Читать книгу Рожденный в огне - Розария Мунда - Страница 3

Девять лет спустя

Ли

Утро – наше любимое время для полетов. И сегодня, несмотря на приближающийся турнир и пустую арену внизу – словно напоминание, что скоро за нами, впервые в жизни, станут наблюдать тысячи глаз, – я нахожу силы насладиться видом большого города, раскинувшегося под крыльями дракона. Плотно прижавшись к спине существа на повороте, я заглядываю в черный бездонный глаз Пэллора. Нить эмоций и мыслей, обычно связывающая нас, когда я оказываюсь в седле, натягивается до предела. Да. Сегодня все произойдет. Мы возвысимся.

Но для того, чтобы это произошло, мне необходима полная ясность мыслей. Я осторожно освобождаюсь от влияния горячего нетерпения Пэллора и концентрирую внимание на арене. С нами летят еще два наездника: каждый оседлал двух породистых особей. Крисса и ее дракон породы небесных рыб парят над нами, а Кор на своем драконе породы грозового бича скользит внизу, вздымая тучи пепла над трибунами. Сегодня наша последняя репетиция, на этот раз только с предводителями эскадрильи.

Я повысил голос, чтобы перекричать ветер:

– Ты летишь слишком низко, Кор.

Кор огорченно заворчал, заставив своего дракона подняться выше. Мы много раз репетировали воздушный танец, открывающий турнир, перед чиновниками из министерства, но вопрос о том, как достойно продемонстрировать мощь дракона породы грозового бича, оставался открытым. До Революции драконы из рода грозового бича – моей семьи – приобрели дурную славу, потому что терроризировали сельскую местность. Но даже в прежние времена они были для нашей страны самым надежным средством защиты от вторжения неприятеля с воздуха.

– Нам сказали выпускать огонь ниже, – сказал Кор.

– Но не настолько низко. Это опасно для зрителей.

Наши драконы еще совсем юные, не больше лошади, и пока не способны дышать огнем. Но дым, вырывающийся из их пасти, уже способен обжечь.

Крисса и ее небесная рыбка, длинная, изящная, с бледно-голубой кожей, сливающейся с утренним небом, кружились над нами.

– Твоя задача – произвести впечатление на людей, – крикнула она Кору. – А не поджарить их.

Кор лишь отмахнулся:

– Ладно, ладно…

Флотилия все еще тренировалась, драконы и наездники действовали сообща. Теперь их называли стражниками, эти наездники драконов нового режима набирались из простолюдинов и даже бывших рабов. Среди них больше не было отпрысков повелителей драконов.

За исключением меня, хотя я единственный, кто знал об этом.

Потому что после Революции все, в чьих жилах текла кровь повелителей драконов, были обречены на смерть. Я, урожденный Лео, сын Леона, Повелителя драконов из дома Грозового Бича и Дракара Дальних гор, но в приюте получил новое имя – Ли. И даже Первый Защитник, который спас мне жизнь и два года спустя включил в программу обучения стражников, не знал правды.

А правда заключалась в том, что принятие потомка Грозового Бича в меритократическую[1] программу по обучению наездников противостояло принципам борьбы самого Защитника и его сподвижников.

И хотя я понимал, что мне крупно повезло оказаться здесь, удалось остаться в живых и вырваться из приюта, воспоминания о прежней жизни не давали покоя, терзая душу. Особенно сегодня, когда мы с Пэллором кружили над дворцовой ареной, впервые открытой публике после Революции. При старом режиме здесь тоже проводились турниры. И я присутствовал на этих состязаниях, наблюдая за отцом и мечтая, что однажды тоже смогу принять в них участие.

Я наклонился вперед, положив руку в перчатке на покрытую серебристой чешуей шею Пэллора, и его крылья, прозрачные в утреннем свете, напряглись, когда он начал снижаться. Пэллор – аврелианской породы, небольшой, осторожный и маневренный, но для участия такого дракона в сегодняшней церемонии мне необходим партнер. Я мог бы репетировать и один, но чтобы все вышло идеально, мне нужна…

Энни. А вот и она.

Самка аврелианского дракона, чешуя которой окрашена в янтарный цвет, появилась из разверстой пасти пещеры, открывавшейся у входа на арену. На ее спине сидела моя партнерша Энни. Мы долгое время тренировались с ней в программе подготовки стражников, но познакомились еще в приюте.

И это та часть нашей жизни, о которой нам совсем не хотелось вспоминать.

– Энни! – радостно поприветствовала ее Крисса, помахав рукой. – Наконец-то.

– Без тебя Ли носится здесь как последний идиот, – заметил Кор.

В ответ мы с Пэллором выдули вниз струю горячего дыма. Но Кор с хохотом увернулся.

Услышав замечание Кора, Энни скривила губы, но вместо ответа плавно скользнула вперед, заняв позицию напротив меня. Ее дракон, Аэла, повторял все движения Пэллора, словно в зеркале. Темно-рыжие косы Энни разметались по спине, веснушчатое лицо приняло сосредоточенное выражение. Я всегда считал Энни красивой, ослепительно красивой, однако никогда не говорил ей об этом.

– Начнем сначала? – предложил я.

Ответом были возгласы одобрения остальных.

Нам удалось исправить ошибки, лишь когда колокол пробил час. Арена внизу, Дворец с одной стороны и карстовая колонна[2], подпирающая Крепость – с другой, зубчатые крыши, поля, сбегающие к морю, – все это на мгновение заставило меня ощутить жажду власти, чувство сродни собственничеству, словно я владею этим городом и островом, раскинувшимся внизу. В моей голове эхом пронеслись клятвы, которые мы давали, вступая в ряды стражников: «Я и все, чем обладаю, всецело принадлежит Каллиполису. Крыльями своего дракона я обязуюсь охранять его…»

Сегодня восемь стражников будут бороться в решающем состязании турнира за звание Первого Наездника, командира воздушной флотилии. И я вхожу в число этих восьми вместе с Энни, Кором и Криссой. В течение нескольких недель между тридцатью двумя драконьими наездниками проходили отборочные туры.

Впервые после Революции Каллиполис должен был назвать имя Первого Наездника, и это было одно из немногих почетных званий, оставшихся нам в наследство от старого режима. Драконы революционного флота заматерели, а их наездники стали достаточно мастеровиты, чтобы побороться за место, пустовавшее после Революции. Для других стражников борьба за почетное звание Первого Наездника была возможностью проверить, чего они стоят, но для меня это было нечто большее.

Первый Наездник – то, о чем я мечтал еще до Революции. Это звание объединяло в себе признание, власть и уважение – то, что моя семья потеряла в один кровопролитный месяц, когда мне было всего восемь, и помогло бы вернуть их.

Первый Наездник.

Внизу, в отдалении, послышался бой часов на дворцовой башне. Я встряхнулся.

– Нам надо идти на завтрак. Горан сказал, чтобы вся группа была готова к этому времени.

Мы опустились в Орлиное Гнездо – на выступающую каменную платформу, возвышающуюся в центре арены, и, спешившись, сняли с драконов седла и отпустили в гнезда, скрытые в недрах пещер внизу. Мы вернулись во Дворец. Остальные тридцать с лишним студентов из корпуса стражников неторопливо направлялись в трапезную Обители из общежития. В трапезной голые каменные стены и высокие узкие окна. На завтрак обычно подают слегка подгоревшую овсянку. И хотя мы формально считаемся жителями Дворца, живем в помещениях, которые до Революции были комнатами для прислуги.

– Что-то вы рано.

Дак, младший брат Кора, подвинулся, освобождая место на скамье, где сидел с друзьями. И хотя у Дака с Кором одного оливкового оттенка кожа и вьющиеся волосы, они полные противоположности. Кор часто мрачен, в то время как на лице Дака сияет улыбка. Энни с удовольствием устроилась на скамье рядом с Даком. Им по шестнадцать, они на год моложе большинства. И хотя это было единственное, что объединяло их, они оставались друзьями, потому что, судя по всему, Дак обожал непростые задачи. Нелегко заставить Энни улыбнуться, но у Дака это отлично получалось.

Вытащив ложку из каши, Дак направил ее на Энни.

– Ну, ты готова к великому дню?

Энни презрительно фыркнула, но на ее щеках появился румянец – редкое проявление амбициозного настроя, который она обычно старается не показывать. Она снова ссутулилась. Оказавшись на земле, Энни всегда сутулится, словно старается казаться незаметной. И такое поведение ярко контрастирует с ее уверенностью в воздухе.

– У тебя сегодня тоже великий день, – обратилась к Даку Крисса уверенным голосом, которым она обычно подбадривала наездников своей эскадрильи.

Дак расправил плечи, его улыбка слегка померкла.

– Давай не будем опережать события.

Дак, как и мы, сумел выбиться в четвертьфинал. Обычно он показывает отличные результаты, но многое зависит от того, удается ли ему справиться с волнением и кто его противник.

– Волнуешься, Дориан?

Кстати говоря. Пауэр, один из наиболее перспективных наездников драконов грозового бича, приблизился к нашему столу, вернувшись из буфета. Он положил руку Даку на плечо, словно подбадривая его, и быстро провел другой рукой по гладко выбритым черным волосам, бросив на меня пронизывающий взгляд. Мы с Пауэром примерно одного роста и телосложения, и мне всегда казалось, что мы оба оцениваем друг друга, каждый раз встречаясь взглядами.

Дак замер.

– А ну-ка, убери руки, – процедил он сквозь зубы.

Кор с громким стуком поставил стакан на деревянный стол. Я положил ложку в миску с кашей.

Но всех нас ждало разочарование, Пауэр убрал руку. В последние годы он стал осторожнее.

– Нервничаем, да?

Он неторопливо направился к свободному месту между Дарием и Алексой, которые встревоженно наблюдали за происходящим. Дак, облегченно расправив плечи, с отвращением рыгнул.

– Иногда, – задумчиво произнес Кор, – я скучаю по тем дням, когда сынкам патрициев вроде Пауэра все сходило с рук и только мы могли поставить их на место.

– А я – нет, – пробормотал Дак.

Во времена старого режима моя семья принадлежала к правящим кругам рожденных драконами, а семьи патрициев, вроде семьи Пауэра, стояли гораздо ниже по положению. Они были богаты, но у них не было драконов. Пауэр же сохранил привычное для патрициев презрение к простолюдинам вроде Кора и Криссы и особенно к Энни, которая была не просто простолюдинкой, а принадлежала к числу бывших рабов.

– Уверена, что Горан тоже скучает по этим старым добрым временам, – пробормотала Крисса.

Она, прищурившись, уставилась на вход в трапезную, когда в дверях показался единственный взрослый мужчина. Горан – наш патрицианский боевой инструктор, краснолицый пожилой офицер в отставке. Он говорит с едва заметным акцентом, доставшимся в наследство от драконьего языка, который становится более отчетливым, когда он желает напугать наездников-простолюдинов. Этот человек всегда казался мне знакомым, и это слегка тревожило. Вероятно, наши пути пересекались в прошлом, но он не узнавал меня, и это меня вполне устраивало. И если преданность Горана Атрею была очевидна, то его верность идеалам Революции – едва ли. Прежде чем Атрей занял твердую позицию, Горан позволил Пауэру и другим патрицианским стражникам выйти сухими из воды.

– Доброе утро, стражники, – произнес Горан. – Готовы услышать список пар для сегодняшнего выступления?

Все вокруг умолкли, и Горан принялся зачитывать список.

– Сегодня Энни будет выступать против Дария…

Дарий, один из патрицианских приятелей Пауэра из эскадрильи грозового бича, обернулся и уставился на Энни, и я с удовольствием отметил, что его привычная веселая бравада сменилась мрачным выражением лица. Скрестив руки на груди, Энни в ответ смерила его сердитым взглядом.

– …Кор против Рока…

Несмотря на то что это был неплохой выбор, Кор нахмурился, просчитывая наперед, кто может достаться в противники Даку.

– Дальше идут Ли и Крисса…

Крисса издала громкий стон и театрально закрыла ладонями лицо, а затем уставилась на меня. Лицо Криссы, вечно загорелое, обрамленное темно-золотистыми кудрями со светлыми прядями, располагало к себе, и, взглянув на нее разок, отвести взгляд будет сложно. Она лукаво подняла бровь.

– Смотри не проиграй, Ли.

Я почувствовал, что краснею, и это никак не было связано с выбором противника. Крисса ухмыльнулась. Кор закатил глаза.

После нас должны были объявить последнюю пару, которая была теперь очевидна для всех.

– И, наконец, Пауэр выступит против Дака.

Пауэр выдал тройную барабанную дробь, однако лишь он один казался довольным. Дак сжался на скамье, Кор напрягся. Энни опустила руку и сжала ладонь Дака под столом. Дак – единственный человек, к которому Энни прикасалась добровольно и делала это очень часто. И теперь, когда она взяла его за руку, он заметно сглотнул.

Если верить Кору, между ними ничего не было. Но даже если он ошибался, совершенно очевидно, что Дак был от нее без ума. Она уже давно нравилась ему, и все же Энни продолжала прикасаться к нему вот так, как бы невзначай, словно они все еще были детьми. По крайней мере, мне так казалось. Когда-то Энни точно так же прикасалась ко мне в приюте. Однако она перестала это делать, когда мы оказались здесь.

Дак поймал мой взгляд, и мы оба отвели глаза.

– До церемонии остался час, – сказал Горан, – поэтому советую поторопиться. К кому из вас сегодня приедут близкие?

Многие подняли руки. Почти все, лишь мы с Энни вполне предсказуемо не должны были. Но неожиданно я увидел, как Энни слегка приподняла ладонь над столом. Она смотрела на свои пальцы с таким видом, будто не верила своим глазам.

Это было совершенно бессмысленно. Откуда у Энни родственники?

– Оставим встречи до конца церемонии, – заявил Горан. – Но потом можете быть свободны. Мадам, Мортмейн выпишет вам пропуска около выхода из Обители. Есть вопросы?

Вопросов не было, и в это мгновение Горан посмотрел на меня.

– Ли, Энни, останьтесь на пару слов.

Я не помнил, когда в последний раз Горан изъявлял желание поговорить с Энни. Мы остались за столом, другие собрались и ушли, а Горан занял свободное место во главе стола. Я явственно ощутил напряжение, сковывавшее Энни в его присутствии. И хотя много лет прошло с тех пор, как он откровенно издевался над ней, нагружая дополнительной работой, занижая оценки, высмеивая в Орлином Гнезде, Горан так и не перестал считать присутствие Энни в корпусе чрезвычайно оскорбительным. Казалось, что сочетание ее происхождения с полом несло в себе слишком большую степень новомодных порядков, введенных Атреем, чтобы их можно было терпеть в одном человеке.

– Я получил в министерстве записки для вас обоих.

Он протянул мне мою записку, а Энни отдал ее. Как обычно, он избегал смотреть на нее, словно девушка была чем-то неприятным, что не следовало держать в поле зрения.

Моя записка была скреплена печатью Атрея Атанатоса, Первого Защитника.

– Прочтете их позже, – сказал Горан. – Вы свободны.

Мы вышли в коридор и вскрыли конверты. Атрей написал одну-единственную фразу. Я прочитал ее, и впервые за сегодняшний день острый всплеск нервного возбуждения обжег мои внутренности.

Удачи, Ли.

Я поднял глаза. Энни, затаив дыхание, все еще читала свою записку. А затем, расправив плечи, она отвела взгляд от нее.

– Нам надо в арсенал, – сказала она.

Когда мы пришли на склад, наш корпус уже начал спуск в подземные пещеры к гнездам драконов. Мы с Энни отправились вместе с другими наездниками в сторону жилищ аврелианских драконов, все вокруг натягивали на ходу огнеупорные костюмы, закрепляли броню и накидывали на плечи сети, чтобы отнести их в пещеры. Пахло кожей, потом и пеплом: запахи драконьих скачек.

Я почувствовал, как что-то уткнулось в мою ладонь, это Энни сунула мне свою записку и отвернулась. Она предлагала мне прочитать ее, но не хотела смотреть, как я это делаю.

Наши кабинки находились бок о бок, и последние годы я старался смотреть на что угодно в мире, только не на то, как Энни переодевается. И сегодня я остановил взгляд на ее записке. На конверте была печать Министерства Пропаганды, а не Первого Защитника. В ней говорилось:

МИНИСТЕРСТВО ХОТЕЛО БЫ НАПОМНИТЬ АНТИГОНЕ СЮР АЭЛА О ВЫСОЧАЙШИХ ОБЯЗАТЕЛЬСТВАХ НАЕЗДНИКОВ ЧЕТВЕРТОГО ОРДЕНА ПЕРЕД ОБЩЕСТВОМ И НАСТОЯТЕЛЬНО ПРОСИТ ЕЕ КАК СЛЕДУЕТ ПОДУМАТЬ, СМОЖЕТ ЛИ ОНА ВЫПОЛНИТЬ ДАННЫЙ ЕЮ ОБЕТ ДО ПОСЛЕДНЕГО ВЗДОХА СЛУЖИТЬ ИНТЕРЕСАМ ГОСУДАРСТВА.

Они хотели, чтобы она проиграла.

Рядом со мной Энни облачилась в огнеупорный костюм. Черная кожа, устойчивая к жару и огню, плотно облегала ее тело, рыжая копна волос, заплетенная в косички, рассыпалась по ткани. Она не пыталась обсудить со мной записку, пока поблизости были другие, и потому мы закончили подготовку в полном молчании. Пристегнули пластины доспехов, выкованные из драконьей чешуи, поверх огнеупорных костюмов и тщательно закрепили их. Когда последний наездник вышел из арсенала и мы остались наедине, Энни забрала свою записку.

– А что написано в твоей? – поинтересовалась она.

Меньше всего мне хотелось показывать ей записку от Атрея. Я медлил.

– Пожалуйста, – тихо попросила она.

И, не дожидаясь моего ответа, она вытащила мою записку из кабинки. Прочитав ее, она опустилась на скамью рядом со мной.

– Мои поздравления, – сказала она.

В ее голосе не было ни тени горечи или ревности, в нем прозвучала усталость.

– Ты – тот самый крестьянин, который им нужен, – добавила она.

«Крестьянин» – одно из слов, запрещенных после Революции, за исключением употребления в историческом контексте. Не помню, чтобы Энни когда-либо произносила его раньше. Точно не в отношении себя.

И не в отношении меня, хотя официально я относился именно к этому сословию все то время, что мы были знакомы. Этот ее промах я осознавал еще со времен приюта, когда еще не слишком хорошо умел скрывать свое истинное происхождение, однако с тех пор она продолжала хранить молчание.

Я заговорил, пытаясь унять нарастающее беспокойство:

– Это не так… Атрей никогда не стал бы об этом думать…

Запрокинув голову, Энни изучала потолок.

– Атрей стал бы. Ему нужны наездники в Четвертом Ордене, которые пройдут испытания у элиты.

Четвертый Орден – подразделение, которое должны были основать четыре наездника, победившие в сегодняшних состязаниях. Вхождение в Орден станет свидетельством того, что эти четверо – самые искусные наездники из тридцати двух стражников в корпусе. И это самое высокое звание во флоте после Первого Наездника.

– Ты говоришь о…

– Я говорю о преемственности.

Я замер, услышав это слово, а у Энни заметно перехватило дыхание из-за того, что она осмелилась произнести его вслух.

Прежде чем Атрей мог бы закончить свое правление, ему необходимо было выбрать преемника среди лучших и умнейших стражников. Следующего Защитника. И выбирали в основном из Четвертого Ордена.

– Он думает о преемнике, – повторила Энни, – и ему нужны крестьяне, которые ведут себя не как все.

Я ответил сквозь стиснутые зубы, туже затягивая ремни нарукавника:

– Ты ведешь себя не как все.

Энни слабо усмехнулась. Мы знали, что это неправда. Я догадывался, что было написано в ее досье в министерстве: Энни отличается излишней почтительностью, чересчур сдержанна и не умеет выступать на публике. Сколько я ее помню, она была лучшей ученицей в классе, но никогда не поднимала руку.

Она могла бы все это преодолеть. Попытаться обрести уверенность в себе, потому что у нее был огромный потенциал. Но как она могла что-то изменить, как могла даже подумать, что возможно что-то поменять, после такого сообщения из министерства?

Возможно, здесь что-то другое. Что-то, не связанное с этим.

– Ты сказала, что сегодня приезжает твоя семья?

Я робко задал этот вопрос, думая, что, возможно, вообще не стоило ее об этом спрашивать. Энни опустила глаза, а затем покачала головой.

– Не семья. Друзья… из моей деревни.

«Моя деревня» – это еще два слова, которые Энни старается не произносить. Она произносит их отчетливо, словно иностранные.

– Они написали, – продолжила она. – Письмо. Это не от родителей, они не умеют писать. – Я рискнул взглянуть на нее и заметил, что она покраснела, произнеся слово «писать». – Но сын друзей учился в школе после Революции и поэтому умеет. Он написал, что они приедут. Я некоторое время жила в этой семье до того, как попала в Элбанс.

Элбанс – это наш приют. Раньше она никогда не рассказывала мне о своей жизни до приюта.

Она поправила волосы, смахнув несколько прядей со лба и убрав их за ухо.

– Мы не виделись с тех пор, как… – Она взглянула на меня, и я вдруг осознал, что пристально смотрю на нее, и отвел взгляд. Она тоже опустила глаза и принялась натягивать ботинки.

– Не сомневаюсь, что, если ты попадешь в Четвертый Орден, они будут гордиться тобой, – сказал я. – Наверняка для каждого, кто приехал из сельской местности, возможность посмотреть этот турнир значит многое. Ты…

Не отрываясь от своих ботинок, Энни мягко спросила:

– Что я?

И я услышал, как произнес это. Слова, которые стыдно было бы слышать моему отцу, особенно от меня.

– Ты попадешь в историю.

Энни потянулась за своим шлемом, другой рукой в перчатке упершись в колени, и встала. На ее губах промелькнула кривая усмешка, и она вскинула брови, взглянув на меня. Заговорив, она не стала утверждать, что я, несмотря на свое предполагаемое низкое происхождение, тоже прославлюсь.

Она словно знала, что это не так. Словно чувствовала, что я просто отчаянно надеялся, что она повторит эти слова.

– Пойдем, Ли.