Читать книгу Искушение свободой - Рудольф Баландин - Страница 4

1

Очное знакомство Сергея с Петром Алексеевичем было скоротечным. Вечером Сергей просматривал свои выписки из книги «Записки революционера» и размышлял о непростом характере мятежного князя.

Редкая удача: интервью с самим Кропоткиным! Расшифровывая стенограмму, Сергей обдумывал, как наиболее органично вставить сюда выдержки из нескольких статей Петра Алексеевича и интервью с ним, опубликованные в газетах.

Цельная картина не складывалась. Для начала он поступил просто: пересказал встречу и беседу с вождём анархистов, пообещав дать вскоре комментарий к статье с учётом российских реалий. Но эти реалии оказались весьма запутанными.

Свежий номер «Нивы». На обложке портрет Кропоткина и подпись: «Старейший из мучеников русской революции. Более половины жизни истинный борец за свободу провёл в изгнании. Теперь, спустя сорок лет после своего заключения, П. А. Кропоткин вернулся на родину, чтобы стать в ряды созидателей новой жизни России».

Его называют «дедушкой русской революции». Имеется и «бабушка»: Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская, знаменитая эсерка. Но кто же тогда прямые родители? Ни названный дедушка, ни бабушка не стремились установить буржуазную демократию. Они – за свержение царя и против власти капитала.

Казалось бы, и «дедушке», и «бабушке» пора бы отречься от такой революции, а тем более от буржуазного государства. А они приветствуют и революцию, и, как это ни странно, государственную власть. Кропоткин даже выступил перед уходящими на фронт выпускниками Академии Генерального штаба. Призвал к войне до победного конца.

Нечто невероятное! Идейный вождь анархистов не возражает против воинской дисциплины и государственной власти. Что бы это значило? И почему он отклонил лестные предложения Керенского? Не потому ли, что быть всего лишь министром счёл недостойным для себя? Почему – недостойным?

Есть два варианта. Как анархист он не должен унижаться до государственной службы. Как Рюрикович, князь, он претендует на самое высокое положение в обществе. Второе, возможно, отвечает требованиям его бессознательного «Я». Как говорится, голос крови, духовное наследие предков. А первое подсказывает разум…

Утром Сергей, по обыкновению, вышел побродить по улицам Северной Пальмиры. Оказался у Александрийской колонны, увенчанной ангелом.

Конец июля выдался тихим, тёплым. Небо над Петроградом было ясное. Тусклым золотом отливал купол Исаакия; сверкал шпиль Адмиралтейства.

Свернул в переулок. На стене красовался крупный плакат: дебелый рабочий с молотом; сзади тёмный крестьянин пашет на пустом поле; восходит огромное солнце, похожее на велосипедное колесо: «Да здравствует социализм!» Рядом карикатура на царя: «Николай Последний». Бывший царь стоит на фоне Царь-пушки и Царь-колокола с отколотым краем. Подпись: «Не стреляет, не звонит, не правит».

Возле карикатуры остановились двое, потыкали пальцами в бумагу, хохотнули и двинулись дальше.

Промаршировал отряд грудастых девиц в военной форме. Из кучки солдат – то ли отпускников, то ли дезертиров – комментарии:

– Во, братцы, немец теперь не пройдёт.

– Враз поляжет, это точно.

– Ну дак… Вон бонбы какие за пазухой!

Мимо карикатуры на царя прошёл молодой человек в шляпе. Оглянувшись, попытался отодрать бумагу, но сорвал только клок. Видно, поцарапав палец, чертыхнулся, лизнул ранку, сплюнул и двинулся дальше.

До условленной встречи с Полиной было ещё два часа. В кафе Сергей выпил стакан чая, отдающего мылом. Пожевал пирожное с повидлом, стал писать в блокноте.

Подошла не слишком опрятная девица, забрала пустой стакан и обиженно сказала: «У нас тут не университет». С таким обслуживанием Сергей столкнулся впервые.

Дошёл до цирка «Модерн». Возле него, как на паперти у храма, – нищие. Слепой старик: «Подайте Христа ради». Безногий солдат терзает гармошку. Лицо красное, радостное; он пьян. Рядом – фуражка с керенками, монетами.

В здание цирка не пробиться. На помосте истошно орёт матрос, пытаясь перекричать гвалт толпы:

– А я говорю – мать порядка, мать вашу!..

Не в силах перекрыть гул возмущения, он суёт два пальца в рот и, надув щёки, свистит. Его стаскивают с помоста. В толпе голоса: «Троцкого!.. Троцкого!..» Аплодисменты.

Выходя из помещения, мужчина богемного вида – с длинными волосами и козлиной бородкой – произносит в расчёте на слушателей:

– Воистину цирк революции!

…В Летнем саду прохаживались, привычно раскланиваясь, господа и дамы, одетые скромно, но сохранившие церемонность. Под статуей расположилась группа солдат, негромко напевающих что-то протяжное, деревенское. Один из них усердно вырисовывал на постаменте нечто неприличное. Две девицы, в вызывающих нарядах и размалёванные, замедлили игривые шаги; заметив весёлые взгляды солдат, одна что-то шепнула другой, и та, презрительно фыркнув, устремилась вперёд.

Сергей заметил в конце аллеи Полину и Александра и поспешил им навстречу. Втроём они не спеша двинулись по набережной Фонтанки.

– Мы в отчаянии, – говорит Полина. – Остаётся надеяться, что папиным родственникам в Москве что-то известно. Наверное, придётся ехать на юг.

– Это слишком рискованно, поверьте, – сказал Сергей. – Судя по всему, назревают большие беспорядки. Возможна гражданская война. На юге особенно опасно.

– Теперь безопасно только в могиле, – отозвался Александр.

– Мне кажется, – обернулась к нему Полина, – вы стали играть какую-то трагическую роль.

– Что вы, дорогая кузина. Совершается историческая трагикомедия. Смешная до слёз. Вот и батюшка ваш со своим передовым сельским хозяйством, со своею благословенной и усердно нажитой частной собственностью, где он? Я весьма надеюсь, его мы отыщем в конце концов. Но вот святая собственность… Большевики и анархисты грозятся устроить у нас коммунизм. А это значит, вся собственность будет в руках вождей. Её, да и вас в том числе, начнут выдавать для поощрения трудящихся масс.

Они свернули в тихий переулок. Там тарахтел на холостом ходу автомобиль. За рулём – шофёр в кожанке и крупных очках, скрывавших лицо. Рядом молодой мужчина в большой кепке, надвинутой на глаза. Он махнул им рукой, предлагая уйти отсюда. Они остановились.

Два прилично одетых парня деловито и быстро вынесли из проходного двора какие-то вещи, завёрнутые в красивые ткани, сгрузили их в автомобиль. Стоящий у автомобиля для убедительности показал стоящей троице револьвер.

Аргумент подействовал, они повернули назад. Сергей обернулся. Из подворотни выбежал ещё один молодчик с узлом в одной руке и револьвером в другой, прыгнул в машину. Она, зверски взревев, взяла с места и пропала за поворотом, оставив дымный след и смрад.

В подворотне, нарочито топая, возник сторож, держа в руках ружьё наперевес. Удостоверившись, что всё тихо, заорал:

– Дворец ограбили! – И пальнул в воздух.

2

В Москву выехали вчетвером: Полина с матерью, Александр и Сергей. Сидя у окна, Сергей читал «Записки революционера», временами оставляя на полях пометы карандашом.

Работа над документальной повестью не составляла большого труда. В блокнот он выписывал эпизоды из жизни «великого авантюриста». Через несколько дней после исправлений и, главным образом, сокращений переписывал в красную тетрадь, подаренную отцом.

В глубине купе Полина тихо разговаривала с Александром. За окном проносились в тусклой предосенней мороси перелески с тёмно-зелёными елями и рано начавшими желтеть берёзками, убогие деревеньки, пустынные поля – простор и печаль.

Александр тронул Сергея за локоть:

– Князь Кропоткин определённо сделает из вас революционера.

– Тс-с, мадам Леонтьева спит.

– Не беспокойтесь, – грустно улыбнулась Полина, – от волнений мама спит особенно крепко… А вам, Сергей, не с нами надо бы ехать, а возвращаться в Париж и раздувать там пожар мировой революции. Теперь эта идея становится модной.

– Нет, увольте, в Париже меня не поймут. Я не работаю для левой или жёлтой прессы. Наша газета либерально-демократическая, рассчитанная на среднего парижанина. Вообще, я стараюсь по мере сил предоставлять читателям объективную информацию. Буржуазии полезно знать, что творится в России.

– Не ровён час, революционная зараза и до них дойдёт, – усмехнулся Александр. – Натуральная красная чума.

– Мне кажется, – сказал Сергей, – эта болезнь не смертельна. Она пройдёт, и общественный организм станет крепче, сильней. Освобождение личности – благородная цель. Пробуждается энергия масс.

– Да, безусловно. Эти массы с большой энергией грабят. Подорвана вера в Бога, царя и Отечество! – Александр был явно раздражён.

– Переход к демократии – болезненный процесс.

– Власть демоса? Этой серой массы? Равные права у меня и моего денщика? Власть солдат над офицерами?..

– Господа, господа, – вмешалась Полина, – недоставало нам устроить политические дебаты. Помнится, Сергей Арсеньевич, тогда в дороге вы читали другую книгу. Или для вас это новый катехизис?

– Так и есть, отчасти. Пытаюсь понять психологию мятежника… Хотя так и не решил, кто же Кропоткин на самом деле. Свободного времени мало. Отсылаю две корреспонденции в неделю, не считая мелких сообщений. Мне разрешили остаться в России до конца года. Я убедил их, обещал в скором времени сенсации. Насколько я понимаю, борьба за власть только ещё началась.

– И что вас удерживает в этой несчастной стране? – поинтересовался Александр. – Все деловые, знатные и богатые граждане стремятся на Запад. Сюда слетаются, как вороньё на падаль, только поджигатели местной и мировой революций. Они и накаркали революцию.

– Я не деловой, не знатный и не богатый. У меня работа такая. Должен вам признаться, Россию я воспринимаю как свою вторую родину. Ведь я же русский, хотя и рождён во Франции. Я многократно приезжал к одному дяде в Петербург, к другому – в Сергиев Посад. Он архиерей.

Варвара Фёдоровна неожиданно подала голос. Она уже некоторое время дремала, закрыв глаза и запрокинув голову на спинку кресла.

– Вот она отчего бывает, эта революция.

– Что вы имеете в виду? – не понял Сергей.

– От того, что все сословия перемешались. Никто своё место не хочет занимать. Раньше как бывало? Вот тебе род священников, вот тебе род дворян. Или купец, крестьянин, рабочий – каждый знал своё место. А как началась эта кутерьма, перепуталось всё, оттого и перевороты начинаются. Напрасно царь им поблажки давал.

– Сущая правда, Варвара Фёдоровна, – поддержал Александр. – Когда глупое дитя разбалуется, его не грех и розгами проучить. Вот Сергей Арсеньевич про князя Кропоткина читает. И тот в революционеры пошёл. Полный пердюмонокль!

– На Руси, – отозвалась она, – и прежде бывали князья, которые всякие заговоры устраивали. Вот и этот, видать, не прочь законного царя с трона свалить и самому там утвердиться.

– Мысль интересная, – согласился Сергей. – Не исключено, что так оно и есть. Он может стремиться к этому неосознанно, так сказать, из глубины души. Ведь он из рода Рюриковичей.

– А иные родовитые князья, – добавила Варвара Фёдоровна, – начинают с жиру беситься. Вроде бы всего у них в полном достатке, а чего-то ещё душа ненасытная желает. Помнишь, Полина, ты мне давала роман прочитать про одного английского лорда? Который в бродягу переодевался и по всяким трущобам шатался, среди воров и разбойников… Ему, видите ли, приключений захотелось.

– Не совсем так, маман, – сказала Полина. – Он как будто проживал две жизни сразу. Вот у нас принято говорить: всяк сверчок знай свой шесток. Не всем это по нраву. Некоторым людям хочется прожить жизнь особенную, а не сидеть на своём шестке. Эти люди – романтики.

– Авантюристы! – поставил диагноз Александр. – Им не острые ощущения нужны, а богатство и власть. Тогда у них будут все ощущения, которые пожелают, и даже больше. Царский трон был опорой державы. Подрубили опору, вот и зашаталась Россия, того и гляди рухнет. Уж если они решили у нас демократию учудить, то и гнали бы этого князя взашей. Он же им полную анархию устроит, хаос и беззаконие.

– Удивительно! – воскликнул Сергей. – Я два месяца собираю материалы о мятежном князе, записи делаю, с ним встречался, так и сяк соображаю, психологические тонкости продумываю. А в результате пришёл примерно к тому же самому, что вы так сразу и выложили.

– От долгого думанья ума не прибавится, – резонно заключила Варвара Фёдоровна. – А уже если всё сходится, как в пасьянсе, так, значит, в том и есть правда.

3

Говорят, за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. От зайцев переходят к обобщениям. Мол, занимайся одним делом: всяк сверчок знай свой шесток.

У Сергея было иначе. Как будто мало ему было журналистской суеты. Взялся писать о Петре Кропоткине. И эти две параллельные линии неожиданно переплелись. Общество показалось похожим на соборную личность, у которой тоже есть кроме сознания глубины бессознательных инстинктов и чувств.

Он не знал, что задолго до него об этом уже рассуждали мыслители и была основательная критика таких воззрений. Но для него это было личным открытием. Он рассуждал так.

Наш организм работает вне нашего сознания. Бьётся ритмично сердце, смотрят глаза, слышат уши, действует печень, пульсирует кровь, переваривает пищу желудок, сокращаются кишки и всё такое прочее.

Значит, есть не зависящие от нас регуляторы и организаторы этой работы. На то и существует нервная система, головной и спинной мозг. Сознание, наше привычное «Я» управляет телом как единым целым. Но главные функции организма от сознания не зависят. Если бы мы руководили всеми клетками и органами, начался бы хаос.

Таково обоснование анархии. Каждая клетка, каждый орган живёт самостоятельно, и нет над ними одной власти. Если всеми будет управлять единый центр, начнётся разлад.

Но оправдана и монархия. Да, в каждой клеточке-семье общественного организма, в каждой организации своё управление. Но кто-то должен управлять телом как единым целым, подобно тому, как мозг руководит нашими действиями. Для того и поставлен монарх.

Конечно, никакой монарх не может самостоятельно управлять государством. У него десятки, сотни, тысячи помощников и советников. Это похоже на нервные клетки головного мозга. Однако среди них нет одного главного. Значит, и мозг тоже устроен по принципу анархии?

А как обстоит дело с нашими мыслями? Разве не по нашей воле при свете разума рождаются они? Разве не благодаря своим размышлениям и взглядам на мир выбираем мы свой жизненный путь? Разве не обдумываем свои поступки?..

Стоп! На последний вопрос нет простого ответа. Часто мы совершаем неожиданные для себя, необдуманные поступки под влиянием эмоций, внезапных внешних обстоятельств или в состоянии полнейшей растерянности.

Мысль тоже подчас осеняет внезапно. Откуда-то появляется без наших усилий, как бы сама собой. Порой так рождаются великие открытия. Поэты называют это вдохновением, пророки – озарением.

Откуда прорывается этот незримый свет?

Одни говорят – из космоса. Другие – из глубин души. Третьи ссылаются на Бога, что ещё более загадочно.

Что для нас космос? Ослепительное Солнце, точки звёзд и чёрная бездна между ними. Где тут может родиться наша мысль? Да и что такое человек перед безмерностью Вселенной?

Значит – смирись, гордый человек! – мысли, вдохновение, озарение отнюдь не даны тебе свыше. Источник их – в тебе самом. Ибо в глубинах твоей души существует собственная бездна, и она темна для твоего сознания. Эта бездна и есть бессознательное.

Быть может, точнее сравнивать его с океаном. Сознание – это волны и поверхностные течения. Ниже, куда не проникают лучи солнца, идёт своя потаённая жизнь, движутся массы вод и скользят тени неведомых существ.

Познай самого себя, призывали древние. Но можно ли проникнуть сознанием в глубины, не доступные сознанию? Кому-то кажется, будто он осуществил такое погружение в состоянии медитации, в наркотическом безумии. Но как знать, не обманут ли ты странными тенями, призраками этого загадочного мира?

Вот почему легче познать – со стороны – другого человека, чем самого себя. Тем более что к себе мы относимся весьма субъективно.

Казалось бы, вывод обоснован. Психолог или писатель как знаток человеческих душ может решительно рассуждать о других людях. И Сергей уже решил, что ему удалось проникнуть в потёмки души своего главного героя, догадаться о его бессознательных устремлениях… Не тут-то было!

Увы, о другом человеке ты судишь ограниченными средствами рассудка, не имея представления о том, что тебе подсказывает твоё собственное бессознательное. Тебе не дано наблюдать его поведение в разных ситуациях. То, что он рассказывает о себе, приходится либо принимать на веру, либо осмысливать на свой лад…

Легко начав документальную повесть о незаурядном человеке, Сергей понял, что, возможно, придётся завершить её большим знаком вопроса: кто же это такой – всемирно знаменитый князь анархии? Как он будет вести себя в новой России?

Проще оперировать выдуманными героями – марионетками писателя-кукловода. Они могут быть смешными, страшными, трогательными, но это будут продуманные образы. С живыми людьми так не получается.

Сергей представлял себя на месте родовитого князя, наследника богатых имений, лично знакомого с императором. Что ещё требуется такому человеку? Как бы я поступил на его месте? Почему бы я выбрал далёкое Амурское казачье войско? Захотелось свежих впечатлений? Но места глухие, таёжные, там рискуешь захандрить, одичать, спиться от тоски…

Понимал это Кропоткин? Безусловно. Он отказался от высокого положения в обществе, от близости к престолу, от службы в столице или в родной Москве. Значит, ему хотелось испытать себя, он искал приключений в далёком краю, значительная часть которого на географических картах оставалась белым пятном.

Авантюрист? В некотором роде. Но не золотые же россыпи он надеялся найти. Скорее всего, ему хотелось стать географом-первопроходцем, открывателем новых земель. Судя по всему, он был искренне увлечён познанием природы. Возможно, привлекала его слава первооткрывателя. Во всяком случае – не служебная карьера.

4

По дороге в Москву Сергей обдумывал очередную заметку в газету, но она не складывалась. Это же не документальная повесть, в которой допустимы психологические рассуждения. Нужен чёткий политический анализ. Нельзя же признаться, что у специального корреспондента уважаемой газеты сумбур в голове.

Добрый дедушка русской революции

Моя встреча со знаменитым анархистом князем Петром Кропоткиным была скоротечной. О ней я рассказал документально точно и обещал дать комментарий. Сделать это оказалось непросто.

Какой контраст с его имиджем! Милый интеллигентный старичок. В ответ на предложение премьер-министра Керенского войти в правительство, Пётр Алексеевич ответил отказом, на мой взгляд, без какой-либо позы.

Судя по всему, такова его принципиальная позиция. Хотя в то же время он не призывает свергать новую демократическую власть. Напротив, выступает за продолжение войны, которую коммунисты называют империалистической.

Как же так? Вождь анархистов смирился с властью буржуазного государства? Почему же тогда он отказался войти в правительство?

Отсутствие логики в поступках Кропоткина тем более удивительно, что он не просто политик (а если совсем не политик?), а учёный. Он производит впечатление не демона, а доброго дедушки революции.

В России говорят: в тихом омуте черти водятся. Трудно судить о замыслах Кропоткина. Но факт остаётся фактом: он не призывает разрушить государственный механизм. Хотя называл его орудием власти человека над человеком. Он писал: «Государство – покровитель мироедства, заступник хищничества, защитник собственности, основанной на захвате чужой земли и чужого труда!»

Таковы теоретические постулаты. Их трудно оспорить. Но жизнь не укладывается в прокрустово ложе теорий. Революция в России совпала с Мировой войной. Возможно, Мировая война породила русскую революцию.

Говорят, это буржуазно-демократическая революция. Сопоставляют её с французской революцией 1793 года.

Я не политический обозреватель, не философ, не историк. Выскажу свои личные впечатления. На мой непросвещённый взгляд, в России пока ещё нет революции. Есть анархия, ибо официальная власть слишком слаба.

Испугавшись анархии, царь и его брат отреклись от престола. На этом настояли генералы, демократы. Можно было ожидать военной диктатуры. Идёт война, и это было бы оправдано. Но и в военном руководстве, по-видимому, боятся анархии не меньше, чем царь, и пытаются сотрудничать с ней.

Официально власть представляет Временное правительство. Его контролирует Петроградский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Как они ладят, трудно сказать.

Идут постоянные демонстрации разных партий по разным поводам. Происходят мелкие стычки и крупные ограбления. На улицах много рабочих и моряков. Это больше всего похоже на анархию. Сможет ли Временное правительство взять власть в свои руки? Надеюсь, но сомневаюсь.

Прибытие международного анархиста князя Кропоткина не объединило анархистов. Они окончательно раскололись на три части. Одни, вслед за Кропоткиным, заняли странную для анархистов примиренческую позицию. Другие – против войны, за свержение Временного правительства. Третьи осуществляют грабежи, называя их экспроприацией. Их лозунг: «Грабь награбленное!»

Эти третьи, пожалуй, и есть настоящие анархисты.

А что же Пётр Кропоткин? Как переживает он реалии анархизма в России? И переживает ли? Не знаю.

Глядя на этого добродушного старичка, трудно поверить, что он был бравым офицером, совершал опасные путешествия, вёл подпольную работу, был узником Петропавловской крепости, участвовал в анархических демонстрациях в Западной Европе.

Он являет образ профессора, умудрённого жизненным опытом, но никак не яростного анархиста. Ему предоставили роскошный по нынешним меркам особняк. Теоретик анархии пребывает в уютном кабинете. Практическая анархия бурлит на улицах.

Жизнь и приключения князя Петра Кропоткина

Часть 2. Сибирская эпопея

* * *

Из дневника Петра Кропоткина.

«Николаевская ж. д. 24 июня 1862 г.

Наконец-то навсегда выбрался я из Петербурга. Пора, давно пора… Наконец видится то приволье, которое я так люблю. Как надоели эти противные стриженые дорожки в Петергофе, шоссе и проч., а там и этому радовался…»

* * *

В родовом имении Никольское отец встретил Петра сдержанно. Всё-таки сын избрал не ту стезю, на которую направлял его князь Алексей Петрович. Сибирь уготована каторжникам и ссыльным офицерам. Там карьеру не сделаешь.

Пётр бодр и весел. Ему 20 лет. Он рад свободе и природе. Скачет на коне по полям, валяется в траве, глядя на небо, облака.

В соседнем имении молодая барышня Лидия. Она не прочь встречаться с ним. Но разговор у них не клеится. Она смущается, начинает рассказывать что-то о соседях, о своих московских знакомых. Петру это неинтересно, он с трудом поддерживает разговор. Они оба смущаются, не зная, что сказать.

Со стороны это могло бы показаться робким щебетом влюблённых.

Его запись в дневнике после отъезда из имения: «Я расстался с Никольским… Но хладнокровнее, чем когда-либо. Лидия? Для меня это не более, чем первая девушка, которая, кажется, питает некоторое сочувствие, – но не более. Я равнодушен, равнодушен даже к тем местам, которые оставляю, а я на них вырос; всё, что я испытывал, это маленькая дрожь, нетерпеливость, маленькое лёгонькое волнение, но только… а еду я так далеко и, может быть, надолго. Откуда это равнодушие? Или надежда увидеть новое, интересное? Или перемена характера? Не берусь объяснить».

* * *

По договорённости с газетой «Московские новости» Пётр Кропоткин посылал туда свои путевые очерки. Они печатались в воскресном «прибавлении» начиная с осени 1862 года. Он писал:

«Проезжая по бесконечным хлеборобным степям Тобольской губернии и с удивлением вглядываясь в окружающее, я задавал себе вопрос: отчего всем нам знакома только безотрадная Сибирь, с её дремучими тайгами, непроходимыми тундрами, дикою природой-мачехой… а между тем всем нам так мало знакома та чудная Сибирь, эта благодатная страна, где природа-мать щедро вознаграждает их малейший труд, их малейшую заботливость?.. Вот какою явилась мне эта страшная Сибирь: богатейшая страна с прекрасным, незагнанным населением, но страна, для которой слишком мало сделано».

Он стал осваивать профессию журналиста. Гонорары за публикации получал Александр Кропоткин. Опыт журналиста был Петру кстати. Он учился приглядываться к природе и людям. Мысли и наблюдения старался высказать ясно, точно и желательно в художественной форме. Он любил писать и был в восторге от Сибири.

* * *

5 сентября 1862 года Пётр Кропоткин прибыл в Иркутск. Генерал-губернатор Восточной Сибири М. С. Корсаков предоставил его в распоряжение 35-летнего забайкальского губернатора Болеслава Казимировича Кукеля. У него была прекрасная библиотека революционных лондонских изданий Герцена, запрещённых в России. Кропоткин принял предложение генерала-вольнодумца стать его адъютантом.

Целый год Пётр Алексеевич работал в Чите. Составлял проекты реформ системы ссылок и тюрем, местного самоуправления (материалы были посланы в столицу и там сгинули без следа).

Другой помощник Кукеля А. Л. Шанявский в последующие годы выказал деловую сметку. Стал золотопромышленником, разбогател и основал в Москве на собственные средства Народный университет. Так появился один из крупных научно-просветительных центров в России.

* * *

Сибирь – место каторги и ссылок, военизированных поселений – была свободолюбивым, вольным краем.

Сюда был сослан в 1857 году анархист Михаил Александрович Бакунин. Его в Саксонии и Австрии дважды приговаривали к смертной казни за участие в революционных боях. В 1851 году его выдали русскому правительству.

Бакунин 7 лет томился в одиночной камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости. Николай I заменил тюрьму вечной ссылкой в Сибирь. Через 5 лет Бакунин бежал в Америку. Видно, не так уж строго опекали его сибирские власти.

Он остался бунтарём. Не смог смириться с демократической позицией Карла Маркса в Международном товариществе рабочих, Первом мнтернационале. Он жаждал революционных переворотов.

Кропоткин слышал о Бакунине и о его идее отделения Сибири от Российской империи. Вольные сибирские соединённыё штаты! Очередная утопия. Пётр Кропоткин верил в единую великую Россию. С царём, парламентом и с конституцией. Как в Великобритании.

Служба во имя такой России вдохновляла его. Он не боялся трудностей. Ему была не по нраву лёгкая тусклая бессмысленная жизнь. Он жаждал приключений, сильных впечатлений. Возможно, ему хотелось проверить себя, преодолевая трудности. Принцип верный. Безвольно плывя по течению, не обретёшь силу.

* * *

Освоение новых земель обычно происходит по долинам рек, берегам озёр и морей. Русские осваивали Дальний Восток с побережья Тихого океана, а на юге – по Амуру.

Где взять добровольцев, желающих поселиться в неведомых краях? Пришлось вернуть гражданские права ссыльнокаторжным. Освободили тысячи опасных преступников и солдат-штрафников.

Свобода себя оправдала. Вольные люди занялись земледелием, скотоводством. Но покорить могучую сибирскую природу было трудно. Надо было отвоёвывать у тайги каждую десятину земельных угодий. Боролись с нашествиями грызунов и перелётных птиц, уничтожавших урожай. Терпели бедствия во время бурных разливов рек или долгих и обильных дождей.

Переселенцам на Амуре, ещё не успевшим освоиться на новом месте, и местным войскам не хватало продуктов. Временами это грозило голодом. Приходилось доставлять им продукты питания.

* * *

Кропоткину поручили сопровождать баржи с провизией, отправляемые из Сретенска по реке Шилке до Амура. Предоставили команду из освобождённых штрафников. Он выдал им немного денег.

Вся команда и сам Кропоткин были неопытными сплавщиками. Вскоре одна баржа врезалась в камень у высокого утёса и получила пробоину. Мука и соль стали размокать. Никто не догадался закрыть пробоину кулём муки. Вычерпывать воду было нечем.

Кропоткин послал гонцов в Сретенск к своему приятелю офицеру Малиновскому, опытному сплавщику. Тот приплыл на барже, быстро и точно организовал спасательные работы. На следующий день плавание можно было продолжить.

Вечером в трактире сотник Амурского казачьего войска Пётр Кропоткин сидит за столом с майором Малиновским. Бравый вид князя не радует майора. Он укоризненно качает головой:

– Отправка барж, а что же вы натворили, Пётр Алексеевич? Выдали им деньги!

– Но они дали мне честное слово явиться ровно в пять часов утра.

– Боже мой, да кто они-то? Натуральные разбойники, штрафники.

* * *

На берегу Шилки на пустом причале дремлют тяжелогружёные баржи. Золотой рассвет. Загораются от солнечных лучей края облаков. Блики света дробятся на речной ряби. Где-то истошно вопят петухи.

Кропоткин, Малиновский и два их денщика стоят на причале. Малиновский достаёт часы.

– Так где же они, Петр Алексеевич?

Кропоткин пожимает плечами. Смотрит в сторону. Радостно вскрикивает:

– Да вот, вот они, родимые!

Из-за изб появляется группа мужиков. Те, кто ещё держится на ногах, поддерживают, словно вынося раненых с поля боя, вдребезги пьяных товарищей.

Кропоткин хватается за голову. Малиновский, привыкший к таким ситуациям, командует своему денщику:

– Кто на ногах не стоит – в воду.

– Господин майор, не извольте беспокоиться, судьба сама определит. – Сметливый солдат кивает на узкие сходни, по которым надо пройти на баржу.

Пьяная команда подходит к сходням. То один, то другой, взмахивая руками, валятся в воду. А кто и вовсе мимо трапа шагает прямиком в реку. Майор, Кропоткин и денщики едва успевают вытягивать на берег «освежившихся». Снова направляют их к трапу.

* * *

Баржи плывут по стрежню, плавно огибая утёс. На закате пылают облака. Вода становится лиловой. Негромкая русская песня летит над рекой. По берегам – дремучая тайга. Вот и медведь, выйдя на мелководье, прислушался, поглядывая на баржи. У громадного кормового весла сидит Кропоткин, подпевая и глядя вокруг по-детски удивлёнными глазами.

Поздний вечер. Высветились первые звёзды. Узкий серп луны сверкает у горизонта. Баржи плывут по реке. Лёгкий туман над водой. Берегов не видно. Пожилой солдат, сидящий у руля, говорит Кропоткину:

– Пристать пора… Знать бы только, где селение… Пётр Лексеич, будь так добр, полай маленько.

Кропоткин лает-заливается, как некогда в карцере. Откуда-то доносится ответный лай. Кормчий доволен, поворачивает руль.

* * *

В маленькой лодчонке с двумя гребцами и мальчиком на корме, Кропоткин плывёт по реке. Высокие волны захлёстывают посудину.

– Ох, гневается Амур-батюшка, – говорит мужик.

– Там крушение барж, мне срочно надо, – оправдывается Кропоткин.

– Семи смертей не бывать, а одной не миновать, – отвечает другой гребец. – Приналяжем.

Новые удары волн едва не опрокидывают лодку. Гребцы бросают вёсла, крестятся, шепчут молитвы. Кропоткин изо всех сил вычерпывает воду старым ковшом:

– На Бога надейся, да сам не плошай!

– А ну, на вёслах, не робей! – звонко кричит мальчик с кормы, налегая на рулевое весло. Мужики, очнувшись, снова начинают грести.

* * *

Возле скал на волнах качаются остатки разбитых барж. По берегу ходят мужики, собирая мешки. Буря продолжает бушевать. Малиновский заходит с Кропоткиным в каменный грот, где горит костёр, сушатся казаки, лежат груды вещей.

– Итак, Пётр Алексеевич, разбито бурей сорок четыре баржи. Сто тысяч пудов муки погибло в Амуре. Вам надобно срочно отправляться к забайкальскому губернатору.

– Почему именно мне?

– Знаете ли… Воруют много. Целыми баржами. Потом природными катастрофами оправдываются. Казнокрадов развелось, как крыс… А вам поверят. Надо вам ехать, князь, и никому другому. Переселенцам на Амуре грозит голод. До конца навигации надо успеть снарядить новые баржи. Храни вас Бог.

* * *

На утлой лодчонке с гребцами Кропоткин плывёт вверх по Амуру. Их нагоняет странный пароход. Он идёт зигзагами; команда бегает по палубе. Наконец кто-то прыгает в воду. Кропоткин направляет лодку к месту происшествия. В воде барахтается моряк средних лет, отбиваясь от спасателей:

– Прочь, бесы окаянные!

С трудом удаётся его вытащить из воды и усмирить.

Кропоткин поднимается на корабль. К нему бросаются пассажиры. У женщин на глазах слезы. Голоса:

– Вы должны спасти нас!

– На корабле полная анархия!

– У капитана белая горячка!

– Вам как офицеру надлежит взять бразды правления.

И вот Кропоткин прохаживается по капитанскому мостику. Пассажиры на палубе приветствуют его улыбками, доброжелательными поклонами. Он с достоинством отвечает им, играя роль бравого капитана.

«Меня просили принять командование пароходом, и я согласился. Но скоро, к великому моему изумлению, я убедился, что всё идёт так прекрасно само собою, что мне делать почти нечего… если не считать нескольких действительно ответственных минут… Всё обошлось как нельзя лучше».

Оказалось, управлять судном не слишком трудно. Команда знала свои обязанности хорошо. Ему оставалось только прохаживаться с важным видом на капитанском мостике. Иногда отдавал приказы, когда требовалось пристать к берегу или подбодрить кочегаров. Так добрались до Хабаровска.

Не тогда ли его впервые осенила мысль о пользе анархии? Каждый будет заниматься своим делом, лишь бы ему не мешали. Так, мол, всё сообразуется само собой.

Можно было немножко отдохнуть. Но Кропоткин спешил. Дорог был каждый день: надвигались холода, заканчивалась навигация. Не успеют отправить новые баржи с провиантом – быть голоду на Амуре.

По горным тропам в сопровождении одного казака он двинулся вверх по долине Аргуни, сокращая путь. Только в полной темноте делали остановки. Продирались сквозь буреломы. На лошадях преодолевали горные реки. Спали у костра, закутавшись в шинели и одеяла. С рассветом седлали лошадей. Остановка. Выстрел в глухаря. Запечённая на углях птица, овёс лошадям, и снова в путь.

Совершенно измученным добрался он до поселка Нара. Здесь встретил забайкальского губернатора. Сразу же начались сборы нового каравана барж.

Кропоткин поспешил далее, в Иркутск. Даже бывалых сибиряков удивила необычайная быстрота, с которой он преодолел огромное расстояние.

Почти без просыпу он провалялся неделю в постели, восстанавливая силы. И тут новое поручение: выехать курьером в Петербург. Надо лично доложить о катастрофе. Ему поверят как очевидцу и безупречно честному человеку.

Наступала зима. Особенно опасны были переправы через могучие сибирские реки. Кропоткина это не останавливало. Спал в пути. Он как бы испытывал себя в чрезвычайных обстоятельствах.

* * *

Петербург. Тусклый день. Улица запорошена снегом. Кропоткин молодцевато вбегает по ступеням лестницы невысокого дома с колоннами. В гостиной его встречает сияющая миловидная барышня, целует в щеку:

– Кузен, сэ фантастик! Пять тысяч вёрст за двадцать дней. Только и разговоров, что о тебе… Сегодня у нас танцуют. А ты сможешь, Пьер?

– Конечно!

И вот уже бал, и музыка, и танцующие пары, и Кропоткин вальсирует с кузиной так легко и радостно, словно не было изматывающей тело и душу дальней дороги.

А через несколько дней – опять в санях по зимнему тракту, навстречу солнечному восходу. Вскоре он вернулся в Иркутск.

* * *

Генерал-губернатор Сибири в своём кабинете вручает Кропоткину паспорт:

– Итак, дорогой князь, отныне вы иркутский второй гильдии купец Пётр Алексеев со товарищами… И упаси вас Бог выдать себя. С маньчжурскими властями шутки плохи. Ни один европеец не посещал этих мест. Недавно посланный туда топограф Ваганов был убит. Вас это не смущает?

– Нисколько, ваше превосходительство.

Новое испытание, новое приключение – опаснее первого. Теперь он военный разведчик. Перевоплощение в купца.

Случайная встреча в придорожном трактире: Кропоткин в простонародной одежде подходит к майору Малиновскому. Тот в недоумении, не сразу поняв, кто перед ним. Засмеялся, обнял:

– Пётр Алексеевич! Не признал. Быть вам богату… И что это вы так вырядились? Опять, небось, с дамочками спектакль Островского готовите?

– Никак нет-с, – отвечает Кропоткин, – изволите ошибаться. Никаких спектаклей-с.

– Ну, милости просим, присаживайтесь ко мне.

На столе пыхтит самовар, Кропоткин важно усаживается на кончик стула в сторонке:

– Покорнейше благодарим-с и здесь посидим-с.

Налил чай в блюдечко, подул, выпучив глаза, отгрыз крохотный кусочек сахару и стал пить. Малиновский, глядя на него, зашёлся от смеха, поперхнулся и едва не свалился со стула.

* * *

Разоблачить ряженого купца могли ещё на русской стороне, в казачьих станицах. Сюда уже дошёл слух о приезде важного начальника. В одной из чайных хозяйка спрашивает его:

– Сказывали, какой-то князь Рапотский приехать должен.

– Это верно, бабуся.

– Их сиятельство из Иркутска хотели к нам. Ну да где ж им в такую погоду?

– Это верно, – степенно соглашается Пётр Алексеев, – не для князя погода.

Его сопровождают пятеро верховых казаков. Из всей группы только у одного бурята огнестрельное оружие: древнее фитильное ружьё. Он стреляет косуль. Мясо идёт в пищу, а шкуры он припасает, чтобы уплатить калым за невесту.

* * *

Кропоткин – Пётр Алексеев – с трубкой в зубах идёт за своей кибиткой. С ним верховые казаки и старый китаец-чиновник в таратайке.

На перевале возле корявого дерева груда камней. К ветвям и камням привязаны разноцветные тряпочки и конские волосы. Чиновник останавливает таратайку, выдёргивает несколько волос из гривы своего коня и привязывает к ветке. Казаки, подумав, совершают тот же обряд с той же почтительностью, что и китаец.

– Отсюда вода в Амур, – с сильным акцентом говорит чиновник.

Выходит, они перевалили горы Хингана! Он – первый европеец, кому это удалось. Кропоткин выглядит невозмутимым. А в душе ликует: «Всякий путешественник легко представит себе мой восторг при виде этого неожиданного географического открытия. Хинган доселе считался грозным горным хребтом».

Чиновник облачается в синий халат и форменную шапочку со стеклянным шариком. Говорит важно, возвращая Кропоткину его паспорт.

– Дальше нельзя. Твой документ плохая.

– Как так плохая?

– Какой твоя документ? Вот моя документ настоящий. – Он показывает лист, красиво исписанный иероглифами.

Кропоткин задумывается. И находит выход. Достаёт из-за пазухи номер «Московских ведомостей». Аккуратно разворачивает газету и указывает на государственный герб:

– Вот мой настоящий паспорт!

Чиновник остолбенел. С таким документом он встретился впервые. Пришлось позволить Петру Алексееву двигаться дальше.

* * *

Кропоткин в облачении купца стоит на палубе маленького парохода «Уссури», плывущего вверх по реке. Его путешествие завершилось ещё одним географическим открытием. На западном склоне хребта Ильхури-Алинь он обнаружил вулканическую страну. А геологи считают, что вулканы находятся только вблизи морей.

Вдруг пароход, вздрогнув, замирает. Крик: «На мель сели!»

Несколько русских прыгают в воду, пытаясь сдвинуть судно. Тщетно! На помощь по мелководью подходят китайцы. Работают вагами, что есть сил. Дело не ладится. Кропоткин, стоя в воде, запевает «Дубинушку». Ему подтягивают свои, в такт налегая на ваги. Вот уже и китайцы подхватили напев, хотя и не зная русских слов. Еще усилие – и пароход сдвинулся с места.

На берегу капитан корабля устроил небольшую пирушку с местными жителями, помогшими в беде.

Кропоткин делится табачком с соседом-китайцем. Тот с уважением смотрит на окладистую бороду Кропоткина и жестами спрашивает, зачем ему такая борода. Кропоткин с важным видом выпивает стаканчик водки и показывает, что своей бородой ему очень удобно закусывать. Китайцы хохочут.

* * *

Пётр Алексеевич доложил о результатах своих экспедиций по Сунгари и к Большому Хингану на заседании Сибирского отдела Русского географического общества. В Петербурге на общем собрании Общества известный географ П. П. Семёнов (позже удостоенный имени Семёнова-Тян-Шанского) назвал первую из этих экспедиций «замечательным героическим подвигом», а вторую – ещё более важной для физической географии, чем Сунгарийская.

* * *

Петербургская газета «Северная пчела» опубликовала заметку о гигантских водопадах на реке Оке, притоке Ангары. Сообщалось, что они не уступают по размерам знаменитому Ниагарскому водопаду. Проверить это сообщение Географическое общество поручило П. А. Кропоткину.

Он был готов к новым путешествиям и приключениям. Предстояло пройти по малоизученным районам Восточного Саяна около 1300 км. Ему встречались горячие источники минеральных вод. Он осматривал графитовые рудники. Вёл метеорологические наблюдения. Отмечал особенности рельефа горных пород. Знакомился с бытом местного населения…

Вот только водопады оказались скромными. Один высотой не более 20 метров, а другой и того меньше при небольшом водном потоке. Кропоткин продолжил маршрут. Наняв лошадей, отправился с казаком вверх по ущелью Джунбулак.

Оно было прямым, словно по линейке глубоко врезанным в скалы, диким. Огромные глыбы, оторванные от каменных стен, заросли лиственницами. Натёки застывшей лавы переходили в настоящую гладкую мостовую, на которой валялись выбросы шлака. Сравнительно недавно тут действовали вулкан! Факт замечательный.

Странно выглядят валуны неместных пород, принесённые откуда-то издалека. Их называют эрратическими, то есть бродячими. Какая сила передвинула эти огромные камни порой через горные перевалы? Морские воды, некогда заливавшие этот край, или айсберги, плавающие по морям? Мощнейшие грязекаменные потоки? Крупные древние обвалы? А может быть, ледники, сползавшие с возвышенностей? Какой вариант подходит?

Кропоткин не высказал определённого суждения. Хотя обратил внимание на отполированные скалы в верхних частях гор. Это могло свидетельствовать в пользу ледников. Но приходилось прислушиваться к мнению крупнейших геологов, предполагавших преимущественный перенос валунов айсбергами.

Путешественнику было 22 года. Он уже стал опытным первопроходцем. Его всё больше стали увлекать приключения особого рода – научные. Сделано было в эту недолгую экспедицию немало. Отобрали 200 образцов горных пород, произвели замеры высот и описания ландшафтов, открыли кратер молодого вулкана.

В дремучем краю, оторванном от цивилизованного мира, встречались русские поселения преимущественно староверов. Кропоткин задавался вопросом: что привлекло сюда людей? И отвечал себе: стремление к свободе.

* * *

Брат Александр прислал из Петербурга книгу англичанина Дэвида Пэджа «Философия геологии». Её предполагалось перевести на русский язык. Работа увлекательная и чрезвычайно полезная, да и оплачиваемая. Это важно: денежный оклад невелик, а богатый отец не желает материально помогать своим сыновьям.

В своей книге Пэдж излагал основы геологии Чарлза Лайеля, размышляя о проблемах времени и пространства, развития жизни на Земле. Пётр учился в настоящем видеть прошлое планеты. Слои горных пород, обнажённые на крутых речных берегах, предстали перед ним как страницы каменной летописи Земли.

Ещё в Пажеском корпусе он изучал геологию. А в Сибири учился читать рельеф, как раскрытую книгу. Язык её понять было трудно. Отдельные факты, как буквы, складывались в слова, и кое-что становилось ясно, а слова порой выстраивались в фразы. Он становился геологом.

Как там у Пэджа: «При отсутствии стремления связать их, собирание фактов становится делом не много более полезным, чем собирание мусора, само же исследование становится сбивчивым и скучным, если не согрето надеждой, что будет наконец внесён закон и порядок».

Дэвид Пэдж, между прочим, имел смелость оспаривать идею своего знаменитого соотечественника Чарлза Дарвина. Утверждал: одним естественным отбором нельзя объяснить закономерности эволюции живых организмов.

* * *

Из «Записок революционера»: «В человеческой жизни мало таких радостных моментов, которые могут сравниться с внезапным зарождением обобщения… Кто испытал раз в жизни восторг научного творчества, тот никогда не забудет этого блаженного мгновения».

* * *

В сказках царевичу то и дело дают задания одно опаснее другого. Вот и князю Петру Кропоткину в конце концов предложили отчаянный маршрут: пройти по суше от Ленских золотых приисков до Читы. Никому ещё не удалось проложить этот путь через неведомые горы и долины.

Сообщение велось по рекам, что многократно удлиняло расстояния. А по суше из Читы можно было бы гнать на прииски скот, перевозить грузы, везти почту. Золотые прииски расширялись; на них уже работали тысячи людей. Экспедицию оплачивали местные богачи, которых называли в Сибири «маслопузами».

На Тихонозадонском прииске князь Кропоткин впервые увидел, какой ценой добывается золото.

На речной террасе в широкой канаве рабочие набрасывают лопатами песок в тачки. Их быстро отвозят по деревянным мосткам к лоткам, где идёт промывка. В других местах к разработкам подъезжают повозки. В стороне возвышалось крупное деревянное сооружение, где тарахтит мотор. Начинается механизация?

В 11 часов гудок. Рабочие стали сходиться в группы, по артелям. Одни на небольших кострах кипятят воду, готовят еду. Другие повалились в сторонке на траву. Надсмотрщик, немолодой усатый мужик в помятой шляпе и чёрной рубахе-косоворотке, отправился в контору.