Читать книгу Побег. Записки следователя - Рудольф Ложнов - Страница 4

Июль… Стояла невыносимая, душная, смешанная со спёртым воздухом жара, в камере предварительного заключения, где содержались арестованные Турков и еще двое. Турков, как разъяренный зверь, попавший в капкан, метался по камере, ища выход из создавшегося положения. Эти голые потемневшие стены, пожелтевший от табачного дыма потолок, недостаток дневного света и свежего воздуха, параша, стоящая в углу и издающая неприятный запах, порядком надоели ему за десять дней пребывания здесь.

Невозможность уйти, вырваться на свободу, обещания матери о скором освобождении, но не исполненные, приводили Туркова в такое жуткое, невыносимое, безысходное состояние, что он впору готов был задушить, растерзать всех и вся…

…Вдруг перед глазами Туркова возник образ Светланы и он, мгновенно забыв обо всём, остановился возле своей кровати, лег и предался воспоминаниям: как она его просила, умоляла, плакала, как могла, сопротивлялась, но разве он мог отказаться от такой желанной. Весь его организм, весь его разум требовали удовлетворения. Мысли путались, Кровь стучала в голове. Сколько дней и ночей, что там дней и ночей, целые месяцы, даже годы только и было у него желание – обладать ею…

Как только он с матерью после смерти отца переехал жить в хутор Чугунов, это было два года тому назад, в школе, куда он поступил учиться, увидел Светлану. Она сразу же ему понравилась и запала в душу. С того момента он решил добиться её любой ценой. Он с первых же дней пытался ухаживать за ней. Предлагал дружбу. Пытался дарить подарки, но она его не замечала, не принимала его ухаживания. Её отказ ещё сильнее разжигал, возбуждал его. Он окончательно решил для себя, добиться её любым путём.

* * *

После выпускного вечера, встречаясь с ней на улицах хутора, он неоднократно пытался прокатить её на мотоцикле, чтобы увезти подальше от хутора. Но каждый раз, как будто угадав его намерения, она находила причину отказа и отказывалась ехать с ним. Но он не отчаивался. Надеялся. Терпеливо ждал своего часа.

Но, как говорят в народе: «Не было печали, так черти накачали!» Наконец-то, он дождался своего долгожданного, счастливого часа. Сама Светлана напросилась. Ей срочно надо было ехать в город встречать брата из армии.

Светлана пыталась найти транспорт для поездки. В хуторе были у некоторых жителей легковые автомашины и мотоциклы, но все водители, как назло, будто сговорившись, были заняты на колхозных работах. В то время на полях колхоза шла напряжённая уборочная страда. Почти все жители были заняты на уборках урожая и на других, не менее важных сельскохозяйственных работах. Погружённая в свои печальные думы Светлана возвращалась домой. Не знала, что делать? Как попасть в город, который находился в шестидесяти километрах от хутора?

И тут, по пути домой, с одной стороны на её счастье, а с другой на беду, её догнал на мотоцикле Турков. Узнав печальную историю Светланы, он тут же согласился отвезти её в город. Турков был на седьмом небе от счастья. Но он тут же поставил Светлане условие, что в город поедут на два часа раньше. Чтобы Светлана не догадалась о его намерениях, на ходу придумал причину: ему вначале надо заехать в другой хутор к родственнику матери по её просьбе. Светлана, ничего не подозревавшая о намерениях Туркова, вынуждена была согласиться, хотя знала, что тот хутор, куда он должен якобы заехать, находится совсем в другом направлении от пути в город.

Турков, сказав Светлане, что ему надо заскочить домой, чтобы забрать какие-то вещи для передачи родственнику матери, поехал домой. Дома он быстро достал из подвала две бутылки вина, в кухне собрал закуску. Всё это сложил в одеяло и положил в багажник трёхколёсного мотоцикла. После вернулся к дому Светланы.

Проехав несколько километров от хутора Чугунов, он свернул с дороги и поехал в сторону лесополосы. И на удивлённый вопрос Светланы объяснил, что он немного устал, так как с утра мотался на мотоцикле по разным делам. Немного отдохнёт и продолжит путь. Светлана поверила.

Заехав на небольшую поляночку, Турков достал из багажника одеяло, расстелил его на траве. Увидев на одеяле спиртное и закуску, Светлана стала возмущаться. Но Турков объяснил ей, что он с утра голодный и хочет есть. Он налил полный стакан вина и предложил Светлане, но она отказалась пить. Тогда он выпил сам. Увидев Светлану захмелевшими глазами возле себя в лёгком платье, он весь задрожал, кровь ударила в голову, и сжигаемый плотским желанием, как голодный хищник бросается на жертву, набросился на неё. Схватил и повалил на одеяло.

Стал остервенело целовать её и насильно снимать платье и трусики.

Светлана стала отбиваться. Стала просить, умолять, чтобы он не трогал её. Её сопротивление, отказ отдаться ему ещё сильнее разжигали и возбуждали его. Он уже не управлял собой. Никакие просьбы, мольбы, слёзы не могли остановить его. Разорвал её трусики, снял платье.

Увидев её голые упругие груди, нежное, розовое нетронутое молодое тело, мягкий пушок на интимном месте, он безжалостно стал раздвигать ей ноги. Она вырывалась, просила, плакала, умоляла… Вдруг она ойкнула и тут же затихла. Резкая боль в груди от удара локтем, случайно полученного во время борьбы, привела Светлану в обморочное состояние. Турков, воспользовавшись её беспомощностью, совершил половой акт.

* * *

Воспоминание распалило Туркова. Всё его тело напряглось, возбудилось. Вожделение стало сжигать, мучить и терзать его. В конце концов, само голое тело Светланы, напоминание о происшедшем, а теперь недоступное блаженство и безысходность стали причинять Туркову такую боль и страдание, что он в порыве ярости и гнева с силой ударил рукой о стену камеры. Боль резанула в руке, и Турков завыл от боли. В тот же миг ему почудилось, что стена, куда он ударил рукой, зашевелилась. Ничего не понимая, превозмогая боль, он, второй здоровой рукой решил проверить стену, действительно ли она шевелится.

От удара осыпалась штукатурка. На месте осыпавшей штукатурки в стене выглядывали камни-пластушки. На всякий случай Турков потрогал рукой камень. Камень свободно шевелился. Не веря своим глазам, Турков ещё раз решил пошевелить камень. Камень свободно шевелился. Пошевелив немного, Турков вытащил его и положил на кровать рядом с собой.

Положив камень, Турков посмотрел на сокамерников, не заметили ли они, чем он занимается. Сокамерники спали спокойно. Убедившись, что никто не следит за ним, он решил потрогать следующий камень. Следующий тоже шевелился свободно. Пошевелив немного, вытащил наполовину и его…

Вдруг осенило: «Неужели это свобода?» Голова Туркова заработала, как заводной механизм. Мысли потекли, как ручейки: «Неужели вся стена камеры сложена из камней-пластушек, без раствора? Тогда, тогда эту стену можно разобрать!» От такой, неожиданно пришедшей в голову мысли, его бросило в жар. И он весь воодушевился: «Вот она свобода!» Тут же он мысленно представил, что сейчас начнёт разбирать стену и может…, может, через час, а может, через два, он будет на свободе. Свобода!

Вот чего не хватало ему эти дни. Сколько он мучился, сколько терпел, пусть теперь его поймают? Спрячется так, что долго будут искать. Пока он будет находиться на свободе, мать уладит дело. Тогда, тогда он заставит Светлану выйти за него замуж и тогда… Неожиданно его размышления прервало ворчание спящего сокамерника.

Турков бросил быстрый взгляд на него. Спящий ворочался и, как показалось Туркову, будто бы собирался вставать. Турков машинально засунул не вытащенный камень назад, на своё место. Стал ждать. Сокамерник, поворчав немного, снова заснул. Турков вновь стал разбирать стену.

Вытащил засунутый назад камень, положил на свою кровать. Взялся расшатывать третий камень. Он тоже легко поддался. Вытащил его наполовину, как вдруг за глухой дверью с глазком, услышал разговор:

«Стоять! Лицом к стене!». Тут же заскрежетал ключ в замке двери.

Турков быстро толкнул камень на своё место и прикрыл подушкой нарушенную стену. Благо, что поврежденное место стены находилось почти на уровне кровати. Лёг и притворился спящим. Через неплотно прикрытые глаза Турков увидел, как в камеру завели двух мужчин кавказской национальности. Один из них был на голову выше второго, плотного телосложения, с чёрными, как смола, волосами, и такими же черными глазами. Как показалось Туркову, глаза были злыми, как весь он.

Этот кавказец сразу же не понравился Туркову и вселил в него страх. «Надо быть с ним поосторожнее, – подумал Турков, – надо сначала выведать, кто они такие, может, оперативники специально подсунули в камеру стукачей, чтобы выведать у него интересующие их сведения. Не зря же предупреждали его сокамерники, что оперативники часто подсовывают стукачей в виде задержанных или арестованных. Ничего они от меня не узнают. Не на того напали!»

Второй кавказец, хоть был ниже ростом, но здоровьем его тоже не обделил ихний Бог. «Только вот… при этих мыслях Турков чуть не прыснул со смеху, нос у него не по его росту, очень уж большой. Как говорят в народе в таких случаях: нос рос на двоих, а достался одному!» На вид этот кажется добродушным, приветливым. Глаза не злые. Ведёт себя скромно.

– Вот незадача! – встревоженно подумал Турков. Не ко времени поселили этих кавказцев. Ох, как не ко времени! – вздыхал духом павший от горя и расстроенности Турков. Пропала моя свобода! Уплыли мои мечты, как в море корабли! Как всё хорошо и удачно складывалось! Откуда они взялись на мою бедную голову? Как мне теперь быть? Что делать? Может, как-то сговориться с ними? Согласятся ли они?

От этих мыслей Туркову сделалось плохо, и чуть было не заплакал навзрыд.

– Давай знакомытся? – неожиданно для Туркова, над его ухом прозвучал в установившейся тишине камеры голос высокого кавказца с сильным акцентом.

Волей-неволей Туркову пришлось открыть глаза. Перед собой он увидел протянутую руку высокого кавказца.

– Азиз!

Турков из притворного состояния сделал вид, будто бы просыпается и стал протирать глаза. Приподнялся и, протянув руку, как бы сонным голосом сказал:

– Егор! – назвав себя, Турков вяло пожал протянутую руку кавказца. Кавказец ответил взаимно и сильно придавил руку Туркова, тем самым давая понять, кто тут есть кто.

Освобождая руку, Турков, в свою очередь, тоже отметил про себя: «Сильный! Но, не сильнее меня! Посмотрим!»

Как только освободилась рука Туркова, тут же протянул руку второй кавказец, также сильным с кавказским акцентом, произнёс:

– Ысмаил!

И Туркову ничего не оставалось делать, как назвать себя второй раз и пожать руку второму кавказцу. Турков, как только закончилась процедура знакомства, тут же сел на кровать и спиной сильнее придавил подушку, заслонявшую дырку в стене, чтобы часть нарушенной стенки не выглядывала.

– Лишь бы не заметили кавказцы? – с тревогой подумал Турков.

– Давно тут парышься? – вдруг прозвучал вопрос Азиза, который сверлил своим взглядом Туркова.

Турков от неожиданности слегка вздрогнул и тут же обратил свой взор на кавказца. Он заметил, что тот внимательно разглядывает его. От его сверлящего взгляда чёрных глаз у Туркова по телу пробежал холодок и он, подавив возникший страх, непринуждённо, как можно спокойно, ответил:

– Десять дней.

– Какым жэ ветром тэбя занэсло сюды? – продолжал расспрашивать Азиз, не сводя своего изучающего взгляда с Туркова.

Настойчивость кавказца не очень понравилась Туркову. Он сначала вообще не хотел отвечать ему. Пусть себе задаёт вопросы.

– Выпытывает! – мысленно отметил Турков. Точно стукач! Ишь, как пристально и серьёзно изучает меня.

Но, поразмыслив, решил, что он всё равно через какое-то время узнает. Тогда могут возникнуть неприятные последствия, пробормотал:

– Девчонку не смог уговорить…

– Уу, ты парэн, здорово влып! – убрав свой пристальный взгляд с Туркова, громко и самодовольно произнёс Азиз.

Сам тут же посмотрел на двух сокамерников, лежащих на кроватях. От его громкого разговора они, спящие до сих пор, зашевелились и открыли глаза. Турков, заметив, что сокамерники проснулись, немного воспрянул духом. Он надеялся, что в случае чего, они поддержат и заступятся за него. Тем временем Азиз продолжал говорить:

– Готовся к худшэму. У тэбя будут о-очэн балшиэ проблэмы!

– На что он намекает? – вдруг забеспокоился Турков. Напугать меня, что ли хочет? Зачем ему это?

Вдруг Туркову стукнуло в голову:

– Стоп! Так он хочет верховодить! Как же я сразу не сообразил! До прихода этих нацменов в камере он был старшим. Он верховодил. Ему подчинялись. Вот к чему он клонит? Если подраться придётся, то он по силе этому нацмену не уступит. Видно будет, посмотрим!

– Нэхарашо ты гостэй встрэчаэш, Эгор? – вывел из раздумья Туркова, голос Азиза.

– Голос, как будто смягчился. Даже подобрел, кажется? – отметил про себя Турков. У нас гостэй встрэчают нэ так. Сразу сажают за стол. Угощают. Налывают вина. На стол ставят много закуски! Пэй, кушай! Вот так надо встрэчат гостэй!

Азиз без разрешения Туркова сел за стол. Он что-то сказал на своём языке земляку. Видимо, пригласил сесть за стол. Последний, как будто ждал этого момента. После этого Азиз обратился к Туркову:

– Ну что, Эгор, угощай гостэй! Давай, что у тэбя эст, выкладывай! Очэн хочэтся кушать! Нэ жаднычай! Эта твоя сумка? – рукой указал на сумку, лежащую у изголовья кровати, где сидел Турков. Сумка у тэбя балшая, давай сюда.

Туркову ничего не оставалось делать, как подчиниться Азизу, и он, скрепя сердце и в то же время мысленно нехорошо отзываясь о кавказцах, выложил на стол полученную сегодня внеочередную передачку. Увидев богатую снедь на столе, Азиз от радости восхищённо воскликнул:

– Тэбя харашо обеспэчывают: много колбаса, сыр, яйца, булочки. О-о, дажы масло! Харашо! Будэм сыты. У тэбя папа, мама богаты и навэрняка с денжатамы, да? – на радостях, продолжая разговаривать, Азиз тут же стал есть.

Как показалось Туркову, Азиз, почти не жуя, проглатывал куски колбасы, сыра, яйца вместе с булкой. От Азиза не отставал и Исмаил. Он молчал, но зато быстрее ел.

– Ну что молчыш, Эгор? Кушай с намы, – снова заговорил Азиз, ещё не успев проглотить нежёваную пищу.

От обиды у Туркова навернулись слёзы на глаза.

– Что же они делают, съедят же всё! Ему ничего не достанется. С чем же я останусь? Не скоро мать привезёт передачу! – возмущался он в душе, проклиная кавказцев.

– У меня одна мама, – промямлил, наконец-то, Турков, тем самым надеясь, что они услышат его и перестанут уничтожать продукты, оставят ему хоть что-то.

Азиз, заметив, что Егор с жалостью наблюдает, как его продукты съедаются, чтобы его успокоить, сказал:

– Нэ жалэй, Эгор, мы тэбэ эщё прыгодымся. Спасыбо эщё скажыш. Нас, кавказцэв, в зонэ уважают. Нэ пэрэжывай! В обыду нэ дадым. Понымаэш, в зонэ насыльныков нэ очэн жалуют. Ты должэн знать это. Дэржысь за нас. Ты давай, у мамы просы поболшэ продуктов. Кэм мама работаэт? Дырэктором рэсторана? Харашо она тэбя кормит. Молодэц!

Турков не успел и рта раскрыть, неожиданно Азиз резко поднялся из-за стола и направился прямо к его кровати. Турков проследил глазами за Азизом и заметил, что подушка, прикрывавшая дырку в стене, сползла. И теперь дырка хорошо просматривалась. Азиз сел и рукой потрогал камень, торчащий из стены. Он пошевелил его и вытащил. Держа в руке вынутый камень, Азиз пристально посмотрел на Туркова и заинтересованным голосом спросил:

– Эгор, это ты стал разбырать стэну?

Пристальный взгляд Азиза продолжал сверлить Туркова. Турков не выдержал такого сверлящего взгляда и от неожиданности такого поворота дела, совсем растерялся, оцепенел:

– Всё пропало! – молнией пронзило весь его мозг. Сейчас постучит в дверь и сообщит постовому. Тот зайдёт в камеру и всё увидит! Вот тебе свобода! Вот тебе воля! Как же я так глупо влип?

Язык у Туркова как будто прирос к нёбу, и он не мог выговорить ни слова.

Тупо и растерянно уставился на Азиза и молчал.

– Молодэц, а! Ай, какой молодэц! – вдруг восхищённо стал хвалить Туркова Азиз, не дожидаясь ответа.

Азиз без слов Туркова понял, что тот собирается сбежать, разобрав стенку. Глаза Азиза при этом заблестели и разом потеплели. В его голове затеплилась надежда.

– Какой хароший случай! О, Аллах! Помогы! – мысленно отметил он.

– Ты что, рэшыл сбэжать отсыда? – голос Азиза стал тёплым и приветливым. Он, не дождавшись ответа и не произнося больше ни слова, бесцеремонно сдвинул подушку от стенки и увидел лежащие на кровати два камня.

Турков, поняв, что весь его план побега раскрылся и скрывать дальше не имело смысла, решил признаться и, по возможности, попытаться договориться с Азизом о совместном побеге, проговорил:

– Если разобрать стену, почему бы не уйти отсюда? Мне тут не нравится, и я не хочу тут сидеть. Надоело! Есть прекрасная возможность сбежать! Когда меня вели сюда, я заметил, что эта стена свободна снаружи и выходит во двор милиции.

Закончив говорить, Турков мельком взглянул на Азиза, чтобы определить, какое впечатление произвело его сообщение. По выражению лица он понял, что новость не оставила его без внимания.

Азиз не сразу ответил. Он сначала посмотрел в сторону спящих, после свой взгляд перевел на своего напарника и только тогда спросил, указывая взглядом на лежащих сокамерников:

– А эты двоэ знают?

– Нет, также полушёпотом ответил Турков, я сам только перед вашим приходом случайно обнаружил, что камни в стене сложены без раствора, и их можно потихоньку разбирать. Видел, я уже два камня вытащил. Вон лежат на кровати. Третий камень, он тоже вынутый был, но, когда я услышал, что дверь камеры открывают, засунул его назад.

Азиз выслушав Туркова, неожиданно радостно воскликнул:

– Ка-ак воврэмя а, Эгор! Ай да, молодэц! Ай, как воврэмя!

И неожиданно поднял обе руки к небу и, задрав голову, стал восхвалять своего бога:

– Наш Аллах помныт о нас! О, Аллах, помогы нам! – и Азиз целых несколько минут потратил на молитву, прося Аллаха о помощи.

Закончив молитву, Азиз сказал:

– Значыт так, рэбята, будэм работать по очэрэды. Я начну пэрвым, буду камны доставать, а ты, Эгор, будэш прынымат камни и харашо складыват под кровать. А ты, Исмаыл, будэш около двэри мэлкат. Эсли откроют глазок, прыкрывай нас. Харашо? Надо очэн осторожно работать, чтобы нэ было шума.

По лицу Туркова расплылась широкая, довольная улыбка. Он такого поворота события не ожидал. Ему пришлось по душе согласие Азиза совместно работать и бежать. Радости Туркова не было предела. Он готов был тут же начать разбирать стену. На радостях воскликнул:

– Ну что, Азиз, начнём?

Густые чёрные брови Азиза приподнялись, он бросил на Туркова строгий вопрошающий взгляд.

– Ыш, какой ты прыткый! Работнык нашэлся! Нады всё харашо обдумыть, взвэсыт. Выдыш на улыцэ свэтло. Рано начынат работат. Сэчас будым отдыхат. Ночью будым работат.

На секунду Азиз замолк, а после продолжил:

– Как ты, Эгор, думыэшь, эты, Азиз рукой показал на двух сокамерников, нэ выдадут нас?

Турков самоуверенно усмехнулся.

– Нет. Не выдадут. Они меня боятся. Что я им скажу, то и будут делать.

Азиз облегчённо вздохнул и довольным тоном, проговорил:

– Харашо. А, тэпэр, давайте покурым, а после отдыхат.

Отдых, то с разговорами, то с дремотой продлился до двенадцати часов ночи. С полночи началась работа. Через каждые тридцать минут делали перерыв. Не все камни свободно вытаскивались, с крупными приходилось возиться намного дольше. Для работы у беглецов не было никаких инструментов. За четыре часа стену разобрали вглубь на тридцать сантиметров, а в ширину – на семьдесят. Посовещавшись, решили в эту ночь больше не работать. К тому же приближался рассвет.

Во время обеда постараться незаметно от постового, украсть пару алюминиевых ложек и после сделать из них инструменты для работы. Прикрыв образовавшую дыру подушкой, легли отдыхать.

Днём решили не работать. Навели в камере порядок. Тщательно вычистили пол от песка и мелких кус ков камней. За день никто из сотрудников милиции с проверкой не посетил. За весь день, к счастью, даже постовой не соизволил взглянуть в глазок. Такая халатность постовых и дежурного по отделу была только на руку беглецам. Они из спрятанных ложек сделали острые инструменты для выковыривания камней. С наступлением ночи в камере закипела работа. Имея в руках инструменты, работники трудились быстрее и производительнее. По мнению беглецов, в эту ночь они должны были разобрать стену и где-то за полночь оказаться за пределами этой камеры.

Выбранный мелкий камень складывали в парашу. Туда же помещали мелкую штукатурку и песок. Наружные стены камер предварительного заключения имели толщину шестьдесят сантиметров и сложены были из камня-пластушки без раствора. Снаружи и внутри стены оштукатурены и побелены извёсткой.

Здание, где располагались камеры для содержания арестованных и подозреваемых, по имеющимся данным, было построено в конце девятнадцатого столетия как подсобное помещение для слуг инженера Сулинского металлургического завода, который жил рядом, но только в другом здании. В данный момент в этом здании, где жил инженер, располагался наш отдел внутренних дел.

Работа беглецов шла теперь без особых задержек. Более быстрому движению иногда мешали крупные камни, и их выемка задерживала движение вперёд. Но беглецы не унывали. Работали дружно, упорно. Уже за полночь работа была завершена. В стене зияла большая дыра, в которую свободно мог пролезть человек, такой же крупный, как Турков или Азиз.

Первым в образовавшийся проём полез Турков. Оказавшись за пределами душной камеры, Турков на радостях чуть не вскрикнул:

– Я на свободе! Видите, я на свободе!

Но вовремя опомнился, прислушался. Вокруг всё было тихо. Он бесшумно, оглядываясь по сторонам, подошёл к входной двери здания КПЗ, легонько толкнул дверь. Она не поддалась, была закрыта изнутри. Убедившись, что дверь заперта, Турков вернулся к дыре. Голову до плеч засунул в проём и тихо позвал товарищей. Друг за другом вылезли кавказцы.

– Эгор! – тихо сказал Азиз, – тэ двоэ наотрэз отказалысь бэжать. – Что будэм дэлать?

Турков на секунду задумался.

– Ты их предупредил, чтобы они молчали?

– Да. Я ым сказал, если оны выдадут нас, то на зонэ ым будыт очэн плохо.

– Что они ответили?

– Оны сказалы, что будут молчат.

– Отлично, Азиз! – тихо воскликнул Турков. А теперь, давайте быстро выберемся отсюда, пока нас не…

– Эгор, а ты знаэш, как отсыда выбраться? – прошептал Азиз в ухо Туркову. – Я нэ знаю куда ыдти.

– Да, – тихо ответил Турков. – Идите за мной. За туалетом, над стеной, нет колючей проволоки. Я это заметил, когда меня водили в туалет в первый день задержания.

* * *

Не было шести часов утра, когда у меня в квартире раздался телефонный звонок. Я за десять с хвостиком лет работы в милиции привык ранним, поздним звонкам, но почему-то этот звонок показался мне особенным или тревожным. Даже мысленно выругался, что так рано разбудил меня. Почему-то именно в это утро так хотелось спать. Просто глаза слипались. Даже вначале решил не вставать. Подумал, пусть тарахтит, надоест – перестанет. Как будто, читая мои мысли, звонок точно перестал звенеть. «Значит, ошиблись номером», – подумал я и успокоился. Не успел как следует заснуть, можно сказать, почти засыпал, снова затарахтел звонок. Волей-неволей пришлось вставать. Я недовольный, полусонный подошёл к телефону.

– Слушаю!

– Срочно явитесь в отдел, у нас ЧП! – прогудел встревоженный голос помощника дежурного по отделу Зорина.

– Какое ещё ЧП? – успел произнести я, тут же в трубке послышались гудки.

– Что за ЧП? Какое ЧП? – с такими вопросами в голове я пошёл в ванную умываться.

Быстро побрился и умылся. Пока я умывался, жена приготовила чай. Также быстро оделся и, выпив на ходу стакан чая, вышел из квартиры.

Утро было великолепное. На небе ни облачка. Огненный диск солнца наполовину выглядывал из-за горизонта. Утренняя свежесть взбодрила меня и совсем прогнала сон.

– Пешком идти минут пятнадцать ходьбы. Долговато, – подумал я, наслаждаясь прекрасным утром. Нет. Надо спешить. Раз ЧП, значит, что-то случилось? Выйду-ка на дорогу. Авось, какая машина подберёт!

К моему счастью, как только вышел на дорогу, со стороны центральной больницы показалась машина скорой помощи.

Водитель, увидев меня, притормозил.

– В отдел или…?

– В отдел, в отдел! – поспешно ответил я и быстро сел к нему в кабину.

– Рановато вы сегодня на работу, – заговорил водитель, как только я сел. – Что-то, наверное, случилось?

– Пока не знаю, – уклончиво ответил я, а сам думал, что же всё-таки произошло в отделе, да ещё Чрезвычайное?

– У нас с вами почти схожая работа, – продолжал разговаривать водитель.

– Видать, чтобы спать не хотелось за рулём, вот и старается вести разговор, – подумал я, глядя на него.

– Вот за своё дежурство сегодня уже трижды выезжал к больным. Только начнёшь дремать, вставай, ехать надо. Что делать, ехать надо. Ведь там человек больной. И вы точно такие же, как и мы. То где-то кражу совершили, то кого-то убили, надо ехать…

* * *

Возле отдела я попросил остановить машину. К моему удивлению, тут уже собралось много сотрудников. Одни заходили в здание отдела, другие стояли, разговаривали, курили.

– По-видимому, что-то серьёзное? – отметил про себя.

Я поздоровался с ребятами и зашёл в отдел. Увидев меня, дежурный по отделу Ищенко Иван Михайлович позвал в дежурку и сказал, чтобы я срочно явился к начальнику отдела. Я вопросительно посмотрел на дежурного:

– Иван Михайлович, ты можешь мне сказать, почему такая срочность?

Я ответа от него не дождался, так как в это время зазвонил телефон, и дежурный поднял трубку. Разговаривая по телефону, Иван Михайлович указал мне рукой в сторону кабинета начальника. Я понял его и покинул дежурку. Через минуту открыл дверь кабинета начальника.

Перед моим взором предстала такая картина: за своим столом сидел наш начальник полковник Пашков. Весь его вид говорил о гневе и ярости, а перед его столом стояли по стойке «смирно»: начальник камер предварительного заключения старший лейтенант милиции Герасимов и четверо постовых… Голос полковника гремел, как гром, над их головами: – Разгильдяи! Бессовестные! Позор! Позор на всю область! – и мне послышался или, может быть, даже услышал и хороший мат.

Честно признаюсь, не запомнил названия матерщинных слов. Вероятно, полковник был так зол и яростен, что прилепил пару неприличных слов. Моё появление, как мне показалось, полковник даже не заметил. Ему не до меня было.

– Под суд пойдёте все за халатность! А ты, – весь гнев полковник обрушил на начальника КПЗ, – куда ты смотрел! Для чего я поставил тебя начальником, для галочки.

Я поискал глазами свободное место. Возле оперативника Дмитриченко был свободный стул, туда я и сел.

– Джек Фёдорович, – шёпотом спросил я, – Что так грозно разбушевался полковник, его беспощадный меч сечёт бедные головы капзшников? Глянь, в один миг волосы у них посеребрились, а сами стали ниже на несколько сантиметров ростом. Натворили что? Велика ли их вина?

Дмитриченко повернул голову в мою сторону и, опустив удивлённые, красные от недосыпания глаза, шепнул:

– Разве ты ничего не знаешь? Дежурный тебе ничего не рассказал?

– О чём это ты? Что я должен знать? Дежурный мне ничего не говорил.

Может, ты пояснишь?

Джек Фёдорович вплотную приблизился ко мне и прошептал:

– Ночью, да, да, именно этой ночью, разобрав стену в камере, сбежали трое арестованных.

От удивления я, кажется, даже рот открыл и чуть было не крикнул:

– Не может быть! – но вовремя опомнился и моментально зажал рот рукой.

Немного успокоившись, пролепетал шёпотом:

– Как разобрали стену, постой, я не ослышался, Джек? Я сверлил глазами лицо Дмитриченко. Что, за ночь разобрали стену? Не может быть? Это нереально! Там ведь стены толстые, больше полуметра. Разве голыми руками бетонный раствор разберёшь? Ты шути, Джек, но не так нагло. Если серьёзно…?

Джек Фёдорович с недовольным видом посмотрел на меня.

– Ты, видимо, хочешь сказать, что я просто решил пошутить над тобой. Так? Что это несерьёзно! Что это нереально! Тогда посмотри на них, – Джек взглядом показал на стоящих перед полковником постовых и начальника КПЗ, – ты думаешь, что они так вытянулись в струнку перед начальником, чтобы получить награду за отличную службу? Кабы не так! Глянь, как начальник свирепствует? Не ровен час, что потолок обвалится. И нас собрали сюда чуть свет для праздного любопытства, что ли?

Я вплотную придвинулся к Дмитриченко, чтобы слышать его лучше.

– Если серьёзно, то слушай. Стену, конечно, разобрали не за одну ночь, а за две. А сбежали они в эту ночь. Ушли спокойно, тихо. Никто их не заметил, уже более спокойно договорил Дмитриченко.

После такой невероятной новости голова у меня пошла кругом от множества возникающих вопросов, и я не выдержал:

– Джек, скажи, что за два светлых дня и две ночи никто ничего не слышал: ни шума, ни шороха, ни стука? Ведь разбирать бетонный раствор без стука, без шума невозможно. Это утопия! У меня в голове не укладывается всё это. Никто не видел и не слышал, вот чудеса! Скажи, разве камеры в это время не охраняли постовые? Где же они были?

Джек Фёдорович со смешным выражением лица и слегка возмущённым тоном, проговорил:

– Вот они, разве не видишь? Стоят перед полковником, как сурки, как мне, кажется, даже не дышат! Поделом им! Совсем совесть потеряли! Не в милиции им служить, а в колхозе быкам хвосты крутить. Вот, где им надо работать!

– У тебя, Джек Фёдорович злое, нехорошее сердце, смягчи его. Ты уж очень строг к ним. Им сейчас и так не сладко. Я не хотел бы быть в данный момент в их шкуре.

Джек Фёдорович с недовольным видом прошептал:

– Как их можно жалеть, сочувствовать, быть милосердным, если допустили такую халатность, такую безответственность. Как можно так относиться к своим служебным обязанностям. Ты же пришёл работать в милицию, присягу принимал. Жалеть можно оперативника, участкового, следователя, они пашут день и ночь. А эти что, отдежурили в тёплом помещении своё положенное время и ушли отдыхать до следующей смены….

– Джек Фёдорович, сбавь обороты. Пойми, у них такая работа, у нас с тобой совсем другая. Как в той поговорке: кто на что учился! Ты лучше скажи-ка мне, тебе что-нибудь известно о беглецах: кто они, чьи они? Ты знаешь их?

Неожиданно лицо Дмитриченко помрачнело и, сделав как бы виноватый вид, не поднимая на меня глаза, он проговорил:

– Рудольф Васильевич, не знаю даже как сказать, но только ты прими всё это как должное и не расстраивайся. Хорошо? Двое из беглецов твои…

Я сокрушённо и дико уставился на Дмитриченко.

– Как мои? Откуда они взялись? У меня сейчас никого в КПЗ нет. Ты не ошибаешься, Джек?

Дмитриченко поднял глаза, серьёзно посмотрел на меня и добавил:

– Джангиров и Исмаилов!

Я чуть не рассмеялся вслух.

– Этого не может быть? Ну и шутник же ты, Джек Фёдорович. Нашёл время для шуток…

Я не успел дальше договорить, как Джек Фёдорович взорвался:

– Я говорю серьёзно. Их привезли позавчера!

– О-о, Боже! – вырвалось у меня из груди. Поистине, чудны дела твои, Господи!

Все разом в зале зашумели. Я понял, что присутствующие услышали мои слова. Тут же раздался разгневанный голос полковника, направленный в нашу сторону:

– Если вам неинтересно, прошу хоть не мешать слушать другим! Кстати, двое из беглецов, товарищ следователь, твои подопечные! При всём нежелании и тебе тоже в поте лица придётся заниматься поиском беглецов. Пока не задержим их, спокойной жизни не будет, и не ждите! Это всем касается!

* * *

Для читателя пояснение: Джангиров и Исмаилов более месяца назад были арестованы за совершение ряда тяжких преступлений: два разбоя – один со смертельным исходом, во втором случае – потерпевший выжил. Изнасилование. Расследование по ним вёл я, и дело находилось у меня в данный момент.

В коридоре меня догнал опер Дмитриченко и предложил пойти осмотреть камеру, откуда сбежали арестованные, и заодно поговорить с отказавшимися бежать их сокамерниками.

– Знаешь, Рудольф, – произнёс Дмитриченко, шагая рядом со мной в направлении КПЗ, если сейчас не осмотрим, потом не до всего этого будет.

– Почему?

– Как почему? Понаедет всякого начальства из области. Пойдут разборки, искать виновников и так далее. О, что тут начнётся, одному богу известно!

Лучше на глаза им не попадаться. Подальше от них. Нервы будут целы, и головы защитим от разного, ненужного мусора. Давай сначала осмотрим снаружи, а после исследуем то, что внутри. Согласен?

– Согласен, – машинально ответил я, а у самого в голове были совсем другие мысли, более десятка лет работаю в этом отделе милиции, и уже сотню раз посещал это здание, даже за день бывало по несколько раз, для проведения следственных действий с задержанными и арестованными. Даже в голову не приходила мысль о том, что оно трухлявое, гнилое, держится на честном слове. Интересно, кому пришла мысль, не обследовав здание, сделать в этом помещении камеры для содержания временно задержанных и арестованных преступников.

За время существования в этом помещении камер, здесь побывало столько преступников: убийцы, насильники, разбойники, грабители, рецидивисты, и сейчас сидят немало опасных преступников, но никому из них не приходила в голову мысль и ни у кого из них не хватило ума разобрать стену или, хотя бы пытаться, чтобы вырваться на свободу.

Были, конечно, случаи – пытались как-то сорвать пол. Пол был деревянный, из досок. После первой же вынутой доски, беглецы были разоблачены. В другом случае, беглецы обманным путём заманили постового в камеру, связали его, отобрали пистолет. Но при попытке выйти из здания были задержаны. На моей памяти было ещё два случая побега, но это уже сбежали не из камеры, а при посадке осуждённых в вагон – зак. «А вот нашёлся один такой: не рецидивист, а совсем молодой и к тому же первый раз за решёткой», размышлял я, осматривая дыру в стене.

– Слушай, Джек, обратился я к Дмитриченко, я никак в толк не возьму. Как же беглецы покинули двор милиции? Я вот смотрю, стены двора высокие, почти два метра. Кроме того, сверху стен колючая проволока.

Обрывов не видно. От туалета до гаражей по цепи ходит служебная собака. Слушай, а где же собака? Что-то я её не вижу, ты не знаешь?

– Вчера, как я знаю, приболела она. Кинолог Бакланов возил её к ветеринару. После ветеринара куда Бакланов её дел, не знаю. Вечером, когда я уходил с работы, собаки во дворе не было.

– Была бы собака в ту ночь на своём месте, вряд ли беглецы бесшумно ушли бы со двора. Собака им точно помешала бы. Подняла бы лай.

– Конечно, услышав лай собаки, дежурный принял бы какие-то меры, неохотно отозвался Джек.

– Тебе не кажется, Джек, что этим беглецам очень повезло? То стена камеры оказалась трухлявой, то собаки не было на месте. Им-то вот повезло, а как нам было тяжело установить и задержать Джангирова и Исмаилова, помнишь?

Дмитриченко грустно вздохнул и, отрешённо взглянув в сторону, сказал:

– Их преступления не скоро выветрятся из моей головы. Такие преступления и как они раскрывались, не забываются. Да, сколько сил, энергии, ума, сколько нервов, сколько бессонных ночей… Всё насмарку, всё заново надо начинать, в сердцах заключил Дмитриченко. Всё это из-за этих безмозглых, безответственных постовых…

– Что теперь сделаешь. После драки, что толку кулаками махать. Что было, то прошло. Представляешь, Джек, как ты сказал, скоро прибудет областное начальство и начнёт косить траву направо и налево. А если вдуматься, ведь это же начальство не один раз приезжало с проверкой в отдел и в том числе, КПЗ проверяло. И я с полной уверенностью могу предполагать, что оно не обращало внимания на трухлявость здания. Теперь, будь спокоен, обратит!

– Ещё как обратит! – вставил слова Дмитриченко. Всю вину возложат на руководство отдела и постовых. О себе забудет, как пить дать. Мне вот жалко начальника КПЗ. Его недавно назначили, не успел по-настоящему войти в роль, а тут, натесь, ЧП!

Я сочувствую им, поддержал я Дмитриченко, но вину с них тоже нельзя снимать. Как так, считай за двое суток не произвели ни одной проверки камер. Хотя бы заглянули в глазок. Это просто: ходишь по коридору, подошёл к камере, загляни в глазок, прислушивайся. Это же, действительно, безобразие, безответственность! Меня сейчас, Джек Фёдорович, беспокоит совсем другое. Переживаю за уголовное дело по обвинению Джангирова и его подельников. Я двух из них ознакомил с делом раньше, а Джангирова и Исмаилова вызвал на понедельник, для ознакомления. Не понимаю, почему их раньше времени привезли? У меня срок расследования по ихнему делу истекает через пять дней.

– А сроки содержания под стражей, как? неожиданно задал вопрос Дмитриченко.

Я задумчиво глянул на него и сказал:

– Сроки содержания под стражей Джангирова и Исмаилова истекают через пятнадцать дней. Я сейчас в глубоком тупике.

– Это почему же? спросил Джек.

– Как почему? Сколько времени потребуется или уйдёт, пока задержим беглецов, одному богу известно. Вот и думай: продлевать сроки содержания под стражей или ждать… Мне ведь, по сущности, через пять дней надо подготовить постановление о продлении срока следствия к областному прокурору. Вовремя не продлишь, получишь нагоняй.

Продлю срок следствия, а через пять дней снова к прокурору уже с постановлением о продлении срока содержания под стражей. Считай, день пропал, пока съездишь в область. В общем, не знаю, что делать, как мне быть? Я на распутье. Что ты предложишь, Джек?

– А ты, Рудольф, пока держись за серединку, – посочувствовал мне опер, авось повезёт, задержим их до истечения сроков.

– Хорошо ты сказал, Джек. Твои слова, может, дойдут до Бога. Спасибо!

Закончив осмотр снаружи, мы зашли внутрь здания.

– Да-а, намерения у ребят были серьёзные, вслух произнёс я, когда мы зашли в камеру, откуда сбежали мои подопечные, увидев, какой объём работы они произвели. Глянь, Джек Фёдорович, даже парашу до верха заполнили мелкими камнями и песком, а под кроватью под ней всё пространство заполнено камнем. Аккуратно сложено. Если глянуть в глазок, интересно, заметил бы постовой? А ну-ка, Джек Фёдорович, загляни в глазок, а я прикрою одеялом кровать до пола и подушкой прикрою дыру.

Дмитриченко вышел из камеры, закрыл дверь.

– Ну как, видно что-нибудь? – громко спросил я.

– Так, конечно, незаметно, но, когда беглецы работали, несомненно постовой увидел бы, если хоть разок заглянул в глазок. Заглянет он, жди, лучше лишний раз вздремнёт! – продолжал ворчать Джек.

– Джек Фёдорович, а ну-ка, прислушайся, я буду ходить и чуть-чуть пошумлю, услышишь? Я стал ходить по камере туда-сюда. Потом несколько раз садился на кровать, поднимался, камни под кроватью слегка пошевелил.

Открылась дверь, и вошёл Дмитриченко.

– Знаешь, Рудольф Васильевич, я слышал твои шаги, но шума от камней не слышал. Ты, вероятно, очень тихо шевелил. Я уверен, если я слышал твои шаги, то, когда камни из стены вытаскиваешь, потом складываешь под кровать, тут уж, извини…