошу. Вы первый.

В «Балладе Баии Алахари» на очень скорбный лад повествовалось о том, как первой султанше Зирана пришлось сражаться с собственным мужем, Царем без Лица, когда тот в последней битве Фараоновой войны встал на сторону войск Кеннуанской империи. Не прошло и нескольких минут, как по лицам слушателей заструились слезы. Многие откровенно рыдали. Впрочем, некоторые из завсегдатаев «Тюленя», настроенные заметно антизирански, сохраняли показное равнодушие – пока ее соперник выступал, Карина внимательно следила за их реакцией.

Взяв последнюю душераздирающую ноту, музыкант опустил свой уд, и весь трактир разразился хриплыми возгласами одобрения.

– Ваша очередь, – сказал артист, пожирая Карину хищным взором.

Девушка выступила вперед и сложила руки перед собой, не обращая внимания на тихие усмешки и издевки по поводу жалкого состояния своего инструмента.

Да, соперник был хорош.

Но она – лучше.

Прежде чем кто-то успел ее остановить, она вспрыгнула со сцены прямо на ближайший стол, заставив сидевших за ним разразиться испуганными криками, и принялась выстукивать подошвами сандалий ровной ритм, который эхом разнесся по всему трактиру. На служанку свою Карина не оборачивалась, но чувствовала, что Амината хоть и хмурится, но вторит ей хлопка́ми в ладоши. Через несколько секунд весь зал присоединился к этой победительной дроби. Люди отбивали ее всем, что попадалось под руку, прямо на столешницах.

Сверкнув ухмылкой такой страшной, что позавидовала бы и гиена, девушка заиграла во всю мощь.

Да, это была все та же «Баллада Баии Алахари», но вывернутая ею почти до неузнаваемости. Если ее конкурент, как принято, акцентировал на прекрасной, хотя и несколько удушливой скорби, которой эта песня, собственно, и прославилась, то принцесса довела мелодию, можно сказать, до исступления, придав ей скорость самых энергичных танцевальных композиций. Она достигала крещендо там, где полагалось «успокаиваться», и рвала на куски музыкальные фразы, которым полагалось звучать плавно. При этом песня осталась преисполнена скрытой печали – только печали, переплавленной в маниакальную энергию. Лишь такой вид печали был Карине знаком.

Первый куплет она пропела по-зирански, последовательно оборачиваясь во все стороны, чтоб слова долетали повсюду.

Во втором Карина перешла на кенсийский – из группы арквазианцев сразу донеслись торжествующие вопли, и они впервые за весь вечер активно подключились к исполнению. Затем пришел черед языка тхонга, потом – опять кенсийского: казалось, принцесса твердо решила не забыть ни одного значительного языка континента Сонанде. Единственным, на котором не прозвучало ни строчки, был дараджатский. Никому из ее наставников и гувернеров наречие Эшры не казалось достаточно важным, чтобы обучать ему принцессу, а мотива учить его самостоятельно у нее и подавно не было.

Последние звуки баллады потонули в грохоте рукоплесканий и воплей. Карина одарила артиста милой улыбкой. Тот, казалось, готов был разбить о землю свой инструмент.

– Похоже, это переходит ко мне. – Карина выхватила у него мешочек с монетами и потрясла им в воздухе. Там, судя по весу, набралось никак не меньше тысячи дайров.

– Я требую права на реванш!

– А что вы поставите? Разве вам осталось что терять?

Лицо мужчины исказила болезненная гримаса, и он достал из дорожной сумы какой-то тяжелый предмет.

– Вот это.

В руках артист держал книгу – самую старую из всех, какие Карине приходилось видеть. Зеленую кожаную обложку по краям испещряли следы каких-то укусов, пожелтевшие от времени страницы покрывала плесень. Заглавие на зиранском выцвело так, что читалось с огромным трудом: «Книга усопших, дорогих сердцу. Всестороннее исследование весьма любопытного вопроса о смерти и умирании в Кеннуанской империи».

– Человек, который мне ее продал, даже названия прочесть не умел, – заметил артист. – Поэтому так и не понял, чего лишился. Подлинного осколка эпохи древних фараонов.

Дрожь пробежала по спине Карины при виде вытисненных на обложке книги кеннуанских иероглифов. К числу ее любимых занятий никогда не относилось чтение, и пыльный старинный фолиант, принадлежащий культуре, давно канувшей во мглу веков, ее не интересовал и не был ей нужен. Однако…

– Если эта книга такая драгоценная, почему вы так легко ставите ее на кон?

– То, чем действительно стоит обладать, стоит и того, чтобы им жертвовать.

Карина была не из тех, кто устоит перед вызовом. Обнажив в улыбке зубы, она расстегнула ремешок от уда на спине.

– Что ж, поехали по новой.

Двадцать минут спустя с тяжелой книжкой в суме Карина вприпрыжку выбежала из «Танцующего Тюленя». Вслед за ней неотступно, как тень, поспешала Амината, а кругом кипели последние торопливые приготовления к Солнцестою. Рабочие, спускаясь со строительных лесов, натягивали между плотно стоящими зданиями гирлянды из цветов жасмина и лаванды; служители культа в белых одеждах призывали народ приносить с собой на Церемонию Открытия всё, что им не хочется брать с собой в новую эпоху, и жертвовать это «всё» Великой Матери. Толпы людей всех возрастов стекались к Храмовой дороге, на ходу оживленно обсуждая, кто на сей раз мог войти в семерку победителей.

Новоприобретенные монеты весело звенели в мешочке у Карины, и при мысли о том, что вскоре они пополнят постоянно растущую кучку дайров, которые принцесса копила в шкатулке для драгоценностей на туалетном столике, девушка не сдерживала довольной ухмылки. Каждая такая монетка мало-помалу приближала ее к той жизни, к которой она страстно стремилась, – подальше от Зирана.

– Неужели нельзя хоть раз обойтись без театральных эффектов? – вздохнула Амината, когда обе они обогнули жертвенник Патуо, сооружаемый группой людей прямо посреди улицы.

– Никогда в жизни я ни к каким эффектам не прибегала, милая моя Мина.

Карина рассеянно листала «Книгу усопших, дорогих сердцу», вылавливая глазами только названия глав: «Различия между завенджийской магией и магией уралджийской»… «Обряд воскрешения под действием кометы Мейрат»…

Принцесса остановилась. Мейрат – это кеннуанское имя кометы Баии.

«Обряд Воскрешения есть метод самый священный и передовой. Проводится лишь в то время, когда комета Мейрат наблюдается в небе…»

Девушка быстро перевела взгляд на картинки, помещенные вслед за описанием. На первой какие-то таинственные личности в масках склонялись над мертвым телом, обернутым в бинты. Вторая изображала те же фигуры, укладывавшие человеческое сердце, наполненное ярко-красным веществом, поверх трупа. На третьем рисунке умерший преспокойно разгуливал туда-сюда, и кожа его обретала нормальный, «живой» цвет.

Карина прищелкнула языком и сунула том обратно в сумку. Если бы кеннуанцы и правда владели тайной воскрешения мертвых, то до нынешних дней уж кто-нибудь бы ее да раскрыл. По возвращении домой надо будет, наверное, отдать книгу Фариду. Он обожает такую древнюю скукотень.

Тем временем девушки добрались до очередного изгиба дороги. Отсюда налево путь вел к Речному рынку и Западным воротам, направо – через площадь Джехиза в Старый город. До заката еще оставалось какое-то время, но ночная прохлада уже овеяла пустыню, и Карина обмотала голову платком, размышляя, куда бы направить стопы.

В некотором роде Зиран заключал в себе два города; с одной стороны – Старый, то есть – изначальную касбу[7], где Баия Алахари когда-то выстроила крепость Ксар-Алахари[8] и где поныне располагался зиранский двор; с другой, к западу от Старого – обширный Нижний. На его широко раскинувшуюся беспорядочную пестроту приходилось почти три четверти городской застройки, и именно там проживали все те, благодаря кому Зиран заслуженно считался интересным местом.

Зиран опоясывала Внешняя стена, а уж за ней лежал весь остальной континент Сонанде. Карина изучала его карты достаточно долго, с самого детства, поэтому представляла себе, что может ее ждать, если когда-нибудь у нее получится вырваться из столицы. Подашься на север – окажешься в густых лесах Арквази, путь на запад ведет к Эшранским горам. Других непосредственных соседей у Зирана не имеется, так что исследовать придется лишь небольшую часть обитаемого мира.

Но одно дело – знать, что этот мир, пусть даже небольшой частью, расстилается там, куда рукой подать, и совсем другое – увидеть его своими глазами. Всякий раз, когда Карине случалось приблизиться к стене, она ощущала словно резкий удар под дых, после которого инстинкты гнали ее обратно домой. И как ни подавляла в себе принцесса чувство долга, она каждый раз с досадой отмечала его возвращение.

Несмотря на протесты и ворчание Аминаты, Карина свернула влево.

– Прогуляемся до Храмовой дороги. Может, получится занять хорошее местечко и поглазеть на Церемонию Выбора при Храме Ветра.

По рождению принцесса принадлежала именно к Сизигии Ветра, хотя и не чувствовала глубокой духовной связи со своим небесным покровителем – Сантрофи. С тех пор как скончались Баба и Ханане, она лишь однажды вознесла ему молитву, да и на ту божество не откликнулось.

– Кстати… – заметила Амината как раз в тот момент, когда им пришлось буквально расплющиться о стену, чтобы дать дорогу группе танцоров со свирепым бородавочником на привязи. – Я и не представляла, что вы знаете эту песню на всех языках.

– А я и не знала. До сегодняшнего вечера, во всяком случае.

– Неужели сами переводили по ходу исполнения?

– Ну, должны же были хоть раз пригодиться годы занятий с учителями, – ответила Карина, даже не пытаясь скрыть самодовольство в голосе.

Амината только закатила глаза.

На первый взгляд могло показаться, что трудно подобрать менее подходящую пару, чем эти двое: сдержанная, приземленная, простоватая служанка и живая, общительная, беззаботная хозяйка. Сизигия Воды против Ветра. Худоба и угловатость по контрасту с полнотой и округлостью. Волосы Аминаты свивались в тугие завитки и были подстрижены сантиметра на три от корней; кудри Карины, если распустить их, ниспадали на плечи. Из своих бесчисленных нянек и горничных принцесса больше всех любила мать Аминаты, и вышло так, что сызмальства девочки были неразлучны. Больше времени, чем с этой сверстницей, Карина проводила, пожалуй, только с Фаридом – юношей, которого взяли под опеку ее родители, – и старшей сестрой Ханане.

– Вот бы вы сейчас посвящали занятиям хотя бы половину времени и усилий от тогдашних. Стали бы, наверное, главной отличницей города.

– И дала бы Пустельге повод возлагать на меня еще больше честолюбивых надежд? Да я скорее верблюжий навоз буду есть.

– Я уверена, ваша мать, – Амината, тщательно избегала прозвища, данного султанше простым народом, – будет счастлива узнать, что прежние занятия оставили в вашей памяти такой глубокий след… Так что не стоит ли нам поскорее направиться домой – прежде чем она заметит ваше отсутствие?

– Моя мать не заметила бы моего «отсутствия», даже если бы я замертво упала пред ней на землю.

– О, это неправда…

Внезапно где-то в области груди Карина ощутила необыкновенно сильный укол вины. Впрочем, она проделала сегодня столь долгий путь уж никак не для того, чтобы обсуждать привязанность к ней Пустельги – или отсутствие таковой.

– Мина, какой сегодня день? – поспешила спросить Карина, пока служанка вновь не завела свои унылые проповеди.

– Канун Солнцестоя.

– Вот именно. – Карина жестом указала на западный край неба. – Сегодня впервые за пятьдесят лет прилетит Комета Баии, а ты хочешь в такую ночь запереться во дворце с теми, кто нам и так глаза мозолит ежедневно?

Истории и легенды о чудесах Солнцестоя привели в Зиран множество народа со всех концов Сонанде – даже из таких мест, где вовсе не верят в Божественных покровителей! Неужели же она должна тратить это волшебное время, изнывая в компании людей, которые никуда от нее не денутся и через неделю, когда всё закончится – всё, что можно увидеть и в чем принять участие только сейчас?

Однако Амината права – исчезновение принцессы останется незамеченным лишь до поры до времени. Выбраться из Ксар-Алахари ей удалось по одному из давно заброшенных ходов для слуг. Никто и не догадывался, что Карине известно об этих ходах, но рано или поздно ее хватятся, заметят, что она вовсе не занята подготовкой к лицезрению кометы, – по крайней мере, в том смысле, в каком это от нее ожидалось.

Карина бросила еще один взгляд вверх, на Ксар-Алахари. Сверкающий, словно жемчужина, дворец на горизонте уменьшался с каждым ее шагом по направлению прочь от Старого города. Что ж, здесь, на улицах, она, по крайней мере, чувствует живое дыхание праздника – пусть и не играет в нем какой-то роли.

– Не пойду я назад, – заявила она скорее самой себе, чем Аминате. – Не сейчас, во всяком случае.

– Назад – это куда? А?

Карина и Амината разом обернулись на голос того самого артиста из «Танцующего Тюленя». С ножом в руках он выскользнул откуда-то из тени, и девушки, инстинктивно отшатнувшись, уперлись спинами в стену ближайшего дома. Мужчина стремительно приблизился к ним. Карина, в невольном порыве защитить служанку, прикрыла ее рукой.

– Дошел до меня тут слушок, мол, по Зирану рыщет какая-то молодая музыкантша, – медленно произнес артист. Лезвие ножа сверкало в сумерках. – Рыщет, пляшет, поет, всегда ускользает сразу после представления и никогда не появляется в одном месте дважды.

В надежде на помощь Карина отчаянно заметалась взглядом по улице, но та вдруг оказалась страшно, невыносимо пуста. В этой части Нижнего города публика давно научилась испаряться в момент, лишь только в воздухе запахнет жареным.

– Смотрю, у вас достаточно свободного времени, чтобы выслеживать соперников по ремеслу. Не лучше ли потратить его на улучшение собственных навыков? – храбро выпалила Карина.

Секунду она прикидывала – не позвать ли стражу, но решила не провоцировать артиста на атаку.

– Что еще присоветуете, прекрасная газель? Или лучше сказать… ваше высочество?

Взор Карины метнулся вверх, ко лбу, где из-под головного платка выбилась прядь волос, и она мысленно выругалась. Лгать ей ничего не стоило, принцесса занималась этим по сто раз на дню, но никакой ложью не прикроешь блестящих серебристых кудрей цвета облака перед бурей. Всем известно – это отличительный знак Алахари – хиранского царствующего дома.

– Раз уж вы меня узнали, – сказала Карина (какой смысл отпираться от того, что очевидно?), – то, несомненно, сами понимаете: в ваших жизненных интересах бросить оружие и как можно скорее удалиться.

– Напротив, я полагаю, что в моих жизненных интересах как можно скорее узнать, на какой выкуп не поскупится Хаисса Сарахель ради единственной дочери.

«Единственной ныне живущей», – поправила его Карина мысленно.

Адреналин ли от недавнего триумфа на сцене ударил ей в голову или те несколько чаш вина, что она успела осушить, но принцесса не испытывала и тени страха – она шагнула вперед, почти прямо на лезвие ножа, не обращая внимания на Аминату, которая в панике тянула хозяйку за рукав.

– Ну, давайте! – второй раз за вечер Карина приняла вызов. – Рискните.

В конце концов, погибнув, она снова встретится с Баба и Ханане. И править страной не придется.

Тело нападавшего напряглось, он приготовился к выпаду. По спине у принцессы пробежал холодок. В ушах пронзительно зазвенело. Вдруг на заднем плане воздвиглась тень Дозорного женского пола с мечом в несколько раз большим, чем маленький кинжал артиста. Стражница действовала молниеносно. В угасающем вечернем свете вспыхнули ее ослепительно белые, как иссохшие кости скелета, доспехи. Резкой подсечкой она сбила артиста с ног и в воздухе перехватила его оружие.

Карина с Аминатой, прижавшись к стене, наблюдали за этой сценой широко распахнутыми глазами. Когда сражается Дозорный, нельзя мешать – таково золотое правило. Следует отступить в сторонку и вознести благодарность своему божеству за то, что сражается он не с тобой.

Дозорная заехала нарушителю спокойствия локтем в физиономию и сломала ему запястье с той легкостью, с какой дети ломают веточки. Так, с вывернутой под неестественным углом рукой, он рухнул на землю в лужу собственной крови.

Но оглушительный звон в ушах у Карины не прекратился, а только усилился, когда Дозорная повернулась к ним с Аминатой, и принцесса по серебристо-алой перевязи на груди у женщины поняла: перед ней не просто Дозорная, а сама Верховная Старшина Хамиду. Если возвратить принцессу во дворец прислали саму главноначальствующую над Дозором, значит, в Ксар-Алахари кто-то всерьез раздосадован. Очень и очень всерьез. Карина была тронута и испугана одновременно, а какое чувство сильнее, разобраться не успела.

Наскоро убедившись, что Амината цела и невредима, принцесса, с вызовом вздернув подбородок, посмотрела на прославленную воительницу. Дозорные, вне всякого сомнения, приносили много пользы – обыкновенно им поручались задания слишком секретные или деликатные, чтобы возлагать их на обычных стражей, но было в них нечто, всегда заставлявшее Карину ежиться от тревоги.

– Ладно, вы меня поймали. Куда отправимся? К Фариду?

В воздухе повисла долгая, слишком долгая пауза. Наконец Верховная Старшина Хамиду ответила:

– Я должна доставить вас к вашей матери.

И тут впервые за весь вечер в сердце Карины постучался настоящий ужас.