Читать книгу По эту сторону неба. Непростая книга для взрослых - Руслан Нургасимович Камалов - Страница 3

Город был великолепен. Нет, он совсем не походил на блистательные мировые столицы с бесчисленным количеством вывесок и небоскребов. Это был интроверт. Город в себе. Понятный только тем, кто прошел его, кто поднимал глаза вверх и как турист с рюкзаком на спине, пытался вжиться в его брусчатые пешеходные улицы, минуя лавки с сувенирами, внимательно всматривался в лица, живущих здесь и даже, в чем то, завидуя им.

И Город благоволил, негласно, заманивая идущих в сакральное, в святая святых. Его малые улочки, обвитые зелеными локонами деревьев, сливались в широкие проспекты, который выводили на выложенные камнем набережные. Город дышал теплым, ласкающим, бережным ветром. Скрывал силуэты влюбленных за большими валунами у воды, которые, обнявшись, смотрели на волны, набегающие на их свитые босые ноги.

Это город высоких фонтанов, тенистых витиеватых аллей, высоких театральных афиш, трехэтажных старинных домов и небольших магазинчиков с массивными колокольчиками на скрипучих дверях. И это бессменное солнце на необъятном от низких крыш небе.

Но в одно мгновение погода изменилась. Дохнув внезапно, как ощетинившаяся кошка затхлым гортанным ветром, которые грубо выдергивал портьеры из полуоткрытых окон и бесстыдно забирался под одежду. Небо посерело неравномерными полосами. Словно кто-то сверху завалился спать в грязный полосатый гамак. Прямо в одежде и ботинках, тоже прямо скажем, не первой свежести. Город вдохнув полной диафрагмой, поперхнулся и скривился, давясь от кашля. Он так и застыл, вздрагивая в неудобной позе и выставляя напоказ свои потаенные, срамные места. Но дождь так и не полил.

Зеваки столпились вокруг, побросав свои машины и забыв о своих проблемах. Они обсуждали увиденное, грустно качая головами, смеялись, снимая на камеру смартфона происходящее.

– Что случилось?

– Девчонку сшибли насмерть

– да ну! Где?

– вон!

– она же на тротуаре, ее что на велосипеде сшибли?

– на каком велосипеде еще? насмерть сшибли! на машине!

– как это? Ага, вон на тротуаре лежит.

– Смотри… ой! фууу.

– Боже мой, какой ужас!

– Не видно… голова то на месте?

– похоже, голова – это то, что справа выпирает.

– прикол!

– жалко такая молодая девушка…

– откуда ты знаешь!

– во-во. Да какая разница! Девушка и все.

– Я видел, видел! Летел какой-то урод прямо по тротуару, а она перед ним выскочила.

– точно, я как раз мимо шел, слышу хлопок, такой громкий глухой, оборачиваюсь – она летит. Как в кино.

– я не слышал крика.

– не удивлен. Ты кроме Корна вообще ничего не слышишь

– Говорят, рассорилась с парнем и назло ему выскочила из машины

– Да ты чего! Она в такси ехала, вот же стоит.

– ну значит он таксист!

– кто он?

– ее парень!

– Дебил.

– я сниму на телефон, надо будет выложить. Блин памяти мало, щас удалю чего-нибудь.

– а нашли машину, которая сбила?

– ага щас, нашли, ага! он уже в гараже, наверное, лобовуху меняет.

– стойте, я не понимаю уже кто кого сбил.

Полиция и врачи пришли пешком, потому что проехать сюда было невозможно. Они протолкнулись через толпу и начали осматривать место и тело. Один из полицейских пошел в магазин, расположенный на тротуаре в самом месте трагедии, видимо искать записи с видеокамер. Один врач был совсем молодой, он опустился над телом, другой, намного старше, в годах, ходил вокруг и усталыми нахмуренными глазами вглядывался в лица людей, как будто искал виновника в толпе.

Примерно через полчаса тело погрузили в черный пакет. О трагедии теперь напоминал лишь неестественно темный, пятнами, асфальт.

Таксиста одели в наручники и увели с собой. Из кафе вытащили шланг и официант стал смывать кровь в канализационную решетку. Посетители ретировались, побросав недоеденные блюда и неоплаченные счета, брезгливо закрывая лица бумажными салфетками. Рассерженный администратор опустевшего кафе стоял и громко командовал процессом уборки тротуара, чтобы следов не осталось. Он думал о том, как это несправедливо, что именно в его смену случилось это дурацкое происшествие и посетителей как ветром сдуло.

Спустя четверть часа по тротуару снова ходили люди, как ни в чем не бывало и никто из них не знал, что тут произошло. Время попросту вычеркнуло это событие из их жизни.

Единственный человек, который остался стоять – это бродяга очень неопрятного вида. Он молча смотрел на мокрый тротуар, сквозь ноги и фигуры пешеходов.

Он каждый день выходил в город, именно сюда, на это место. Он стоял с непонятным инструментом в руках – духовым фоно. Такой детский синтезатор с трубочкой-мундштуком. На нем он играл, знакомые мелодии, прикладывая пожелтевший мундштук к губам. Получалось некрасиво, коряво и в этом была какая-то безысходность. Его прозвали Боливар, за его остроконечную бородку и в чем-то действительно латинскую внешность.

Сегодня Боливар, играл грустный мотив. Как реквием по погибшей девушке. Только сильно сведущий человек мог различить в искаженной старым инструментом музыкальной гармонии «Плач Ветра» Эннио Морикконе. Боливар вдыхал полной грудью и дул в мундштук, сосредоточено глядя на свои пальцы, нажимающие на клавиши. Он иногда ошибался и тут же начинал музыкальную фразу снова, отчего понять гармонию было все сложнее и сложнее.

Боливар выходил играть ради одному ему известной цели. Глубоко, задумчиво, как человек, который однажды больше не смог идти, остановился на улице, в толкотне, сырости и шуме, когда по пути и навстречу шли люди с сумками и без, под руку со спутником, одинокие; ему захотелось внезапно встать и стоять как истукан, несмотря на то, что тут же будешь назван чем и похуже и в спину тебе начнут врезаться смотрящие под ноги. Протест против толпы, протест против того, чтобы быть ее частью, одним из этих несущих выискивающих сквернословящих. Тогда он думал, что быть недвижимым столбом в сносящем потоке – это проявление воли, своего мнения. А на деле – просто свернул в тихий переулок и, прижавшись к холодной стене, сжал кулаки в унизительной ярости на самого себя, что не смог постоять за свою, внутренне сильную, точку зрения. Так и стоял, взывая к Богу, молча, откусывая обиду крупными кусками, не разжевывая, пытаясь глотать и задыхаясь, чувствуя, как она медленно расползается на языке. Он же столько сделал хорошего! Не для себя! Для всех! Неужели он не заслужил простой помощи? Доброго слова…

Бог не ответил ему, и Боливар смотрел на идущий мимо мейнстрим бессмысленной людской массы, которую, казалось, не интересует ничего кроме дешевых покупок, шмоток, автомобилей, секса, айфонов. «Толпизм». Он в каждом углу, в газетах, в метро, в интернете, за стенкой ритмично толкающих каркас кровати в стену. Думал, ли ты что, незаметно, стал одним из них?

Или ты, неспособный сопротивляться, среди потерявших веру в себя. Невозможно определить грань, когда это перерастает в безысходность от понимания, что некуда убежать. Невозможно предвосхитить момент, когда ты уже опустил руки. Когда ты продал душу своим воспоминаниям, дающим тебе спасительное кратковременное умиление, безнадежно разрушая. Сколько тысяч раз ты искал и тщетно находил то, что могло бы помочь тебе поверить в свои силы?

Боливар опустил фоно, продолжая беззвучно нажимать черно-белые клавиши. Тротуар высох. Ничего больше не напоминало о трагедии. Его взгляд посветлел, так, будто он выполнил необходимый обряд очищения.

Теперь он снова, столбом, смотрел на идущих, то с симпатией, то с осуждением, будто делил их на гуляющих и гулящих.

Согласитесь, просто пропасть заключена в проглоченной букве «Ю»…