Читать книгу Как развалили СССР. Крушение Сверхдержавы - Руслан Хасбулатов - Страница 5

Беловежские соглашения заставили взглянуть по-новому на Ельцина как личность

Сомнения в сильном лидерстве Ельцина у меня появились уже с первых минут реакции Ельцина на попытки государственного переворота ГКЧП, а затем его недостойное поведение, связанное с выбором Гайдара в качестве «главного реформатора» еще накануне V съезда и самое главное – с его откровенного сокрытия от меня того заговора, которое он вместе с Бурбулисом, Гайдаром и Шахраем устроил в Беловежской Пуще (Кравчук и Шушкевич – простые марионетки, бездушные авантюристы). Все эти события заставили меня по-новому, более критически, присматриваться к Ельцину. О его недалеком уме, слабой теоретической подготовке, склонности к панике и сверхподозрительности – это я хорошо знал. Но этого было недостаточно.

Относясь совершенно искренне и преданно, непрерывно защищая от атак со стороны могущественных противников, начиная от самого Михаила Горбачева, происков КГБ и СМИ в 1990–1991 годах, – в то время как его «единомышленники» из межрегиональной депутатской группы в Союзном парламенте или деятели «ДемРоссии», как и Бурбулис и Полторанин, пугливо отмалчивались, – я, наверное, мог рассчитывать на ответное искреннее ко мне отношение со стороны Ельцина. И когда этого не происходило, я задавался множеством вопросов. К примеру, не понимал, зачем ему нужны были мелкие хитрости вокруг выбора нового правительства перед началом V съезда? И самое главное – как он мог не посвятить меня в свои планы по «роспуску СССР»? Я бы отговорил его от этой безумной затеи, или, в крайнем случае, можно было бы подготовить другой – более разумный план, – кстати, он уже имелся. И даже был опубликован в январе 1991 года в газете «Мегаполис-экспресс» – я его передавал и Горбачеву, и Ельцину. И, конечно, надо было все это согласовать с Горбачевым. А произошел фактически государственный переворот со стороны заговорщиков. Переворот тайный, коварный, как следствие предварительного заговора трех лидеров союзных республик с целью уничтожить союзное государство. Я считал, что Ельцин не имел морального права действовать таким образом, по крайней мере, не ставя меня в известность о своих планах. При этом для меня было очевидным и то, что он и его приспешники воспользовались тем, что я был очень далеко от места событий – в Сеуле, куда отправился с официальной группой парламентской делегации, согласно плану зарубежных визитов. Вспомнилось, что Ельцин охотно поддержал меня, когда я сообщил, что южнокорейский парламент обратился ко мне с просьбой прибыть в Сеул, как договаривались ранее, если обстоятельства в Москве это позволяют. Позже я и вспомнил реакцию Ельцина – он почему-то обрадованно поддержал это мое намерение. И прибавил: «Вам, Руслан Имранович, немало досталось в последние месяцы, поезжайте, за неделю здесь ничего не произойдет». Это, как позже я понял, были лицемерные слова. Такое предательство в отношении страны, Горбачева и, конечно, меня, совершенное Ельциным, меня потрясло не меньше, хотя, разумеется, не в той мере, как само событие, состоявшееся в результате Беловежских соглашений – исчезновение СССР. Стало окончательно ясно, что этот недалекий беспринципный деятель, в то же время беспредельно хитрый, злобный и коварный человек (эти качества часто компенсируют недостаток интеллекта), не имеет абсолютно никакой морально-нравственной базы, направляющей его волю. И с ним надо быть далее предельно осторожным, и лучше – не зависимым от него. А его «людей» – отсылать подальше и никаких «дел» с ними не иметь и не «согласовывать», помимо тех, которые вытекают чисто из официального служебного характера.

При этом сложилась ситуация, когда ни я, ни Верховный Совет России уже не могли исправить ситуацию – отменить уже принятые решения «тройки» заговорщиков и потребовать их ареста мог только Президент СССР Михаил Горбачев, а он отказался это сделать. Верховный Совет России был вынужден ратифицировать Беловежские соглашения.

Эта новая ситуация в наших взаимоотношениях заставила меня более внимательно прочитать то, что говорил Ельцин в своих публичных выступлениях за период, когда он был избран в мае 1990 года председателем Верховного Совета РСФСР. Привожу некоторые из них ниже.

Кстати, интересно, что популярным в массах Ельцин стал именно потому, что он больше, чем Горбачев, говорил о необходимости строить чистый ленинский социализм, без привилегий для партбюрократии, «а также он требовал больше власти для Советов».

Выступление на XXVIII съезде КПСС

Ельцин Б.Н. Товарищи, партия подошла к своему съезду с грузом тяжелых проблем. Последние годы показали, что нейтрализовать действие консервативных сил в партии не удалось. Наоборот, слишком много говорили о том, что все в одной лодке, по одну сторону баррикад, в одной шеренге, с единым мышлением. Такая позиция дискредитировала тех коммунистов, которые являются искренними и последовательными сторонниками перемен. Чтобы понять, что может и должен решить наш съезд, надо прежде всего ясно видеть, что он из себя представляет, в Политбюро не решились пойти на единственно правильный в условиях перестройки порядок выборов делегатов: демократическим путем от всех платформ и групп, не зависящих от прежних структур партии. Чтобы любые объединившиеся шесть тысяч коммунистов избирали прямо своего делегата, тогда бы не получили такого состава съезда. Поэтому при обсуждении на съезде главным явился не вопрос о перестройке в стране и путях ее развития. Этот вопрос решается народом за стенами этого здания, решается в Советах народных депутатов. На этом съезде стоит вопрос прежде всего о судьбе самой КПСС. Если говорить точнее, здесь решается вопрос только о судьбе аппарата верхних эшелонов партии. Вопрос стоит исключительно остро. Найдет ли в себе силы аппарат КПСС решиться на перемены? Использует ли он тот последний шанс, который дает ему этот съезд? Или да, или нет. Или партаппарат под давлением политической реальности решится на коренную перестройку партии, или будет цепляться за обреченные формы и останется в оппозиции к народу, в оппозиции к перестройке.

Тогда представители аппарата неминуемо будут вытеснены из всех органов законной власти. Такая партия не удержится ни в роли авангардной, ни даже в роли партии, имеющей представительство в Советах. Утомительны[20] иллюзии тех, кто думает, что после выхода из партии всех инакомыслящих, кто не хочет быть приводными ремнями и винтиками партаппарата, у нее останется все имущество КПСС и связанная с ним власть. Этого не будет, в этом случае, к которому, кстати, подталкивают консерваторы, будет начата всенародная борьба за полную национализацию имущества КПСС как партии, обанкротившейся и обязанной хотя бы своим имуществом возместить долги перед народом. В наследство аппарату партии останется только вывеска с названием «КПСС». Можно предположить, что начнется борьба за привлечение к суду руководителей партии всех уровней за ущерб, который они лично нанесли стране и народу. Могу назвать хотя бы одно из этих дел – об ущербе в результате антиалкогольной кампании. Народ спросит и за все остальное: за провалы во внешней торговле, сельском хозяйстве, за национальную политику, политику в отношении армии и так далее. Страна должна знать, какое наследство оставила ей КПСС.

Такова возможная перспектива аппаратной партии. Тот, кто думает о каких-то иных вариантах, пусть посмотрит на судьбу компартий в странах Восточной Европы. Оторвались от народа, не поняли свою роль – и оказались на обочине. Все ли так мрачно? Есть ли еще другой выход? Есть. Правда, для этого мало шансов победить именно на данном съезде. Это ясно видно. Но все мы, отдавшие партии десятки лет жизни, сочли своим долгом прийти сюда, чтобы попытаться сказать, что выход для КПСС все же есть. Трудный, тяжелый, но выход.

В демократическом государстве переход к многопартийности неизбежен. В нашей стране постепенно формируются различные политические партии. При этом неизбежно коренное обновление КПСС. Какой наиболее безболезненный для народа, цивилизованный процесс модернизации партии?

Первое. Необходимо организационно зафиксировать имеющиеся в КПСС платформы и дать каждому коммунисту время для политического самоопределения. Уверен, большинство рядовых коммунистов связывает будущее партии с демократическим крылом.

Второе. Изменить название партии. Это должна быть партия демократического социализма.

Третье. На съезде рано обсуждать платформы и Устав. Надо принять только общую декларацию о преобразовании КПСС. Далее надо избрать новое руководство, способное подготовить новый съезд где-то через полгода-год.

Четвертое. Партия должна освободить себя от любых государственных функций. Первичные парторганизации должны быть упразднены в армии, в системе госбезопасности и в государственных учреждениях. На производстве судьбу первичных парторганизаций должны определить сами трудовые коллективы и сами члены партии. В новой партии или союзе ее члены должны платить минимум взносов. Так возникнет партия парламентского типа. Только такая партия при мощном обновлении общества сможет быть ведущей партией и побеждать на выборах в лице той или иной из своих фракций.

Любые фракции социалистической ориентации других партий могут входить в состав союза демократических сил страны. Народ признает этот союз и пойдет за ним, тем более, если он предлагает свою экономическую программу выхода из кризиса не за счет обмана народа и дополнительной нагрузки на его плечи. Союз выступит как федерация национальных союзов. Он будет иметь форму, отвечающую смыслу и духу нового Союзного договора между суверенными государствами страны. С развитием в стране демократических движений и дальнейшей радикализацией перестройки этот союз сможет стать на деле и авангардом общества. Это обеспечит широкую социальную базу обновления общества, поставит заслон атакам консерваторов и гарантирует необратимость перестройки. Такова вторая альтернатива. Итак, или вариант аппаратной КПСС, тогда раскол и уход рано или поздно ее из числа реальных политических сил страны, или обновленная партия, с переходом в союз демократических сил и перспективой сохранить роль активного лидера перестройки.

В заключение хотел бы сказать следующее. События развиваются необычайно быстро. Попытка задержать, о чем мечтают некоторые, неминуемо приведет к полному историческому поражению. Только опережение, только устремленность вперед вместе со всеми силами прогресса нашего общества могут дать надежду на то, что партия не потеряет себя, а возродится в новый авангардный союз демократических сил.

Все четыре положения, выдвинутые Ельциным как якобы «очистительные» для КПСС меры и одновременно способные придать реформам «новый динамизм», – на деле были слабыми, малоинициативными. К тому же они не принадлежали Ельцину, поскольку уже давно живо обсуждались в дискуссиях на страницах союзной печати и в разных коллективах. Тогда, напомню, существовала такая прекрасная практика, как обсуждение важных вопросов страны на собраниях коллективов. Но здесь интересен, на мой взгляд, другой момент, который затронул Ельцин. Это его мысль о том, что будущий Союзный договор – это договор между суверенными республиками. Мне кажется, эта вброшенная вскользь Ельциным мысль должна была насторожить Горбачева и его соратников. Именно здесь и таилась грозная опасность для единства СССР, но Горбачев странным образом не заметил этого. Не «заметили» этого и горбачевские аналитики, хотя их и тогда было не меньше, чем сегодня на службе высокой власти.

Ничего оригинального не говорил Ельцин, выдвигая также свою «альтернативу», при этом он не ставил под сомнение и горбачевскую перестройку, и лидирующую роль партии, настаивая всего лишь на ее «модернизации», ударении на «чистоте социализма». Экономики он вообще не касался. И не случайно – в ней он не разбирался абсолютно. В целом это выступление Ельцина было слабым и неубедительным, особенно для опытных руководителей, которые более профессионально оценивали общее состояние страны. Они были не менее, чем Ельцин, обеспокоены дезорганизацией народного хозяйства, однако не усматривали ничего хорошего в непрерывной критике КПСС, к тому же партия Горбачевым быстро устранялась из сферы принятия решений. А здесь Ельцин вообще предлагает ее ликвидацию, выдвинув свои «положения», якобы призванные «очистить» партию и преобразовать в партию «демократического социализма». В общем, с содержательной стороны речь Ельцина была слабой и неубедительной, совершенно нетворческой. Никаких размышлений о судьбах страны, ее международных позициях, ее культуре и т. д. – ничего этого не было и в помине, что обычно присутствует в выступлениях масштабных деятелей. Ничего не сказал Ельцин о тех сложнейших проблемах РСФСР, с которыми он столкнулся, заняв место официального лидера РСФСР, а ведь этого от него ждали делегаты, на этом, как оказалось, последнем, XXVIII съезде КПСС. Но зато это выступление произвело буквально фурор в мировой прессе. Ельцин стал отныне официально рассматриваться как главный внутренний враг Горбачева. Интересно, что Михаил Горбачев отреагировал на это выступление Ельцина вполне миролюбиво, он был человеком мягким, во всяком случае, незлобным и немстительным.

М.С. Горбачев о Б.Н. Ельцине

Нельзя уходить от того, что сегодня запущено в общественную атмосферу, причем с определенным умыслом. Это опирается на объективную, так сказать, реальность. Здесь были выступления, в том числе, например, Бориса Николаевича Ельцина, который сказал, что, в общем, на съезде – в основном функционеры, партийные работники. А действительно, около половины – партийные работники. Добавьте к этому еще 20 руководителей и так далее. И вот это будет гулять и бросать тень… Будет бросать тень на все, что мы здесь обсудили, на принимаемые правильные решения – и Программное заявление, и Устав на нашу реакцию на многие наболевшие вопросы. Я прошу вас это понять, не поддавайтесь, так сказать, подзуживаниям снизу. Уверяю вас, что это так…

…Относительно выступления Бориса Николаевича Ельцина. Там, где товарищ Ельцин говорит о том, что партия должна реформироваться, обновляться – здесь, я думаю, мы все едины. То, как он думает, как представляет этот процесс, – я не совсем уверен, что подразумевает под всем этим товарищ Ельцин. Поэтому ему еще надо, если он с нами, пояснить, что он имеет в виду. Что касается моих взглядов на обновление партии, я их изложил.

Мне кажется, что то, что содержится во второй части выступления Бориса Николаевича, – это все очень серьезно, и мы должны это отвергнуть как неприемлемое для нас, коммунистов. Да, мы за обновление, мы должны признать новую роль и положение партии, но будем действовать, содействуя нашему социалистическому выбору, и никаких других целей для нас нет. Более того, мы будем исходить из того, что коммунисты могут создавать свои партийные организации и действовать там, где они считают нужным и возможным. Другой подход – это нарушение конституционных прав, прав человека. Вот моя позиция по главному вопросу. (Аплодисменты.)»[21].

Вскоре Ельцин заявил о выходе из КПСС. Вот как это происходило:[22]

«Долго раздумывая, я пришел к выводу, и об этом решении хотел заявить после XXVIII съезда партии. Но, учитывая сегодня выдвижение моей кандидатуры в состав Центрального Комитета партии, я должен сделать следующее заявление.

В связи с избранием меня Председателем Верховного Совета РСФСР и огромной ответственностью перед народом и Россией, с учетом перехода общества на многопартийность, я не смогу выполнять только решения КПСС. Как глава высшей законодательной власти республики, я должен подчиняться воле народа и его полномочных представителей. Поэтому я в соответствии со своими обязательствами, данными в предвыборный период, заявляю о своем выходе из КПСС, чтобы иметь большую возможность эффективно влиять на деятельность Советов. Готов сотрудничать со всеми партиями и общественно-политическими организациями республики»[23].

Уже в ходе работы XXVIII съезда КПСС Ельцин как-то вечером, придя в Верховный Совет, пригласил меня к себе, в свой кабинет на втором этаже Белого дома. Он сказал мне, что выдвинут в состав нового Центрального Комитета, а это может осложнить его работу как председателя Верховного Совета России. Поэтому после размышлений пришел к выводу о том, что ему следует вообще выйти из этой партии, тем более, она не способна реорганизоваться.

«Что вы думаете об этом?» – спросил меня.

Я выразил свое мнение, сказав, что «реорганизация» в КПСС идет, и очень серьезная, – в направлении стремительного снижения авторитета КПСС. Горбачев, вроде бы сохраняя партию, в то же время ведет дело к тому, что партийные кадры и партийные органы, по сути, отстранены от созидательной деятельности.

Сказал: «Я разделяю, Борис Николаевич, ваш взгляд на то, что в стране должны существовать разные политические партии, лично я охотно вступил бы в Российскую социалистическую или социал-демократическую партии, если бы они стали действовать примерно так, как в Швеции, Германии или Франции. Но мне кажется, это может произойти через несколько лет, после того как стабилизируется экономика СССР, будут решены конфликты Центра с республиками и начнется существенное повышение уровня жизни населения. Почему бы вам не поговорить наедине с Горбачевым по этим вопросам и не сосредоточить все силы на экономической реформе? Посмотрите, как бурно развивается экономика Китая, главной созидательной силой руководство Китая сделало партийные кадры – они наиболее профессионально подготовлены к этому, так же как и у нас».

Ельцин внимательно слушал и отреагировал на мои слова: «Наверное, вы правы, но теперь перейти на эту модель уже поздно. Поэтому, я думаю, ситуация развернется следующим образом. Когда я подам заявление на выход из КПСС, моему примеру последуют, как мне сообщили, примерно 30–40 % всех партийцев, еще больше – в союзных республиках. Эти кадры и станут костяком новой большой партии, на которую можно будет опираться, проводя решительные реформы, КПСС для этого не годится».

Я был просто ошарашен этой ложной предпосылкой Ельцина, сказал:

«Кто вам, Борис Николаевич, мог сообщить о таком возможном варианте развития событий в КПСС? Не будет выхода даже у 10–15 % партийцев, в лучшем случае около10 %, не более. Если вы планируете свои действия на основе такого предположения, это глубокое заблуждение!»

Теперь был ошарашен Ельцин. Он спросил:

«Почему вы думаете таким образом? Мне опытные специалисты-социологи нарисовали другой сценарий!»

«Дело в том, – ответил я, – что за 70 лет общество выработало стойкие традиции и привычки, связанные с существованием одной партии, и вся активная часть населения – в партии. Мало кто является фанатическим сторонником уставных положений КПСС, люди вполне приспособились к ее существованию. Но у нашего поколения нет никакого недовольства самой партией, недовольство вызывают лишь партийные комитеты, начиная с района и города. Допустим, если бы сегодня Горбачев распустил КПСС и объявил о создании нескольких других партий, вы думаете, сразу все 18 млн. человек вступили бы в эти партии? Мне кажется, этого не произошло бы: привычки, традиции – это огромная сила, она не приходит в один день и не исчезает в один день. К тому же партия, выполняя контрольные функции над государственными и хозяйственными структурами, обеспечивает более или менее нормальное функционирование государства. Она срослась с государством. Поэтому сегодня рассчитывать на то, что ваш пример станет примером для массового выхода из партии – не стоит. Да и альтернатив пока нет».

«Как нет? Я же предложил в своем выступлении на съезде КПСС? Вы что, не читали?» – сказал Ельцин, не скрывая недовольства.

«Читал, Борис Николаевич, читал внимательно, но никакой альтернативы ни КПСС, ни курсу реформ Горбачева вы не предложили, – пожалуйста, не обижайтесь на меня. Ваши идеи слабы, имеют частный характер, не вплетенный в ткань целостного, программного видения ситуации. Если хотите, я могу помочь разработать такой документ, я сам много и давно размышляю на эту тему», – сказал я тогда Ельцину.

Он был явно недоволен, видимо, не ожидал услышать от меня таких слов. Но я искренне сказал ему то, что я думал. Ельцин мне не сообщил имена тех «известных людей», которые, по всей видимости, оказывали на него сильное влияние. И вдохновили его на такое решение, хотя их имена не были секретом для меня.

Конечно, Горбачев должен был как-то отреагировать на этот сделанный поступок Ельцина, тем более когда он был совершен в период работы съезда коммунистов. Он не замедлил высказаться:

«Ну вот, у нас есть заявление Бориса Николаевича Ельцина. И, поскольку это заявление сделано, съезд стоит перед тем, чтобы принять решение. Он заявил о выходе, и, я думаю, съезд должен просто поручить Мандатной комиссии внести предложение о погашении его мандата. Товарищи, он заявил о выходе, и я думаю, что ни в какую первичную организацию он не пойдет. Но что касается съезда, то мы должны поручить Мандатной комиссии внести проект постановления о прекращении, погашении его мандата как делегата XXVIII съезда.

Что касается всего остального, то это решил сам товарищ Ельцин. Я думаю, вы услышали аргументы. Мы должны их принять к сведению и на основе этого действовать. Ясно, что в связи с этим отпадает и сам вопрос о включении его кандидатуры в список (членов КПСС)».

Далее Горбачев немедленно поставил вопрос «о погашении мандата делегата XXVIII съезда КПСС Б.Н. Ельцина на голосование», и Ельцин перестал быть делегатом съезда, за это проголосовал 3671, против – 15, воздержалось – 103. Хитрецом оставался Ельцин всегда: он мог просто заявить о своем выходе из партии, – этим самым автоматически погашался бы и его мандат делегата съезда КПСС. Нет, ему надо было закатить громкий спектакль с каким-то «погашением» мандата.

Горбачев тоже не был силен в умении быстро решать такого рода вопросы. Ему следовало просто поставить вопрос об исключении из КПСС «товарища Ельцина» – и все, спектакль был бы завершен, но не по сценарию Ельцина. Эти опытные партбюрократы почему-то так и не научились управлять большими аудиториями, хотя этим они занимались десятилетиями.

Выступление Ельцина на заседании Верховного Совета Латвии 3 августа 1990 года

В начале августа Ельцин вылетел в Ригу, я провожал его (я всегда провожал и встречал Ельцина во всех его выездах и возвращениях, вплоть до конца 1992 года). Но, прочитав его выступление на Верховном Совете Латвии (опубликованное центральными газетами), я пришел в изумление! Столько было в нем легкомыслия, примитивизма, и самое существенное – откровенный курс на разрушение СССР.

Вот что говорил Ельцин:

«Мы считаем, что надо идти к развитию горизонтальных связей. Надо разрушить этот вертикальный жесткий стержень. Разрушить – и идти на прямые связи добровольных, суверенных, независимых государств. На договоры, которые не диктовались бы из Центра: по каким процентным ставкам налог, по каким процентам отчисления в союзный бюджет и так далее и так далее. Латвия и Россия заключат договор без каких-либо предварительных политических или экономических условий. Это значит, так мы договорились, что будет первая часть политически-правовая нашего договора, который подпишут два председателя Верховных Советов, причем подпишут в Москве (так предварительно мы договорились с Анатолием Валерьяновичем[24]), а вторая часть, уже наполненная, – договор об экономическом, научно-техническом, торговом сотрудничестве, о межнациональных отношениях, гражданстве, культуре, каких-то социальных вопросах и так далее – на уровне председателей Советов Министров. Этот договор должен быть подписан в Риге.

Вот эти две составные части должны представлять из себя систему наших взаимоотношений в будущем, невзирая на то, что будет на союзном уровне – каков будет Союзный договор и будет ли он вообще? И будет ли участвовать Латвия в Союзном договоре или не будет – мы тоже в этом отношении никаких условий не ставим. Россия, возможно, будет участвовать в Союзном договоре. Но, мне кажется, на таких условиях, на которые Центр или не пойдет, или, по крайней мере, очень долго не пойдет. Поскольку проект, который подготовил Центр, мы считаем, он не может удовлетворить Россию, а, наверное, и другие суверенные государства. И потому мы подготовили свой вариант, где имеем в виду, что будет договор о создании содружества суверенных государств, имеющих основы конфедерации, независимость и, допустим, каких-то два-три объединяющих элемента. Может быть, эти все государства, которые войдут в это содружество на добровольных началах, могут Союзу отдать оборону, госбезопасности (и то название надо сменить, безусловно), ну и, наверное, еще что-то, связанное с нашими кредитно-денежными отношениями. Вот, пожалуй, все то, что можно было бы отдать Центру.

Притом, конечно, если оборона делегируется юридически Центру, то, безусловно, должен быть статус этих воинских частей, подразделений, Министерства обороны в этом каком-то государстве. Определенный статус, определенная численность должны быть заранее оговорены. И только при этом условии можно эту часть отдать, скажем, и по Комитету госбезопасности. Наше мнение, России, что его надо скорее преобразовать во что-то вроде органа защиты прав человека, а не фискального органа. Это, конечно, будет трудно, это другая будет организация. Но тем не менее мы считаем, что только таким образом можно разрушить этот монстр, который со страхом давит на всех на территории нашей страны, и давит уже восьмое десятилетие, причиняя немало бед.

Хочу вас еще раз поприветствовать и сказать, что нам бы хотелось одним из первых договоров заключить договор Россия – Латвия. До Союзного договора – раз, до принятия новой Конституции – два, то есть в течение полутора месяцев заключить этот договор. И тогда наш фронт, тот фронт как бы обороны трех Прибалтийских республик, был все-таки маловат, и напор Центра был велик. И стала рядом Россия. И Центр уже серьезно забеспокоился. Ему сейчас наступать будет труднее на эту укрепленную цепь обороны. Это уже видно в действиях центрального руководства страны»[25].

Это выступление Ельцина в Риге вызвало сильное возмущение и Горбачева, и многих российских депутатов, да и в целом в тогдашнем советском обществе. Надо отметить, что в абсолютном своем большинстве народы СССР вовсе не стремились «освободиться от коммунистов», поскольку из 18 млн коммунистов, по крайней мере, 90 % из них – это были такие же труженики, как и все. Все работали и жили рядом друг с другом, все – и коммунисты, и не коммунисты, – в равной мере относились не очень хорошо к партийно-советской бюрократии.

И когда Ельцин возглавил движение под лозунгами «за чистоту социализма», «против привилегий номенклатуры» – именно это принесло ему общественное признание, и больше – ничего. Люди, его сторонники, считали, домысливая, что этот человек, сделавший большую партийную карьеру, решительно отмежевавшийся от этих привилегий, станет честно работать на народ. Им и в голову не приходила мысль, что Ельцин стал критиковать партийные порядки прежде всего в условиях, когда, во-первых, эта критика была совершенно безопасной для него лично – и прежде всего благодаря демократической реформе его злейшего врага (его же, кстати, и породившего) Михаила Горбачева, во-вторых, она была фактически лицемерной, как я выше писал, возмущены были и наши депутаты, называя рижское выступление Ельцина «провокационным», другие – высмеивали наивные идейки. Например, чего стоило предложение Ельцина создать «российский КГБ наподобие «структуры по правам человека». Тогда мы смеялись, но, когда Ельцин, став «хозяином Кремля, попытался превратить КГБ в подконтрольное только ему лично «сыскное ведомство», – стало не до смеха. Но в целом создавался образ пустого, малообразованного человека, с громадными амбициями, готового использовать любой повод и предлог для уничтожения Горбачева, а если для этого нужно уничтожить страну, государство – он не остановится и перед этим. Возможно, он был серьезно болен.

Предсказание Александра Зиновьева о роковой роли Ельцина в гибели страны

Это удивительно, но факт: великий русский писатель, философ, мыслитель, а с точки зрения провидческого дарования, намного превосходящий всеми прославляемого Александра Солженицына – Александр Зиновьев удивительно точно предсказал гибель великого государства, если к власти в нем придет Ельцин с его разрушительными качествами. В дополнение к «катастройке» Горбачева он станет чрезмерной «перегрузкой» – и все закончится крахом великой страны и диктатурой. Это отметил Зиновьев еще в 1989 году. Журналист «КП» Андрей Седов привел фрагмент «дуэли» между Ельциным, рвущимся к власти, и Зиновьевым в конце 80-х в Париже[26].

«Ведущий: Борис Ельцин, вы были спортсменом, чемпионом по волейболу. Может, политика похожа на волейбол? Нужно прыгать выше и первым бить по мячу?

Ельцин: Только не по мячу, а по противнику. По сопернику. Это разница.

«Я диктовал Брежневу»

Ведущий: Господин Ельцин, вашей карьерой вы обязаны Брежневу? Может, он вас выделил?

Ельцин: Нет. В то время он был уже не способен выделять, ни отбирать, ни различать хорошее от плохого.

Ведущий: Даже так?

Ельцин: Даже так. Он был совершенно не способен руководить государством. В то время, когда меня избирали первым секретарем обкома, я к нему приходил с какой-то бумагой, чтобы для области решить вопрос, я ему диктовал резолюцию. И вот каждое слово, которое я диктовал, он записывал. Потом я ему говорю: сейчас распишитесь – он расписывался. Сейчас поставьте число – он ставил число. Сейчас вызовите секретаря – он вызывает.

Ведущий: Тогда что же получается? Советским Союзом руководит такой старик?

Ельцин: А у нас же постоянно вообще лидеры умирают. И у вас, если о мертвых не говорят ничего плохого, то у нас, наоборот, о них не говорят ничего хорошего, как вы заметили»[27].

Ельцин откровенно и нагло лжет – сцена, которую он «рисует», была принципиально невозможной, независимо от того, болел или не болел Генеральный секретарь. Никаких «бумаг», согласно существовавшим порядкам, Генеральный не подписывал в присутствии какого-то «посетителя» – кем бы он ни был. Все это было уже решено, а протокольная беседа могла быть не более 3–5 минут. Брежнев, естественно, говорил какие-то «напутственные слова» и желал успеха любому секретарю обкома, уже получившему назначение и «оформленному». И все. И «посетитель», ответственный работник, не чуя ног, чуть не пятясь (старые традиции со времен татаро-монголов), вылетал из кабинета, совершенно ошарашенный от счастья и «доверия партии и лично дорогого Леонида Ильича».

Не был исключением и Ельцин – он прошел именно эту классическую процедуру и, раскланиваясь, бормоча слова благодарности, выскочил из кабинета Брежнева, не веря даже в происшедшее, – это когда его «избрали» первым секретарем Свердловского обкома КПСС по рекомендации Якова Рябова. Так это описывает самый преданный покровитель Ельцина – Яков Рябов, бывший первый секретарь Свердловского обкома КПСС, который чуть ли не два десятилетия возводил Ельцина из заурядного строительного начальника в Свердловске до первого секретаря комитета КПСС этой области[28].

В дискуссии с Ельциным, как человек деликатный, Зиновьев, по-видимому, не хотел жестко, в лицо Ельцину сказать, что он разрушает страну, и повторить ту низкую деловую и моральную оценку, которую он дал Ельцину в «Катастройке»[29]. Однако он обозначил его действия разлагающими общество, а его назвал «популистской пустышкой», без ясно обозначенных целей, рвущегося к власти, используя негодные приемы и методы.

«Придется привилегии экспроприировать»

Ведущий: Почему вы не хотите войти в номенклатуру горбачевскую, почему вы отказываетесь от привилегий?

Ельцин: Когда я стал в составе Политбюро, я убедился, насколько это безнравственно. Особенно по отношению к своему народу, когда 48 миллионов человек живут ниже черты бедности. И эта царская роскошь членов Политбюро ЦК просто поражает.

Ведущий: В Советском Союзе мало деятелей, которые отказываются от привилегий. И вы сурово описываете Горбачева как человека, который обожает привилегии, коллекционирует дачи…

Ельцин: Ну, я от последней привилегии отказался как раз перед отъездом сюда – от служебной личной машины «Волга». К сожалению, никто моему примеру не последовал. И семье приходится тяжело, поскольку привычка есть привычка… Наверное, придется потом эти привилегии экспроприировать народом.

Ведущий: Чем больше вы отказываетесь от привилегий, тем больше народ вас любит, а ваши коллеги – ненавидят.

Ельцин: Да, естественно. Особенно аппарат – партийный, государственный, – против которого я выступаю. Я поражен, что в этот момент как раз аппарату повысили зарплату в полтора-два раза – это вообще чудовищно.

Ведущий: Но ведь это и есть ваш шанс. Если бы все отказались от привилегий, вы были бы менее популярны сегодня?

Ельцин: Речь не о популярности. Это мой нравственный принцип, я иначе не могу. (Каков лицемер! Горбачеву и не снилась та древнеперсидская роскошь эпохи царей Дариев, в которую окунулся Ельцин, въехав в Кремль. – Р.Х.)

«Необходимость – иметь четыре дачи?»

Ведущий: Итак, прав ли Борис Ельцин в отказе от своих привилегий?

Зиновьев: С социологической точки зрения, это шаг бессмысленный. Общество, в котором нет привилегий, развалится. Это все равно что армия, в которой генералы питаются как солдаты. Наличие иерархии и привилегий – это нормально… Отказ от них производит сильное впечатление на массы – и будут все кричать «ура». Но когда политический деятель совершает такой шаг, это свидетельствует о непонимании закономерностей.

Вот Ельцин возмущается, что повысили зарплату работникам аппарата. Да потому что инфляция! Вот я был профессором, я получал 500 рублей, и сейчас профессора получают 500 рублей в месяц, а люди в кооперативах в день теперь зарабатывают 500–700 рублей. Отказ от привилегий вызывает восторги. Но если Ельцин встанет во главе государства, это будет его самым большим несчастьем – посмотрим, как тогда он поступит. Можно отменить привилегии, но они восстановятся другими путями! Люди все равно будут получать то, что они могут урвать согласно своему положению. (Зиновьев, видимо, тоже не предполагал ту беспредельную меру цинизма, свойственную Ельцину. – Р.Х.).

Ельцин: Категорически не согласен. Зиновьев не знает, что такое привилегии самой высшей номенклатуры.

Зиновьев: Знаю.

Ельцин: Нет, не знает. Он не знает, что у Тэтчер два человека охраны, а если Горбачев едет, то 200 человек охраны. Это что, необходимость? Необходимость иметь четыре дачи? И их построить за четыре года перестройки? Человек, который руководит государством, должен быть чист! А у него излишества, роскошь – это безнравственно. Поэтому, если действительно так сложится моя судьба, одним из первых законов России будет ликвидация этих привилегий. (Въехав в Кремль, Ельцин завел более 5 тыс. офицеров охраны, а не 700, как Горбачев! – Р.Х.)

«Допустите тысячу партий – и они превратятся в мафии»

Ведущий: Ваши враги сегодня – привилегии, бюрократия? Но, получается, вы атакуете партию?

Ельцин: Да, и партию – тоже. Поскольку партия за пять лет перестройки нигде не обновилась. Ничего в ней не перестроилось. Партия как в начале перестройки плелась в хвосте, так и сегодня в хвосте.

Ведущий: По какому же пути надо идти?

Ельцин: Если в партии произойдет обновление – отказ от вертикальной структуры и переход на горизонтальную, введут прямые выборы делегатов на съезд, разрешат создание партий, отдельных фракций и платформ, – тогда партия на какое-то время приостановит катастрофическое падение авторитета своего в массах.

Ведущий: Александр Зиновьев, ваш роман «Катастройка» – зубастая сатира на перестройку. Но если бы не перестройка, Ельцин не имел бы возможности говорить с писателем, который считается отщепенцем…

Зиновьев: Что вы хотите сказать? Я должен быть счастлив, что могу видеть Ельцина? Ну это же несерьезно. Перестройка не есть прогресс, это болезнь общества, это кризис! И выходом может быть только контрперестройка. Выходом из болезни не может быть продолжение болезни. Почему не происходит перестройка в партии? А никакой партии нет! Это не политическая партия. Там ничто не может быть перестроено. Вы можете допустить в Советском Союзе тысячу партий – и все они выродятся в политические мафии! Создайте их и увидите, что получится. (Как в воду глядел великий писатель! – Р.Х.)

Ведущий: Когда Ельцин говорит, что нужно ускорить перестройку, вы считаете, он хочет ускорить болезнь?

Зиновьев: Да, хочет приблизить страну к смерти.

Ведущий: Борис Ельцин, вам нужно обороняться – ваша перестройка, которую вы хотите ускорить…

Ельцин: А от кого мне обороняться-то? От человека, который отстал? Нет, я собираюсь наступать. Надо решительно, радикально действовать, не как Горбачев – только полумеры, компромиссы и нерешительность. Коренное обновление нужно. Без него мы и дальше будем опускаться в болото…

«Горбачев меня просто боится»

Ведущий: Но меня удивляет, что у вас нет программы, например, по национальному вопросу. Думаете ли вы, что Литва может завтра стать независимой? Вы не предлагаете решений, вы описываете только общую перспективу.

Ельцин: Ну, незнание моей программы еще не значит, что ее нет. Может, наши средства массовой информации не дают. (Ну, уж не дают! – Р.Х.)

Ведущий: Создается впечатление, что Горбачеву нужно иметь слева от себя Ельцина, который говорит: «Давай быстрей, быстрей», а справа – Лигачева, который говорит: «Нет, давайте тормозить…» Вы служите интересам Горбачева…

Ельцин: Да, вначале так и было. Чтобы Горбачеву казаться демократом, надо было слушать какую-то критику. Это демократ тогда. Но сейчас не то что я ему не нужен, он сейчас меня просто боится. Он не знает, как от меня избавиться. Он все сделал, чтобы мне не пройти на выборах в депутаты. Работал весь мощнейший аппарат, сколько лилось грязи, пасквилей». (На самом деле, это Ельцин органически боялся Горбачева, – я это наблюдал лично многократно. А Горбачев относился к нему хотя и настороженно, но крайне снисходительно и пренебрежительно. Это была ошибка. – Р.Х.).

«Народ теряет терпение, люди выйдут на улицу»

Ведущий: Как вам видится будущее СССР?

Ельцин: Эта поспешность Горбачева – немедленно собрать съезд депутатов СССР и на съезде избрать президента, вместо того чтобы избрать народом, – это, конечно, вызывает протест, и наша группа будет блокировать выборы. Ряд республик, я думаю, тоже будут блокировать. Они понимают, что усиление власти может привести к подавлению их суверенитета… А господин Зиновьев не знает процессов, которые идут в народе – на заводах, на фабриках. Народ теряет терпение, люди выйдут на улицу. Критическая масса недовольства сейчас достигает уже предела.

Ведущий: Получается, народ может скинуть Горбачева. А вас поднять, потому что вы очень популярны.

Ельцин: Нет, я это о себе не говорю. Я говорю, что народ возьмет власть и поставит тех, кто нужен сегодня, – более молодых, энергичных, которые могут спасти страну без сверхсильной власти. Сверхсильная власть для нашей страны опасна. Тем более в одних руках. (А ведь правильно тогда говорил этот лицемер! – Р.Х.)

«Вылезет новый Сталин»

Ведущий: Александр Зиновьев, вы обвиняете западные страны, которые сделали из Горбачева звезду.

Зиновьев: Я хочу сделать короткое замечание по поводу того, что сказал Ельцин. Народ уже однажды брал власть в Советском Союзе в свои руки. И что вышло? Сталин вышел, и если народ возьмет власть в свои руки, кто бы ни вылез наверх – даже Ельцин, он все равно будет новый Сталин. Он выполнит ту же роль. (Еще раз сбывшееся пророчество! – Р.Х.)

Теперь почему Запад аплодирует Горбачеву и Ельцину? Что вы думаете, Запад хочет, чтобы советские люди жили роскошно, были сыты – ничего подобного! Западу нужно, чтобы Советский Союз развалился. Горбачева похлопывают по плечу и Ельцина, поскольку думают, что они разваливают страну. Они говорят: действуй, Миша, – а они и рады стараться. Много партий, парламент! Это все игра на Запад. Как только Запад увидит, что Горбачев не разваливает советское общество, а выходит из кризиса, кончится здесь слава Горбачева и на него будут лить потоки грязи. Помяните мое слово!

«Брежневское время будут вспоминать как «золотой век»

Ведущий: В таком случае, нужно было сохранить старый режим, где железной рукой управляли?

Зиновьев: Я не политик, я исследователь. Что будет, я вам точно скажу. Через пять-шесть лет восстановится нечто такое, что было при Брежневе. Даже, может, хуже, ближе к сталинскому варианту. А о брежневском времени будут вспоминать как о «золотом веке». Вот что будет… Но если Горбачеву удастся развалить советское общество, он будет назван Человеком века. Ни Ленин, ни Сталин – действительно личности эпохального масштаба, – а ничтожный аппаратчик Горбачев. (Кто мог бы тогда предположить, что о Брежневе будут вспоминать с ностальгической грустью? Только великий Александр Зиновьев! – Р.Х.)

Ельцин: Я не хочу полемизировать с такими крайностями, как Зиновьев, но считаю, что все-таки народ может сказать свое слово, и никак не обязательно, что это должно привести к появлению нового диктатора Сталина.

Ведущий: Хотите ли вы заменить Горбачева и стать номером первым в СССР?

Ельцин: Нет.

Ведущий: Почему?

Ельцин: Потому что будущее за Россией.

Пройдет еще чуть больше года, и 19 августа 91-го, в первый же день ГКЧП, Александр Зиновьев отправит из Мюнхена в Кремль телеграмму: «НЕМЕДЛЕННО ИЗОЛИРУЙТЕ ЕЛЬЦИНА». Его не изолируют, путч провалится. Причем провалит его Верховный Совет России, а вовсе не Ельцин, который готовился сбежать в американское посольство. И через четыре месяца Борис Ельцин подпишет от имени России Беловежское соглашение, похоронившее СССР. Благосостояние населения упадет вдвое. Привилегии членов Политбюро ЦК КПСС будут казаться смешными по сравнению с богатствами новой элиты – олигархов и бюрократии. А президент Ельцин окружит себя такой роскошью и будет иметь такие привилегии, которых не было даже у русских царей. А осенью 1993 года будет расстрелян из танков российский парламент, который вознес Ельцина на вершину власти. Президент получит власти больше, чем имел Сталин. И в соцопросах лучшими временами россияне будут называть брежневские…»[30] Провидец Александр Зиновьев, как это свойственно гениальным людям, точно предсказал, что ждет Россию.

Какие материалы передали депутаты Лев Пономарев и Глеб Якунин в Библиотеку Конгресса США?

Из «Вашингтон пост» узнал, что член Верховного Совета Лев Пономарев, бывший председатель временной комиссии по расследованию обстоятельств переворота (ГКЧП), вместе с Глебом Якуниным передал в Библиотеку Конгресса США доклад объемом в 1000 страниц. Несколько ранее я распустил эту комиссию.

Обстоятельства ее создания были таковы. 22 августа 1991 года, сразу же после подавления путча ГКЧП, Лев Пономарев, к которому я тогда относился уважительно, попросил меня назначить его руководителем «специальной комиссии по расследованию августовского путча». Я согласился, но на временный статус, – что-то остановило меня от серьезного институирования этой комиссии. Своим распоряжением я назначил Пономарева руководителем этой «временной комиссии», установив первоначально мандат комиссии в три месяца. Прошло три, и четыре, и пять, и шесть месяцев, но Пономарев никакого доклада не представил. Но по другим инстанциям я получил много материалов, связанных с незаконной деятельностью руководства КГБ. Мои сомнения по поводу деятельности «Комиссии Пономарева» реализовались в поручении первому заместителю Сергею Филатову разобраться с этим делом и срочно представить мне соответствующий доклад. К сожалению, он это мое распоряжение не выполнил. Тогда я расформировал эту «комиссию» и сообщил об этом на заседании Президиума Верховного Cовета.

И вот появляется статья журналиста Билла Гертца в «Вашингтон пост»: «Парламентское расследование роли военных, тайной полиции и КПСС во время августовской попытки переворота было прекращено в этом месяце (начале марта 1992 г.) председателем Верховного Совета России Р.И. Хасбулатовым», – сообщил вчера глава комиссии по этому расследованию Лев Пономарев, член Верховного Совета и председатель этой временной комиссии, расследовавшей вопрос о руководстве этой попыткой переворота». И дальше Гертц писал: «Председатель парламента России Руслан Хасбулатов прекратил расследование без каких-либо обсуждений этого вопроса»[31]. По его мнению, «комиссия была упразднена после того, как она обнаружила документы, проливавшие свет на широкомасштабные действия КГБ по проникновению во все слои советского общества» – об этом ему, Гертцу, заявил в интервью Пономарев. По его словам, КГБ вел слежку даже в церкви и самых различных ассоциациях, включая научные круги, спортивные клубы и культурные организации и т. д.

Парламент санкционировал проведение этого расследования в сентябре 1991 года, однако дал указание о завершении подготовки доклада комиссии в январе (1992 г.). Слушания с участием свидетелей проводились в январе и феврале, однако Хасбулатов не разрешил продолжать расследование. Пономарев и другой член парламента и бывший диссидент, священник Глеб Якунин завершили вчера 10-дневный визит в США, где они находились в качестве гостей директора Библиотеки Конгресса Джеймса Биллингтона». «Гости» передали Библиотеке Конгресса через Биллингтона доклад объемом в 1000 страниц на русском языке, посвященный проводившемуся в течение семи месяцев расследованию обстоятельств августовской попытки переворота. «В результате этого расследования, – писала газета, – было выявлено, что КГБ занимался незаконной слежкой и подслушиванием и проник фактически во все сферы советского общества. В результате этого расследования было также выявлено, что в период с 1980 по 1990 год КПСС незаконно направила 200 млн долларов из государственных средств иностранным коммунистическим партиям, включая около 20 млн долларов Компартии США. Данные, выявленные этой комиссией вскоре после неудачной попытки переворота, свидетельствуют, что КПСС сыграла важную роль в поддержке руководителей переворота. После выяснения этого обстоятельства президент России Борис Ельцин принял в прошлом году решение о роспуске этой партии»[32].

Как пишет Гертц, обнародование документов КГБ вызвало претензии к этому расследованию со стороны руководства Русской православной церкви и должностных лиц КГБ, включая Евгения Примакова, возглавляющего внешнюю разведку. «Примаков стал выражать недовольство, и многие руководители КГБ начали оказывать нажим (на Хасбулатова), требуя прекратить расследование, – заявил Пономарев. – Возможно, нам удалось бы найти агентов, работающих в политических организациях, если бы комиссии было разрешено продолжать работу»[33], – добавил он. Якунин также сообщил, что патриарх Православной церкви России Алексий II помешал расследованию, потребовав его прекращения от главы парламента. Хотя многие досье КГБ были уничтожены должностными лицами этой организации после августовской попытки переворота, комиссия выяснила, что сотни тысяч сотрудников КГБ и завербованных ими агентов продолжают свою деятельность.

«Мы обнаружили, что существует серьезная угроза в самом КГБ, поскольку никто фактически не осуществляет контроль за деятельностью этой организации, даже парламент, – отметил Пономарев. – Стало очевидным, что никто не может сказать нам, каким образом контролируются операции по подслушиванию, кто этим занимается или кто имеет право санкционировать такие операции». Экс-глава парламентской комиссии также сообщил, что, как выяснилось в результате расследования, большинство генералов бывшей Советской армии поддержали попытку переворота. Но они по-прежнему занимают командные посты в вооруженных силах Содружества Независимых Государств»[34].

Я был предельно возмущен этой акцией, которая, безусловно, имела форму прямого нарушения закона. Сначала потребовал от своего заместителя Сергея Филатова обеспечить приемку от Пономарева «доклада», переданного им американцам, и всех материалов, находящихся у «комиссии». Но ничего этого не было сделано, – кстати, это была одна из причин (но не единственная), почему я охотно расстался с Сергеем Филатовым.

Пономарев, конечно, мошенник и лгун; он предстал перед главой парламента как «борец с тоталитарной организацией», обманным образом получил доступ к секретным материалам и злоупотребил моим доверием, передал (или продал?) эти материалы иностранному государству. Всё то, что эти два мошенника сообщили газете «Вашингтон пост», не соответствовало действительности. Ни Евгений Примаков, ни Алексий II, ни кто другой на меня не оказывал абсолютно никакого давления. Когда Пономарев предложил свои услуги, речь шла о том, что он и «комиссия», во-первых, «засекретят» все материалы и никаких интервью ни российским, ни иностранным СМИ давать не будут. Во-вторых, он обещал регулярно информировать руководство парламента о ходе работы и получать соответствующие указания по предмету изучения от меня. И на этой основе Президиум может принять решение по «комиссии». Когда я убедился, что у Пономарева совсем другие цели, я распустил «комиссию». Подлые люди. Какие это правозащитники?

Как Бурбулис выбивал гонорар у американцев – себе и Ельцину

Случайные люди у власти часто совершают такие недопустимые, попросту примитивные действия, что приходится не столько возмущаться, сколько поражаться их наивности и жадности. Приходится поражаться их жалким попыткам выдать элементарное стяжательство как некий государственный акт. Стенограмма беседы Геннадия Бурбулиса с представителями американского телевизионного бизнеса по поводу съемок художественного кинофильма об августовских событиях 1991 года (с героизацией трусливого президента), опубликованная популярной газетой, хорошо иллюстрирует эту мысль.

Эта беседа дает возможность заглянуть в «святая святых» связей высокопоставленных политиков-демократов с американцами, высветить их подлинное нравственное лицо на примере одного из тогдашних типичных представителей «демократического истеблишмента» – Геннадия Бурбулиса. Его нередко называли «серым кардиналом», «главным идеологом», «лучшим демократом». Публикуемый материал наглядно показывает, что в лице Геннадия Бурбулиса выступала весьма посредственная личность, скрупулезно выторговывающая для себя как можно большее денежное вознаграждение «за участие в кинофильме». Он, хвастаясь тем, что «знает себе цену», торгуется с американцами буквально по каждому пункту договора; в этом ему помогал адвокат А. Макаров. Ныне успешный депутат Государственной думы и телеведущий (кстати, один из лучших, на мой взгляд). Но не о нем речь. А о «сером кардинале», который с важным видом говорит о мировоззренческой значимости событий «августа-91». Посмотрите, как он, исполняя роль верного слуги Бориса Ельцина, внушает американцам, что они будут иметь дело с человеком, сыгравшим «выдающуюся» роль во всей «реформаторской истории». «Выбивая для президента» максимальную оплату за участие в кинофильме, он торгуется, мелкий торгаш. Бурбулис намекает, что у Ельцина много других хороших предложений и что в этой связи американцы не должны скупиться, определяя сумму вознаграждения – он просит «поднять планку» для президента[35].

Перед американцами Бурбулис достаточно откровенен. Он не скрывает своего мнения о президенте как «азартном» человеке. И подсказывает бизнесменам, как эту черту характера использовать с точки зрения составления «договора». Одним словом, перед нами любопытный документ «их нравов». Читая его, пусть каждый сделает соответствующие выводы накануне референдума, писал тогда журналист Борис Славин[36].

«Бурбулис Г.Э.: Господа, уточним, пожалуйста, что речь идет о двух видах партнерства: это непосредственное интервью очевидца и работа с теми «кусками» сценария, где вы меня, как эксперта, цензора, можете привлечь откорректировать. Это так?

Дэвид Гамбург: Да…

Макаров А.М.: По пункту 5 я бы предложил изменить систему оплаты. Я бы предложил почасовую оплату. Я думаю, что это могло бы более точно отразить степень участия консультанта в работе. (То есть с самого начала попытка обеспечить «вознаграждение» Бурбулису. – Р.Х.)

Джерри Шектон: Мы согласны с тем, что за консультантские оплата будет увеличена. И все консультации, которые вы будете давать нам в будущем, они будут делаться в том же плане. Я имею в виду размеры гонорара. (Ну вот, Бурбулис уже обеспечил себе «гонорар». – Р.Х.)

Макаров А.М.: У меня есть еще одно предложение, но это тот вопрос, где первое слово принадлежит не юристу, а владельцу прав. Я бы предложил обсудить вопрос о возможности выплаты консультанту процентов от использования фильма. (Планка оплаты для Бурбулиса поднимается.)

Бурбулис Г.Э.:…Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли, но учитывая все: и масштаб замысла, и солидность авторского коллектива, и то, что я сказал в наших обсуждениях, что хорошо знаю цену своим собственным достоинствам, – я прошу вас посмотреть относительно увеличения исходной суммы. Не предвосхищая ни масштабов, ни размеров, оставляю это все на ваше профессиональное усмотрение… (Это разве не вымогательство? Это не могли не знать Макаров и Бурбулис! – Р.Х.)

Джерри Шектон: Вы подписываете договор. Мы отвозим его в США, где он также подписывается г-ном… Потом мы привозим этот договор в Россию. Мы можем перевести деньги на любой ваш счет, который вы укажете. (Кажется, с «гонораром» Бурбулиса все ясно! Теперь можно перейти к Ельцину. – Р.Х.)

Бурбулис Г.Э.:…Теперь – предпоследний пункт… Речь идет о выдающемся человеке. Нужно переписать этот пункт чуть иначе, как-то так, что, прекрасно понимая выдающуюся роль президента Ельцина во всей российской реформаторской истории и прежде всего в этих ключевых событиях, мы убеждены, что та задача, которая поставлена фильмом, без его доброго и сочувственного участия в принципе не решаема. Сделать какой-то такой «пас», который бы его заинтересовал.

Второе. В письме вскользь сказано, что это может быть одним из главных мотивов. Речь идет о том, что эти события, произошедшие в России в августе 1991 года, имеют мировое значение, мировые последствия… Не надо стесняться…

Джерри Шектон: Геннадий Эдуардович, могли бы вы взглянуть на договор, который мы предлагаем Борису Николаевичу? Он здесь…

Бурбулис Г.Э.: Пункт 4. Мне трудно тут стиль соблюсти, поскольку речь идет о юридическом документе, но если возможна вот такая редакция: «ХЕП считает, что наиболее точное отражение событий во всей их исторической значимости в «серии фильма» невозможно без сотрудничества с президентом Ельциным»…

Джерри Шектон: Что касается гонорара. Мы думали предложить 100 тысяч долларов.

Бурбулис Г.Э.: Не знаю, как я вам тут помогу. Есть три этапа в вашей задаче. Первый этап – втянуть. Второй – заинтересовать работой. Третий этап – определить цену. Это тот случай, когда иногда поступают наоборот… (То есть – предлагают цену и лучше – высокую, побольше денег! – так можно понять Бурбулиса!. – Р.Х.)

Дэвид Гамбург: Геннадий Эдуардович, вы думаете, что сама стилистика договора с точки зрения этики написана достаточно правильно?

Бурбулис Г.Э.: Не совсем. С другой стороны, я знаю, что президент сейчас работает над книгой и, естественно, имеет приличные предложения на этот счет… (Элементарная базарная торговля! Наш президент – азартный человек. И есть опасность, что он увлекается. Если мы сразу указываем 20 часов, то это может показаться чрезмерно много. Надо корректнее, избежать этого… Это пункт 1. Далее, пункт 2. Вы ставите условие, достаточно такое по стилю не очень корректное. Это же самое можно сказать совершенно иначе. Вы здесь прописываете условия, требуемые для вас. А надо сформулировать это иначе, не в виде условий президенту… Президент соглашается (по величине гонорара? – Р.Х.)»[37].

Какой хитроумный этот Бурбулис! Видимо, забыл он, как я встряхивал Ельцина в первые часы августовского переворота, деморализованного и сдавшегося, заставляя его собраться. А затем он же, Ельцин, хотел сбежать в американское посольство и уговаривал меня сесть в машину! И только мой решительный отказ бежать заставил его отступиться от этого позорного поступка. Тогда он… опустился в подвалы Белого дома… для борьбы с ГКЧП! Обо всем этом, конечно, Бурбулис не говорил американцам и не планировал отразить в сценарии для американского TВ. Его интересовала только величина гонорара, причем для себя в первую очередь.

Эти «люди Ельцина», несомненно, были жадными (как вчерашние бедняки), но они были необычайно щедрыми в разбазаривании государственных средств. Вот, скажем, председатель Государственного комитета Российской Федерации по управлению государственным имуществом А. Чубайс на своем именном бланке пишет письмо главе администрации Смоленской области В. Фатееву: «Госкомимущество России считает возможным премировать главу администрации Смоленской области по итогам выполнения программы приватизации третьего квартала…» Дальше был такой машинописный текст: «…из расчета не более одного должностного оклада в месяц». Чубайс эту строку зачеркнул и собственноручно начертал сумму, в три с лишним раза превышающую должностной оклад. Через полтора месяца В. Фатеев получил за ту же приватизацию еще 85 тысяч рублей. Огромные суммы были выданы дважды за последнее время за те же «заслуги» двум десяткам руководителей области, среди которых – заместители главы администрации, директора департаментов и другие «ответственные лица», включая начальника налоговой инспекции Г. Бояринова, директора департамента юстиции В. Бахрушина…[38]

В январе 1993 года приказом заместителя главы областной администрации, председателя Комитета по управлению имуществом В. Кушевского (кстати, сам он получил 153 тысячи рублей) были премированы 54 сотрудника. Но в этом же приказе девять человек, уже зафиксированных в документе, поощрены еще одной кругленькой суммой, каждый – «за сложность выполняемой работы, ее качественное исполнение и достигнутые успехи в процессе приватизации». Получилось, что за одну и ту же распродажу государственного имущества одни и те же лица дважды в один и тот же день прикарманили солидную деньгу. Не зря в местном «Белом доме» чиновники с завистью смотрят на сотрудников имущественного комитета и говорят о них так: «Белая кость, толстосумы…»[39] Артеменко обоснованно пишет, что удивляет щедрость ведомства А. Чубайса, которое разрешает платить ответственным руководителям и чиновникам, кроме зарплаты, огромные деньги за их же непосредственные обязанности, то есть за распродажу государственной собственности, то есть нашей с вами собственности, между прочим. Надо полагать, премии получают не только в Смоленской области, а по всей России. В то время как миллионы россиян нищают, тысячи администраторов и их прислужников гребут ежеквартально из государственной казны в собственный карман солидные суммы, как говорится, ни за что ни про что. Вот вам и демократы, которые на всех перекрестках трубят о борьбе с привилегиями! На поверку же оказывается, что все эти заявления – просто лицемерие нечистых на руку дельцов, волей случая оказавшихся у большой власти. Без морали и нравственности, без соответствующего образования и профессиональной подготовки, без понятий о чести и долге. Просто – жулики.