Читать книгу Тайны черноморских линкоров - Рунов Владимир Викторович - Страница 6

Юбилейный парад 9 мая 1965 года страна восприняла с огромным воодушевлением. Он словно перебросил новый мост между героикой прошлого и надеждой на будущее. Основной задачей было вернуть народу память о том дождливом июньском дне 1945 года, когда весь мир увидел во всей победительной красе блистательных гренадеров, что на своих штыках принесли мир Европе, в прах сокрушив могущественного врага.

Именно тогда мы доказали, что молодая страна, появившаяся на обломках царской империи, которой от роду всего-то двадцать восемь лет и кою гнобили все, кому не лень, выстояла в самом страшном испытании. И вот сейчас, под грохот победных барабанов, рослые гвардейцы бросают к ногам народа вражеские штандарты. Воистину ис полинское было зрелище…

В честь 20-летнего юбилея пред полагалось такое же, а может быть, даже ярче. Готовились к нему более чем серьезно. Чеканились юбилейные медали, отливались Золотые Звезды для новых Героев Советского Союза, чей подвиг только через время проступил с необходимой отчетливостью.

Страна тогда впервые узнала о подпольщиках, разведчиках, партизанах, заслуги которых были скрыты обстоятельствами, нередко такой степени запутанности, что приходилось тщательно разбираться в завалах слухов, предположений, бывало, весьма противоречивых, очищая имена и факты от наслоений, иногда даже осознанных наветов. После войны некоторые так из-за славы и разошлись. Хлеб и шинель делили поровну, а вот славу так и не смогли…

В итоге открывались такие человеческие истории, которые заставляли самых ярких творцов «браться за перо». Именно тогда кинорежиссер Сергей Николаевич Колосов, сам, кстати, фронтовик, ухватился за судьбу простой девушки из Брянской области Ани Морозовой, участницы подпольной организации, минировавшей вражеские самолеты. Так появился первый советский многосерийный фильм «Вызываем огонь на себя», захватывающий рассказ о действиях Сещинского диверсионного подполья, ценой жизни своих участников уничтожившего десятки гитлеровских бомбардировщиков, которые разлетелись в полете на мелкие осколки.

В указе Президиума Верховного Совета СССР, опубликованном за день до юбилея, из девяти фамилий новых Героев несколько были с припиской «посмертно». Роль Ани Морозовой сыграла супруга Колосова, блистательная Людмила Касаткина, получившая после этой картины звание народной артистки СССР.

Другой видный художник, писатель Евгений Воробьев, пишет захватывающий роман «Земля, до востребования» – о трагической судьбе разведчика, полковника Льва Маневича, руководителя подполья в гитлеровских концлагерях, в частности, в одном из самых страшных – Маутхаузене. По тому роману тут же был поставлен художественный фильм, где главную роль играл любимец зрителей Олег Стриженов.

Не обошли вниманием и полководцев. Тогда званиями Героя были удостоены генерал армии П.Ф. Батицкий, главный маршал артиллерии Н.Н. Воронов, генерал армии А.Л. Гетман, адмирал флота С.Г. Горшков, Адмирал Флота Советского Союза И.С. Исаков, генерал армии В.В. Курасов, главный маршал бронетанковых войск П.А. Ротмистров и вице-адмирал Г.Н. Холостяков. Указ вышел за два дня до юбилея, и это естественным образом сконцентрировало внимание общества на тех людях, тем более что они были известны не только армии и флоту, но и всей стране.

Боюсь, современному читателю эти имена мало что говорят, а между тем, действительно, за каждым из них – наша славная боевая история, не раз подтвержденная на полях самых жестоких сражений: в битвах под Москвой, за Сталинград, Ленинград, на Малой Земле, под Курском, во время освобождения европейских столиц и, конечно, при взятии Берлина.

Из этого списка чуть позже я выделю четверых, а пока обращу внимание на тот факт (на который, кстати, сразу намекали околокремлевские знатоки), что половина «номинантов» на высшее государственное звание так или иначе из числа близких Брежневу людей, хорошо ему знакомых. Леонид Ильич вообще отличался трогательной привязанностью к друзьям, привечал земляков, помнил старых приятелей, а по фронтовой поре – тем более.

Из того перечисления по меньшей мере трое (Горшков, Исаков, Холостяков) воевали рядом с Брежневым. Хотя если быть уж совсем искренним, то не они с ним, а он возле них, поскольку в то время он – хоть и неординарный (до войны – крупный партработник), но всего лишь полковник, а они (особенно адмирал Исаков) – командующие воинскими соединениями и даже флотами.

Скажем откровенно, начальник политотдела штаба армии, не Бог весть какая фигура, особенно когда рядом такие «монстры», как Лазарь Каганович, член Политбюро, личный представитель Верховного на Северо-Кавказском фронте, которого боялись больше, чем немцев, помня его «доблести» во время коллективизации, особенно на Кубани при расказачивании.

История сохранила письмо Брежнева, писанное в самый разгар боев за Малую землю, в июле 1943 года. Почтительные тон и лексика не оставляют сомнения, что Леонид Ильич очень хотел уважить вниманием и подчеркнуть заслуги «грозного Лазаря»:

«Вам, дорогой Лазарь Моисеевич, мой горячий фронтовой привет! Вчера к нам в армию прибыла группа лекторов ЦК ВКП(б) во главе с тов. Митиным. Это большая помощь. Мы с тов. Митиным сегодня ночью прибыли на Малую землю. Это та земля, которая бригадами, организованными Вами, в феврале отвоевана у врага. Сегодня тов. Митин сделал доклад для руководящего состава войск десантной группы.

После доклада долго беседовали о боевых делах и, конечно, тепло вспоминали Вас и Ваше участие в подготовке десанта. Сейчас о Малой земле поется много песен, сложено немало рассказов и написано много стихов. Товарищи пишут Вам письма, я присоединяю свои чувства к их словам и сам, пользуясь случаем поездки тов. Митина, пишу эти строки на Малой земле. Работаю начальником политотдела 18-й армии. Работой доволен, это стихия. Не забыл Ваших указаний и школы совместной работы. Подробно с нашими делами познакомился тов. Митин, наша просьба к нему – передать Вам все, что он видел и что ему передавали для Вас.

С приветом, уважающий Вас Л. Брежнев».

Вообще лекторов, особенно ГлавПУРа, Леонид Ильич боялся как огня. Летом 1942 года, когда вступил в силу знаменитый приказ № 227 о расстреле всех, кто бросает без команды боевые позиции, лектор ГлавПУРа полковой комиссар Синявский прибыл на Южный фронт, тот самый, что под ударами немцев безостановочно катился из-под Харькова, бросая оружие и оставляя сотни тысяч солдат и офицеров в окружении, а значит, в плену.

На Синявского, главным образом, была возложена обязанность проверяющего выполнение приказа № 227. В итоге вот что он доложил в ГлавПУР:

«…Ответственные работники политуправления Емельянов, Брежнев, Рыбанин, Башилов не способны обеспечить соответствующий перелом к лучшему в настроениях и поведении (на работе и в быту) у работников политсостава фронта, несмотря на ответственность положения. Подвержены в своей значительной части беспечности, самоуспокоенности, панибратству, круговой поруке, пьянке и т. д.».

И такого мнения о «Лёне» (для друзей, по крайней мере, на фронте, он был почти всегда Лёня) не он один. Позже другой проверяющий, полковой комиссар Верхотрубов характеризует еще круче:

«Черновой работы чурается. Военные знания т. Брежнева – весьма слабые. Многие вопросы решает как хозяйственник, а не как политработник. К людям относится не одинаково ровно, склонен иметь любимчиков».

Ты только погляди, какие проницательные комиссары случались в Красной армии – у Леонида Ильича «любимчики» были до конца жизни! Это, кстати, потом трансформировалось в «ленинскую» теорию о «бережном отношении к кадрам» (или «брежневском»), что постепенно превратилось в родственно-приятельский хоровод и довело страну «до ручки».

Быть может, с военной точки зрения Брежнев был не очень силен, но труса, однако, не праздновал. Дважды высаживался на Малую землю, хотя для подтверждения личной храбрости и одного было достаточно. Это «действо» смертельно опасное, процентов десять десантников гибло еще при высадке. Не случайно даже на боевых картах Мысхако значились такие наименования, как Долина смерти, Тропа смерти и Смертный откос.

Но вот тонкостями психологии, особенно в сфере человеческих «слабостей», Леонид Ильич владел превосходно. Никогда не загружал начальство депрессивной информацией, всегда и везде оставался улыбчив, доброжелателен, причем ко всем, что к генералу, что к рядовому. Очень гостеприимен, по-южному хлебосолен. Попасть в землянку к начальнику политотдела армии считалось большой удачей – тут и анекдотец свежий (как правило, из еврейского быта), и стол, хоть и из подручного горбыля сколоченный, но не по-армейски обильный. Наркомовские сто грамм обязательно будут усилены местной сливянкой.

В Марьиной роще, что под Геленджиком, ее гнали из дички в таком количестве, что генерал Леселидзе однажды даже приказ осуждающий издал. К сливянке всегда огурчик найдется свеженький да солененький, шашлычок, истекающий жиром (где только баранов брали?). Да и барышни в связистках при штабе у «Лёни» мелькали проворные, шалуньи ухоженные, словно и не на войне вовсе.

Сам полковник – красавец на загляденье: строен, белозуб, чернобров, голубоглаз. К тому же певун, плясун, что украинского гопака, что кавказскую лезгинку. Чего и говорить, несмотря на нелестные отзывы проверяющих, солдаты и офицеры его уважали за доступность, простоту общения и даже любили.

В сентябре 1974 года в Новороссийске, когда Генеральный секретарь ЦК КПСС лично приехал вручить героическому городу Золотую Звезду, я сам видел, как он, обнявшись с ветеранами-малоземельцами, стоял облитый слезами, своими и чужими. Пора была душераздирающая, такую войну пройти и остаться живым. В боях за Новороссийск только один из трех защитников такой судьбы был удостоен…

Словом, Брежнев, если и вождь, то уж точно не Сталин, друзей у которого по жизни никогда не было, да и быть не могло. Сверстники рябенького «Оськи» по горийскому детству затаились, кто где мог, опасаясь «длинных рук» злопамятного Кобы. Не дай Бог, попадешь на глаза! Возьмет и припомнит, как дразнили и поколачивали тщедушного сына прачки и сапожника, с вечно завязанным горлом, но совсем не по-детски горящими желтыми кошачьими глазами.

В России всякий вождь (если уж совсем не дурак, вроде Павла I) строит систему управления, прежде всего, «под себя». Не у всех получается, но те, у кого выходит, как правило, остаются «на троне» надолго.

Сталин был у власти почти 30 лет, выгнув «параболу» воздействия на общество простую, но гениальную по исполнительности, контролю, результативности и радикальной реакции на непослушание, или, как сейчас говорят, инакомыслие. В сердцевине ее была заложена жестокость и, как следствие, неотвратимость наказания, нередко самой крайней мерой – смертью. Страх гнал людей к любой заявленной цели, поскольку никого и никогда не жалели и под «топор» мог попасть любой, какие бы заслуги перед Родиной ни имел.

У Брежнева, который пробыл у власти на десять лет меньше, все оказалось с точностью до наоборот – повсеместно декларировалось «бережное отношение к кадрам». Поэтому стоит ли удивляться, что «кадры», особенно из ближнего круга, быстро «рассобачились». Стали обрастать «хозяйством», кумовством, возможностями, связями, в благодарность славословить «дорогого Леонида Ильича», особенно за право получить кусок кабанятины после удачной охоты Генсека, что оценивалось как признак «особого государственного доверия».

Но не надо упрощать Леонида Ильича до этакого добродушного «дяденьки с колхозной пасеки». Обнимаясь и плача с ветеранами, он всегда был начеку, замечая даже легкую тень опасности, заходившей в его сторону с любой стороны, а уж тем более – от персоналий, особенно тех, перед кем в прошлом Леонид Ильич сгибался и лебезил.

Так было с Жуковым, так было с Хрущевым, которому обещанные после снятия с должности пенсионные льготы через месяц были уменьшены втрое. А уж как показательно это получилось с Кагановичем, которому он писал в 43-м году: «Не забуду Ваших указаний, дорогой Лазарь Моисеевич, и дружной совместной работы!» Когда стал Генсеком – все мгновенно забыл! А Лазарь-то просил ведь всего ничего – восстановить в партии, из которой его исключил еще нелюбимый «волюнтарист» Хрущев.

Лазаря можно понять! Ведь он в Российской партии большевиков с 1911 года, с того времени, когда Леня Брежнев в Каменке еще бегал в коротких штанишках (а по бедности, может, даже и без оных). Чуть позже, в самый разгар Первой мировой войны, Каганович от имени большевиков вовсю «мутит воду» в той же «брежневской» Екатеринославской губернии в качестве руководителя так называемого Союза сапожников, к тому же нелегального. Он и являлся настоящим сапожником там же, в Екатеринославле (позже – Днепропетровске), откуда, в сущности, Брежнев и пошел в рост. Кто знает, может и папе, мастеровому Илье Брежневу, набойки на праздничные сапоги набивал?

В отличие от Жукова, Каганович никогда не комплексовал от унижений. Правда, многие из них исходили от Сталина, потом от Хрущева, первых лиц государства. Увы, такое терпят многие, даже за честь почитают. Маршал Блюхер, когда его расстреливали по приговору, в сущности, лично Сталина, перед пистолетным дулом кричал: «Да здравствует Сталин!». Ужас какой-то!..

По ночам у себя на квартире, что на восьмом этаже Фрунзенской набережной, под матерчатым, еще «кремлевским» абажуром, старый (83 года), больной, плохо видящий Лазарь Каганович почти на ощупь водит пером по бумаге, положенной на разлинованный жирными полосками листок:

«Уважаемый Леонид Ильич! Я вновь вынужден беспокоить Вас по тяжкому для меня делу – вопросу о восстановлении меня в правах члена партии. Я написал обращение в Президиум XXV съезда КПСС и посылаю его Вам в надежде, что Вы не просто передадите его, а по существу поможете положительному решению… Мне тяжко жить на склоне лет вне партии, которой я отдал свою жизнь, и я очень прошу Вашей помощи… С товарищеским приветом, Л.М. Каганович, г. Москва, 19 февраля 1976 г.».

Опираясь на трость, большой, грузный, некогда всесильный Лазарь, именем которого даже назывался Московский метрополитен, ковыляет на почту, где его знают, но относятся плохо – надоел! Глядя на адресата, кочевряжатся, пытаются отговорить, требуют заполнить какие-то бумажки, а он, как назло, очки забыл. Просит у посетителей, наконец, какая-то сердобольная старушенция суетливо достает свои, захватанные пальцами, перевязанные суровой ниткой. Несмотря на унижения, пишет, пишет и пишет, старательно складывая рукописные копии в архив. «Старый кадровик» (как часто себя называет) бережно хранит все бумажки, авось пригодятся.

Зря! Никто ему не отвечает, ни «уважаемый Леонид Ильич», которому старик даже осмелился напомнить о совместном участии в боевых действиях под Новороссийском («…Я с удовлетворением вспоминаю нашу работу по организации десанта на Малую землю и Ваше письмо ко мне с Малой земли», – и так далее), ни Андропов, ни тем более Черненко, я уже не говорю про Горбачева.

Только Всевышний, видать, пожалел старика, наградив долгой жизнью. В конце концов, пережил их всех, «стойких ленинцев» (Горбачев не в счет, потому как не стойкий, и вообще, как выяснилось, «казачок засланный»). Пережил генсеков, от Сталина до Черненко включительно. Так 25 июля 1991 года беспартийным и помер, полтора года не дотянув до сотни лет. Одна радость – вместе с той самой партией, которой служил с исступлением сторожевого пса, месяца не дотянув до ее массовой кончины…

Среди героев юбилейного 1965 года значился человек, фамилию которого, говорят, Брежнев внес в список лично. Это был Павел Батицкий, почти земляк генерального (тоже с Украины, из Харькова). Как и Брежнев, трудовую жизнь начинал «фабзайцем», то есть с фабрично-заводского училища.

Огромного роста и довольно устрашающей внешности (брови – Брежнев позавидует), Батицкий попал в армию четырнадцати лет, был зачислен воспитанником в Харьковскую военно-подготовительную школу (что-то вроде прообраза суворовского училища). По жизни их пути ни до войны, ни во время войны не пересекались. Подполковник Батицкий вступил в бой в первый день будучи начальником штаба моторизованной дивизии в Прибалтийском особом военном округе, а Победу встретил в Праге, командиром стрелкового корпуса, в тридцать три года от роду став генерал-майором.

Стал бы Героем Советского Союза, да отбрил однажды по рации высокопоставленного политработника, причем с употреблением слов «полового» значения. Тот обиделся и не поленился – смотался на «Виллисе» в штаб армии и лично порвал представление, уже готовое идти наверх.

Позже маршал Бирюзов подтвердил в служебной аттестации, что генерал Батицкий – «командир волевой, инициативный, настойчивый, но иногда проявляет высокомерие, горячность и недостаточно выдержан в обращении с подчиненными». Как видите, и не только с подчиненными, часто злоупотребляя теми же определениями, что стоили ему Золотой Звезды.

И еще ходила за Павлом Федоровичем одна не всеми однозначно оцененная молва, что именно он расстрелял Лаврентия Берию. А поскольку «решительный и инициативный», то сам предложил себя на роль палача, когда полковники из конвоя решительно отказались от этой «чести». Прокурор Роман Руденко аж подрастерялся:

– Так кто же?..

Тогда из тени подземелья вышел Пал Федорович, находившийся там в роли начальника охраны. Огромный, как буреломный медведь, сиплым голосом пробасил:

– Че с им церемониться… Позволь мне, Андреич! Я на фронте не одного гада на тот свет отправил…

– Ну, давай! – не без удивления, но облегченно согласился генпрокурор.

Батицкий достал из кармана просторных галифе трофейный «парабеллум», передернул затвор и со словами: «Ну, голубь, лети!» – засадил Лаврентию Павловичу промеж выпученных глаз две пули, почти автоматно, одну за другой. Берию никто не жалел, но «инициативу» Батицкого, особенно в армии, многие осудили, посчитав, что не дело генералу исполнять подобные функции.

А вот Леонид Ильич, который, как известно, в аресте Берии тоже принимал участие (хотя и не сильно это афишировал), напротив, зауважал «Павло» еще больше. Поэтому с учетом фронтовых заслуг предложил внести его в число военачальников, представляемых на высокое государственное звание (тем более, что его уже, как вы помните, представляли).

К тому же Брежнев припомнил, что участникам ликвидации Лаврентия поначалу Золотые Звезды были обещаны. Да говорят, после благополучного исхода завозражали Жуков и особенно организатор операции, генерал-полковник Кирилл Москаленко.

Им хорошо: у Жукова – три звезды, у Москаленко – одна, но вторую ему за Берию уж точно не дадут. Словом, проблему наград похерили. И без того неделю пили от радости, что с такой легкостью расправились с «монстром», от которого исходила смертельная опасность для всех. Опоздай на день, он бы их всех порешил, не задумываясь. Тут уж – кто кого?

Но говоря откровенно, Хрущев услугу «лепшего» друга не забыл. Кирилл Семенович, который более десяти лет ходил в генерал-полковниках, через месяц получил генерала армии, а еще через полтора года – Маршала Советского Союза. Как видите, совсем недурно! Жукова тоже отметили – выдвинули Министром обороны, членом Политбюро. Правда, ненадолго – чуть больше двух лет. Уж больно опасным показался Хрущеву…

Про остальных участников бериевской акции просто забыли (да и дело-то долгие годы оставалось сугубо тайным), а вот Брежнев вспомнил и посчитал нужным восстановить справедливость – дать Батицкому Звезду Героя.

Словом, дали! Зато на следующий год именно «инициативный» Батицкий предложил той же награды удостоить «дорогого» Леонида Ильича. Безусловно, удостоили, но не ко дню Победы, а к 60-летнему юбилею, 18 декабря 1966 года.

Это была первое брежневское «золото» Героя Советского Союза. Потом добавили еще три и все, заметьте, 18 декабря (1976-го, 1978-го, последнее – за год до смерти). А в начале 1978 года вообще от восторга «сошли с катушек» и наградную планку генсека усилили орденом «Победа», самой высокой полководческой наградой. Это было черт-те что и алмазный бантик сбоку!

Закончилось все так, как и следовало ожидать. При Горбачеве орден «Победа» отобрали, многоярусного «Героя» осмеяли анекдотами, пародистами испинали. Видать, чтобы эпоху унизить, а самого Леонида Ильича – в первую очередь. Не знали мы тогда, неразумные, что «казачок засланный» старается не «за просто так». Поет, как петух на станичном заборе, да все с чужого голоса…

Даже канцлер ФРГ Гельмут Коль в воспоминаниях выражал удивление, описывая переговоры в Архызе о воссоединении Германии, во время которых на вопрос: «Сколько все (то есть вывод советских войск и прочее, с этим связанное) будет стоить?» – Генсек переглянулся с «верным нукером» Шеварднадзе и назвал сумму… смехотворную.

За «три копейки», сукин сын, продал все, над чем страна горбатилась во имя своего могущества и спокойствия. И побежали гвардейские полки быстрее, чем в сорок первом, бросая «нажитое» годами. Даже Коля удивила дешевизна, да и спешка тоже. А почему нет? Ведь это было откровенное предательство национальных интересов, за что и получил «Мишка» свои «сребреники» в виде Нобелевской премии. Обидно… за Нобеля!

Бросали военные городки, полигоны, аэродромы, клубы, ремонтные базы, обжитые квартиры, разворовывая и за гроши отдавая то, что стоило миллиарды. Бежали, в прямом смысле слова, «во чисто поле». Я помню, как вертолетная часть, что прибыла на Кубань из Западной группы войск, первые месяцы зимовала прямо в боевых машинах…

А в сентябре 1974 года, во время визита Брежнева в Новороссийск по случаю вручения знаков отличия города-героя, я собственными ушами слышал, как с трибуны городского стадиона, где проходил митинг, первый секретарь Ставропольского крайкома, тогда мало кому известный Михаил Горбачев, пронзительно кричал на всю Цемесскую бухту о выдающейся роли «дорогого Леонида Ильича в Великой Отечественной войне», ни разу не упомянув ни Сталина, ни Жукова, тем более Кагановича, да и вообще никого.

Разве можно было в ту пору поставить рядом с Генеральным секретарем еще кого-то другого? Это был парад какого-то языческого идолопоклонства! В заключение, сияя пятнистой лысиной, будущий «лучший немец» добавил, глядя в сторону растроганного до слез Брежнева, что труженики Ставрополья в том году перевыполнили все, что возможно и невозможно. Но особых успехов добились в производстве баранины и роста поголовья баранов. Только через десяток лет стало ясно (по крайней мере, мне!), каких «баранов» он имел в виду…