Читать книгу Гептата - Рубен Самвелович Аракелян - Страница 2

– Все пропало! Нам конец!

Дверь с громким стуком закрылась, и вошедший человек прижался к ней спиной, закрыв глаза и устало стянув с головы припорошенную снегом шапку. Его раскрасневшееся от колючего мороза лицо было изрезано красными нитями полопавшихся капилляров, а густая черная борода покрыта стремительно таящими крупными снежинками. Он закрыл глаза, опустив голову, и глубоко вдохнул, стараясь успокоить набравшее нешуточных ход сердце, грозившее вот-вот выпрыгнуть из груди. Выдохнув, он стянул с руки перчатку и приложил замерзшую ладонь к груди. Когда пульс немного успокоился, он снова медленно открыл глаза и увидел стоявшего у дальнего окна молодого человека, озадаченно наблюдавшего за разворачивающейся картиной. Тот смотрел на мужчину у двери, прищурившись, медленно вытирая мокрые руки о свой фартук.

– Тебе бы успокоиться. Изведешь ведь себя.

– Успокоиться?! Ты слышал, что я только что сказал? Нам конец! Мы покойники! Все, теперь уже точно.

Молодой человек, все так же не сводя глаз с собеседника, подошел к кухонному столу и налил из чайника кипяток в деревянную кружку, после чего протянул ее раскрасневшемуся мужчине.

– На, согрейся.

Тот стянул с себя тулуп и, стряхнув с него снег, бросил на пол, после чего выхватил протянутую кружку и отпил из нее глоток.

– Так, – сказал он, усаживаясь за стол, – у нас два варианта.

– Ты можешь толком объяснить, как все прошло?

Бородатый мужчина поставил кружку на стол и взглянул на собеседника, высоко подняв кустистые брови.

– А как, по-твоему, все прошло? Разве не ясно?

– Ну пока что я вижу только панику, – ответил молодой человек, улыбнувшись, – но, зная тебя, это ровным счетом ни о чем не говорит.

– Не время для шуток, пацан. Все очень серьезно. Времени очень мало.

– Ну так ты расскажешь наконец, что произошло? Или ждешь, пока время закончится?

Сидевший за столом мужчина снова закрыл глаза, потом вдруг вскочил на ноги, подбежал к двери и, распахнув ее настежь, выглянул наружу. Все пространство перед дверью в ту же секунду занесло снегом.

– Пошли прочь от моего дома! – прокричал он в темноту, – и не приближайтесь больше, иначе я…

– Эй, закрой дверь, – сказал молодой человек, отталкивая его в сторону, – спятил что ли?

Он опустил тяжелый засов и смахнул ногой под стену небольшой сугроб.

– И без того холодно. Что ты вообще, черт возьми делаешь? Очень разумно с твоей стороны.

– Они меня достали, – ответил бородатый мужчина, раздраженно отодвигая стул и усаживаясь обратно к столу, – всю дорогу за мной плелись. Я чувствую себя каким-то музейным экспонатом. И так каждый день. Тебе-то легко говорить. Ты сидишь тут целыми…

– Да ну? – перебил его молодой человек, улыбнувшись.

Он присел на край стола и сложил руки на груди. Бородатый мужчина покачал головой и поднял вверх правую руку.

– Ладно, прости. Я не это имел ввиду.

– А что ты имел ввиду? – улыбнувшись, спросил молодой человек.

– Просто это все навалилось… И никакого света в конце тоннеля. Вроде пришли сюда зиму переждать, и, стоило этой самой зиме по-настоящему начаться, как вот это вот все… Плюс еще ты со своей упертостью… Ты только все усложняешь.

– Ты что-то там про варианты говорил.

Бородатый мужчина выдержал недолгую паузу и кивнул.

– Да. В общем, либо мы продолжаем тянуть время и ждать, пока за нами придут, – он снова закрыл глаза и замолчал, – вот чертовы ублюдки! Опять подбираются.

– Либо, – молодой человек вернул обратно собеседника.

– Либо действуем. Все просто.

– И что ты подразумеваешь под действием?

– Ты знаешь, что я подразумеваю, – он взял со стола обломок мела и многозначительно кивнул в сторону деревянного пола.

Молодой человек мотнул головой и встал из-за стола.

– Исключено, – сказал он, подходя к камину.

– Погоди, давай хотя бы обсудим…

– Нечего тут обсуждать.

Он взял ржавую кочергу и сдвинул ею крупное полено. Пламя вспыхнуло с новой силой.

– Тебе все равно придется. Рано или поздно, но придется.

– Нет, не придется, – ответил молодой человек, все еще орудуя кочергой в камине, – мы будем ждать.

– Ждать? Чего ждать?

– Ее возвращения.

Бородатый мужчина запустил пальцы в волосы и с силой дернул их, зарычав.

– Ты совсем ничего не понимаешь? – воскликнул он, стукнув по крышке стола ладонями, – сама она не вернется. Сколько времени уже прошло? Будем и дальше сидеть, и их потерям и сами…

– Будем ждать столько, сколько потребуется. Она вернется.

– Откуда такая уверенность? Ты что-то знаешь? Признайся, если так. Ты ведь не думаешь, что я не жду ее так же, как и ты…

– Нет, старик, – ответил молодой человек, – я так не думаю. Просто верь, что она вернется. Они обе.

– Верить… Верить я никогда не перестану.

Он замолчал, уставившись в пустоту перед собой. Молодой человек взглянул на него через плечо.

– Что ты узнал?

– Нас хотят изгнать.

– Изгнать? И из-за этого весь сыр-бор? Я уж думал, они собираются попытаться…

– На земли катаров, – добавил мужчина, и поднял на собеседника полные обреченности глаза.

Молодой человек пожал плечами. Не проявив совершенно никакой озабоченности услышанными словами.

– Подумаешь, – ответил он, – катары, так катары.

– Ты серьезно? – мужчина улыбнулся, подняв брови, – знаешь, что они делают с такими как мы с тобой?

– Мне не десять лет, Игорь, я уже давно не верю в сказки. Сомневаюсь, что они делают что-то, что не делают по это сторону гряды.

– Ты ведь понятия не имеешь…

– Ну а ты, стало быть имеешь. Хоть кто-то из нас двоих знает, куда судьба ведет. Может хоть с катарами удастся общий язык найти, раз со всеми остальными ничего не вышло.

Игорь так резко вскочил со своего стула, что тот покачнулся и упал на пол.

– Они ненавидят всех, кто живет по эту сторону скал. О каком общем языке ты болтаешь?

– Зато здешние обитатели – верх гостеприимства, верно? Тебе бы успокоиться, старик, – ответил молодой человек, – ты слишком волнуешься. Это до добра не доведет.

Он подошел и вернул упавший стул на место, после чего подвинул кружку ближе к краю.

– Сядь и расслабься. Выпей чаю.

– Ты что, издеваешься? Я говорю…

– Слышу я, что ты говоришь, успокойся. Просто подумай. Мы всю жизнь вынуждены приспосабливаться. Такова наша судьба. Отбросы, изгои, – он замолчал и заглянул в глаза собеседнику, – уроды. Можно подумать, что здесь мы стали своими.

Игорь нервно почесал бороду.

– Ты неисправим. И уперт как баран.

– Мы будем ждать ее возвращения. Катары, так катары.

Игорь устало покачал головой, опустив взгляд, и сделал глоток из кружки, после чего закрыл глаза и прислушался.

– Они здесь.

Молодой человек кивнул.

– Я соберу вещи.

Стоило ему сказать эти слова, как в дверь громко постучали.

– Это все твое волнение, старик, – сказал молодой человек, торопливо подходя к небольшой кровати в углу и, опустившись на колени, извлекая из-под нее сумку, – прежде ты бы услышал их за несколько кварталов.

– Открывайте! – послышался крик снаружи, после чего удары повторились с еще большей настойчивостью, – именем императора!

– Ух ты, как официально, – усмехнулся молодой человек, сгребая в сумку разбросанные на кровати вещи, – сейчас! Только штаны натяну!

Новый стук был такой силы, что отдавался скрипом в старом рассохшемся деревянном полу.

– Сейчас-сейчас, – ответил Игорь, медленно встав и подойдя к двери, – открываю.

Он распахнул дверь и отошел на два шага назад. В проеме возник державший в руке факел высокий человек в темной синей накидке с капюшоном, посыпанной крупными снежинками. Он вошел в дом и, сбросив с головы капюшон, медленно осмотрел тесное помещение, стремительно терявшее так бережно хранимое тепло.

– Вы двое пойдете за мной, – сказал он низким голосом, остановив взгляд на сгребавшем в сумку с полок всякие склянки молодом человеке, – был приказ, чтобы в доме все оставалось, как прежде. Ты. Оставь это.

– Это мои вещи, – ответил молодой человек, – едва ли они понадобятся императору.

– Ты слышал приказ. Все остается на своих местах.

– Послушай, уважаемый, – Игорь развел в стороны руки и улыбнулся, – ты же не выгонишь нас на мороз без вещей? Едва ли император хочет нашей смерти, раз не приказал убить нас обоих на месте, ведь так?

Мужчина в дверях улыбнулся и шагнул назад за порог.

– Вы двое справитесь, – сказал он, – там, куда вы направляетесь, теплая одежда не нужна. На выход!

Игорь и молодой человек переглянулись. Последний застегнул сумку и перекинул ее через плечо, после чего оба подошли к двери.

– Сумку тоже оставь. Такой приказ.

Молодой человек шагнул через порог и приблизился к мужчине с факелом вплотную.

– А ты попробуй забери, – сказал он, улыбнувшись.

На точенном гладко выбритом лице, испещренном россыпью мелких морщин, за пару секунд гневное выражение успело смениться сомнением, затем разочарованием, и завершилось бессилием и принятием. Он кивнул, отступив в сторону и выпустив пленников из дома. Снаружи их ждала целая процессия из стражников в синих плащах, а так же пара десятков обычных зевак, не поленившихся явиться на заснеженную окраину великого города глубокой ночью, только ради того, чтобы лицезреть приведение в действие приговора. Игорь медленно обвел взглядом всю толпу и отвесил реверанс, сняв с головы воображаемую шляпу.

– Как мило, что все вы сегодня пришли сюда ради нас. Мы польщены вниманием.

– Вперед, – сухо скомандовал командир, отчаянно старавшийся утихомирить уязвленное секундой ранее эго.

Вся процессия медленно двинулась по улице, с трудом преодолевая полуметровые снежные заносы. Из толпы зевак то и дело слышались оскорбительные выкрики, и, чем дальше идущие удалялись от маленького дома, из трубы которого все еще валил дым, тем громче и отчетливее эти выкрики становились.

– Да-да, – ответил громко Игорь на очередное оскорбление, – вы все – смельчаки, в этом нет никаких сомнений. Обрели смелость за синими плащами.

– Успокойся уже, старик, – шепнул идущий рядом молодой человек, который старался не обращать никакого внимания на выкрики, – зачем ты это делаешь?

– Где же была ваша смелость прежде? – не заметив его слов, продолжал отвечать Игорь, – ведете себя, как безмозглое отребье. Пришли среди ночи поглазеть. Вот диво-то невиданное!

– Тишина, – скомандовал командир, ведший процессию.

Стоило ему сказать это, как в затылок молодому человеку прилетел увесистый снежок. Он смахнул с волос снег и продолжил свое движение. Через несколько минут они достигли городских ворот, где их дожидались еще десяток облаченных в синие плащи стражников с факелами в руках. Перед ними стояла высокая женщина в богатых одеждах из черной ткани и меха. Процессия остановилась, и выкрики, успевшие перейти в сплошной гул, затихли. Женщина отодвинула капюшон на самую макушку, открывая бледное, практически такое же белое, как и вездесущий снег, лицо с большими зелеными глазами, и с не самой доброй улыбкой осмотрела пленников. В ее взгляде отчетливо читалось нескрываемое ликование.

– По решению суда, – сказала она холодным высоким голосом, – императором приказано приговорить вас к остракизму за колдовство. Вы будете изгнаны из Великого города через южные ворота и лишены права вернуться обратно до полного истечения сорока сезонов. Если вы вернетесь раньше срока, то будете схвачены и казнены. Учтите благосклонность императора и пронесите ее через все земли, через которые пройдете. Пусть каждый дикарь прознает о его доброте, – она снова хищно улыбнулась и добавила, – есть последние слова?

Молодой человек взглянул на Игоря и мотнул головой, давая понять, что в этих самых последних словах нет никакой необходимости.

– Что ж, – сказала женщина, – таком случае, приговор вступает в силу немедленно. Открыть ворота! И пусть Теос решает вашу судьбу.

Двое солдат в синих плащах, стоявшие по обе стороны огромных ворот, синхронно потянули цепи, массивные створки с грохотом сдвинулись с места и открыли проход в арке под высокой каменной стеной. Под вновь поднявшийся гул толпы изгнанники прошли в ворота. Игорь в последний раз обернулся и помахал провожающим их оскорблениями и проклятиями людям рукой.

– Прощайте, добрый люди! – крикнул он, когда массивные створки медленно закрывались за ними, – спасибо вам за вашу смелость.

– Да прекрати ты уже, – одернул его молодой человек, закидывая сумку за спину и наматывая вокруг головы колючий шерстяной шарф, – как идиот себя ведешь.

– Это отребье, возомнившее себя элитой, как же они все меня бесят, ты бы знал. Сейчас пойдут по своим лачугам и будут еще целую неделю хвастаться, как изгоняли за южные ворота двух нарушителей. Фу! – он сплюнул в снег, – противно.

– Ты точно найдешь с катарами общий язык, – прошептал молодой человек, снимая с ноги ботинок и высыпая снег.

– Что? Это еще почему?

– Ты сейчас произнес их слова, согласно твоим же описаниям.

* * *

– Она так и не выходила?

Стоявший у окна молодой человек отрешенно покачал головой, даже не взглянув на вошедшего мужчину. Тот нервно и задумчиво пригладил густую бороду и, глубоко вздохнув, подошел к запертой изнутри двери. Приложив ухо к старому деревянному полотну, он замер на несколько секунд, внимательно вслушиваясь.

– Не нравится мне это, – сказал он, ничего не услышав, – как бы она глупостей не натворила.

– Оставь ее в покое, – произнес молодой человек, все так же глядя в окно.

Сильный ветер снаружи пускал по высокой зеленой траве волны, и, если прищурить глаза, то вполне могло показаться, что за домом расположен большой пруд, стремительно превращающийся в болото. Снова открыв широко глаза, картина будто бы не менялась. Это и было болото. Зловонное и мертвое. Но даже в мертвом болоте, в которое не поступает новая жизнь, происходят свои, только ему одному свойственные процессы. Так он и стоял у окна, то щурясь, то вновь поднимая веки, снова и снова меняя тем самым свойства и природу ландшафта за стеклом.

– Мне нужна будет твоя помощь в подготовке, – сказал мужчина, – ты поможешь?

Молодой человек снова кивнул, не оборачиваясь.

– Как только она все решит.

Болото. Теперь это совершенно точно было оно. Вне зависимости от широты смотрящего на него взгляда. Даже запах чувствовался тут, внутри, перед окном. Запах чего-то затхлого, старого, застоявшегося. От этого запаха молодой человек ощутил приступ тошноты. Это не трава шевелилась от дуновения сильного ветра, а, должно быть, водомерка без устали колышет умирающий водоем, нарушая его предсмертное спокойствие.

– И что она должна… – настороженно проговорил мужчина, после чего, будто сообразив, в ужасе поднял брови и широко раскрыл глаза, – нет-нет-нет, только не это. Она же не собирается…

– Успокойся, старик, – бросил через плечо молодой человек, сражающийся со все новыми и новыми приступами тошноты.

– Она говорила с тобой? Откуда ты знаешь?

– Тут слова не нужны. Все и так понятно.

Мужчина быстрым шагом подошел к окну и, переминаясь с ноги на ногу в нерешительности, положил руку на плечо собеседника. Тот даже не шелохнулся.

– Ты должен помочь мне отговорить ее.

Молодой человек еле заметно усмехнулся и покачал головой.

– Отговорить? Ты точно на ней женат?

– Мы должны попытаться…

– Она попытается за всех нас, старик, – ответил молодой человек, дернув плечом и сбросив все еще лежавшую на плече руку.

– Ты же понимаешь, о чем я. Она хочет сделать глупость. Ясно, что она убита горем, но это не повод губить себя. Я поговорю с ней.

Он резко развернулся и хотел было направиться к запертой двери, но молодой человек схватил его за предплечье, не дав сделать и шага. Стоило ему отвернуться от окна, как новый порыв сильного ветра запустил по высокой траве самую большую из волн. Настоящий девятый вал.

– Я ведь попросил оставить ее в покое. Дай ей время.

Мужчина высвободил руку и подошел вплотную к собеседнику.

– Ты в своем уме, пацан? – прошептал он, – нельзя потакать ей в такой ситуации.

– Мне кажется, что она сама вправе решать, нет? Ты ведь не хозяин ей.

– Нет, я не могу позволить этого. Я не могу еще и ее потерять, ты понимаешь?

– Понимаю, – тихо ответил молодой человек, снова кивнув, – и ты конечно же попытаешься ее отговорить. Потому что это все, что ты можешь. Но будь готов принять ее решение. Это придется сделать, если она решит.

– Удивительно, – на морщинистом лице мужчины появилась нервная улыбка, – как ты можешь так спокойно говорить об этом? Нет, чтобы помочь мне. Речь ведь идет о твоей матери.

– Ты прости, старик, но если придется выбирать между тем, кому из вас помогать, я выберу ее.

– Даже если она решит покончить с собой?

– Даже если так, – ответил молодой человек, и на его лице не дрогнул ни один мускул, – мне удивительно другое. Почему, когда она жаждет все исправить, а у нее есть для этого все необходимые знания, ты это знаешь не хуже меня, ты говоришь, что хочешь ей помешать?

– Исправить? Ты в своем уме? Исправить что? Ты прости меня, пацан, я не ставлю под сомнения ваши, так сказать, семейные черты, но то, о чем мы сейчас говорим – самоубийство.

Молодой человек несколько долгих секунд смотрел собеседнику в глаза, испещренные красными прожилками полопавшихся капилляров. Он чувствовал жалость. Ужасную и деструктивную эмоцию, которую, пожалуй, ненавидел и презирал в себе сильнее любых других.

– Давай мы предоставим ей самой возможность распорядиться своей жизнью, ладно?

– Нет, не ладно. Не ладно! – мужчина всплеснул руками, – я уже достаточно потерял. Это горе в ней говорит. Есть только один способ все пережить. Время. Время залечит раны. Нужно просто…

– Время не лечит. Оно уходит, – ответил молодой человек, – и пока оно еще окончательно не ушло, нужно попытаться все исправить. Прежде, чем ты начнешь по привычке истерить, я напомню о, как ты их назвал, семейных чертах. Ты знаешь, что не в силах ей помешать.

– Да как ты можешь?! Неужели ты не понимаешь..?!

Он, словно отчаявшись найти подходящие слова, взмахнул руками, затем рванул к запертой двери, и, когда уже хотел постучать в нее, замок щелкнул, и та распахнулась. Из темного помещения с занавешенными окнами за порог шагнула высокая темноволосая женщина с бледным как мел лицом и большими синяками под опухшими от слез глазами. Она медленно перевела взгляд с одного присутствующего на другого и горько улыбнулась, вытерев нос рукавом своего длинного черного платья.

– Что здесь происходит? – спросила она тихим дрожащим голосом.

– Милая, ты как? – спросил мужчина, обнимая ее за плечи, – как себя чувствуешь?

– Чувствую? – удивленно переспросила женщина.

Поняв всю глубину глупости собственного вопроса, он поморщился и прижал ее к себе.

– Я имею ввиду твое самочувствие.

– А, ты об этом. Все нормально, не волнуйся за меня. Ты сам-то как? Держишься?

– Да, любимая. Я держусь.

– Хорошо. Это очень хорошо. Ты у меня сильный. Я знаю, что ты со всем справишься. А как там моя девочка? Как Иона?

Мужчина отстранился, пряча от жены взгляд.

– Она еще с нами, – ответил он, – она в храме. За ней присматривает настоятельница.

– Удивительно, – ответила женщина, – теперь ее больше не волнует ее происхождение? А почему ты не с ней?

– Я пришел проверить, как ты. Мне кажется, что ты изведешь себя… Ты уж прости мне мою…

Она не дала ему закончить фразу, приложив палец к его губам и улыбнувшись.

– Я в порядке. Ты должен быть с ней.

– Хорошо, я сейчас же отправлюсь в храм…

– Нет, Тим пойдет туда. А ты, пожалуйста, сходи к леснику и возьми у него жимолость. Мне нужно сварить зелье.

– Зелье? Сейчас? Что за зелье?

– Оно придаст мне сил. Пожалуйста. Мне очень нужно, – сказала женщина.

– Хорошо. Жимолость, так жимолость. Я сбегаю и вернусь. Не закрывай пожалуйста дверь, ладно? Я быстро.

Она снова устало улыбнулась и положила ладонь на его щеку, покрытую густой черной бородой с прожилками серебристой седины.

– Как мне с тобой повезло, – сказала она.

Он поцеловал ее руку и выбежал наружу. Стоило ему удалиться, улыбка исчезла с ее лица. Она прикрыла глаза, глубоко вдохнула, после чего взглянула на стоявшего у окна молодого человека.

– Жимолость значит? – спросил он, улыбнувшись, – у лесника ее никогда не было.

– Это теперь неважно. Главное, что его не будет около получаса. Этого времени нам хватит.

Она собрала растрепанные спутавшиеся волосы на затылке и затянула их в тугой хвост.

– Решила значит, – сказал Тим.

– А тут и решать нечего. Просто нужно было все обдумать.

Он подошел к матери и заключил ее правую руку в свои ладони.

– Я сам пойду, – сказал он, – ты не должна…

– Еще как должна. И мы оба знаем, что тебе нельзя. Ты останешься тут и позаботишься об Игоре.

– Нет, мам, это ты должна остаться и заботиться о нем. Он ведь не мой муж, а твой, в конце концов.

– Это не обсуждается, понял? Когда я уйду, вам придется покинуть это место.

– Это понятно.

– И, скорее всего, вы нигде не сможете надолго задерживаться. Придется постоянно бежать. Он не справится сам, так что, мне нужно, чтобы ты присмотрел за ним, пока я не вернусь.

– Хочешь сделать меня его нянькой? – улыбнувшись, спросил молодой человек.

– Хочу, чтобы ты помог мне.

Тим покачал головой и снова подошел к окну. Болото было на все том же положенном ему месте.

– Мне все же кажется, что это плохая идея, – сказал он, – я должен сам пойти туда.

Мать подошла к нему и нежно обняла его сзади, положив подбородок на его могучее плечо.

– Ты не расслышал ту часть, в которой я сказала, что это не обсуждается? – она положила руки на его плечи и развернула лицом к себе, – у нас мало времени. Ты должен пойти в храм и принести сюда Иону. Постарайся, чтобы тебя никто не видел, иначе вам двоим не дадут спокойно уйти из города.

– Настоятельница и так все знает. Наше время тут сочтено, – ответил Тим.

– На счет нее не волнуйся. Она будет держать свой длинный язык за зубами. Я о других служителях. Они не должны ничего понять. Давай, поторопись. У тебя не больше пятнадцати минут. Я пока все приготовлю.

Он кивнул и направился к выходу из дома.

– Тим, будь осторожен с ней, – сказала мать, когда молодой человек уже стоял в дверях, – она сейчас очень слаба. Нельзя, чтобы она ушла, пока ты будешь ее нести. Иначе, ты знаешь, что случится.

Тим кивнул и вышел наружу, закрыв за собой дверь. Женщина еще несколько долгих секунд смотрела ему в след, после чего подошла к стеллажу у дальней стены, усыпанному стеклянными сосудами разных размеров и форм, и взяла с полки небольшой пузырек.

Оказавшись на улице, молодой человек инстинктивно накинул капюшон, но, пройдя несколько шагов, снял его, сообразив, что тот лишь будет привлекать к себе лишнее внимание тут, в небольшом городке, где все знали друг друга в лицо. Кроме того, в это время суток на маленьких улочках было практически безлюдно. Небо уже почти почернело, оставив на своем полотне лишь легкий светлый налет только что минувшего дня. Тим, стараясь не переходить на бег, миновал несколько несуразных строений, над которыми возвышался, будто инородный объект на гармоничном сельском пейзаже, новехонький каменный храм. Это была единственная каменная постройка не только в этом городке, но и на многие километры, а может даже десятки километров вокруг. Молодой человек снова поймал себя на мысли, что если боги и требовали от людей возведения в свою честь непременно именно таких огромных сооружений, то что-то определенно не так с их самооценкой. Всякий раз, с самого его детства, когда они с матерью переселялись в какой-нибудь новый город, полный старых землянок с покосившимися деревянными заборами, там непременно стоял внушительных размеров храм, возведенный совсем недавно, словно воткнутый посреди гармоничного пейзажа невидимой рукой. И всякий раз эта находка лишь возбуждала внутри него неприятие, давно ставшее чем-то разумеющимся, когда речь заходила о новых богах с их непомерной жаждой заставить людей поклоняться. Жаждой, отчего-то транслируемой самими людьми, но никак не богами, отказывавшимися явиться тем, от кого они требовали поклонения.

Тим вошел в храм, внутреннее пространство которого уже было слабо освещено масляными лампами, прикрепленными к массивным колонам. Тени внутри угрожающе колыхались при каждом новом врывавшимся внутрь огромного помещения порыве ветра, усугубляя и без того не самую приятную атмосферу. Он снова поймал себя на мысли, что абсолютно все, начиная с внешнего вида чужеродного храма, заканчивая его внутренним убранством и атмосферой, все это способствовало и было направлено только на то, чтобы внушить посетителю трепет, заставить его ощутить собственную незначительность, даже ничтожность. Именно поэтому он так не любил приходить сюда и всячески избегал подобных мест. Атмосфера давила на свободолюбивый юношеский дух со страшной силой, и лишь разжигало такое легко воспламеняемое внутреннее отрицание. Он не останавливаясь прошел к алтарю, стараясь не смотреть на немногочисленных служителей, занятых своими обычными идолопоклонническими делами, после чего зашел за массивный черный монолит, знаменовавший собой тяжесть воли Теоса, вездесущего нового бога, и, открыв небольшую дверь, оказался в узком коридоре. Навстречу ему медленно двигалась, шурша по каменным плитам пола подолом своей не по размеру длинной черной мантии, сгорбленная маленькая женщина. При виде возникшего перед ней молодого человека, она замерла и озадаченно оглянулась в поисках спасения, после чего, собравшись с силами, вернула на свое морщинистое лицо подобающий ее высокой особе важный вид и, подняв тонкие брови, гордо задрала подбородок.

– Ты? – с плохо скрываемой неприязнью в голосе проскрипела она.

– Я, – сухо ответил молодой человек, едва заметно поклонившись, отдавая дань ненавистным традициям.

– Тебе нельзя тут находиться, – сказала она скрипучим голосом, стараясь не смотреть Тиму в глаза, – что ты тут делаешь?

– Я пришел к сестре. Мне нельзя посещать ее?

– Она тебе не сестра.

– Конечно сестра, мать, – тихо ответил Тим, улыбнувшись, – ты это знаешь. Мы уже обсуждали это прежде.

– Обсуждали, – кивнула женщина, все не опуская надменно поднятые брови, – и, я думала, что ты меня понял в тот раз.

– А я думал, что ты поняла меня. Выходит, мы оба ошиблись в своих заключениях. Я это с легкостью признаю. А ты, мать? Ты способна признать свои заблуждения?

– Ты смеешь дерзить мне? – ее мутные глаза расширились, а брови, казалось, поднялись еще выше на лоб, хотя, вроде бы, это было невозможно, – ублюдок!

Тим снова улыбнулся и склонил голову на бок.

– Ну вот. Ты так предсказуема в своих деяниях, мать. Минуты не прошло, а твое богобоязненное нутро вырвалось наружу, – он поднял перед собой указательный палец и втянул носом теплый воздух мрачного коридора, пропитанный благовоньями, – ну да, с характерным запахом. Но я восхищаюсь твоей смелостью. Даже сейчас, когда нас никто не слышит, ты продолжаешь играть эту свою роль. И, не знай я тебя и твоих сестер, то и впрямь мог бы подумать, что ты совсем меня не боишься. Похвально.

– Мне не нужна твоя похвала. Я и так позволила приходить сюда твоей нечестивой матери, храня ее грязный секрет…

– И конечно же ты поступила так только из-за своей хваленной человечности и безмерной доброты, верно?

– Убирайся отсюда!

– Ну-ну-ну, мать, – он сложил ладони у груди и покорно поклонился, – я пришел к сестре, и не уйду отсюда, пока не увижу ее. И ты ничего не сможешь с этим поделать. Покажи мне дверь, за которой она лежит, и можешь и дальше заниматься своими… ну чем там ты обычно занимаешься.

Ее старческое лицо искривилось в гневе, через маску которого отчетливо проступил животный страх. Она хотела так много сказать, излить все гадости, на которые был способен ее идолопоклоннический язык, но с превеликим трудом сдержалась. Страх все-таки взял верх в этой борьбе нахлынувших эмоций. Иначе и не могло быть. Она с трудом поборола новый позыв сквернословия, после чего ткнула большим пальцем через плечо в направлении закрытой двери в правой стены тесного коридора.

– Она там, – с нескрываемым отвращением в голосе сказала старуха, отчаянно старавшаяся не встречаться со стоявшим напротив человеком взглядами, – я вернусь через пять минут. К этому времени, чтобы следа твоего тут не было, понял?

– Спасибо тебе, мать, – ответил Тим, снова поклонившись, – этого времени мне с лихвой хватит. И, надеюсь, ты помолишься за меня Артузе. Попроси ее разогнать ветра, чтобы те сдули с меня зловоние от этого места, когда я его покину.

– Проклятый богохульник! – воскликнула женщина, инстинктивно прикрывая уши, – не смей упоминать имена старых богов в этом священном месте!

– Ну-ну, тише, мать. Не нужно так нервничать. Побереги свое шаткое здоровье. Ведь ты так стара, что, наверняка, для тебя старые боги успели побыть вполне молодыми. Скажи, им ты молилась так же неистово, как сейчас молишься новому? Эта новая обувь пришлась тебе по размеру?

– Ублюдок! Выродок!

Она будто билась в истерике, не убирая ладони от собственных ушей, словно это могло защитить ее от произносимых ненавистным собеседником слов.

– Да, мать. Да. Давай. Выпусти наружу свое нутро. То, что ты так надежно заперла в чертогах своей светлой и чистой души.

– Будь ты проклят! Ты и все твое уродское семейство!

– Непременно, мать. Будь уверена, что так и будет, – кивнул в ответ Тим, широко улыбаясь, – пусть боги, если они когда-нибудь решат заглянуть в это уродливое здание, услышат то, какие проклятия ты извергаешь, прикрываясь их именем. И пусть богиня справедливости Азура…

– Прекрати! Немедленно заткнись, ублюдок! Никаких старых богов в этих стенах!

– …рассудит, может ли почтенная мать и дальше служить своим мнимым идолам. Дыши, мать. Не забывай дышать.

Она, казалось, исчерпала свой бездонный лимит озлобленности и устало опустила плечи, все еще по инерции ища подходящие оскорбления, для того, чтобы излить их на стоящего напротив молодого человека.

– Пошла прочь, старая дрянь, – все так же улыбаясь, сказал Тим, мотнув головой в сторону выхода.

Не промолвив больше ни слова, настоятельница прошла мимо него, постаравшись как можно сильнее оттолкнуть его плечом, но лишь ударилась о него и сама отпрянула к противоположной стене, не замедляя свой ход. Тим проводил ее взглядом и довольно вздохнул. Он давно надеялся на эту встречу, и надежды сполна оправдались. Единственное, о чем он жалел, так это о том, что не было свидетелей. И о том, что не сможет рассказать об этом содержательном разговоре матери, которая непременно придет в ярость от услышанного. Он прошел к двери, снимая на ходу плащ. Внутри было еще темнее. На массивном каменном постаменте в самом центре тесной комнатки неподвижно лежала маленькая девочка. Вокруг нее, по всему постаменту были расставлены небольшие горевшие свечи и посуда с благовонными маслами. Тим подошел к камню и, склонившись над девочкой, приблизил ухо к ее маленькому аккуратному носу. Выждав несколько секунд, он осторожно приложил ладонь к ее лбу. Тот был холодным и сухим.

– Я знаю, что ты слышишь меня, кузнечик, – тихо сказал Тим, не убирая ладонь со лба девочки, – я был там, где сейчас ты, и слышал все. Мама придет. Ты только не сдавайся, ладно? Все мы, и я, и твой отец, и мама, все мы любим тебя и ждем, – он поднял глаза вверх к низкому потолку, – Азраил! Услышь меня. Я не отдам тебе ее так рано. Тебе придется запастись терпением.

Вновь выпрямившись, он извлек из кармана небольшой пузырек, взболтнул содержимое резким движением и, откупорив пробку, влил жидкость в рот неподвижной девочке. Спрятав пустую склянку обратно в карман, он осторожно укутал сестру своим плащом и взял небольшое тельце на руки. Стараясь ступать как можно более аккуратно, но вышел обратно в коридор, затем через проход к черному монолиту и, обойдя алтарь, двинулся к выходу из храма. Он видел периферийным зрением, что некоторые из находившихся тут служителей провожают его озадаченными взглядами, но прекрасно знал, что никто из них не скажет ни слова и, стоит ему уйти, как они сделают вид, будто тут и не было никого постороннего. Небо успело окончательно потемнеть, пока он пребывал в стенах храма. Ветер стал еще сильнее. Тим улыбнулся, ощутив его прохладу. Через несколько минут он миновал последнюю низкую постройку с поросшей зеленью крышей в черте поселения и вышел на дорогу, ведущую к его дому. Стараясь идти как можно быстрее, но не переходя на бег, он крепко прижимал к себе маленькое тельце сестры, ощущая грудью ее слабое сбивчивое дыхание.

– Она еще здесь? – взволнованно спросила мать, встречавшая их на пороге.

– Да. Куда ее нести?

– Ко мне в комнату. Я все приготовила.

Молодой человек вошел внутрь дома и, пройдя через еще одну дверь, очутился в небольшой комнате матери. На полу была начерчена гептата, семиконечная звезда, в вершинах треугольников которой горели свечи.

– Ты не закончила… – сказал Тим, разглядывая выведенное мелом сложное изображение на деревянном полу.

– Так надо, – сухо ответила мать, – клади ее на кровать.

Молодой человек осторожно опустил сестру на постель в углу помещения и озадаченно взглянул на стоявшую в дверях женщину.

– Что ты, черт возьми, задумала? Что значит, так надо?

– Успокойся пожалуйста. У нас мало времени. Принеси мое зелье. Оно на полке в…

– Мам, ты чего? – прервал ее Тим, – заполни гептату до конца.

Женщина подошла к сыну и нежно коснулась ладонью его щеки.

– Принеси зелье, Тим, – сказала она.

– Почему ты не закончила гептату? – он медленно убрал ее руку от своего лица.

– Потому что так надо.

Молодой человек покачал головой и отошел на шаг назад.

– Не могу поверить. Он что, был прав? Ты правда спятила?

– Он правда так сказал? Сказал, что я спятила? – на ее бледном лице появилась улыбка.

– Мам, закончи ее.

Женщина снова качнула головой.

– Я не стану ее заканчивать.

– Ну тогда ты не сможешь вернуться сюда.

– А я и не собиралась возвращаться сюда, – ответила она.

– Что происходит? Что ты задумала? К чему эти тайны? Гептата – это вход, когда ты идешь туда, и выход, когда возвращаешься. С такой фигурой ты сможешь войти, но выйти…

Она снова улыбнулась и, вновь подойдя к сыну, взяла его за руку.

– Ты стал такой взрослый, мой мальчик. Уже даже рассказываешь мне про гептаты… Поверь, я знаю, как они работают.

– Мам, – он взял ее руку и прижал к своей груди, – ты можешь мне объяснить, что ты задумала? Ты же не думаешь, что я буду отговаривать тебя? Я хочу пойти туда вместо тебя, ты же слышала. И я пойду, если только позволишь. Ты знаешь, что я смогу отыскать там Иону и вернуть ее обратно. Мне это будет гораздо проще сделать, чем тебе…

– Знаю. Но какой ценой?

– А какую цену ты собралась заплатить? – он кивнул в сторону незаконченного изображения на полу.

– Любую. Ту, что потребуется. И гораздо большую тоже. Не волнуйся, Тим, я знаю, что делаю. Принеси мое зелье, и я все тебе расскажу. Ты знаешь, что у меня нет от тебя секретов. Давай, неси его.

Молодой человек отпустил ее руку и вышел из комнаты. Подойдя к стеллажу с сосудами, он провел рукой по верхнему ряду, остановившись на нужном, после чего хотел вернуться обратно к матери и сестре, но его взгляд остановился на неприметном пузырьке у самой стены, поблескивавшем в свете лампады. Жидкость внутри него была черной и густой, но свет отчего-то отражался от нее, будто бы она была зеркалом. Тим несколько секунд смотрел на пузырек, прокручивая в голове вероятности.

– Нашел? – раздался голос матери из-за стены.

– Да, иду.

Он снова сделал шаг в сторону двери, но затем вновь остановился и взглянул на пузырек. Спустя еще пару секунд сомнений, он поморщился и, схватив маленькую емкость с полки, спрятав ее в карман. Мать сидела на постели и гладила темные волосы Ионы.

– Такая красивая… – прошептала она, – и такая маленькая. Ты помнишь, как она впервые увидела океан? Она так радовалась. Волны накатывали одна за одной, а она все убегала от них. Старалась убежать от каждой.

– И дико визжала, когда холодная вода все-таки доставала ее пятки, – сказал Тим, подойдя к матери и опустившись на колени перед кроватью, – ты сказала «океан». Давно я не слышал этого слова.

– Теперь я могу не подбирать слова и называть океан океаном, а море морем, – она склонилась и поцеловала дочку в холодный лоб, после чего поднялась и взглянула на сына сверху вниз, – ты уже понял, почему я не заполнила до конца фигуру?

– Чтобы не оставлять себе выбора, верно?

– Да, Тим. Без этого выхода у меня будет только один способ вернуться – дойти до самого конца.

Молодой человек покачал головой и положил свою ладонь на маленькую ручку сестры.

– Думаешь, она не захочет возвращаться?

– Думаю, что уже слишком поздно, – ответила женщина, – и нам придется…

– Прожить там всю ее жизнь. До самого конца, – закончил за нее мысль Тим, – я понимаю, мам.

– Вот и хорошо. Я знала, что ты поймешь.

– Вот только ты не сможешь ждать так долго.

– Я смогу, Тим.

– Но если за ней пойду я, то…

– Это не обсуждается, – сухо ответила женщина, – я должна сама, ты знаешь. И я не могу потерять и тебя тоже, вместо того, чтобы вернуть ее.

Она подошла к сыну и, положив руки на его плечи, подняла на ноги, после чего заглянула в его карие глаза. Так глубоко, что он ощутил ее взгляд в самом сердце.

– Я вернусь, ты же знаешь, – сказала она, улыбнувшись.

– Знаю. Но когда?

– Это сейчас неважно. Главное – знай, что я вернусь. Вместе с Ионой. Твоей задачей будет дождаться нас. И присмотреть за Игорем. Чтобы, когда мы вдвоем возвратимся, вы двое смогли отыскать нас.

– Где? Где нам вас искать?

– В их храме конечно, – ответила женщина, – найдите тот, что древнее других. В них еще осталась сила. В самых древних из храмов.

– И где мне искать такой храм?

– На катарской равнине. Именно туда они все ушли, и именно оттуда отправились в свое странствие. Там много таких храмов. Ветер и песок укрыли их от Теоса. Он в тех местах еще не побывал. Да и люди там, говорят, еще не забыли старых богов.

– Как-то это слишком расплывчато, – ответил Тим, покачав головой, – как я пойму, где именно..?

– Ты поймешь. Я не сомневаюсь. Здесь пройдут месяцы. Может даже годы. У вас двоих будет полно времени, чтобы отыскать нужный храм. Только пообещай мне кое-что.

– Еще что-то? Помимо того, что я буду возиться с твоим…

– Я серьезно, Тим, – перебила его женщина, – ты должен пообещать мне, что ни при каких обстоятельствах не отправишься за мной.

– Ты серьезно?

– Серьезно. Пообещай мне.

– А если тебе понадобиться помощь? Если я почувствую, что ты в опасности? Или Иона? Что прикажешь мне делать? Просто сидеть и ждать?

– Ты должен пообещать мне. Только так я смогу не волноваться еще и за тебя. Только так я смогу посветить себя этой миссии. Прошу тебя, сын. Обещай.

Тим снова покачал головой, стараясь не смотреть матери в глаза.

– Хорошо, мам. Я обещаю тебе.

– Вот и славно. Я надеюсь, что ты помнишь о ценности твоего слова. А теперь нам пора.

Она взяла на руки дочь и подошла к самой границе начерченной на полу гептаты.

– Сотри ее сразу за нами.

Тим опустился на пол и, сложив ноги лотосом, кивнул.

– Да поможет тебе Азура, мама, – сказал он.

– Поможет, – ответила женщина, улыбнувшись, – дождитесь нас, – мы вернемся.

Она сделала шаг, затем еще один, наступив в самый центр фигуры, и исчезла. Расставленный по вершинам гептаты свечи начали стремительно гаснуть, словно в помещение ворвался порыв ветра. Тим извлек из кармана пузырек с черной жидкостью, откупорил пробку и, сделав глоток, бросил его в центр фигуры. Тот, не коснувшись пола, тоже исчез. В глазах все поплыло, а в груди ощутилась изжога, горечь от которой пробивала себе путь через горло ко рту. Тим с трудом сглотнул скопившиеся на языке слюни и зажмурил глаза. Прошло несколько секунд, на протяжении которых его мутило, и все в голове закружилось безумным хороводом, прежде, чем он услышал далекий звук. Стук все усиливался, и еще через пару секунд уже были слышны хлопки. Он снова сглотнул и медленно открыл глаза. В центре гептаты стоял высокий человек, смотревший на него с улыбкой и хлопавший в ладоши.

– Браво, брат, – сказал он звонким высоким голосом, – просто браво. Вижу, уставший путник ищет ответ.

Тим мотнул головой, стараясь стабилизировать расплывавшееся перед глазами изображение, но все стало только еще более мутным. Настолько нечетким, что с трудом удавалось разглядеть силуэт перед собой.

– Я и есть ответ, брат, – выдавил из себя молодой человек, с трудом удерживая равновесие.

– Ты что это, позволил матери отправиться к нам? Вот так вот, взял и отпустил? Неужели ты настолько нас ненавидишь?

– Азраил, – прошептал Тим, сдерживая угасающий рвотный позыв, – у меня есть дело к тебе.

Мужчина склонился, оперевшись на свои колени, и заглянул в бледное лицо сидевшему у фигуры Тиму.

– Ууу, – прошептал он, – это все потому, что ты давно не пил его, ты же понимаешь? От него быстро отвыкаешь.

– Ничего, я и не такое терпел, – ответил Тим.

– Что за дело, брат? Я слышал твои слова там, в храме. Это было слишком… – он несколько раз щелкнул пальцами, подбирая подходящее слово, – театрально.

– Азраил, я хочу, чтобы ты помог им.

– Ну, брат, – ответил мужчина, не сходя с круга, выведенного в самом центре гептаты, – ты же знаешь, что я не могу вмешиваться.

– Ага, и Азура тоже не может. Но о ее привязанности знает уже весь чертов мир.

– В таком случае, тебе нужно было позвать ее. Уверен, с ней бы ты легко смог договориться. Из-за ее пристрастий, в том числе, нам и пришлось уйти. Мы условились, что больше не станем вмешиваться в дела людей. А твоя мать именно человек. И сестра тоже. К сожалению.

– Знаю я про этот ваш договор. И про то, что ты можешь помочь им тоже знаю.

Мужчина покачал головой.

– И все-то ты знаешь, брат. Ты лучше скажи, зачем нужно прятаться от того, что тебе предначертано? Ведь рано или поздно, все равно…

– Пока я могу выбирать, лучше пусть это случится поздно, чем рано, – ответил Тим.

– Что ж, дело твое, брат, – ответил мужчина, – просто знай, что некоторые из нас восприняли это твое решение, как личное оскорбление.

– Передай ему мои извинения.

– Ну да. Еще будут задания? Может еще спеть и станцевать в придачу?

– Сомневаюсь, что ты умеешь танцевать, – ответил Тим, снова мотнув головой.

– Тут ты прав, в этом я не силен.

– Ты поможешь им?

Несколько долгих секунд мужчина смотрел на бледного обливавшегося потом Тима, раскачивавшегося из стороны в сторону в такт своему головокружению.

– Я прослежу за ними, – наконец сказал он, – это все, что я могу обещать.

– Этого мало, Азраил.

– Знаю, но это все, что я могу, брат. Я ведь дал слово. Тебе ли не знать, какую силу имеет наше слово.

– Азура тоже его давала?

– Об этом тебе следует у нее спросить. У тебя осталось еще зелье? Сделай глоточек, я позову ее. Сможете обсудить вашу неправильную любовь к роду людскому.

– Ну нет уж, спасибо, – ответил Тим, сдержав очередной рвотный позыв, – с ней я могу и без тебя поговорить.

– Я прослежу за ними, брат. Не волнуйся. Но вернуться они должны будут сами. Ты уж извини, но в этом я тебе не помощник.

– Ладно, и на том спасибо.

– Все, давай, отпускай меня. Не могу больше смотреть на твою кислую физиономию. Тебе нужно как можно быстрее желудок прочистить.

Тим кивнул и медленно встал на карачки, все еще покачиваясь. Он подполз к ближайшей горевшей свечи и взвел над ней открытую ладонь.

– Мы ждем тебя, брат, – сказал мужчина, – не забывай об этом.

– Не забуду, – ответил Тим и опустил ладонь на свечу, – надеюсь, вы запаслись ожиданием.

Огонь погас, а вместе с ним исчез и человек посреди начерченной на деревянном полу фигуры. Одновременно с этим сзади скрипнула дверь, и в комнату вбежал мужчина с растрепанной черной бородой.

– Милая, я… – он замер на пороге, широко открытыми глазами осматривая обстановку, – нет-нет-нет! Черт! Что вы наделали?!

Тим устало взглянул на него через плечо, все еще стоя на карачках.

– А, это ты, старик, – сказал он, после чего завалился на бок без сил, – принес жимолость?

* * *

Вокруг был один лишь снег. Он застилал белым одеялом все пространство вплоть до высокой горной гряды у самого горизонта, невидимой обычному глазу. Молодой человек запустил руку в сумку и извлек из нее небольшую заткнутую деревянной крышкой колбу с жидкостью непривлекательного цвета. Подняв ее вверх, он хорошенько встряхнул содержимое и протянул спутнику.

– Нет, пацан, – ответил тот, мотнув головой и поднимая ворот тулупа так, чтобы тот как можно лучше прикрыл лицо, – пей сам, если хочешь.

– Ты же знаешь, что я не замерзну.

– Ну так и я тоже. Лучше пойдем поживее.

– Пей, – продолжал настаивать молодой человек, ткнув рукой, в которой была зажата колба, в грудь спутнику, – мороз крепчает. Ночью будет холодно.

– Как будто тут бывает иначе.

Игорь выхватил протянутую ампулу и, вытянув пробку, взболтнул.

– За императора, – сказал он, залпом опрокинув содержимое, после чего отбросил пустую емкость в снег и поморщился, – фу, какая же гадость! Говорил же тебе добавлять морошку или клюкву.

Когда послевкусие ушло, он снова опустил ворот. Они уже отошли по снежному полю от города достаточно далеко, чтобы из-за стены больше не торчали остроконечные крыши башен.

– Твоя подружка выглядела счастливой, выгоняя нас, – громко сказал Игорь идущему впереди спутнику, стараясь перекричать свист вьюги, – заметил?

– Она мне не подружка, – ответил молодой человек, не оборачиваясь.

– Да знаю-знаю. Просто потешаюсь. Редкая тварь. Под стать своему папаше.

Тим поморщился, стараясь прогнать из головы услышанные только что слова.

– Что ты слышал на суде?

– Как и говорил – чистая формальность. Она даже не думала нас защищать. Даже слова не сказала. Слышал бы ты, в чем они нас там обвиняли, – сказал Игорь, покачав головой, – я ведь и понятия не имел, какие мы с тобой ужасные преступники.

– А император? Он там был?

– Нет конечно. Не по его статусу мероприятие. Проклятый лицемер! Ни слова не было сказано о всем том, что мы для них сделали. Все они лицемеры. До тех пор, пока мы в тихую выполняли его поручения, его устраивала наша природа. Как только люди прознали о том, что в городе появились ужасные колдуны, так сразу и открестился от нас. Еще бы! Ведь это могло очернить его светлую особу. И ведь знает же, что мы должны ждать…

– Неважно, где именно ждать, – ответил молодой человек, – ты ведь понимаешь это?

– Еще как важно, пацан. Если она действительно вернется, то как мы об этом вообще сможем узнать? Находясь за тридевять земель от треклятого города?

– Об этом не волнуйся. Я узнаю. И она узнает, где нас искать.

Игорь усмехнулся и покачал головой.

– Похвальный оптимизм, будь он неладен. Тебе не кажется, что ты слегка переоцениваешь свои силы? Вот если бы тебе пойти туда и попробовать найти…

– Мы не будем это снова обсуждать, – сухо ответил молодой человек, не оборачиваясь, – и больше не сомневайся в моих силах.

– Не сомневаюсь! Поэтому и говорю, что ты легко сможешь это сделать.

– Смотри, развалины, – прервал его молодой человек, указывая рукой вперед.

Игорь вгляделся в слепящую темноту, в которой не было ничего, кроме бескрайнего снежного покрывала, причудливо искажающегося над неровным рельефом. Далеко впереди из снега вздымалась высокая полуразрушенная каменная постройка, угрожающе покосившаяся под тяжестью времени.

– Старая сторожевая башня, – ответил он, – раньше такие повсюду стояли до самых гор. Еще до того, как построили стену.

– Пошли. Переждем там ночь.

Путники медленно боролись со всеми силами сдерживающей их стихией, снова и снова извлекая увязающие в снегу ноги из белого плена, а развалины башни тем временем все увеличивались в своих размерах, и то, что сперва выглядело, как нагромождение засыпанных снегом камней, теперь представлялось остатками поистине монументального сооружения, высоко вздымавшегося над белым морем. Башня доживала свой век на вершине крутого склона, карабкаться по которому было трудно. Несколько раз Игорь срывался и катился кубарем вниз, пока снежный покров не останавливал его падение. Наконец, они сумели добраться до первых обвалившихся с вершины башни камней, и двигаться дальше стало немного проще. Обогнув башню, они вошли внутрь через арочный проход. Внутри снега было лишь немногим меньше, чем снаружи. Дырявые древние стены и ветер сделали свое дело. Вверх вела лестница вдоль стен. Поднявшись немного повыше, чтобы наконец вырваться из снежного плена, путники расположились на небольшой площадке, одной из немногих, все еще не разрушенных временем. Молодой человек медленно стянул с плеча сумку и устало опустился на холодный камень. Игорь извлек из кармана небольшой платок и аккуратно расстелил его на полу. Закатав насколько это возможно было рукава, он растер ладони и принялся вычерчивать в воздухе над платком причудливые узоры. Кольцо, перечерченное крестом, вокруг шестиконечная звезда… Над задубевшим куском материи вспыхнул небольшой огонек, подрагивающий на сквозняке.

– Не густо, – улыбнувшись, сказал молодой человек, – но детишек бы впечатлил.

– Ну извини. Взял бы, да и сделал сам. Нам большой костер ни к чему. Кто его знает, что тут за контингент обитает в этих краях.

– Понимаю. Если бы не контингент, то ты бы поднял пламя до небес, верно?

Он засмеялся и толкнул сидевшего рядом мужчину в плечо.

– Да ну тебя! – ответил тот, – я уже не мальчик. И мне уже, знаешь ли, тяжеловато подобные фокусы даются. Честное слово, никогда не думал, что это время придет. Всегда надеялся, что не доживу до того дня, когда не смогу создать обычные огонь.

– Ну ты же создал, верно? Значит, есть шанс не дожить до того дня.

Путники рассмеялись и протянули руки к пламени, согревая замерзшие пальцы.

– Как думаешь? – спросил Игорь, не сводя глаз с огня, – что там вообще? За скалами?

Молодой человек устало пожал плечами и попытался как можно более удобно лечь на холодный камень.

– Понятия не имею, это ведь ты у нас знаешь про катаров абсолютно все. Надеюсь только, что там тепло.

– Это точно, – усмехнулся в ответ Игорь, разглаживая мокрую бороду, – от снега уже тошнит. Тут куда не глянь, везде сплошной снег. Нет от него никакого спасения. Просто удивительно, если честно.

– Что удивительно?

– Что старые боги выбрали именно это место для Великого города. Неужели они не могли подобрать что-то более… подходящее.

– Может им не бывает холодно.

– Ага, – ответил Игорь, – как тебе, да?

Молодой человек перевернулся на бок, все еще ища удобную позу, в которой можно было бы попытаться уснуть.

– Если честно, – сказал он, задумчиво глядя в дрожащее пламя, – я думаю, что за скалами все то же самое.

– Я тоже об этом думал. Но все эти рассказы о катарах…

– Просто рассказы в конце концов.

– Ну не знаю, – Игорь продолжал задумчиво гладить бороду, – странно все это. Дикари, живущие под землей, выходящие на поверхность лишь изредка.

– Вспомни то время, когда мы слушали рассказы морских народов о великом городе. Те тоже говорили о великанах, обладающих силой старых богов. Боги построили город и оставили в его стенах свою силу, прежде, чем уйти навсегда… А еще раньше лесные жители без умолку твердили о причудливых людях с рыбьими хвостами, обитающих на берегах моря. И так без конца, можно вечно продолжать. Все это, в конечном итоге, оказывается самыми обычными предрассудками, и люди не отличаются друг от друга.

Игорь пожал плечами и отрешенно покачал головой, словно завороженный продолжая глядеть в горевший над замерзшим платком огонек.

– Ну не все они – выдумки. Уж мы-то с тобой это точно знаем. Если так рассуждать, то и мы тоже два предрассудка. Я помню, как дед рассказывал о том, как уходили старые боги.

– Детские воспоминания. Они всегда самые яркие.

– Он часто рассказывал, что одна из них отказалась навсегда покидать людей.

– Я слышал эту историю от нее много раз, – ответил молодой человек.

– Да, ей об этом тоже рассказывали предки. Якобы, эта богиня осталась с одним народом, решив покинуть сородичей, чтобы и дальше служить людям.

– Может наоборот?

– Может и наоборот, – Игорь улыбнулся и тоже лег на камень поближе к огню, – я к тому, что уж мы-то точно не должны априори не верить во все истории. Как же звали того бога..? Совсем память растерял. Чертов возраст.

– Азура.

– Точно! Азура! – ответил Игорь, – да, именно она решила остаться с людьми. Надо бы изучить эту историю получше. Напомни мне, когда в следующий раз будем в библиотеке.

– Напомню. В той самой знаменитой катарской библиотеке.

Путники снова засмеялись и замолкли. Игорь еще долго ворочался, пытаясь найти себе более удобное место для сна на неровном холодном каменном полу. Молодой человек, не смыкая глаз, терпеливо ждал, пока его спутник отойдет в мир грез, а когда наконец удостоверился, что тот уснул, перевернулся обратно на спину и выпрямился, плотно сложив ноги и сцепив руки на груди. Он медленно закрыл глаза. Свистевшая за стеной вьюга постепенно утихла. Ей на смену пришел треск костра, звук шагов и звон посуды. Он еще несколько мгновений не размыкал глаз, пока, наконец, звуки не стали разборчивыми. Медленно подняв веки, он осмотрелся. В тесной комнатке, плотно заставленном всякой утварью, от массивной мебели до высоких книжных шкафов с резными деревянными дверьми, было темно и тепло. Перед горевшим камином в пышном бардовом кресле с высокой спинкой сидел человек. Видна была лишь его тонкая рука, длинные пальцы небрежно постукивали по пустому серебряному кубку, стоявшему на подлокотнике. Молодой человек провел ногой по высокому ворсу старого ковра. Он медленно подошел к креслу и, обойдя его, взглянул на женщину. Та не отрываясь смотрела в языки пламени в камине, отражавшиеся блеском в ее глубоких зеленых глазах. Он сделал еще шаг, подойдя ближе, и она будто ожила, моргнув и осмотрев пустоту перед собой.

– Тим? – неуверенно спросила она у пустоты, выпрямив спину и приподнявшись, – это ты?

Молодой человек ответил не сразу. Он улыбнулся, сделав еще один шаг, склонился над ней и прикоснулся губами к ее лбу. Женщина закрыла глаза и улыбнулась в ответ.

– Как ты? – спросила она, не открывая глаз, – где вы сейчас?

– В старой башне к западу, – ответил Тим, отходя к камину и разглядывая причудливые фигурки, расставленные на его полке.

– Тебе холодно?

– Ты же знаешь, что мне не бывает холодно.

– Да, – ответила женщина, – прости. Я так волнуюсь за тебя…

– Не нужно, – ответил Тим, присев на ковер перед теплым камином, – лучше позаботься о себе.

– Я не могу не переживать. Ты в одиночестве, за стеной, на диком холоде… Из-за меня.

– Со мной ведь Игорь. Так что, я не один.

Женщина улыбнулась.

– Этот чурбан, – сказала она, – считай, что ты один.

– Не говори так о нем.

– Да, прости. Ты же видел, какую сцену он устроил перед воротами? Я думала, что он натворит глупостей.

– У тебя сложилось о нем неправильное мнение, Виктория. Он импульсивный, горячий, но он не глупец, – Тим выдержал паузу, снова оборачиваясь к собеседнице, – ты ведь таким его выставила своему отцу?

– Мне пришлось. Ты сам сказал, чтобы я использовала все возможные способы. Этот был самым очевидным. Учитывая его поведение.

– Он зол на тебя.

– Это я как-нибудь переживу, – ответила Виктория, пожав плечами.

– Он слышал, что происходило на суде.

– Я сделала все в точности, как ты сказал. Он не мог догадаться…

– Не волнуйся. Не догадался. Теперь это неважно.

Женщина прикрыла лицо руками и тяжело вздохнула, наклонившись вперед к своим коленям.

– Только подумаю, что ты обрек себя на все это ради меня… Прости меня пожалуйста.

– Ты не виновата, – ответил Тим.

– Конечно виновата. Если бы я была немного более осторожна, то ты бы сейчас был здесь… По-настоящему.

– Мы много раз обсуждали это. И знали, что рано или поздно все всплывет. Удивительно, что удалось так долго держать все в тайне.

– Эти тайны! – Виктория запустила руки в свои волосы, – как я устала от них. С самого моего рождения вокруг сплошные тайны, секреты, заговоры… Я клялась себе, что не буду во всем этом участвовать. И теперь, посмотри где я.

– Ты ведь Ладьестерн – наследница и прокурор. Происхождение обязывает тебя хранить тайны. Ты жалеешь об этом?

– Я жалею о том, как все завершилось. Не знаю, как мне жить дальше. Без тебя.

Молодой человек подошел к ней и нежно положил нагретые костром руки на ее бледные щеки. Она снова закрыла глаза.

– Я вернусь, Виктория, – сказал он, – если буду нужен тебе к тому времени.

– Ты дурак, – ответила она, вновь опадая в кресло.

– Скорее всего.

– Пообещай мне. Поклянись еще раз.

– Виктория, я…

– Знаю, что уже клялся. Но мне страшно. Я страшусь того, что будет дальше. Страшусь того, что ты не справишься.

– Я справлюсь, – сказал Тим, улыбнувшись, – не сомневайся. Я вернусь сюда, как только дождусь ее возвращения.

– А если не дождешься? Если она не вернется?

– Она вернется. Поверь.

Виктория покачала головой и отвернулась, пряча глаза.

– Верю. Но я…

– Ты боишься не того, что это может не произойти. Ты боишься ожидания. Ты не привыкла ждать. Но привыкнешь. Поверь мне, как эксперту в вопросах ожидания. Пройдет время. Может совсем немного времени, и я снова приду сюда. И спрошу, ждешь ли ты меня до сих пор. И если ты ответишь, что все еще ждешь, то я вернусь. Клянусь тебе, Виктория. Я приду и заберу тебя, как и обещал. Заберу из замка и познакомлю с ней.

– Я знакома с ней. Ты столько о ней рассказывал, что я чувствую ее родной.

– Но она не знакома с тобой.

– А что, если я состарюсь к тому времени, как она вернется? Что, если я больше не буду нужна тебе?

– Этого ты боишься? – спросил Тим.

– Боюсь. Больше всего на свете. Боюсь, что ты вернешься сюда и найдешь старую сморщенную дряхлую измученную ожиданием живую мумию.

– Глупая, – сказал Тим, положив руку на ее голову.

– Боюсь, что буду ждать тебя так долго, что, когда ты наконец придешь, я уже не смогу родить тебе детей, как обещала.

– Ты забыла, кто я?

– Нет. Но даже ты не обладаешь силой богов. Старых, новых… любых.

– Мне не нужны их силы, чтобы любить тебя. Ты должна пройти через это. Время покажет тебе, истинны ли твои чувства, и тверды ли твои намерения. Я выполню свою часть уговора и вернусь. Главное, чтобы к этому времени ты все еще ждала меня. Все остальное можешь доверить мне. Я не подведу.

Он снова склонился и поцеловал ее в лоб, после чего отступил назад и закрыл глаза. Она говорила что-то в ответ, но он уже не слышал ее слов, лишь эхо доносилось откуда-то издалека, прорываясь сквозь свист нескончаемой метели.

* * *

– Я чувствую бессилие.

– Бессилие? Ты? Расскажи, каково это?

– Да. Такое тягостное. Такое… давящее. Чуждое чувство. Ты когда-нибудь сталкивалась с задачей, которую не могла решить? Ладно, понимаю, вопрос глупый. С задачей, решение которой вызвало бы определенные затруднения.

– Надо подумать. Так сразу и не вспомню.

– Позволь, я приведу пример, близкий нам всем. И от этого такой больной, будто свежая рана, еще не успевшая затянуться. Наша сестра отказывается подчиниться договору…

– Не продолжай. Я поняла.

– Хорошо. Но даже этой проблеме мы сумели найти решение. А представь, если бы мы так и не смогли это сделать. И если бы этот вопрос так и висел в воздухе. Что бы ты ощущала сейчас?

– Ты называешь решением банальное неучастие?

– Я называю решением то, что упразднило проблему.

– Скорее, не упразднило, а просто спрятало в надежный ящик, но я поняла, о чем ты толкуешь. Не понимаю только одного. Если ты сам, во всей своей мудрости, первым делом вспомнил о таком, казалось бы, простом способе решения, то почему бы не применить его теперь?

– Я лишь привел пример проблемы, решение которой далось нам всем с великим трудом. В остальном, не считаю, что ситуации хоть сколько-нибудь схожи. Невозможно универсальное решение всех проблем, ты должна это понимать. Отсюда и бессилие.

– Мы ведь не говорим о всех проблемах, верно? Ты не допускаешь, что некоторые вопросы имеют одинаковый ответ?

– Допускаю. Но если в ситуации с Азурой выбранный нами вариант был единственным возможным, снимающим вопрос, то, в сложившейся теперь ситуации, я не думаю, что простое игнорирование будет ответом.

Женщина пожала плечами и задумчиво подняла взгляд к небу, по которому медленно плыли массивные кучевые облака, белые, как пух, подгоняемые ветрами.

– Знаешь, – сказала она, незаметно косясь на сидевшего у обрыва собеседника, – чем дальше, тем больше я думаю, что мы должны и эту ситуации так же отпустить.

– Ты серьезно? Я ведь говорил, к чему это может привести. Или ты забыла?

– Нет, я помню твои слова. То, что ты описал – ужасно. Мы не можем этого допустить. Но то ведь только один из вариантов. Судьба течет в том направлении, но еще неизвестно, какое именно русло она изберет.

– Вода всегда течет по тому руслу, что глубже, сестра.

– И ты уверен, что это русло – самое глубокое?

Он ответил не сразу. Не глядя пошерудив рукой в траве, он нащупал небольшой камень, и, подняв его на уровень глаз, внимательно осмотрел, после чего бросил в пропасть.

– Не уверен.

– В таком случае, может нам следует подождать? Хотя бы до тех пор, пока не будет совершенно точно понятно, к чему все идет. И уже потом воздвигать плотину, перекрывая русло.

Он выискал в траве еще один небольшой камень и повторил с ним в точности ту же манипуляцию, что и с предыдущим.

– Два маленьких камешка. Два осколка чего-то большего. Абсолютно одинаковые на взгляд.

Она молчала, ожидая развития мысли. И развитие не заставило себя ждать.

– Равные исходные данные. Равные условия. Равное усилие. Какова вероятность того, что оба этих камня, пролетев одно и то же расстояние, упадут в одну и ту же точку там, далеко внизу?

– Это загадка?

– Я предпочитаю термин «задача». Условие ты получила. Скажи мне, какова вероятность?

Она пожала плечами, подойдя к краю и заглядывая вниз.

– Если все соблюдено, то…

– Это было в условии. Исходные данные идентичны.

– То важны прочие условия. Например – ветер.

– Скажем, Артуза была благосклонна к нашему научному эксперименту, и ветра нет.

– В таком случае, все зависит от остроты твоих ощущений.

– Поясни.

– Ты сказал, что камни идентичны. На взгляд. Ты можешь ошибаться.

– Ошибаться? – он озадаченно взглянул на собеседницу, – да, без точных расчетов я могу ошибиться, ты права.

– Значит, ответ на твою задачу будет зависеть от того, насколько точные ты сделал выводы об идентичности этих осколков. Небольшая разница в весе или развесовке, и камни не попадут в одну точку.

– А это значит..?

– Это значит, что вероятность критически мала, учитывая высоту.

– Вот именно! Вероятность мала. А что, если я скажу тебе, что они все таки приземлились в одну и ту же точку. Более того, топь, в которую они оба упали, погасила удар, задержав первый камень на поверхности, и второй осколок попал точно в первый. В ту же самую точку с точностью до долей миллиметра.

– Я скажу, что тебе повезло.

– Или наоборот, не повезло.

– Смотря, какую цель ты преследовал.

– Об этом и речь, сестра. Даже при соблюдении всех сопутствующих мер, игра с вероятностью не оправдает всех твоих ожиданий. А теперь добавь ко всему вышеперечисленному волю Артузы, и, даже если бы я обладал всей полнотой информации о камнях, даже если бы абсолютно точно выверил усилия, ничто не смогло бы гарантировать мне успех в задуманном. Мы сейчас этим и занимаемся. Бросаем камни вниз. В надежде, что они попадут в одну точку.

– Твои рассуждения пугают. Если руководствоваться этой логикой, то нет никаких гарантий, что, даже приложив все возможные усилия, мы сумеем избежать катастрофы. Той самой катастрофы, являющейся лишь одной из вероятностей. Более того, можешь ли ты быть уверен, что мы своими действиями, в конечном итоге, не приведем к той самой катастрофе, которую пытаемся избежать?

– Я могу быть уверен лишь в том, что делаю сам, сестра. А это значит, что мы не можем позволить себе пустить все на самотек, надеясь, что когда вода судьбы доберется до места, она выберет именно то русло, которое нам нужно.

– И что мы, в таком случае, можем?

– Мы можем начать строить плотины и укреплять углублять русла. Сейчас, заранее. А не когда станет слишком поздно.

Она улыбнулась и положила руку на его плечо.

– Выходит, что бессилием тут и не пахнет. Скажи, и я возьму кирку.

Сзади послышались звонкие шаги. Собеседники синхронно обернулись и увидели спускавшуюся по ступеням к обрыву женщину. Высокую и тонкую, немного сгорбленную, будто бы отягощенную тяжестью своих мыслей. Светлые локоны падали на ее опущенное лицо, и она снова и снова убирала их правой рукой, медленно шевеля губами, будто проговаривая что-то, чтобы слышно лишь ей одной. Длинная зеленая юбка шуршала с каждым ее новым шагом. Не доходя до последней ступени, она замерла, увидев глядевших на нее мужчину и женщину.

– Посмотрите, кто почтил нас своим присутствием! Давно не виделись, сестра.

– Арихан, – сухо ответила она на приветствие, после чего, все-таки спустилась на каменный балкон у обрыва и, подойдя к женщине, заключила ее в объятия.

– Рада видеть тебя, Азура, – сказала та, прижав вновь пришедшую к себе.

– Я узнала о чуде. Простите, что не явилась сразу. Были неотложные дела.

– О, мы понимаем, – ответил мужчина, погладив свою густую бороду и отвернувшись.

– Где он сейчас? – спросила Азура у все еще прижимавшей ее к себе женщины, не обратив абсолютно никакого внимания на слова Арихана.

– Видимо, ты слишком много времени проводишь в компании людей, раз уже даже мыслишь их категориями, – ответил мужчина, не оборачиваясь, все так же глядя в пропасть.

Азура хотела ответить, но все еще сжимавшая ее в объятиях женщина улыбнулась и приложила палец к ее губам, качнув головой. Арихан медленно поднялся и, отряхнувшись, сцепил руки за спиной, после чего отошел вглубь балкона, задумчиво глядя себе под ноги.

– Не так важно где он, как важно когда.

– Он родился в поселении к северу от горы Ходрат, – сказала женщина, выпустив наконец Азуру из своих крепких объятий, – идеальное место, как нам всем показалось.

– У подножья горы ему ничего не грозит, верно?

– Да, пока что он в безопасности, – ответила женщина, кивнув.

– Пока что? – Азура взглянула на, казалось, бесцельно ходящего по кругу мужчину со сцепленными за спиной руками.

– Арихан провел расчеты. Они оказались… – она прервалась на полуслове.

– Продолжай.

– Даже не знаю, как сказать. В общем, его будущее окутано туманом.

– Как такое возможно? – Азура настороженно свела тонкие брови, а ее бледное лицо помрачнело, – дитя божьей воли…

– Всего лишь обычное дитя, – задумчиво перебил ее Арихан, – и так будет, пока он не вырастет. Пока что он ничем не отличается от обычного человека.

– Значит, мы должны защитить его. Это наш долг.

Арихан остановил свое размеренное движение и, взглянув на стоявших неподалеку женщин, впервые улыбнулся холодной улыбкой, такой несвойственной его всегда суровому и серьезному облику.

– Сестра вспомнила о долге. Забавно. Взгляни, Аллар, какие только метаморфозы не встретишь тут, в этом дивном месте. По истине, Артуза творит чудеса со здешним воздухом.

– Ты можешь идти, брат, – медленно проговорила Азура, глядя на мужчину исподлобья, – я не смею отвлекать тебя от твоих важных дел. Мы с Аллар сами со всем разберемся.

– О да, сестра. Я уже видел, как ты умеешь со всем разбираться. Нет, на этот раз я, пожалуй, останусь. Раз уж дело касается дитя божьей воли, а не обычного человека, которых ты так сильно любишь.

Аллар взглянула на сестру с укоризной, после чего подошла к мужчине и, улыбнувшись, положила руки на его плечи.

– Не нужно ссориться, прошу вас. Случилось чудо. Божья воля подарила нам еще одного брата. Разве мы могли мечтать о таком подарке? Это должно объединить нас, а не разобщить. Вот, смотри, даже Азура пришла, прознав о случившемся. Разве ты не рад сестре? Разве не ты больше всех других желал, чтобы она была тут, вместе с нами? Гляди, она здесь. Мы снова вместе. Благодаря подарку божьей воли.

Арихан несколько мгновений холодно смотрел ей в глаза, после чего, наконец, сдался и, кивнув, снова улыбнулся такой несвойственной ему улыбкой.

– Ты как всегда права, сестра, – сказал он, – прости мне мою грубость, Азура. Ты знаешь, что это все только лишь от моей к тебе любви.

– Я знаю и ценю это, брат, – ответила Азура, едва заметно улыбнувшись и поклонившись, – во всей твоей мудрости. Скажи мне, что ты увидел? Я хочу знать все.

Арихан кивнул и снова продолжил свое задумчивое движение по периметру балкона со сцепленными за спиной руками.

– Лишь обрывки. Варианты. Вероятности. Некоторые из них меня настораживают.

– Что-то плохое? Ребенку что-то угрожает? – спросила Азура взволнованным голосом.

– Не ребенку. Мужчине. А может быть и не ему самому, а всем другим людям, оставшимся там, на той стороне.

– Он причинит им вред? Но он не может. Он же…

– Один из нас, – закончил за нее мысль Арихан, кивнув, – да, он не может. Но его действия могут привести к самой настоящей катастрофе.

– Судьба мальчика на той стороне тяжела и терниста, – сказала Аллар, – на его пути будет множество испытаний. И Арихан считает, что, оставшись там, он может предпринять неправильные шаги, что, в свою очередь, может повлечь за собой беду.

– Так давайте заберем его… – Азура осеклась, поймав на себе умоляющий взгляд сестры, – а, я поняла, договор.

– Ребенок останется там, пока не вырастит. Тут мы бессильны, – сказал Арихан, выждав недолгую паузу.

– Но мы попытаемся направить его, ведь так, Арихан? – спросила Аллар, – его мать, она будет мудрой женщиной. Мы поможем ей…

– Постойте, – прервала ее Азура, – мы ведь говорим о нашем брате, вы забыли? Не об обычном человеке, взаимодействовать с которыми вы сами себе запретили.

На гладком смуглом лице Аллар снова появилось умоляющее выражение. Она закачала головой, косясь на замершего мужчину у края балкона.

– Не надо так смотреть на меня, сестра, – сказала Азура, улыбнувшись, – или теперь нам запрещено даже говорить то, что мы думаем, не только делать задуманное? Вы можете сколь угодно долго винить меня в том, в чем привыкли винить, но речь идет о нашем брате. А ты говоришь о том, что мы будем направлять? Его мать? Ты серьезно?

– К сожалению, это все, что мы можем…

– Это все, что можете вы, рабы своего договора. Я же не оставлю брата одного в мире, в котором его будут ненавидеть только потому, кто он есть.

– Поэтому я назвала пустошь за горой Ходрат идеальным местом. В тех местах нет гонений. По крайней мере таких, какие есть в других частях того света. Мальчик сможет вырасти, обучиться на склоне горы, а дальше уже лично ему мало что сможет угрожать.

– Ну да, – усмехнулась Азура, – уже видели такое прежде. Даже в тех местах. А мы будем тут сидеть и надеяться, что какой-нибудь очередной пропойца не сожжет его дом, когда он будет спать внутри.

– Сестра, куда подевалась твоя любовь к людям? – спросил Арихан, – пропойца?

– Хорошо, катарский кочевник. Один из синих плащей Великого города. Кто угодно. Такую вероятность ты предусмотрел?

– Катары по-прежнему верят в нас. Слышал, что они даже не тронули храмы, которые мы вместе строили.

– Думаешь, за годы ничего не поменяется? – она переводила удивленный и разгневанный взгляд с мужчины на женщину, – да что с вами такое? Я не узнаю вас. Речь идет о нашем брате. Брате! Я не оставлю его на произвол судьбы. И плевать мне на ваш договор. Я вернулась сюда только ради него и ради него готова наступить на любой договор, который вы составите. Аллар, сестра, разве ты готова бездействовать? Я не верю, что ты будешь стоять в стороне. Мальчику будет нужна наша помощь, ты это знаешь.

Аллар покачала головой, ничего не ответив.

– Мы не станем забирать его у матери, – сказал Арихан, – это общее решение. Кстати, ты опоздала…

– Хорошо, значит, я сама буду за ним присматривать. Пусть растет на той стороне, а когда станет взрослым, мы сможем…

– Все не так просто сестра, – тихо проговорила Аллар.

– Куда уж проще-то? Я готова.

– Нет. Арихан увидел, что он должен сам явиться сюда.

– Это что еще за ерунда?

– Это судьба, сестра, – сказал Арихан, – и хоть ты и не привыкла к этому, мы не будем вмешиваться.

Азура хотела было снова возразить, но он не дал ей произнести гневные слова, подняв перед собой ладонь и остановив ее.

– Напрямую. Но, как говорила Аллар, мы сделаем все возможное, чтобы направить его. Через мать, в первую очередь.

– В таком случае, я возьму это на себя, – сказала Азура тоном, не терпящим возражений, – я направлю ее, кем бы она не была. Так, чтобы наш брат, когда придет время, принял единственное правильное решение, – она сделала паузу, ожидая ответа, но, не дождавшись его, продолжила, – у кого-то есть возражения? Прежде, чем они появятся, хочу, чтобы вы понимали, что решение уже принято, и я лишь из глубокого уважения к вам сейчас советуюсь, прося дозволения сделать это.

Арихан несколько долгих мгновений смотрел ей в глаза. Такие темные и глубокие, такие исполненные решимости, что словно не решился возразить в этот раз.

– Во всей твоей справедливости, сестра, – сказал он, еле заметно поклонившись, – Аллар подтвердит, я намеревался просить тебя об этом, но не был уверен, что ты явишься на наш зов.

– Во всей твоей мудрости, – Азура ответила поклоном, – я не сомневалась, что ты примешь мое решение. Спасибо тебе, брат.

– Единственное условие…

Азура удивленно подняла брови, улыбнувшись.

– Условие?

– Мальчик должен к любому выводу приходить сам. Мне не так важно, как ты будешь взаимодействовать с его матерью. Важно лишь чтобы он дошел до всего лишь своим собственным умом. Любое откровение, любая правда, которую он будет открывать, должны быть его собственным естественным выводом. Только так его судьба потечет по верному руслу, и только так мы сможем придерживаться нашего договора.

– Ваш договор для меня не имеет значения, – ответила Азура, все так же снисходительно улыбаясь, – но твоя просьба, а я надеюсь, что это была именно она, а не указание, для меня важна. Я исполню твою волю, брат. Можешь не волноваться об этом. И даже приму тот факт, что вы все собрались тут и решили сбросить на меня со своих хрупких плеч тяжкий груз ответственности. Я сделаю это. Ради тебя, Аллар, – она повернулась и снова обняла на прощание сестру, – и ради нашего брата, нуждающегося в моей защите.

– Во всей твоей мудрости, Азура, – сказала Аллар, поцеловав сестру в лоб.

* * *

– Эй, пацан. Ты спишь?

Тим выждал несколько секунд, прежде, чем ответить. Нужно было время, чтобы осознать собственное присутствие здесь, в этом месте. И чтобы Игорь поверил, что молодой человек действительно спал.

– Пацан, – снова прошептал он.

– Спи, Игорь, – ответил Тим, не оборачиваясь к собеседнику.

– Я вижу стаю волков. Они идут сюда.

– Тебе это приснилось. Спи, до рассвета еще есть время.

– Нет, говорю тебе, – сказал Игорь, поднимаясь на локтях, – они близко.

Молодой человек медленно поднялся на ноги и двинулся вверх по лестнице.

– Я позабочусь о волках. А ты отдыхай. Нам весь день идти.

Он поднялся по ступеням на несколько пролетов вверх и остановился у небольшого отверстия в стене. Выгляну наружу, он осмотрел белый покров, от которого отражался лунный свет. Далеко впереди можно было разглядеть еле различимые городские стены, казавшиеся в ночи лишь миражом. Вьюга успокоилась, и в воздухе трещал мороз. Тим пошел вперед, проходя пролет за пролетом, двигаясь вдоль стены разрушенной башни, пока не добрался до ее вершины. Выйдя через проем на балкон, он медленно обошел площадку, на которой когда-то очень давно горел сигнальный костер, оповещавший жителей великого города о приближавшейся опасности. Далеко на востоке небо уже начинало светлеть, знаменуя грядущий восход. Он увидел, как с той стороны к башне стремительно приближаются темные, практически неразличимые точки. Закрыв глаза, он протянул руку и коснулся вожака стаи. Его сознание было наполнено голодом и холодом. В нем не было ничего, кроме этих двух начал, служивших ему движущей силой. Словно воспаления, они раздражали зачатки примитивного разума, контролируемого одними лишь инстинктами, заставлявшими его бежать вперед на запах добычи. Той добычи, которую ему не суждено заполучить. Тим коснулся этих начал. Осторожно, не желая надавить слишком сильно. Раздражение спало. Волк остановился, а вместе с ним остановились и другие его сородичи. Они не понимали, что происходит. Почему их вожак больше не ведет их к еде. Но они и не могут этого понять. Несколько секунд вся стая стояла на белом снежном покрывале, после чего вожак развернулся и направился в обратном направлении. Остальные волки покорно последовали за ним. Тим открыл глаза и проследил, как медленно удаляется скопление точек в сторону стремительно светлеющего горизонта.

– Они ушли? – спросил Игорь, глядя на медленно спускавшегося вниз по дряхлым каменным ступеням молодого человека.

Тот лениво кивнул в ответ.

– Светает. Нужно выходить. Хочу найти место для ночлега, прежде, чем снова стемнеет.

Они вышли из башни и осмотрели темно-синее в предрассветном полумраке снежное покрывало, накрывшее собой все пространство вокруг, куда ни посмотри. Ветер успокоился, и мороз сделал воздух таким прозрачным, что он напоминал собой натертое до кристальной чистоты стекло, глядя в которое, можно и не заметить границу между тем, что здесь, с этой стороны окна, и тем, что снаружи. Именно об этом подумал Тим, вдыхая полной грудью морозный воздух. Он чувствовал себя так, будто находился здесь, перед этим самым окном. Скалистая гряда, которую было едва видно прошлой ночью в свете луны, казалось, ничуть не приблизилась, и все так же оставалась подобием миража где-то очень далеко на юге. Оставшаяся же позади городская стена, по своим грандиозным размерам, пожалуй, не уступавшая даже этим скалам, все еще была относительно близко на севере, словно не желая отпускать изгнанников слишком далеко. Тим в последний раз посмотрел в ее сторону, после чего двинулся сквозь снег на юг, решив, что больше не взглянет на нее, пока не окажется тут вновь, двигаясь на север.

Они шли молча на протяжении нескольких часов, борясь с толстым слоем свежевыпавшего снега, походившего на лютом морозе на вату. Молодой человек взглянул на спутника, который, чем дольше они шли, тем плотнее застегивал свой тулуп. Запустив руку в сумку и пошерудив среди содержимого, он извлек еще один небольшой пузырек и протянул его шедшему немного позади Игорю.

– Нет, нормально, – отмахнулся тот, – я справлюсь.

– Бери, старик.

– Ты так весь запас растранжиришь на меня.

– А на кого мне его еще транжирить? – улыбнувшись, ответил Тим, – тут только ты да я. Пей.

– Нет, пока нормально. Нужно попробовать растянуть. Нам еще хрен знает сколько идти. Тем более, что днем немного теплеет. Да и двигаюсь я. Лучше на ночь.

– Да бери ты уже, – Тим схватил спутника за запястье и вложил ему в руку пузырек, – я лучше потрачу на тебя весь запас, чем буду тащить тебя на горбу до самых скал. Не волнуйся, тебе хватит. Если что, будем экономить. Пей давай.

Игорь хорошенько взболтнул содержимое емкости, после чего выдернул большим пальцем пробку.

– За старых богов! – сказал он, после чего выпил густую жидкость.

К вечеру снова пошел снег. Сначала небо медленно роняло крупные снежинки, плавно скользившие по кристальному морозному воздуху, а затем подул ветер, и эти самые снежинки стремительно превратились в маленькие острые иглы, вонзавшиеся в лицо. Вокруг было лишь белое нетронутое поле, за весь день путникам не встретилась ни одна постройка, ни одно укрытие, в котором можно было бы переждать надвигающуюся бурю и перевести дух после изнуряющего походя. Скалы на горизонте лишь немного увеличились в размере, но все еще оставались недостижимо далеки.

– Похоже, сегодня без привала, – сказал Игорь шедшему впереди молодому человеку, стараясь перекричать завывающий ветер.

– Будем идти до темна.

– Как скажешь.

Темнота спустилась очень скоро, стоило солнцу опуститься за самый край скалистой гряды, растянувшейся от юга до запада.

– Одно радует, – сказал Игорь, оглядываясь, – хотя бы чертова города больше не видно.

Тим осмотрелся, давая спутнику перевести дух. Ноги и спина гудели от усталости. Он ощущал отголоски отчаяния где-то на задворках подсознания. Слишком далеко, чтобы думать о них всерьез, но их появление свидетельствовало о том, что Игорь буквально объят отчаянием, хоть и не показывал это. Молодой человек украдкой взглянул на запыхавшегося и выбитого из сил спутника.

– Ладно, – сказал он, сбрасывая с плеча сумку, которая тут же практически полностью погрузилась в снег, – нужно передохнуть.

– Передохнуть? – нервно улыбаясь, переспросил Игорь, перекрикивая завывающую вьюгу, – где ты собрался отдыхать?

Он развел руки и окинул ими бескрайнее снежное поле. Но Тим не ответил. Он расстегнул утонувшую в снегу сумку и извлек из нее старую книгу.

– Держи, – сказал он, протягивая ее Игорю.

– Что? Извини, но нет настроения читать.

Тим снова не ответил. Он опустился на колени и принялся копать снег руками.

– Эй, пацан, ты чего это? – удивленно спросил Игорь, глядя на яростно отбрасывающего в стороны снег молодого человека, – это ведь твой дневник.

– Просто бумага. Так будет удобнее. Давай, нужно выкопать яму. Пары метров, думаю, должно хватить.

Игорь взглянул на врученную ему книгу. Проведя по старой обложке рукой, он с сомнением перевел взгляд на усердно копающего Тима.

– Ты уверен? Может лучше руками. Тут много всего написано. Жалко как-то.

– Либо старая ненужная книга, либо отмороженные пальцы, – ответил молодой человек, не отрываясь от работы, – выбор очевиден, тебе не кажется.

Игорь пожал плечами и, схватив книгу покрепче двумя руками, принялся отбрасывать снег, извлеченный из стремительно растущего углубления, во все стороны.

– Да и черт с ней, – сказал он, кряхтя от напряжения, – пропади пропадом весь этот великий город со всей его великой историей. И все остальные гребанные народы вместе с ним.

Тим, углубившийся в снег так, что снаружи остались лишь ноги чуть выше колена, продолжал выгребать руками снег, выбрасывая его назад, а Игорь, чья борода к этому моменту побелела и покрылась маленькими сосульками, старой книгой отбрасывал снег в стороны. Так они работали около получаса, пока, наконец, Тим не выполз наружу и не выудил из снега утонувшую в нем сумку. Он забросил сумку внутрь и, размяв затекшую спину, пролез вслед за ней в небольшой проход. Игорь еще раз взглянул на разваливавшуюся в руках мокрую старую книгу после чего замахнулся и бросил ее как можно дальше.

– Ты как? Не мерзнешь? – спросил Тим, когда спутник, протиснувшись через лаз, расположился практически вплотную к нему.

– Нормально, пацан. Не переживай за меня, – поерзав и устроившись поудобнее на утрамбованном собственным весом снеге, он посмотрел в глаза молодому человеку, находившемуся в каких-то двадцати сантиметрах от него, и рассмеялся, – в тесноте да не в обиде, так ведь говорится.

– Я, пожалуй, отвернусь, если ты не против, – Тим с трудом перевернулся на другой бок, – от такой интимной обстановки мне немного не по себе.

– Да ладно тебе. Обещаю, что не стану приставать.

– Заткнись, старик, – ответил Тим, не оборачиваясь.

– Ну ты чего? Я ведь шучу просто. Чтобы разрядить обстановку. Знаешь, что мне это напоминает? Как-то раз мы с твоей матерью прятались от дождя в тесной расщелине. Да, вот было время… – он улыбнулся, предаваясь воспоминаниям, – Плайя Соледа. В тех местах дождь редко идет, но если уж и грянет, то смывает все вокруг. Застал нас на берегу. Как сейчас помню. Ничего не предвещало, светило солнце… этот золотой песок… Аж ноги обжигал, представляешь? Сейчас это кажется фантастикой. Ты глянь, выход уже почти завалило. И чего мы не остались там, у моря?

– Ты знаешь, чего.

– Да-да, знаю. Просто размышляю вслух. За одну минуту небеса разверзлись, и на нас пролился горячий дождь. Такой сильный, что даже бежать было страшно. Мы добрались до скалы, отделявшей пляж, и забились в расщелину между камнями. Вот прям так, как сейчас здесь с тобой… Вот было время, а? Ты представляешь?

– Представляю, старик, – сухо ответил Тим, стараясь не поддаваться этой волне воспоминаний, такой заразительной и притягательной.

Мысли о Виктории отчаянно прорывались сквозь стену отрицания, так основательно возведенную аккурат посреди сознания, отделявшую полезные размышления от деструктивных.

– Взглянула бы она на нас сейчас, – продолжал Игорь, – наверно смеялась бы до упаду. Как думаешь? Смеялась бы?

Тим не хотел отвечать, понимая, что его ответ лишь раззадорит спутника. Он набрал полную грудь холодного воздуха, все еще поступавшего в их укрытие снаружи, и медленно выдохнул, пока легкие полностью не опустели.

– Отдыхай давай, – ответил он, – надо набраться сил.

– Ладно-ладно. Ты прости, если я не к месту все это говорю. Просто я…

– Знаю. Я тоже скучаю по ней. Это нормально, не волнуйся.

– Скучаешь значит? – спросил Игорь, – а отчего никогда не говоришь? Мы бы могли обсуждать это. Временами, разумеется…

– От того, что любое упоминание о ней заканчивается всегда одинаково. Ты снова заводишь старую песню. Раз за разом.

– Неправда. Не всегда. Если бы ты говорил со мной, то, может быть, я бы понял твои мотивы и не лез бы больше. Но ты, черт возьми, всегда молчишь.

– Сейчас нам обоим нужно помолчать и попытаться уснуть, – ответил Тим.

– Вот видишь? Снова это делаешь. Как только я начинаю…

Тим развернулся, приподнявшись на локтях, и взглянул на спутника испепеляющим холодным взглядом.

– Ладно-ладно, – сказал Игорь, закатив глаза, – я тебя понял, пацан. Давай спать. Надеюсь, что утром получится выбраться отсюда. Если вьюга не прекратится до рассвета, то нас хорошенько припорошит за ночь. Не хотелось бы обрекать тебя на слишком долгое такое неприятное соседство.

– Спи давай, сосед. Если будешь мерзнуть – разбуди.

– Конечно разбужу. Услышишь, как мои кости трещат.

Тим видел высокую стену, узкие, засыпанные снегом улочки, огромную цитадель, возвышавшуюся над великим городом, острые пики крыш которой исчезали в ночном небе, тесные винтовые лестницы башен, длинный коридор, в конце которого горел свет от огня в камине. Она ждала его. Но он так и не пришел, стоя там, в коридоре, и глядя на тусклый огонек в конце. Он так долго привыкал сопротивляться собственным желаниям и стремлениям, что, как ему казалось, достиг в этом искусстве совершенства. Но сколь долго и трудно давалась ему эта привычка, столь же быстро она рассеивалась теперь, и приходилось снова прикладывать неимоверные усилия, сдерживая в себе то, что могло бы упростить саму жизнь.

* * *

Плач ребенка нарушал ночную тишину. Она снова и снова брала его на руки и качала, тихо напевая старую колыбельную песенку, бережно переданную ей матерью, которая, в свою очередь, получила ее от своей матери. Семейная традиция, призванная привносить спокойствие, сейчас отчего-то лишь раздражала все больше и больше, и каждое новое слово тонуло в непрекращающемся детском крике. Она чувствовала, как последние силы покидают ее, руки слабеют, а веки сами собой опускаются. Опасаясь выронить страдавшего мальчика из рук, она аккуратно положила его на кровать и устало опустилась рядом.

– Я не знаю, как тебе помочь, малыш, – сказала девушка, гладя маленькую тяжело вздымавшуюся грудь, – а еще не знаю, как помочь себе.

Пошатываясь от слабости в ногах, она медленно встала и, распахнув дверь, вышла на улицу. Холодный ветер тут же обдал ее разгоряченное лицо, слегка отрезвив, но не настолько, чтобы ушло беспокойство, ставшее таким естественным. Тем удивительнее показалось ей то, что стоило ей заприметить в ночном небе падающую звезду, мелькнувшую на темном полотне ночного неба прямо над крышей дома, как крик друг утих. Воцарившаяся тишина только еще сильнее возбудило беспокойство, вместе с которым возникла настороженность. Что-то влекло ее назад в дом. Странное чувство, не испытываемое ею никогда прежде. Она шагнула через порог в темноту, теперь уже волнуясь из-за воцарившейся тишины, но замерла, едва войдя внутрь. В тесном, освещенном потрескивавшим в камине слабым огоньком помещении, все скудное убранство которого составляла кровать в углу, да небольшой стол у крохотного окна, что-то было иначе, чем прежде. Что-то изменилось, и эти изменения настораживали и вселяли то самое беспокойство. Окинув взглядом непривычно тихую комнатку, она заметила ее. Неподвижная высокая фигура стояла у кровати, словно статуя, смотря на пугающе спокойного малыша, тянувшего вверх свои крохотные ручки. Тусклый свет из камина бил ей в спину, так, что лица ее разглядеть было нельзя, но это совершенно точно была женщина. Ее тонкая рука шелохнулась и потянулась к маленьким пальчикам. Копившееся беспокойство выплеснулось наружу, не уместившись наконец внутри.

– Отойди от него! Не прикасайся!

Девушка бросилась к кровати. Все вокруг будто замедлилось. Она видела, как длинный тонкий указательный палец едва коснулся крохотного среднего пальчика на протянутой вверх ручке. Она попыталась сделать еще один шаг, но услышанный звук остановил ее. Это был смех. Такой чистый и такой родной. Легкий младенческий смешок будто бы ввел ее в ступор.

– Не волнуйся, – сказал тихий голос, – я не могу причинить ему вред.

– Он… не плачет?

– Потому что понимает, что теперь он в безопасности.

Девушка подошла к кровати и осторожно подняла малыша на руки, боясь совершить слишком резкие движения и рассеять воцарившийся такой долгожданный покой. Очутившись на руках матери, мальчик все еще протягивал маленькие ручки к незваной гостье, чье белое лицо с отблеском пламени теперь было хорошо различимо.

– Кто ты? – спросила девушка, отворачиваясь от странной собеседницы так, чтобы малыш ее не видел.

Стоило ей сделать это, как мальчик закряхтел и беспокойно зашевелился.

– Ты не можешь противостоять этому, – сказала незнакомка, все так же стоявшая неподвижно у кровати, – ты – как усталый путник, который ищет ответ.

Глаза девушки широко раскрылись, блеснув отраженным из камина огнем, и она по привычке с опаской осмотрелась, хоть и прекрасно понимала, что никто посторонний не мог услышать эти слова. Но как-то эта незнакомка тут оказалась, минуя дверь, а это значит, что ни в чем нельзя быть уверенно окончательно.

– Я и есть ответ, сестра, – медленно проговорила она, вновь поворачивая беспокоившегося младенца к гостье.

На белом лице появилась улыбка. Ребенок снова потянулся к ней, и две тонкие руки ответили на этот жест. Девушка, ощутив необъяснимую безопасность, сама того не желая, выпустила сына, передав ее незнакомке. Та нежно прижала к себе мальчика, уткнувшегося лицом в ее грудь и жадно вдыхавшего ее запах.

– Кто ты? – снова повторила свой вопрос мать, с настороженностью и растерянностью наблюдая, как незнакомка нежно обнимает ее сына.

– Мне интересно, какие догадки тебя сейчас посещают? Как ты сама думаешь?

– Ты играешь со мной? Мне не нравится эта игра.

Незнакомка снова улыбнулась, смахнув с лица упавшую прядь светлых волос.

– Лаура. Так ведь тебя зовут?

– Знаешь меня?

– Конечно я тебя знаю, сестра. Ты ведь уже поняла, что опасности нет. Так почему бы нам не сыграть в эту игру?

Лаура несколько секунд молча следила за тем, как собеседница нежно покачивает на руках ее сына, и тот радостно посмеивается при каждом новом ее движении.

– Ну так что? Кто я, по-твоему? – спросила светловолосая женщина в длинной зеленой юбке, шуршавшей в такт движения ее бедер.

– У меня есть догадки. Но настолько… неправдоподобные, что я боюсь показаться наивной.

– Почему ты боишься этого? Что плохого в наивности?

– В мире, в котором я живу, наивность влечет за собой жестокость, – она сделала паузу, не сводя глаз с собеседницы, – раз ты этого не знаешь, то…

– То что? Продолжай.

– То значит, ты не из этого места, – сказала Лаура, – я права?

Ребенок незаметно уснул на руках. Женщина осторожно опустила его на кровать.

– Отчасти, – сказала она, наклонив голову на бок, – когда-то давно это место было моим домом. Единственным домом.

– А теперь, стало быть, нет?

– Нет. Меня заставили покинуть собственный дом, убедив, что я больше не нужна тут. Забавная реальность. Как только понадобился кто-то, чтобы вернуться сюда, в мыслях сразу всплыло мое имя.

– И зачем понадобилось возвращаться? – спросила Лаура, настороженно поглядывая на мирно спавшего сына.

– И об этом ты тоже уже догадываешься.

Лаура сделала широкий шаг и встала между незнакомкой и младенцем на кровати.

– Ты здесь, чтобы забрать его у меня? Если так, то знай – я его не отдам.

На лице женщины появилась холодная снисходительная улыбка.

– Похвальная решительность. Она была права на твой счет.

– Она? Кто она?

– Моя сестра, – ответила женщина, – она сказала, что ты станешь хорошей матерью для мальчика. Что лучшей матери ему не найти.

– Значит и то, что я не отдам своего сына, она тоже говорила.

– Не волнуйся за него, я ведь уже сказала. Ему ничего не угрожает. Хотя, буду с тобой честна, если бы была моя воля, то я бы забрала его с собой сегодня же, – Лаура хотела было ответить, но собеседница остановила ее, подняв руку, – но, к сожалению, я не вправе влиять на его судьбу. Так гласит один глупый договор. И мы обе сделаем сейчас вид, что я впредь буду его придерживаться. Твой сын останется с тобой. Обещаю. Но никакой договор не помешает мне влиять на его будущее. Разумеется, с твоей помощью, сестра.

– Договор? Ты хочешь сказать, что…

– Я хочу сказать то, что говорю. Не больше и не меньше. Давай, Лаура, скажи мне, кто я?

– Ты из старых богов..? – ни то спросила, ни то констатировала сбитая с толку Лаура.

– Ну-ну, – женщина снова скептически улыбнулась, склонив голову на бок, – не будем о возрасте. Но в целом – ты права. Я из богов.

Большие глаза Лауры вновь расширились, и смятение отразилось на юношеском гладком лице.

– Как такое возможно..? – прошептала она.

– Ты о чем?

– Ты – Азура? Стара… – Лаура осеклась, видя, как собеседница вдруг изменилась в лице, прищурив глаза, – богиня справедливости? Никогда не думала, что…

– Что? – спросила Азура, заметив замешательство собеседницы.

– Что это все правда.

– Ну, это и немудрено. Ты слишком молода, чтобы что-то помнить. Да и людей, которые помнят нас, уже не осталось. А раз нельзя помнить, то остается только верить. К сожалению, а может и к счастью, люди очень быстро придумали себе новых идолов, – она покачала головой, взглянув на мирно спавшего мальчика, – такова человеческая сущность. Ему непременно нужен предмет поклонения. С этой его чертой ничего не поделать.

– Скажи, откуда такой интерес к моему сыну? – спросила Лаура, не обратив никакого внимания на философские рассуждения собеседницы.

– Уверена, что с твоей прозорливостью, ты уже смогла обо всем догадаться.

– Я теряюсь в своих догадках. Ибо их слишком много. Поэтому я хочу, чтобы ты ответила.

Азура снова убрала прядь белых волос с лица и взглянула в глаза стоявшей напротив девушке со скептическим прищуром.

– Ты совсем не такая глупая, какой хочешь показаться, и все сама понимаешь. Всегда понимала. Иначе, как еще объяснить то, что у тебя родился ребенок? От кого он родился? Ведь ты прекрасно знаешь, что для этого нужен мужчина.

– У меня были мужчины…

Она не договорила. Ее слова прервались, стоило Азуре одарить ее очередной своей улыбкой.

– Прекращай, сестра. Ты вдруг позабыла, с кем говоришь? Мы обе знаем, что не было. Ни одного. А тот, что якобы был, не сумел бы даже запустить воздушного змея без посторонней помощи, не то, что зачать ребенка. Нет, ты всегда понимала, с самого момента, когда прибежала к настоятельнице с задержкой, что тот, кто зреет внутри тебя – не простой ребенок.

На бледном лице Лауры проступил румянец.

– Ты ведь не заберешь его у меня? – спросила она, в миг сменив тон с нарочито жесткого на умоляющий, – прошу тебя. Он – все, что у меня есть…

– Успокойся, – Азура заключила в свои холодные ладони ее руку, – я ведь сказала тебе, что он останется с тобой. Но ты должна всегда помнить, кого именно родила на свет. И смириться с мыслью, что он не принадлежит, и никогда не будет принадлежать тебе. Ты была избрана божьей волей, чтобы произвести на свет одного из нас. Точно так же, как когда-то очень и очень давно была избрана моя мать, и матери каждого из нас.

– Дитя божьей воли… – тихо произнесла Лаура, выпустив наконец наружу слова, которые так долго хранила в себе.

– Именно так, сестра. Чем раньше ты это примешь, тем скорее тебе станет легче. Не волнуйся, с этого момента я всегда буду рядом с тобой и позабочусь, чтобы мальчик был в безопасности. Мы вместе направим его судьбу туда, куда она должна течь.

* * *

Толстый, но не утрамбованный слой снега, прикрывший за ночь лаз в наспех сооруженную белую пещеру, легко поддался обычному пинку ногой, впустив внутрь свет и свежий морозный воздух.

– Как же я ненавижу этот холод, – проворчал Игорь, выбираясь из снежного плена, поднимая ворот и плотно застегивая свой тулуп, – нет от него спасения.

Вылезший наружу следом молодой человек уже держал в руке очередную извлеченную из сумки ампулу.

– Пей, – сухо сказал он, окидывая равнодушным взглядом белое пространство вокруг.

Игорь раздраженно выхватил небольшую емкость из рук спутника и, взболтнув содержимое, быстро откупорил крышку.

– За тепло катарских песков! – сказал он и опустошил пузырек, после чего поморщился, – гадость… Много там еще осталось?

– Тебе хватит, – ответил Тим, закидывая сумку за спину.

– А ты как? Может тоже выпьешь?

Молодой человек ухмыльнулся в ответ.

– Пошли, старик.

Они снова двинулись в путь в направлении скал, отчетливо видимых на юге в свете взошедшего яркого солнца. В стоявшем штиле и абсолютном молчании был отчетливо слышен хруст свежего снега под каждым новым шагом, с таким трудом дававшимся путникам. Ноги по колено утопали в пушистой массе, словно они переходили в брод бесконечные болота. Рельеф на пути менялся. Равнина под ногами постепенно превращалась в небольшие холмы, взбираться на которые было невероятно сложно, но зато спуск давался гораздо легче, чем движение по прямой поверхности. С особо крутых склонов Игорь предпочитал катиться кубарем, после чего всякий раз поднимался на ноги, отряхиваясь с поистине детским восторгом, после чего искал единодушия в глаза спутника, но снова и снова лишь махал в сторону того рукой, видя в ответ равнодушный взгляд.

– Нельзя быть таким суровым, пацан, – сказал Игорь, в очередной раз совершив свой неловкий кульбит, больше походивший на случайное падение, нежели на спланированное действие, – ты еще слишком молод для такой серьезности.

– Ты веселишься за нас обоих, – ответил Тим, брезгливо отряхивая ноги.

– А мне только и остается, что веселиться. Есть вероятность, что к завтрашнему вечеру поводов для веселья не останется.

– Все будет нормально.

– Если все россказни про них правдивы, то…

– Это россказни, – прервал его Тим, – и ничего более. На деле, они окажутся самыми обычными людьми. Со своими причудами, но все же людьми.

– Ага, людьми. Живущими под землей и поклоняющимися своим богам.

– Какая разница, каким богам они поклоняются? Боги все равно нас давно не слышат.

– А вдруг слышат? – спросил Игорь, – вдруг Диомед прямо сейчас смотрит в свой хрустальный шар на нас. Этими словами ты расстроишь его.

Он усмехнулся и стукнул молодого человека по плечу.

– В таком случае, мне очень жаль, что бога могут расстроить слова обычного маленького человека. Если бы так произошло, то я бы всерьез задумался, бог ли он вообще.

– Ну, во-первых, не обычного, – ответил Игорь, – во-вторых, ты ведь не думаешь, что они не смотрят за жизнями своих избранников? Нет, пацан. Они коснулись нас не для того, чтобы оставить.

– Ну да. И именно поэтому, куда бы мы ни пришли, везде их избранников гонят и преследуют. А они там сидят и просто смотрят за всем этим. Думаю, что, либо они забыли о нас, либо…

– Либо нам не суждено понять их замыслов, – добавил Игорь, – они ведь боги.

– Либо нет никаких богов, старик. И все это просто сказки.

Игорь улыбнулся и, прищурившись, взглянул на спутника.

– Диомеду точно не понравятся твои слова.

Тим пожал плечами.

– Что ж, может хоть в таком случае он сделает что-нибудь.

– Нет, пацан. Они ведут нас, я точно знаю. Своих избранников. Иначе, как еще объяснить то, что даже не смотря на все трудности, мы до сих пор живы и до сих пор продолжаем двигаться.

– Удача, везение, ум в конце концов…

– И все перечисленное – воля богов, – ответил Игорь, подняв глаза к небу, – и не задирай нос слишком высоко.

– Ты неисправим в своей простоте, старик.

– Ага. Как и ты в своей упертости.

Весь день, пока путники шли, не было ни снега, ни ветра. Природа будто бы успокоилась, стоило высоким стенам великого города скрыться за горизонтом. Мороз, хоть и по-прежнему был колюч, но уже не казался таким страшным. К вечеру Игорь даже ощутил на своем лице тепло заходящего солнца, медленно закатывающегося за скалистую гряду. Когда совсем стемнело, и небо усыпалось россыпью звезд, ярких и не очень, путники решили сделать привал прямо на вершине очередного снежного холма. Вытоптав небольшую поляну в снегу, Игорь принялся рыскать в закромах своей одежды в поисках старого платка.

– Да где же он, черт его дери? Наверно выронил по пути.

Тим извлек из сумки старую выцветшую майку с большой дырой на груди и протянул спутнику.

– Используй это.

– О, благодарю.

Бородатый мужчина расстелил ткань на снегу между ним и сидевшим напротив молодым человеком, и, после ряда манипуляций руками, над майкой вспыхнул небольшой огонек. Игорь опустился на колени и протянул к пламени руки. То и дело, он закрывал глаза, поворачивая голову в сторону скал, что очень напоминало причудливый нервный тик.

– Что? Видишь что-то?

– Нет, – ответил Игорь, мотнув головой, – просто показалось.

С его густой бороды и усов падали капли таящих сосулек. Накопившаяся за день усталость затрудняла даже движение языка, так, что каждое новое слово давалось ему с трудом, но он все равно продолжал бороться, лишь бы не переставать говорить, и лишь бы избежать продолжительного тягостного молчания. Тим знал его слишком хорошо, чтобы понимать, что он не может выносить тишину.

– Как думаешь, – спросил Игорь, когда молчание слишком затянулось, причиняя дискомфорт, – как она там сейчас?

Молодой человек пожал плечами, не отводя стеклянного взгляда от небольшого пламени над куском старой ткани.

– Я не думаю об этом.

– Тебе не кажется, что это неправильно?

– Что именно? – уточнил Тим.

– Неправильно не думать. Ты так убежден, что она вернется, но при этом избегаешь всяких мыслей о ней.

Молодой человек, наконец, оторвал взгляд от огня и безразлично взглянул на спутника, лежавшего на боку на утоптанном снегу, подперев рукой голову.

– Как эти мысли помогут ей? Или мне.

– Нельзя же все держать в себе, пацан, – осторожно ответил Игорь, стараясь не встречаться взглядом с собеседником, – так можно заработать себе какое-нибудь расстройство.

– Какое-то из тех, которое я себе еще не заработал?

– Я к тому, что ты всегда можешь поговорить со мной. Не нужно думать, что ты один несешь этот груз. Какие бы там тайные договоренности между вами не были, я тоже в этом во всем участвую, знаешь ли. А впечатление такое, будто ты сам по себе, а я – сам. Это неправильно.

– Ты рассуждаешь, как ревнующий муж. Глупо, тебе не кажется?

– Может и так, – ответил Игорь, – я скучаю по ней.

Тим снова взглянул в огонь, отразившийся неприятным блеском в его темных глазах.

– Говоришь о том, что я избегаю разговоров о ней, при этом сам ни слова не сказал об Ионе. Как будто бы ее и нет…

– Не надо, пожалуйста, – прервал его Игорь, приподнявшись и садясь, – не время для жестокости.

Молодой человек улыбнулся и покачал головой.

– Выходит, что не у одного меня есть запретные темы. И выходит, что из нас двоих именно ты прячешь голову в песок, старик.

Теперь уже Игорь покачал головой, но его раскрасневшееся лицо при этом потемнело от гнева.

– Ты невыносим.

– Поэтому я предпочитаю молчать. Чтобы тебе было проще.

– Ты не идешь за ней, потому что вы так условились?

– Ты знаешь ответ, – прошептал Тим, ложась на снег и подкладывая под голову сумку.

– Представь, что ты нужен ей. Прямо сейчас, в этот самый момент…

– Отвали, старик, – перебил его молодой человек, – просто ложись и спи.

– Если она все-таки не вернется, как ты будешь жить, зная, что мог вернуть ее, но не стал делать этого из-за какого-то…

– Обещания?

– …уговора.

– В этом и разница между нами. Для меня обещание что-то значит.

– Выходит, что для меня не значит, да? – громко спросил Игорь, вскочив на ноги.

Молодой человек взглянул на его яростный порыв и улыбнулся.

– Тебе бы расслабиться. Нельзя так резко вскакивать в твоем возрасте. Того и гляди, спину повредишь. Или колени.

– Не смей упрекать меня…

Тим демонстративно отвернулся на бок спиной к стоявшему напротив мужчине.

– Эй! Я с тобой говорю, пацан! Не отворачивайся.

– Ты устал, старик. Ложись спать. Только медленно. Не хочется тащить тебя на себе, когда у тебя спина заболит.

– Да черт с тобой! Будь ты неладен!

Игорь махнул рукой и, переступив через огонек, раздраженно прошагал к краю вытоптанного пятака, провалившись в глубокий снег по самые колени. Он снова выругался, вышел обратно на утрамбованный снег, отряхнул ноги и завалился на спину.

– Как тебе будет угодно, – ответил Тим, не видевший этого порыва, но прекрасно понимающий, как именно ведет себя в этот момент его спутник.

Они не обмолвились ни словом с самого рассвета и до момента, когда солнце, выкатившись на высшую точку своего пути, медленно устремилось вниз. Молодой человек чувствовал, как молчание тяготит спутника, как тот все больше злится, теперь уже на самого себя, как его переполняют эмоции, вызванные бессилием. Чувствовал и ничего не делал. Просто шел вперед, снова и снова извлекая одну за другой ноги из белого вязкого плена. Скалистая гряда росла впереди с каждым новым шагом, а воздух прогревался все сильнее. Мороз больше не колол лицо, а снег под ногами изменил свою структуру, уплотнившись и покрывшись слоем наста, хрустевшего под весом. К вечеру, когда последние отголоски солнца угасли, скалы застилали всю линию горизонта с востока на запад, отвесной мрачной стеной возвышаясь к самому небу. Казавшаяся издали идеально гладкой поверхность камня сейчас представала в совсем ином свете. Сотни расщелин испещрили монолит вдоль и поперек, напоминая один огромный разросшийся наспех сооруженный улей. Они шли все дальше и дальше, даже в абсолютной темноте, пока, наконец, не достигли подножья вырывавшегося под практически прямым углом из земли монолита. Нанесенный ветром снег лишь немного сглаживал остроту границы между белой равниной с пологими холмами и будто бы чужеродной грядой, выросшей из промерзлой земли. Молодой человек сбросил сумку и устало опустился на плотный снег, в котором ноги теперь уже не утопали по самые колени. Он взглянул на спутника, замершего у самой скалы и завороженно смотревшего вверх.

– Видишь кого-то?

Игорь еще несколько мгновений глядел вверх, словно завороженный, после чего мотнул головой.

– Нет, просто кажется, – ответил он, садясь рядом с Тимом, – может живность какая-то мелкая.

– Точно мелкая?

Игорь вздохнул и лег на спину.

– Точно.

Лежа на снегу, он пытался разглядеть вершину естественной преграды, которую им предстояло преодолеть с первыми лучами завтрашнего солнца. Вершины, терявшейся в ночном мраке.

– И как мы будем туда подниматься?

– Осторожно, – ответил Тим, ложась на бок.

– Сомневаюсь, что у меня получится.

Молодой человек пожал плечами.

– Либо так, либо остаться тут и замерзнуть. Выбор невелик. Придется постараться.

– Может одна из эти пещер сквозная? – с надеждой в голосе спросил Игорь, – если так, то не придется карабкаться на самый верх.

– Может и так. В любом случае, нам хотя бы не придется лезть без остановки. Сможем устраивать привал так часто, как захотим.

– Поднимемся немного, и все станет ясно. Если есть проход, то я его увижу.

– Конечно увидишь.

Тим достал из сумки небольшой кусок черствого замерзшего хлеба и, отломив край, протянул его спутнику. Тот повертел твердый как камень продукт в руках и брезгливо положил его в рот. Пытаться разжевать его не было смысла, так что, он просто держал его за щекой, давая внутреннему теплу сделать свое дело. То и дело Игорь поглядывал на скалу взглядом, тревожность которого не ускользала от его спутника.

– Да что там такое? Чего ты так смотришь?

– Я не пойму… – задумчиво ответил Игорь, – есть какое-то движение, но ничего конкретного.

– Это могут быть люди?

Игорь мотнул головой.

– Нет, людей бы я сразу распознал.

– Ну если не люди, то и волноваться нечего. С живностью я как-нибудь справлюсь, – ответил Тим.

– Мы ведь не знаем, что это может быть за живность.

– Мы знаем, что она не может быть разумной. А остальное неважно.

– Я прямо чувствую, что тут все меняется. Чем ближе подходим к катарской пустыне, тем отчетливее это чувство.

– Ты накручиваешь себя, старик, – сказал молодой человек, улыбнувшись, – прекращай это.

– Нет, говорю тебе, что тут все другое. Ты разве сам не чувствуешь? Теос ведет нас в неизведанность…

– Ну снова-здорово, – Тим махнул рукой, – оставь ты уже в покое своих богов.

Игорь с недоверчивым прищуром взглянул на собеседника.

– Когда-нибудь эта стена рухнет, – сказал он.

– Рухнет? – Тим окинул взглядом величественный монолит, – как она может рухнуть?

– Я о твоей стене. За которой ты прячешься.

– А, ты снова об этом. Ясно.

– Не хотелось бы, чтобы тебя завалило, пацан. Будь осторожен. Оставь себе небольшую лазейку. Уверенность – это конечно очень хорошо и похвально, но запасной вариант тоже должен быть всегда.

– Ты не переживай за меня. Я выберусь. Или ты волнуешься, что и тебя тоже завалит?

– Нет, меня не завалит обломками твоей стены. Потому что я ни в чем так категорично не уверен.

Тим улыбнулся, подняв брови.

– Как-то это не похоже на положительную характеристику, знаешь ли.

– А я и не пытаюсь себя нахваливать. В молодости мы все категоричны. Есть только черное и белое. И если уж мы выбираем одну сторону, то придерживаемся изо всех сил.

– У тебя сегодня лирическое настроение, – сказал Тим, – мне это по душе.

– Ты шутишь, пацан, а я серьезно. Позже, когда доживешь до моих лет, вспомнишь об этих словах. Все через это проходят, поверь.

– Хорошо, я верю. Теперь можно поспать? Хотелось бы набраться сил перед подъемом.

– Спи конечно. Я тоже буду. Устал я. Сейчас бы съесть чего-нибудь… жаренного. На костре, с дымком.

Они замолчали, но Тим чувствовал, что спутник никак не может уснуть. Он ощущал его беспокойство, бывшее слишком сильным, чтобы мешать лишь ему одному, и распространявшееся вокруг будто зловонный смрад.

– Не спишь? – спросил молодой человек, не оборачиваясь.

– Что-то не получается.

– Тогда я расскажу тебе историю.

– Расскажешь? Историю? Ты что, бредишь что ли?

– Нет, я серьезно, – ответил Тим.

– Вот это да! Ты решил поговорить со мной. Целая история… с ума сойти.

– Заткнись и слушай. Может быть, услышав это, ты сумеешь хоть немного меня понять. Вы с матерью и Ионой были тогда в Плайя Соледа, в морских землях. А я как раз закончил последний этап обучения. Дело было в храме Ходрат. Там, где дуют ветра. Мне предстоял долгий путь в вашу сторону. Спуск с горы, на которой стоит храм, потом гряда. Все ниже и ниже, пока не доберусь до равнины. Такой зеленой, напоминавшей океан, поросший густой травой. Я спускался три дня, проводя ночи в расщелинах или, если не удавалось укрыться, то на небольших плато, обдуваемых ветрами. Такими сильными и такими холодными, что не будь я уверен в том, что спущусь, остался бы там навсегда. Но я был уверен. И вот, когда впереди осталась последняя скала, не такая высокая и отвесная, как эта, но столь же величественная, я пришел к камню. На небольшом выступе покоился огромный валун. Большая его часть висела в воздухе над пятидесятиметровой пропастью. Казалось, что он не мог там стоять, и что дикие ветра должны были давным давно сдуть его вниз или разрушить крохотную опору, но он был там. Целую вечность. И вот, стоя перед этим камнем, я осознал неизбежность. Нужно ли мне было подниматься на него? Ведь он должен был упасть вниз в конце концов, это было неизбежно. Что, если именно вес моего тела превысит нагрузку на выступ, и камень сорвется? Что, если участок скалы треснет, стоит только мне поставить ногу на этот камень. Я провел на том выступе целую ночь, размышляя о природе этого явления. И тогда я понял то, что снова изменило меня. Все случится так, как и должно случиться. Я ступлю на этот камень и подойду к самому его краю. И если ему суждено будет сорваться под моим весом, то так тому и быть. Но, если этого не произойдет, если камень устоит, то я до конца своих дней буду уверен в том, что делаю. И я поднялся. И подошел к границе, отделявшей меня от бездны. И стоял там так долго, как только мог. Сначала мне было страшно. Я прислушивался к каждому звуку, уносимому ветром, к каждому шороху. Я не решался распрямить спину, потому что боялся. Но прошла минута, за ней еще одна, и я выпрямился во весь рост. И расправил руки, удерживаемый встречным ветром, над самой пропастью, внизу которой затаилась ожидавшая меня смерть. Она так и не дождалась меня тогда, хоть я и шел сам, своими собственными ногами в ее объятия. Вот такая история, старик. Если бы ты сейчас не спал, то, возможно, понял бы, что наши убеждения стоят всего на свете. Добрых снов тебе, старый друг.

Он снова не сумел уснуть, особенно не пытаясь это сделать. Бескрайнее небо над головой было затянуто массивными темными облаками, и лишь изредка то там, то тут, через плотную пелену пробивался проблеск одинокой звезды, тут же снова исчезая. Огромный камень на уступе, выпущенный из чертогов памяти, теперь отказывался возвращаться в свою темницу, и вновь и вновь возникал перед глазами. Ноги вспоминали дрожь и неуверенность, тело – пронизывающий холодный ветер, а глаза видели пустоту, зияющую внизу. Пустоту неизбежности, которую в тот раз удалось преодолеть. Или просто отсрочить, отойдя чуть назад, чтобы однажды вновь ступить на камень и обрушиться вместе с ним в пропасть. Теперь уже окончательно.

* * *

– Зачем мы здесь, черт возьми? Как-то не похоже это на конспирацию, если тебе интересно мое мнение.

– Не интересно, – ответил молодой человек, продолжая подниматься по крутой винтовой лестнице вслед за человеком в длинном синем шелковом халате.

– Я серьезно. Мы ведь должны затаиться. Что мы тут забыли? Только внимание к себе привлекаем. Эх, а мне только начало здесь нравиться. Эти высокие здания, башни, воспитанные люди…

– Поскорее, – бросил через плечо проводник в синем халате, успевший оторваться от следовавших за ним мужчин на несколько ступеней, – хозяин не любит ждать.

– Ну может не такие уж и воспитанные, – добавил Игорь, почесав бороду.

– Не волнуйся, – ответил молодой человек, – мы бы привлекли гораздо больше внимания, если бы отказались от приглашения. Ты главное веди себя скромно и придерживайся легенды, понял?

– Да понял я, не дурак, в конце-то концов, – ответил Игорь, после чего ускорился и нагнал проводника, – скажи мне, добрый человек, твой хозяин всегда устраивает свои приемы так высоко?

Мужчина обернулся и взглянул на бородатого гостя сквозь толстые круглые линзы очков со всей высокомерностью, на которую только был способен.

– Хозяин устраивает приемы там, где посчитает нужным.

– Это понятно, уважаемый, – ответил Игорь, – но неужели ему самому не лень подниматься сюда? Что, в таком прекрасном городе нет подходящего помещения на земле? Ну или хотя бы как можно ближе к ее уровню. Так ведь никаких ног не хватит всякий раз подниматься и спускаться.

Проводник вновь одарил его высокомерным, даже презрительным взглядом.

– Хозяин вправе поступать так, как ему угодно. Если он пожелал пировать в одной из башен, то значит так было нужно.

– Ясно. Тогда, должно быть, у твоего хозяина очень сильные ноги.

Тим нагнал Игоря и грубо схватил его за руку, оттаскивая подальше от высокомерного проводника в синем шелковом халате и круглых очках.

– Ты что творишь? – прошептал он, дав возможность мужчине в халате отойти на большое расстояние вперед.

– В смысле? – удивленно ответил Игорь.

– Я ведь попросил вести себя тихо.

– Нет, пацан. Ты попросил вести себя скромно, и я послушал тебя. Ты разве не расслышал, я назвал этого гуся уважаемым. И даже «пожалуйста» добавил к своему простому вопросу. Не моя вина, что тут даже всякие служки нос до потолка задирают. Удивительно, как они не спотыкаются на каждом шагу с так высоко задранным носом. И не цепляются им за потолок.

– Ладно, скажу просто, раз по-другому ты не понимаешь. Просто молчи и кивай. Говорить буду я, понял?

– Это еще почему? Немого изображать что ли?

– Потому что язык свой не можешь контролировать, вот почему, – ответил Тим, – молчи, если хочешь пробыть тут подольше. Зима вот-вот наступит. Не хочу бродить не пойми где по пояс в снегу.

– Надо же, какой ты у нас серьезный. Что еще прикажешь? Хочешь, ты будешь петь песни, а я буду танцевать и жонглировать факелами?

– Ты не умеешь жонглировать, старик.

– Как и немого изображать, – ответил Игорь, – но ты все равно это от меня требуешь.

– Никто не говорит тебе изображать немого. Просто не болтай лишнего. Просто отвечай, если к тебе обратятся.

– Ладно, я понял. Можешь не волноваться. Я не выставлю тебя идиотом перед высокими господами.

– Ты дурак? – спросил Тим, улыбнувшись, – реагируешь на все, как ребенок. Мне плевать, что эти все люди обо мне подумают. Я просто хочу переждать тут зиму. А для этого нужно быть осторожным и тщательно подбирать слова. Иначе нам в лучшем случае дадут ногой под зад, как только узнают… ну ты понял. А в худшем – прольется кровь. Этого допустить нельзя.

– Все, пацан, завязывай с нравоучениями. Я тебя понял. Буду молчать и кивать. Может даже слюну пущу при случае. Тогда эти достопочтенные господа точно сжалятся над нами и оставят тут зимовать.

Тим покачал головой.

– Какой же ты тугой, старик. Обижаешься по пустякам, как дитя малое.

– А ты ведешь себя, будто мой отец. Вот-вот попросишь рассказать заученный манускрипт.

– Сюда пожалуйста, – обратился к ним мужчина в круглых очках, дожидавшийся их подъема на последней лестничной площадке, – перед тем, как вы будете представлены хозяину, хочу предупредить вас о некоторых правилах. Не могу знать, какие устоялись нормы поведения там, откуда вы к нам прибыли, но тут у нас на первом месте уважение. Не задавайте вопросов хозяину, а лишь отвечайте на его вопросы. Старайтесь не смотреть ему в глаза, здесь так не принято и может посчитаться дурным тоном. Говорите тихо и без излишней экспрессии.

– Это еще что за ерунда? – спросил Игорь, почесав бороду.

– Не чересчур эмоционально. Так понятно?

– А, теперь ясно. Так бы сразу и сказал.

– Я так и сказал, – ответил мужчина, поправив сползшие на кончик носа очки.

– Ну может и сказал, только на каком-то местном наречии, – сказал Игорь.

– Нет, на том же самом языке, на котором говорил все остальное.

– А, ну тогда, должно быть, сказал неразборчиво. Что-нибудь еще, уважаемый? Какие-нибудь еще правила, благодаря которым мы с моим другом не ударим в грязь лицом перед высокой публикой? Какие-нибудь ухищрения, которые позволят нам конвертировать проявленное внимание в выгоду?

Мужчина в синем шелковом халате удивленно поднял чересчур тонкие для естественных брови.

– Конвертировать, – повторил Игорь, – ты что это, не знаешь такого слова? Это означает перевести что-то одно во что-то другое. Должно быть, я просто неразборчиво его произнес.

Тим отвернулся в сторону и почесал щеку, чтобы проводник не увидел его улыбку.

– Сюда пожалуйста, – сухо сказал проводник, указывая направление.

Они прошли по просторному коридору, плавно уходившему за угол. Впереди слышались голоса и тихая спокойная музыка. Еще через несколько секунд путники вышли вслед за мужчиной в синем халате в просторный зал, ярко освещенный гигантской люстрой, усеянной свечами. Она опасно колыхалась на легком сквозняке, а дрожавшие огни десятков свечей создавали причудливую игру теней в людном помещении. Впереди, в дальнем конце зала, перед высоким и узким витражным окном, на массивном троне с высокой деревянной спинкой, венчавшейся пятиконечной звездой, сидел мужчина, сразу заметивший приход новых гостей. Он поманил к себе жестом руки вошедших и хлопнул в ладоши. Музыка тут же умолкла, а все присутствующие замолчали, все как один надменно и с пренебрежительным интересом обернулись к вошедшим.

– Да, – прошептал Игорь, – чувствуешь запах? Это умирает незаметность.