Читать книгу Лунный плантатор - Руслан Ходяков - Страница 7

Питер встретил Родиона Оболенского по свойски: сизокрылый шальной голубь метко прицелившись из под стальной стрехи гигантского шатра накрывающего перрон Витебского вокзала, нагадил Родику прямо на лацкан пиджака; старуха с огромными клетчатыми кошелками два раза наступила ему на ногу – первый раз специально, второй раз из вредности; и огромная деревянная дверь с латунными баранками вместо ручек, при выходе из вокзала наддала Родику в спину, сообщая ему необходимое ускорение без которого в большом городе человеку просто не выжить.

Однако неспортивное поведение «вестника мира», вредность пенсионерки, и даже ускорение с которым Родиона выбросило в город дверью, нисколько не вывели его из себя, а скорее наоборот – вселили изрядную долю оптимизма.

Родион рассуждал так: согласно первому закону подлости, который гласит, что «если какая ни будь неприятность может произойти, она происходит» – любое дело которое начинается хорошо, скорее всего закончится плохо. А стало быть, если следовать от противного – любое дело которое начинается плохо, скорее всего закончится хорошо.

Правда существовало еще одно следствие: любое дело которое начинается плохо как правило заканчивается еще хуже. Но на это Родион смотреть было нечего. Родик был оптимистом.

Он просто подошел к небольшому кафетерию на улице у вокзала, где торговали пирожками, пончиками и гамбургерами, (по нашему котлетами с хлебом), подошел и попросил салфетку, которой легко стер с лацкана пиджака следы голубиной радости.

– Хорошо, что коровы не летают, – усмехнувшись, проговорил он, подмигнул краснощекой продавщице за стойкой кафетерия и выбросил салфетку в корзину для мусора внутренности которой были устланы заплеванным полиэтиленовым мешком.

«Хозяйка» забегаловки сделала «фыр», скривила пухлые губки в брезгливой усмешке и, демонстративно кутаясь в огромный воротник плотного шерстяного свитера, отвернулась к грилю за мутной стеклянной дверцей которого как еретики на кострах священной инквизиции в багровых лучах испепеляющего электрического жара, истекая жиром, барахтались обезглавленные бройлерные цыплята.

– Фифочка, – ласково сказал ей Родик на прощанье, ослепительно улыбнулся и сунув пустой кейс по мышку, поблескивая лакированными туфлями в свете ярких фонарей над тротуаром, пошел прочь от вокзала, оставив барышню в неприятных раздумьях над тем, что такое «фифочка» – комплимент, оскорбление или вообще футбольный термин.

А время уже было позднее. Дело шло к полуночи. Родик двигался по широкому тротуару Владимирского проспекта и размышлял о том, «кто он есть» и «как оно будет».

По всему выходило, что на сегодняшний день Родион Оболенский был «никто», звать его было «никак», а место жительства его было «нигде».

Но «лицом без определенного места жительства» Родика назвать было категорически невозможно, ибо лицо это есть в нашей стране имя нарицательное и специальное, скорее даже не лицо а мерзкая рожа, да и где вы видели «бомжа» в костюме от «Жан-Франко Ферре» и часами «Ролекс» на запястье? То-то и оно, что нигде (см. выше).

Родиона скорее можно было отнести к числу лиц с определенными временным трудностями.

И дело даже не в костюме. Потому, что иногда, и даже не иногда, а очень даже часто, можно увидеть на улице дорогую машину, в ней не менее дорогой костюм, а в костюме-то и нет никого! А машина знай себе катится и правила дорожного движения соблюдает. А костюм знай себе по сотовому телефону треплется, входит, так сказать, и выходит из зоны досягаемости.

В этом смысле Родион Оболенский являл собой образец единства формы и содержания. В нем все было прекрасно! И душа и тело и даже брюки, а о туфлях и говорить нечего. Нормальные, прямо скажем, на нем были туфли, ибо Родик относился к тому типу людей к обуви которых грязь категорически не прилипает, а наоборот даже отталкивается и все тут. Ибо Родион еще в самом начале своей карьеры «взломщика», (именно так – «взломщиком» назвал себя Родик, не потому, что он был специалистом по взлому дверных замков и подбору шифров к конторским сейфам, а потому, что намеревался взломать эту жизнь на предмет получения с нее дивидендов), постиг одну замечательную истину: Никто не вызывает столько доверия у рядового обывателя как человек в идеальной, чистой обуви. Говорят, что это в свое время сказал еще дядюшка Фрейд. Хотя Родик сомневался в том, что наличие-остутсвие чистой обуви как-то связано с сознательным-бессознательны, или там присутствием-отсутствием фаллических символов. Впрочем профессор Фрейд был человеком начитанным и наверняка знал, что говорил, как и Родион, который никогда профессором не был, хотя запросто мог им стать. Если б захотел, конечно. А Родик не хотел, потому, что неизвестно зачем ему быть ему профессором, когда он и так себя неплохо чувствовал.

Короче, шел Родик по большому городу навстречу неизвестности, а неизвестность была совсем рядом. Мимо проносились неизвестные машины, проходили неизвестные люди, творились неизвестные Родику дела. Неизвестность напирала со всех сторон, петляла и сужала круги. И Родик был бы не Родик если бы не сумел изящно вписаться в обстановку.

Оболенский открыл в уме воображаемый, придуманный им справочник «взломщика» и прочитал: Четырнадцатое правило «взломщика» : Если вы оказались поздним вечером один в чужом городе, у вас нет знакомых, практически нет денег, и вам негде переночевать, то для начала: «Найдите одну женщину…»

– Шерше ля фам! Чего проще! – воскликнул Родион, с треском захлопнул справочник и спрятал его в дальних закоулках сознания. – С другой стороны, – проговорил он. – Что значит нет денег? Какие-то деньги всегда есть. – Родион присел на лавку в стеклянном павильоне автобусной обстановки, положил кейс себе на колени и достал из внутреннего кармана пиджака бумажник.

Ревизия показал, что денег, нормальных денег без всяких там писающих мальчиков, действительно в обрез, то есть мало. Но…

– … Но думаю, что этого будет вполне достаточно, – пробормотал Родик ловко, как кассир Внешторгбанка, пробежав кончиками пальцев по уголкам нескольких купюр затаившихся в пахнущих типографской краской кожаных складках портмоне. – Прибежали в избу дети… – слегка грассируя с явным удовольствием промурлыкал себе под нос Родик и оглянулся. – Второпях зовут отца. Тятя… – Сразу за остановкой, буквально в нескольких шагах, отбрасывая на асфальт тротуара длинный прямоугольник розового неонового света, сияла витрина ночного минимаркета. – Тятя… Наши сети… Притащили… О-го-го!

Практически напротив витрины магазина, взвизгнув тормозами, чуть не налетев на бордюр, «лихо» припарковалась ярко красная «девятка». Автомобиль взвыл двигателем, дернулся, чихнул и заглох.

– Приехали, – констатировал Родик. – И хоть стекла тонированные, ставлю сто к одному, что за рулем женщина!

Как всегда, Родион не ошибся.

Только барышня может ехать, например, в «Оке» по автостраде, в левом ряду, со скоростью сорок пять километров в час и делать вид что так и надо, показывая оттопыренный средний палец каждому пролетающему мимо с бешеной (с ее точки зрения) скоростью недовольному, небритому «бабуину» на «БээМВэ», там, «Чероки» или видавшем виды, заляпанном грязью (подумать только какое нахальство) «Круизере»…

Только барышня может делая левый поворот одновременно разговаривать по сотовому телефону, одновременно поглядывать то на только что сделанный в косметическом салоне маникюр, то в зеркало заднего вида, но не для того, что бы заметить обгоняющий ее слева автомобиль, а для того, что бы проверить – не осыпалась ли тушь с ресниц!!!

И уж конечно только барышня может припарковаться и бросить сцепление не выключив передачи… Ибо женщина за рулем хуже татарина! Ей богу! Иногда просто диву даешься.

Дверца «девятки» распахнулась и на асфальт элегантно опустилась сначала одна тонкая женская ножка, потом другая, в черненьких облегающих брючках и в таких же черных матовых туфельках на высоком, пардон, очень высоком каблучке… (Вот еще одна загадка природы! Как с такими каблуками можно давить на педали – непонятно! Это все равно, что ходить по гамаку на ходулях. )… И из-за руля авто, гордо вздернув к небу носик, увенчанный очаровательными, похожими на пенсне позолоченными очечками, с выражением крайней деловитости на лице показалась Натка Дуренбаум, девица приятная во всех отношениях: стройная, белокурая, и сумасбродная как шальная пуля.

Она хлопнула дверцей машины, перекинула через плече довольно пухлую дамскую сумку и уверенным, но грациозным шагом двинулась к дверям минимаркета, скользнув по сидящему на остановке Родику мимолетным, показушно-безразличным взглядом и с помощью такого же показушно-безразличного жеста направляя на автомобиль брелок сигнализации.

«Девятка» по щенячьи всхлипнула, как бы прощаясь со своей хозяйкой, расстроено моргнула фарами и затихла. Барышня скрылась в ярко освещенных недрах магазина.

Сквозь витрину Родион мог наблюдать как она бродит про меж полок заваленных товаром, задумчиво поправляя очки на носу и разглядывая банки, склянки, и пакеты со всякими вкусностями. Походив немного по магазину Ната наконец остановилась у стеллажа с марочными винами и взяв в руки бутылку из самого верхнего ряда, стала изучать этикетку.

– Понятно, – пробормотал Родион Оболенский. – Подумать только какая удача… На ловца и зверь бежит!

Он подхватил кейс и, пропустив несколько машин быстро перебежал на другую сторону улицы где этакими филиалами райских кущ располагалось несколько цветочных торговых павильонов внутри которых нежные создания похожие на эльфийских принцесс торговали разнообразными образчиками голландской и колумбийской флоры…