Читать книгу Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - Рудольф Бармин - Страница 6

Враги России, враги ее органического развития, враги конституции и парламента 1 марта 1881 года убивают Александра II. Общество оцепенело от совершенного злодейства, а дальнейшая судьба России оказалась в зависимости от выбора наследника, Александра III, на историческом распутье. Вопрос «Куда идти?» был решен 8 марта 1881 года советом министров под председательством нового царя.

Первомартовская катастрофа положила конец конституционно-парламентским ожиданиям либерального общества. Александр III, напуганный террористическими актами последних лет и убийством своего отца, поддался истерическим речам ультраконсерваторов типа Победоносцева, и судьбоносный указ Александра II был предан забвению, а либеральные министры Лорис-Меликов, Абаза, Валуев, Милютин и другие были уволены или сами подали в отставку.

Придворная камарилья и народовольцы ликовали. Первые – по случаю сохранения кондового самодержавия, и обе партии – по случаю воспрепятствования установлению в России конституционно-парламентских начал, ибо с их институционализацией процессы общей демократизации, развития гражданского общества, капитализма в России пошли бы более быстрыми темпами. Для партии обломовых, привыкшей в течение столетий только тиранствовать и паразитировать за счет эксплуатации других, пораженной умственной и физической ленью, процессы демократизации и капитализации были бы приговором ее дальнейшей исторической несостоятельности. Что и произошло с дворянством после 1861 года. Развращенное выкупными платежами и предшествующей растительной жизнью, оно не сумело адаптироваться к быстро капитализирующейся России, промотало свое имущество, так и не став полноценными скрепами Российского государства.

Чтобы выжить в новых экономических условиях, приходилось продавать землю, идти на государственную службу или заняться предпринимательством. Освоить последнее было уделом немногих. Проще было землю продать или сдать ее в аренду. С 1861 года начинается процесс интенсивного обезземеливания господствующего сословия. С 1863 по 1904 годы дворянское землевладение сократилось на 35 миллионов десятин, или по 45 центральным губерниям европейской России на 40 % (Корелин… С. 57, 56). С ослаблением экономических позиций слабеет и политический голос дворянства. Его слабые претензии заявить о политической самостоятельности в январе 1895 года были решительно отклонены Николаем II. И оно снова на десятилетие погрузилось в социальную дрему, пока не было разбужено общим оживлением общественной жизни начала ХХ века. Но и грозовые 1905–1907 годы не подвигли это сословие к политической самоорганизации, к осмыслению происшедшего катаклизма, необходимости более тесной политической консолидации с династией для выработки более адекватной классовой политики в сложившейся в России социально-экономической ситуации, решительному отстаиванию своих классовых интересов перед царем-недотепой. Однако никаких глубоких выводов и практических шагов в этом направлении до самой Февральской революции сделано не было. Полагались на русское «авось», на саморазрешение всех российских проблем стихийно. Всей этой своеобразной маниловщине февраль 1917 года поставил точку. Так привилегированное сословие, призванное быть скрепами Российского государства, благодаря своему политическому безволию, политической близорукости промотало историческое наследие, уступив место политическим проходимцам.

Процессы демократизации и капитализации российского общества были смертельны и для народников всех мастей, ибо гражданское взросление российского населения становилось бы все возрастающим препятствием для усвоения народом их популистской демагогии. Процессы ускоренного обуржуазивания российского общества способствовали бы и ускоренной классовой поляризации его, росту материальной обеспеченности низов, их классовой самоорганизации, социализации и т. д. К сожалению, Александр III, никогда не отягощавший себя занятиями по усвоению премудростей общественных наук и проблемами управления государством, мало путешествовавший по стране, мало читавший и плохо знавший народ, не смог адекватно оценить внутриполитическую и народнохозяйственную ситуацию, общественные потребности унаследованной им России. Умственные способности его оказались ниже отцовских, и он не смог приумножить начал, заложенных его венценосным родителем.

Выпавший из рук Александра II трон был унаследован его сыном – Александром III, в данный момент его не ожидавшим и потому не готовившимся к его принятию. Александр II тоже не ожидал своей трагической кончины, был полон надежд на претворение своих планов, которые достойно бы увенчали начатые им реформы начала 60-х годов. Но это никак не входило в планы террористов-утопистов из «Народной воли». И 1 марта 1881 года царь-освободитель пал жертвой их преступных замыслов. К их общему ликованию, но к общему горю всей патриотически мыслящей России. Ведь, ни много ни мало, Александр II в этот день должен был возвестить о рождении российского прообраза парламента – мечте российских конституционалистов. И пусть этот орган носил бы поначалу совещательный характер, но его рождение символизировало бы желание династии вступить в диалог с обществом, с его наиболее творческой частью, готовой взять на себя определенную ответственность за судьбу России, за совместное с династией решение наиболее актуальных проблем недавно вышедшего из пут крепостничества общественного организма. А проблем было много. Это и вопросы пореформенного крестьянства, и отношение к радикалам социалистического толка, и вопросы судебной реформы, местного самоуправления, финансового положения страны после разорительной Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, и вопросы взаимоотношений с западными державами, выбор наиболее исторически перспективного союзника среди них; проблемы нарождающегося рабочего класса и его взаимоотношений с нарождающимся классом буржуазии и пр. И судя по предшествующей внутренней политике, Александр II готов был решать эти вопросы в положительной плоскости, то есть в плоскости смягчения накопившихся противоречий. И его готовы были поддержать наиболее дальновидные политики из ближайшего окружения. У России появлялась реальная возможность дальнейшего продвижения по пути общественного прогресса, заложенного реформами начала 60-х годов.

Убийство императора повергло все думающее сообщество в кому. Над всеми витал вопрос: «Что будет с планами общественного обновления убитого императора, какой путь выберет его наследник?»

Каков был портрет вновь взошедшего на престол царя? Попытаюсь нарисовать его глазами современников Александра III. Но предварительно необходимо отметить, что в течение многих лет духовным наставником цесаревича Александра Александровича был крайний реакционер Победоносцев, сторонник нравственного ригоризма, осуждавший Александра II за измену супружеской верности, что было источником глубоких переживаний цесаревича и что стало одним из источников их взаимного недоверия еще с 60-х годов. Увлечение Александра II с 1864 года княгиней Долгоруковой отдалило от отца его детей и мать. Цесаревич стал тяготиться общением с отцом и больше прислушиваться к советам Победоносцева, а тот на изъянах политики и характера Александра II (государственной дряблости, не национальной политики, семейной безнравственности) учил цесаревича, каким должен быть император – волевым, национально ориентированным и пр. Немаловажную роль в становлении духовной близости цесаревича и Победоносцева сыграли повышенная религиозность наследника и их взаимная симпатия к славянофильству (Победоносцев К. П. и его корреспонденты. Тайный правитель России. М.: Русская книга, 2000. С. 508–514). «Злой гений» России сумел убедить своего ученика в негативности всей реформаторской деятельности своего отца и его взглядов на государственное устройство России. Основными чертами личности нового монарха князь Мещерский называет правдивость, честность и прямоту (Князь Мещерский. Воспоминания. М.: Захаров, 2001. С. 470). История показала, что на благоденствие Российского государства эти черты существенного влияния не оказали. Существенным недостатком престолонаследника было отсутствие системного образования в области гуманитарных дисциплин, особенно социологии, без знания которых невозможно было сформировать объективный взгляд на сущность общественных противоречий, исторических тенденций, присущих России последней трети ХIХ века, а также основным регионам мира, в которых внешняя политика стран взаимодействовала с внешней политикой Российского государства.

Умных людей возле Александра III не было (Богданович… С. 197). Зря он послушал Победоносцева и не дал конституцию, сейчас бы не было беспорядков (Богданович… С. 474).

«Монарх слабоумен», – констатирует советник министра иностранных дел Гирса Ламздорф 4 апреля 1887 года (Ламздорф. Дневник 1886–1890… С. 94).

На радость японского премьера о торжестве – принятии конституции (1889) Александр III пишет: «Несчастные, наивные дураки» (указ. соч., с. 177). Еще худшего мнения Александр III был о российских подданных: «Конституция? Чтоб русский царь присягал каким-то скотам?» (Александр Третий. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб.: Пушкинский фонд, 2001. С. 35). Вот плоды просвещения Победоносцева!

И. Тургенев о великом князе Александре Александровиче (Париж, октябрь 1879): «Наследник произвел на меня очень посредственное впечатление» (указ. соч., с. 82).

Феоктистов (1848–1896), глава Главного управления по делам печати при МВД в период царствования Александра III: «Умственное развитие Александра III стояло очень низко, плоть чересчур преобладала над духом» (указ. соч., с. 164).

Проработавший с Александром III пять лет (1887–1892) министром финансов Вышнеградский был невысокого мнения о его государственных способностях (Ламздорф В. Н. Дневник 1891–1892. Минск: ХАРВЕСТ, 2003. С. 126).

В феврале 1892 года министерство народного просвещения представило в Госсовет законопроект о создании школы для женщин-врачей и санитарок для провинций. Госсовет единогласно одобрил, кроме Победоносцева. Проект отдали на усмотрение Александра III – и тот поддержал Победоносцева. Оба считают, что женские курсы фельдшериц будут школами нигилизма и пропаганды. Весь Госсовет в глубоком удручении (указ. соч., с. 313). Два кретина! Сельская глушь задыхается от отсутствия медицинских кадров, а они все еще обуяны страхом от народнического террора. Уж коли все еще силен «первомартовский синдром», расширь полицейский контроль, сыскную службу, ужесточи наказание за антигосударственную пропаганду вплоть до смертной казни и т. п. Оставлять же из-за этого синдрома широчайшие народные массы без медицинской помощи – государственное преступление, демонстрация слабоумия. А Госсовет оказался выше монарха, проявив подлинные здравомыслие и патриотизм, вопреки расхожему мнению советских публицистов о нем как об оплоте реакции.

От воцарения Александра III его учитель Чивилев «ужаснулся» (Александр Третий. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб.: Пушкинский фонд, 2001. С. 11).

Чичерин (известный публицист второй половины ХIХ – начала ХХ веков): «Я не слышал от него ни одного дельного вопроса, ни одной живой мысли» (указ. соч., с. 11).

На сетования тобольского губернатора на большую неграмотность среди населения Александр III наложил резолюцию: «И слава Богу» (указ. соч., с. 263). Сам не страдал книголюбием, еще и испытывал удовольствие от невежества подвластного ему народа. И невдомек августейшему увальню, что благосостояние общества и его жизнеспособность напрямую зависят от роста его образованности. Задумался бы, почему в Европе рост производительности труда значительно выше отечественного, почему вооружение там более совершенное, чем российское. Ведь, наверное, сам убедился во время русско-турецкой кампании 1877–1878 годов, как ее участник, о более качественном вооружении турецкой армии. Или не задумался? Наверное, нет. Иначе не испытывал бы удовлетворения от горького признания тобольского губернатора. Ведь чтобы усомниться или уверовать в правильность курса государственного корабля, необходимо обладать широким кругозором, что невозможно без системного образования, без постоянной работы над собой, духовного самообогащения. Таким пристрастием наследник Александра II себя не отягощал, что и подмечено было Достоевским после нескольких встреч с семьей наследника в декабре 1880 года: «Милые, но малообразованные» (О. Барковец, А. Крылов-Толстикович. Неизвестный император Александр III. М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2003. С. 205).

Малоначитанность автоматически продуцирует низкую культуру, приверженность к обывательским формам мышления, убежденность видеть в широко распространенном невежестве опору незыблемости самодержавия. Малообразованность вкупе с неограниченной властью – благоприятная основа и для порождения чувства собственной непогрешимости. Этот недостаток не обошел, как указывает Ламздорф (Ламздорф. Дневник 1886–1890… С. 252), и Александра III, августейшего мракобеса.

Общения с образованными людьми в семье Александра III не любили, их сфера – анекдоты, общие места, смешные словечки (Ламздорф. Дневник 1886–1890… С. 252). На домашних обедах у Николая I и Александра II часто присутствовало много интересных людей, велся интересный разговор по многим темам; у Александра III за столом перебрасывались хлебными шариками, начинал игру сам Александр III (Ламздорф. Дневник 1891–1892… С. 232). Содержательное времяпровождение сменяется обывательщиной, типичной для людей с узким кругозором. Мог ли самодержец с подобным уровнем умственного развития желать высокой грамотности подвластного ему чада?! Не дай бог читать научатся, хулу на власть возводить начнут, уж пусть лучше пребывают в невежестве…

Уничтожающую характеристику Александру III дает Витте, немало лет наблюдавший его вблизи: «Александр III был человек обыкновенного ума и обыкновенных способностей… даже ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования…» (Александр Третий. Воспоминания… С. 273–274). И вот этому человеку «ниже среднего образования» после убийства отца пришлось решать задачу из области образования высшего. Мог ли он с ней справиться? История запечатлела ответ отрицательный, что было вполне ожидаемо для правителя с умом ниже среднего.

Трагически судьбоносным для России стало совещание совета министров, созванное Александром III 8 марта 1881 года для обсуждения конституционного проекта Лорис-Меликова. Председатель совета министров Валуев, министр внутренних дел Лорис-Меликов, военный министр Милютин, министр финансов Абаза, министр юстиции Набоков выступили в защиту намечавшегося Александром II узаконения проекта о созыве представительного органа как венца его либеральных реформ начала 60-х годов.

Милютин заявил, что беды нынешнего российского общества в том, что реформы Александра II остановились на полдороге, и что для дальнейшего совершенствования государственного устройства России намечавшуюся меру покойного императора необходимо претворить именно теперь (Конституция Лорис-Меликова. С.-Петербург. Издание типографии С. М. Проппера, 1907. С. 61, 51). Председатель департамента законов князь Урусов: «Необходимо привлекать к управлению лучших людей страны» (Рутыч Н. Н. Думская монархия. СПб.: Логос. С. 12). Министр финансов Абаза: «Без совещания с представителями общества обойтись невозможно, когда речь идет об издании важных законов. Необходимо привлекать людей, которым население доверит его голос…» (указ. соч., с. 12). Парламентские замыслы Александра II были поддержаны и великими князьями Владимиром и Михаилом, высказавшими мысль о том, что «мы не можем далее управлять, как доселе управляли» (указ. соч., с. 59).

Александр III охладил «представительский» пафос вельможных либералов: «Император Вильгельм, услышав, что батюшка хочет дать конституцию России, умолял его не делать этого… В Дании мне не раз говорили министры, что депутаты, заседающие в палате, не могут считаться выразителями народных потребностей» (указ. соч., с. 52, 55). Усомниться бы «бульдожке», почему кайзер отказывает России в парламенте, хотя сам пребывает в парламентской системе?! Не задумался, видимо, твердо усвоил азы политического букваря своего учителя Победоносцева, что самодержавие для России – на все времена.

Погромную речь против всей реформаторской деятельности батюшки Александра II произнес Победоносцев, заклеймивший все либеральные начинания Александра II, начиная с акта освобождения крестьян от 19 февраля 1861 года, как подрывающие устои российской государственности. «В России хотят ввести конституцию… А что такое конституция? Ответ на этот вопрос дает нам Западная Европа. Конституции, там существующие, есть орудия всякой неправды, источник всяких интриг… И эту фальшь хотят к нашей погибели ввести у нас. Россия была сильна благодаря самодержавию, взаимному доверию между народом и его царем… Так называемые представители земства только разобщают царя с народом… предлагают устроить у нас говорильню… Мы и без того страдаем от говорилен под влиянием ничего не стоящих журналов… открыты земские и городские говорильни, вносящие всякую смуту… открылись новые судебные учреждения – новые говорильни адвокатов… Дали свободу печати, самой ужасной говорильне, которая разносит по всей России хулу и порицания на власть… И теперь предлагают учредить новую верховную говорильню… всякое из его (Александра II – Б.) учреждений превратилось в ложь у нас под руками, и всякая дарованная им свобода стала ложью…» (указ. соч., с. 55–58).

Возмутиться бы престолонаследнику подобной наглостью и глумлением обер-прокурора над памятью своего отца! Но нет… Александр III, еще находившийся под впечатлением первомартовского теракта, не обладавший достаточным политическим кругозором и опытом государственной деятельности, необходимыми для статуса верховного правителя крупнейшей в мире империи, поддался эмоциям и политическим спекуляциям злобного реакционера – и конституционный проект Александра II и Лорис-Меликова новым императором был отклонен. Ему не хватило ума последовать наказу своего отца, Александра II, сказанному на открытии финского сейма в сентябре 1863 года: «…либеральные учреждения не только не опасны, но составляют залог порядка и благоденствия» (Милютин Д. А. Воспоминания. 1863–1864. М.: РОССПЭН, 2003. С. 15). Александр III воспротивился исторически сформировавшейся тенденции общественного развития, вняв своему учителю Победоносцеву о незыблемости в России самодержавных начал. 29 апреля 1881 года был опубликован манифест Александра III, в котором принцип самодержавия провозглашался как единственно верный путь к благоденствию России, не подверженный каким-либо изменениям. Это был гимн самодержавному обскурантизму, хоронящий либеральные начинания предшествовавшего царствования, и поворот на путь отцов, исторических преданий. Все либералы из правительства и ближайшего окружения Александра II были заменены на ретроградов, и с этим обозом прошлого молодой венценосец двинулся вперед, навстречу гибели. И без тени юмора еще и восхищался заменой модерна на исторический хлам: «Слава Богу, я счастлив, что отделался от них, особенно от Лориса, который заварил кашу игрой в либерализм… на все надо быть готовым и идти прямо и смело к цели, не уклоняясь в сторону, не отчаиваться и надеяться на Бога» [(из письма великому князю Сергею Александровичу летом 1881 года), О. Барковец… С. 117]. В письме Победоносцеву 12 марта 1883 года Александр III заверяет его: «Пока я жив… я не допущу этой лжи на святой Руси… я слишком глубоко убежден в безобразии представительного выборного начала, чтобы допустить его в России» (К. П. Победоносцев и его корреспонденты. М.: Русская книга, 2001. С. 148–149). Задуматься бы обоим: почему это и царь, и террористы не хотят введения выборного начала на Руси?! Не задумались – и проиграли!

Когда политические программы, основанные на объективных потребностях общественного развития, подменяются субъективными построениями на базе исторически отжившего, на обветшалых фигурах прошлого, надежд на Бога – с верой в благоприятное историческое будущее страны можно расстаться. Надейся на Бога – и беда минует тебя и Россию (Николай II всю жизнь уповал на Бога – и лишился трона и жизни). Это ли не показатель мировоззренческого инфантилизма молодого царя?

Надо отдать должное Александру III – надежду на Бога он подкреплял материальной силой: промышленность относительно бурно развивалась, строился военно-морской флот, значительно увеличилось количество учебных заведений от низших до высших, число театров, врачей, педагогов, инженеров и т. д. Хотя это развитие проходило и без определенного влияния самодержца, а в силу необходимости капитанам промышленности под воздействием научно-технического прогресса расширять производство и увеличивать кадры специалистов, высококвалифицированной рабочей силы, что без роста общей грамотности населения, особенно городского, было невозможно. За годы правления Александра III бюджет вырос в 9 раз (во Франции за эти же годы в 2,6; в Англии – в 2,5). Золотой запас России увеличился с 292 млрд рублей в 1881 году до 649 млрд рублей в 1894 году (Барковец… С. 151). Тоннаж боевого флота Александр III довел к 1894 году до 300 000 тонн – третье место в мире после Англии и Франции (Барковец… С. 157). Все эти процессы свидетельствовали о росте материально-технического могущества России, повышении общей культуры общества, его самосознания, но не компенсировали отсутствие представительных органов, через которые только и могут формироваться кадры общественных деятелей, политически зрелых и ответственных руководителей от низших до высших звеньев государственного управления. Представительные органы – это школы политического самообразования, школы формирования граждан, ответственных за свои поступки, это школы формирования политических партий. Похоронив проект Лорис-Меликова, Россия на четверть века была погружена в политический анабиоз. Александр III с Победоносцевым лишили матушку-Русь и русский народ двадцатипятилетней школы самоуправления. Зато все эти годы враги России, враги русского народа оттачивали свое искусство в обращении с народными массами!

Касаясь отклоненного монархом конституционного проекта Лорис-Меликова, необходимо отметить, что он появился не на пустом месте. Он имел довольно длительную предысторию, начиная с либеральных идей среди высшего сословия в эпоху Александра I, формализовавшихся в конституционный проект Сперанского 1809 года и нашедших продолжение в конституционных изысках декабристов. С разгромом декабристов и установлением полицейского режима Николая I разговоры о конституции замолкают до александровской оттепели конца 50-х годов, когда стала готовиться реформа по упразднению крепостного права. Они усилились после манифеста 19 февраля 1861 года. Так, ряд дворянских собраний 1861–1862 годов в своих ходатайствах к высшей власти выдвигал предложения об учреждении центрального выборного представительства совещательного характера (Корелин А. П. Дворянство в пореформенной России 1861–1904 гг. М.: Наука, 1979. С. 242–243). Скромность амбиций не должна удивлять. Дворянство само только что вышло из недр полицейского феодализма и исторически не могло еще созреть для требований независимого парламента. Но сам факт появления подобных предложений свидетельствовал о стремлении дворянского сословия ограничить самодержавие. Новым импульсом в реализации конституционных идей дворянства стала земская реформа 1864 года.

В декабре 1865 года петербургское губернское земское собрание постановило обратиться к правительству с ходатайством об учреждении центрального земского собрания. В 1867 году то же собрание высказалось за участие земства в законодательной работе. В том же направлении принимали решения и дворянские собрания, а в январе 1865 года московское собрание в петиции царю указывало на необходимость установления и центрального представительства дворянства (Леонтович В. В. История либерализма в России, 1762–1914. М.: Русский путь. Полиграфресурсы, 1995. С. 317–318). И хотя эти претензии дворянства были отвергнуты, но в памяти общественного сознания они остались, чтобы вновь всплыть в благоприятное для них время. Такое время и пришло на рубеже 70–80-х годов. Двадцать лет свободы раскрепостили умы, и образованное общество ожидало дальнейших шагов в обновлении общественного строя. Конституционные требования усилились после Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, когда освобожденная Россией от турок Болгария получила конституцию, а России в ней отказывали.

По поручению великого князя Константина Николаевича государственный секретарь Перетц летом 1880 года подготовил проект, по которому к Государственному совету должно было быть присоединено собрание представителей, избранных губернскими земскими собраниями и городскими думами, совещательного характера. Этот проект и лег в основу проекта Лорис-Меликова, предусматривающего учреждение подготовительных комиссий из назначенных членов. Но предусматривалось создание и всеобщей комиссии, которая должна была еще раз дополнительно обсуждать законопроекты, представленные подготовительными комиссиями. В состав всеобщей комиссии наряду с назначенными правительством членами из состава подготовительных комиссий должны были входить еще и члены, избранные из представителей губернских земских собраний и городских дум. Комиссия эта также имела чисто совещательные функции и должна была рассмотренные ею законопроекты передавать Госсовету, также имевшему лишь совещательные функции (Леонтович… С. 321–322). И вот этот проект совещательных комиссий с весьма скромными политическими полномочиями Победоносцевым был заклеймен как подкоп под государственные основы. Александр III в силу своей умственной недалекости не смог адекватно распорядиться богатым политическим наследием своего отца, и, вместо того чтобы этому наследству придать новый импульс, он огульно предал его анафеме. Все деяния Александра II он охарактеризовал как «несбыточные фантазии и паршивый либерализм» (Ламздорф В. Н. Дневник 1886–1890… Минск: ХАРВЕСТ, 2003. С. 125). И все недолгое царствование Александра III было посвящено выкорчевыванию метастаз «паршивого либерализма». Вот основные вехи этой полицейщины:

1) ограничение земского и городского самоуправления;

2) сокращение участия в судах присяжных заседателей;

3) упразднение университетской автономии в 1884 году;

4) усиление надзора за университетскими и школьными преподавателями;

5) замена уездных мировых судей земскими начальниками в 1889 году;

6) ограничение гласности судопроизводства;

7) усиление дворянского присутствия в различных институтах государства.

14 августа 1881 года Александр III узаконил акт – сродни полицейской конституции, – на основании которого «все население России ставилось в зависимость от личного усмотрения чинов политической полиции», то есть если речь шла о государственной безопасности, то объективный критерий виновности отменялся и виновность устанавливалась на основе субъективного мнения полицейского начальника. На основании этого акта подозреваемого можно было взять под стражу на три месяца и наложить штраф до трех тысяч рублей (в переводе на нынешний рубль – миллионы!), увольнять неблагонадежных с государственной работы и т. д. (Ричард Пайпс. Россия при старом режиме. М.: «Независимая газета», 1993. С. 398–400). Эта «полицейская конституция», как показывает практика сегодняшнего дня, благополучно дожила до наших дней – начала ХХI века!

Вспомните «едроссовские» законы 2012 года относительно «болотных» митингов, заоблачные штрафы и пр.

Политика закручивания гаек с первых дней восшествия на престол Александра III, продолжавшаяся в течение 13 лет, притупила общественное сознание, сформировала рефлекс инертности, ухода от активной политической и общественной деятельности в рутину малых дел, в состояние общественной дремы. Манифест Николая II от 17 января 1895 года, покончивший с либеральными иллюзиями, рожденными приходом к власти юного наследника, эту дрему растянул еще на десяток лет.

Александр III оставил своему наследнику не только репрессивный характер внутренней политики, сдерживавшей развитие гражданского общества. Он заложил основы и внешней политики, не отвечавшей интересам династии и Российского государства, что при политической близорукости и слабоволии Николая II привело к катастрофическим последствиям и для династии, и для России.

Александр III, правитель «ума ниже среднего», не смог адекватно разобраться во внешнеполитических хитросплетениях европейских держав и определить вектор отношений с ними, соответствовавший интересам России. Больше руководствуясь эмоциями, чем здравым смыслом, поддавшись антигерманским настроениям конца 70-х годов, связанными с Берлинским конгрессом 1878 года, отнявшим у России плоды Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, а также филиппикам чтимого им германофоба Каткова и глубоким антигерманским настроениям супруги-датчанки Марии Федоровны, после многолетних метаний между Германией и Францией он делает окончательный выбор в пользу последней, заключив с ней в 1892 году тайный военный союз. Многие предупреждали Александра III не спешить заключать союз с Францией – морской министр адмирал Чихачев, министр иностранных дел Гирс (Ламздорф. Дневник 1891–1892… С. 301), но падкий на французские заискивания, принимающий их за чистую монету (Ламздорф. Дневник 1891–1892… С. 320) царь эти предупреждения проигнорировал. Александр III в союзе с Францией видел одни достоинства (Ламздорф. Дневник 1891–1892… С. 344). Прав был Ламздорф, фиксируя мнения многих приближенных к Александру III сановников: у Александра III нет никакой политической системы, и он подвержен самым пагубным влияниям (Ламздорф. Дневник 1886–1890… С. 47).

Великий князь Александр Михайлович об Александре III после его братания с Францией: личная антипатия к Вильгельму II склонила его к союзу с Францией, он переоценил военное могущество России. А невзлюбил Александр III Вильгельма II и Бисмарка за их попытки поучать его, как управлять государством, и его симпатии переключились на Францию (Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания. М.: Захаров, АСТ, 1999. С. 68). Мог бы и прислушаться к советам умудренного в политике «железного канцлера»! Но эмоции в очередной раз взяли верх над разумом, и Россия покатилась по пути, противоположному ее интересам. Ламздорф предупреждал в 1891 году: «Французы предадут и продадут нас при первом удобном случае» (Воейков В. И. С царем и без царя. М. С. 31). Как в воду глядел!

Фон Швейниц, посол Германии в России (1876–1893 годы), об Александре III 19 марта 1881 года: в делах дипломатии неопытен, никогда не проявлял к ней интереса, как его незабвенный отец (Александр III. Воспоминания… С. 172), и 18 мая 1881 года: Александр III во внутренней политике во всем следует советам Победоносцева и московских политиков Каткова и Аксакова, их мнение будет решающим и в вопросах политики внешней (указ. соч., с. 175). И 5 декабря 1881 года: внешняя политика в слабых руках (Указ соч. С. 176).

Александр III заверял Швейница в своих лучших намерениях к Германии, а французского посла Лабуле – в своих симпатиях к Франции (Ламздорф. Дневник 1886–1890… С. 47). Заигрывать с той и другой сторонами – признак неспособности определить результирующую в международных отношениях к главным европейским державам и в соответствии с ней выбрать себе исторического союзника, хотя бы потенциального, не отдавая открытого предпочтения в течение определенного времени кому-либо. Союза с Россией домогались и Германия и Франция – Александр III долго не мог определиться в предпочтениях, склоняясь то в одну сторону, то в другую (с оглядкой на Каткова, Победоносцева, общественное мнение), пока после «медового» периода в русско-германских отношениях (союз с Германией 1887–1890 годов) окончательно не выбрал в союзники России Францию. Союз с Германией не был возобновлен в связи с уходом из политики Бисмарка, к которому Александр III благоволил (Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. Т. 1. Белград, 1939. С. 18). Личная антипатия российского императора к Вильгельмам опять возобладала над здравым смыслом, он окончательно расстается с германскими настроениями. Российский монарх проигнорировал настойчивые предложения близкого родственника Вильгельма I в январе 1887 года совместными усилиями бороться против тех, кто стремится разъединить монархии (указ. соч., с. 70–71). Заключая союз с Францией, Александр III должен был предвидеть, что этот союз не отвечал стратегическим целям его самого – избегать войн. Франция же, потеряв в 1871 году Эльзас и Лотарингию, будет стремиться их вернуть, что без войны с Германией невозможно. Так завязан был узел непримиримых противоречий, разрешение которых привело к трагически судьбоносным для России последствиям. Итак, какое наследство было оставлено «гатчинским затворником» своему наследнику Николаю II? Александр III сумел справиться с революционным брожением конца 70-х – начала 80-х годов. «Народная воля» была разгромлена, основные организаторы покушения на Александра II повешены, жесткими полицейскими мерами общество в течение 13 лет было избавлено от политических катаклизмов. Правда, ценой отказа от продолжения целительных реформ начала 60-х годов. Чтобы их благотворное влияние и далее продолжалось, несмотря на весь ужас содеянного народовольцами 1 марта 1881 года, необходимо было лишь трезво оценить создавшуюся ситуацию и прислушаться к рецепту известного юриста и публициста Чичерина: реформы и порядок. Жесткие полицейские меры и претворение в жизнь задуманных Александром II начинаний. Перепуганный же император с умом ниже среднего решил управлять Россией только с помощью крайних мер. Но крайние меры всегда односторонни: душат явления не только негативные, но и благотворные. Под бичом полицейского террора общество «замораживается», начинают набирать силу процессы не интеграции, а дезинтеграции. Начинает превалировать рознь под прикрытием официальных идеологических трафаретов типа «православие, самодержавие, народность», «царь за народ», «народ любит царя» (Николай II верил в этот миф до последних дней) или типа «народ и партия едины». Вот такую Россию, не объединенную живительными соками гражданского строительства, Александр III и вручил Николаю II, слепо уверовав, что только под самодержавным скипетром Россия может благоденствовать.

Александр III вместе с «полицейской» Россией передал и ущербный вектор своей внешней политики, который наследник мог, конечно, изменить, но на это требовалась воля, которой ему катастрофически не хватало, что и привело к пагубным для династии и страны последствиям.