Читать книгу Охота на императора - Рудольф Баландин - Страница 2

В ту пору, когда многие страны Западной Европы провозгласили, закрепив в конституциях, демократические свободы, в Соединенных Штатах Северной Америки сохранялось рабство, а в России – крепостное право.

Политические свободы вовсе не исключали (так же как не исключают и теперь) реальное экономическое рабство и бесправие бедняков. Однако это не мешало в середине ХIХ века правителям крупнейших держав Европы вести идеологическую борьбу против России как «империи зла», попирающей права человека.

При этом, правда, обычно имелся в виду не русский крестьянин или рабочий, а польские националисты. Хотя именно в Польском царстве с правами личности положение было лучше: там не было крепостного права, существовали органы самоуправления.

Самодержавие предполагает четкую иерархию, подобную пирамиде, на вершине которой находится царь как олицетворение власти. Все подданные формально одинаково зависят от его воли.

Таково своеобразное равенство при диктатуре личности. В принципе оно ничуть не лучше равенства при демократии. Просто в первом случае имеют привилегии те, кто находится ближе к трону, на верхних ступенях социальной иерархии, а во втором, помимо крупных чиновников еще и богачи.

Это простейшая схема. Казалось бы, какая разница, кто руководит страной: унаследовавший этот пост или избранный большинством граждан? Всегда будут недовольные правителем и даже те, кто желал бы его убить. Об этом свидетельствуют многочисленные покушения как на королей и царей, так и на президентов.

И все-таки покушение на жизнь императора, выражаясь по-современному, престижнее. Это уже посягательство не просто на частное лицо или представителя какой-то партии, а на всю государственную систему. Это – акт революционного террора, имеющего целью разрушить всю иерархию власти, установить новое общественное устройство.

В этом случае не имеет никакого значения, кто именно стоит во главе империи. Более того, для террористов предпочтительней убить именно славного, достойного государя, а не какое-нибудь ничтожество. Недаром в истории прославлен убийца Юлия Цезаря, последние слова которого – «И ты, Брут» – стали крылатым выражением.

На ситуации в России могла сказываться «психическая эпидемия» покушений, прокатившаяся в предшествующие годы по миру. 14 января 1858 года республиканец Феличе Орсини, борец за независимость и единство Италии, попытался бросить бомбу в карету императора Наполеона III, считая его угнетателем итальянского и французского народа, врагом Италии и Европейской демократии. Акция не удалась, Орсини был схвачен и казнен. Он надеялся этим убийством зажечь революционный пожар в Европе. Ответом было усиление реакции.

В Америке в 1865 году был застрелен президент Линкольн. Рабочий Гедель, а затем доктор Нобилинг стреляли в императора Германии. Испанский рабочий Монкаси попытался убить короля Альфонса ХII. Повар Пасанате бросился с ножом на итальянского короля.

Первое покушение на российского императора осуществил русский революционер, да еще дворянин (не из богатых). И произошло это несмотря на то, что именно Александру II выпала историческая миссия освобождения крестьян от крепостного права. Эту реформу пришлось ему подготавливать много лет вопреки противодействию крупных влиятельных помещиков.

Но не только они были раздосадованы, а то и озлоблены его реформами. Для революционеров-террористов, стремящихся расшатать, а затем разрушить до основания существующую систему, он стал особо привлекательной целью. Можно даже сказать – добычей, ибо с некоторых пор они начали охотиться за ним с жестоким охотничьим азартом.

Отправной точкой революционного террора в России вообще, а в частности, направленного непосредственно против самодержца, стал выстрел Каракозова в Александра II. Как говорится, лиха беда начало.

Это произошло в 1866 году, через пять лет после эпохальной отмены крепостного права (март 1861). Это покушение на императора было акцией одиночки без хорошо продуманного плана и с небольшими шансами на успех. В то же время оно стало результатом активной революционной пропаганды, которая к тому времени стала набирать силу. О ней следует сказать особо.

…Как известно, расследование тяжкого уголовного преступления начинается с вопросов «кому это выгодно», каковы мотивы преступника, был ли это продуманный поступок или произошло случайное стечение обстоятельств, не действовал ли рецидивист-профессионал и т. д.

Политические преступления чаще всего совершаются не из личной выгоды, имеют более или менее очевидные причины, не бывают случайными, а преступник руководствуется прежде всего идейными соображениями. При расследовании таких преступлений наиболее важно выяснить их причины в контексте общественных отношений, социально-политической ситуации в стране, особенностей массового сознания и его разновидностей…

Нередко на первый план выдвигают экономические факторы. Они, конечно, сказываются, однако именно политические преступления особенно ярко высвечивают значение духовных факторов, а не материальных. Причем не только в общественной жизни вообще, но в определенной среде и у определенных типов личности.

Революционные настроения во многих странах (Россия – не исключение) находят наиболее благодатную почву среди студенчества. Это естественно. Учащуюся молодежь всегда вдохновляют радикальные идеи, проникнутые романтикой решительных преобразований, бурных событий; не имея навыков созидания, она охотно соглашается разрушать существующий порядок. Азы высшего образования способствуют росту самомнения при слишком упрощенных представлениях о жизни природы и общества.

Большинство студентов впервые начинают самостоятельную жизнь, и пьянящее ощущение свободы склоняет их к анархизму. Тем более что у молодежи обычно притуплено чувство ответственности за свои поступки. Наконец, сказываются нетерпение и оптимизм юности: надо решительно действовать, а там будь что будет, пан или пропал, авось, обойдется…

Помимо всего прочего на революционные настроения в России немалое влияние оказывали веяния из Западной Европы. В крестьянской феодальной России происходили народные бунты и дворцовые перевороты, тогда как революционная идеология была порождением западных мыслителей и буржуазной демократии. Студенты, более чем кто-либо, жадно воспринимали их, не считаясь с отечественной историей и действительностью.

Первое русское покушение на жизнь Александра II было подготовлено именно такими обстоятельствами. Другой, сколько-нибудь профессиональной, подготовки к убийству не было.

В студенческой среде возникли очаги революционной агитации, где обретали популярность идеи террора и прежде всего цареубийства как наиболее верного способа свергнуть самодержавие.

…19 мая 1862 года московский обер-полицмейстер доносил генерал-губернатору, что «неизвестные лица начали разбрасывать на бульварах и у подъездов домов возмутительного социального содержания воззвания под заглавием «Молодая Россия» (Феличе Орсини, покушавшийся незадолго до этого на императора Франции, в юности был членом тайной революционной организации «Молодая Италия».)

Вот некоторые фрагменты прокламации:

«Россия вступает в революционный период своего существования…

Снизу слышится глухой и затаенный ропот народа – народа, угнетаемого и ограбленного всеми, у кого в руках есть хоть доля власти; народа, который грабят чиновники и помещики, продающие ему его же собственность – землю, грабит и царь, увеличивающий более чем вдвое прямые и косвенные подати и употребляющий полученные деньги не на пользу государства, а на увеличение распутства двора…

Опираясь на сотни тысяч штыков, царь отрезывает у большей части народа (у казенных крестьян) землю, полученную им от своих отцов и дедов, делает это в видах государственной необходимости и в то же время… дарит по нескольку тысяч десятин генералам, покрывшим русское оружие неувядаемой славой побед над безоружными толпами крестьян; чиновникам, вся заслуга которых – немилосердный грабеж народа…

Это всеми притесняемая, всеми оскорбляемая партия – народ.

Сверху над ней стоит небольшая кучка людей довольных, счастливых. Это помещики, предки которых или они сами были награждены населенными имениями за свою прежнюю холопскую службу; это потомки бывших любовников императриц, щедро одаренных при отставке; это купцы, нажившие себе капиталы грабежом и обманом; это чиновники, накравшие себе состояния, – одним словом, все имущие, все, у кого есть собственность, родовая или благоприобретенная. Во главе ее царь. Ни он без нее, ни она без него существовать не могут. Падет один – уничтожится и другая».

Последнюю фразу толковать можно по-разному. Наиболее явный и наивно простой вывод: надо убить императора, и рухнет вся государственная система, как карточный домик. Подумав, придется согласиться, что власть в стране держится вовсе не на нем, стоящем на верху иерархической пирамиды, а на всех тех, кто упомянут с ним заодно. И это, конечно же, понимал автор манифеста. Он писал:

«Выход из этого гнетущего, страшного положения… один – революция, революция кровавая и неумолимая, революция, которая должна изменить радикально все, все без исключения основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка.

Мы не страшимся ее, хотя и знаем, что прольется река крови, что погибнут, может быть, и невинные жертвы; мы предвидим все это и все-таки приветствуем ее наступление, мы готовы жертвовать лично своими головами, только пришла бы поскорее она, давно желанная!

…Мы изучали историю Запада, и это изучение не прошло для нас даром; мы будем последовательнее не только жалких революционеров 48 года, но и великих террористов 92 года, мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами в 90-х годах.

…Скоро, скоро наступит день, когда мы распустим великое знамя будущего, знамя красное и с громким криком «Да здравствует социальная и демократическая республика русская!» двинем на Зимний дворец истреблять живущих там. Может случиться, что все дело кончится одним истреблением императорской фамилии, т. е. какой-нибудь сотни, другой людей, но может случиться – и это последнее вернее, – что вся императорская партия как один человек встанет за государя, потому что здесь будет идти вопрос о том, существовать ли ей самой или нет.

В этом последнем случае с полной верой в себя, в свои силы, в сочувствие к нам народа, в славное будущее России, которой выпало на долю первой осуществить великое дело социализма, мы издадим один крик: «В топоры!» – и тогда… тогда бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет он нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам!

Помни, что тогда, кто будет не с нами, тот будет против, тот наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами».

Что на это скажешь? Сурово, уверенно, жестоко, вдохновенно, во многом справедливо и пророчески верно. Если не считать, что до победоносной революции, а затем кровавой гражданской войны оставалось еще 55 лет.

Появилась прокламация в чрезвычайно неудачное время. Вскоре после ее появления, в Духов день 26 мая, вспыхнул страшный пожар Апраксина двора в Петербурге и перекинулся на некоторые другие здания. В народе прошел слух, что сделали это революционеры, студенты (виновники пожара так и не были обнаружены). Затем произошло несколько громких событий.

Русский офицер стрелял в варшавского наместника графа Людерса, а когда его сменил великий князь Константин Николаевич (наиболее активный деятель по освобождению крепостных крестьян), то 26 июня последовало покушение и на него. В августе польские националисты устроили покушение на маркиза Александра Велепольского, вице-председателя Государственного совета царства Польского.

Все эти совпадения обеспокоили царское правительство и не на шутку напугали всех, опасавшихся революции на западный манер (хотя в России издавна вспыхивали только бунты, да были дворцовые перевороты). Отозвался из своего лондонского далека Александр Герцен: «В Петербурге террор, самый опасный и бессмысленный из всех, террор оторопелой трусости, террор не львиный, а телячий, – террор, в котором угорелому правительству, не знающему, откуда опасность, не знающему ни своей силы, ни своей слабости и потому готовому драться зря, – помогает общество, литература, народ, прогресс и регресс…

«День» запрещен, «Современник» и «Русское слово» запрещены, воскресные школы заперты, Шахматный клуб заперт, читальные залы заперты, деньги, назначенные для бедных студентов, отобраны, типографии отданы под двойной надзор, два министра и Третье отделение должны разрешать чтение публичных лекций; беспрестанные аресты, офицеры, флигель-адъютанты в казематах…

Оставляя в стороне смирительную литературу и будущих жильцов смирительного дома, мы обращаемся к действительно честным, но слабым людям и спрашиваем их: они-то чего испугались «Молодой России»? Добро бы они верили, что русский народ так и схватится за топор по первому крику: «Да здравствует социальная и демократическая республика русская»«Нет, они все хором твердят, что это невозможно, что народ этих слов не понимает и, напротив, озлобленный за пожары, готов растерзать тех, которые их произносят».

Вот уж поистине страх лишает рассудка. Наибольший вред государству от прокламации запальчивой и заносчивой, но по сути беспомощной, наносила именно такая нервная и непомерно сильная реакция. Если в ответ на слабый возглас разносятся громогласные вопли, если в ответ на детскую хлопушку следуют пушечные выстрелы (из пушек по воробьям), то не удивительно, что общество содрогается.

Герцен справедливо заметил, что «Молодая Россия» – «вовсе не русская; это одна из вариаций на тему западного социализма, метафизика французской революции». Она неуместна и несвоевременна, что усугубило ее совпадение с пожарами. «Ясно, что молодые люди, писавшие ее, больше жили в мире товарищей и книг, чем в мире фактов… Речь их такою и вышла, в ней нет той внутренней сдержанности, которую дает или свой опыт, или строй организованной партии».

И все-таки эту прокламацию запоем читали, переписывали и передавали из рук в руки именно те, к кому она была обращена – романтически настроенная русская молодежь, преимущественно студенты. В подобных случаях остается только дожидаться момента, когда отчаянный одиночка или сплоченная группа единомышленников постараются перейти от слов к делу.

Правда, какого-нибудь серьезного организованного выступления быть не могло за неимением соответствующей политической партии и полной отрешенности русского народа от подобных идей. Оставался лишь путь политического террора. В этом случае самой заманчивой целью был верховный правитель Российской империи.

Первым в ряду покушавшихся на жизнь царя суждено было стать Дмитрию Каракозову.