Читать книгу Конкурс - Ruslan Ushakov - Страница 4

Я тереблю плотный двухслойный синий полиэтиленовый пакет, в который завёрнута книга. Тереблю его пальцами разминая в руках.

Бывает с каждым: просто зацикливаешься на чем-то одном.

Пакет достаточно мягкий и только легкий запах стирающегося при трении лака пробуждает меня.

Людей в комнате слишком много, нам тесно.

Каждый волнуется. Словно мы все жертвы французской революции и скоро нас по очереди отведут на свидание с мадмуазель гильотиной.

У меня есть тайна.

Сцена, как костёр в таёжной ночи, собирает тучи и тучи мотыльков, мошек и комаров.

Орды и орды неудачников: областных ведущих, проституток, безголосых папенькиных дочек, "непризнанных гениев" отчисленных из музыкальных вузов за прогулы и пьянки, шарлатанов и мошенников. Их здесь десятки. Они прошли жестокое сито отбора. Они научились лебезить и вылизывать. Вот в чём они достигли совершенства.

Тысячи городов, тысячи очередей, тысячи персонажей.

Одинаковых в своей непохожести, словно скиттлс.

Знаете, чем я отличаюсь от них?

Я запрокидываю шею, и вдыхаю воздух, задирая нос, словно хочу свежего воздуха откуда-то сверху.

Я смотрю на них, пытаясь разглядеть хоть кого-то, кто любит музыку, хоть кого-то для кого важна поэзия слова.

Хоть кого-то, имеющего чувство собственного достоинства.

Пусто. Каждый из них пришел сюда за дешевой славой и намонтированным аплодисментами.

Я очерчиваю вульгарные силуэты, стараясь ни с кем не встречаться глазами.

Я в любом случае уйду отсюда после первого раунда.

Все что мне нужно это они.

***

Мы сидим в небольшой тесной гримерке. Восемь агнецев на закланье.

В коридоре ходит туда сюда и распевается Изабель Обрэ. Французская сверхвокалистка с сумасшедшим по высоте дискантом.

Воздух заканчивается.

Кто я для них?

Я упираюсь пяткой в пол, пытаясь натянуть носок внутри ботинка обратно на пятку, не снимая его. Попробуйте, когда у вас совсем не будет идей, чем заняться.

Углекислогазовая душегубка.

Может они нарочно так? Чтобы мы рвались на сцену за глотком свежего воздуха?

Тут, как бы вам сказать, и так не самая релаксирующая обстановка на свете. Десять творческих личностей сжаты довольно плотно. Помните что такое пьезоэффект?

Я разглядываю её спину. Идеально приведенные одна к одной лопатки, изящная длинная шейка. Она держится так, словно её пороли с двух лет, как только она опустит плечи. Женщина из женщин.

Она не отрывается от зеркала.

Ей выступать первой из тех, кто заперт в этой келье. Келье полной грешников самого страшного греха.

Грешников Гордыни.

Зачем я здесь?

Одинокий больной и вовсе без этой агрессивной и сумасшедшей мотивации, что есть у них.

Во мне.

Пустота вместо мотивации.

Безразличие.

Вместо страсти к победе.

Печать поражения.

Вместо блеска надежды в глазах.

Я обвожу глазами её контрастный силуэт. Тонкая талия, маечка обтягивающая спортивный торс.

Она не может глаз оторвать от зеркала. Она почти залезла в него целиком.

Как давно ты ушла из нашего мира в мир своих блестящих иллюзий?

Она приклеивает ресницы и залачивает локоны.

Мои пальцы синие от пакета.

Они ведь живут там. В зазеркалье.

Сам пакет побелел на сгибе. Вытерся весь.

Просто уходят в тот мир, где больше совершенства.

Пакет оставляет мятые следы на моих раскрасневшихся пальцах.

Зачем я здесь?

Она смотрит через отражение, через плечо, через всю комнату, через толпы взволнованных коммивояжеров от искусства.

Она смотрит прямо на меня.

Прямо мне в глаза. Она цепляет мой взгляд, чуть наклонив голову к плечу, вставляя сережку в мочку, настраиваясь на выход на сцену.

Любви с первого взгляда не бывает. Её вообще нет.

Я вижу как она опускает руку на стол и не отводя взгляда от меня что-то пишет в своем блокноте.

В моём свертке тоже блокнот.

Штрих. Еще один.

Она гипнотизирует меня. И фотографирует на айфон.

Она следующая, кого объявят через громкоговоритель.

Из репродуктора доносится.

«Ева. Будьте готовы через 15 минут»

Она поднимает брови. Ей не терпится ошеломить публику собой.

Это видно по сиянию в её глазах.

Они горят.

Мне жарко.

Но я не могу отвести.

Боже, я думал мне не будет страшно. Оцепенение. Она смотрит своими большими глазами. Идеальной формы.

Её губы шевелятся, а мое сердце уходит в пятки.

Через всю комнату.

Воздух, в которой сжался.

Он горячий.

Я чувствую, как её слова создают тепловую волну.

Долетающую до меня.

Я хочу убежать

Я слышу горячую волну слов.

Через всю комнату.

– Хочешь поболтать немножко? Я Ева.

В её голове больше гнева, чем я когда-либо слышал.

Презрение.

– Я?

– Ты. Ты мне не нравишься.

Она записывает что-то в дневник лежащий перед ней на столе. И я вспоминаю про свой.

– Ты пришел сюда, чтобы осудить всех нас. Ты можешь молчать, но это видно во взгляде. Вывернуть каждого на изнанку. Чтобы показать всему миру, кто его герои?

– Я равноправный участник шоу…

– У тебя есть преимущество, и ты сам это прекрасно знаешь.

– Преимущество?

– Тем, что ты – дилетант. Тебе нравится это: ниспровергать героев. Но на самом деле в тебе говорит гордыня.

– Но ведь правда – ты сирена. Сделала из себя идеал, чтобы обворожить их, но кто ты без всего этого?

– А я должна выставлять на показ свои слабые стороны, как это делаешь ты?

Она сдвигает один из браслетов:

Браслеты чтобы прикрыть шрамы.

– Твоя первая операция? Двадцать два? Двадцать? Четырнадцать?

– Ты думаешь я люблю все эти серьги мейкапы пушапы шпильки?

– Любишь.

– …Они любят.

Она бросает руку в сторону сцены… или зрителей… куда-то туда.

– Просто будь тем, кем они хотят, чтобы ты был… Той, которую они готовы принять.

Желтый мерцающий свет лампы остывает на кончиках её акриловых ногтей.

Я хочу исчезнуть.

Самое страшное преступление это то, что мы делаем с самим собой.

– Ты не знаешь что значит жить в тени красивых высоких женщин. Когда ты видишь мужское обожание направленное не на тебя. Видишь интерес в десяти сантиметрах выше твоего роста. Всё, чему я научилась у мужчин: Никто не полюбит вас такими какие вы есть.

Она поворачивается к зеркалу.

– За работу!

Она проходится мягкой растушевочной кистью по своему фарфоровому лицу.

Не отрываясь от зеркала. Так словно мы одни в этой комнате переполненной задыхающимися звездами. Она продолжает:

– Нууу…. мы так и будем говорить обо мне?

Она становится всё великолепнее с каждой секундой. Я чувствую как мои амбидальные мышцы на спине напрягаются вытягивая мой позвоночник. Просто чувствуешь, как твое тело пытается понравиться ей. Ещё до того, как ты сам принял это решение.

– Ты просто мерзкий… одержимый жаждой доказать себе, что все, кем восхищаются в приличном обществе такие же ничтожества как ты.

Ты думаешь, что оскверняешь реликвии и готов выставить нас на посмешище, потому что стремишься к правде. Но ты лжешь самому себе: ты ищешь только мерзкие факты, только истории для желтой прессы. Потому что тебе нужна наша слава. Ты нравишься мне меньше других! Они хотя бы хотят победить, чтобы прославиться. Ты же хочешь победить, чтобы унизить других.

Дверь в коридор на секунду открывается и звуки распевки Изабель становятся пронзительней.

Мы все в шаге от катастрофы здесь.

Ваши близкие когда нибудь погибали от несчастного случая?

Он вошёл в комнату, пока мы говорили.

Кто-то огромный.

Вы когда нибудь мечтали все изменить?

Раздвигая плечами. Людей. Как айсберг сквозь колотый лед. Он дрейфует.

Я сижу, физически ощущая как тень от его мускульной массы накрывает меня с головой.

Широкие плечи. Развитый корпус.

Он словно пришел сюда, в ожидании второго раунда.

Мой страх.

Мои неоправданные притязания.

Я кошусь в сторону Евы. В ее глазах признание.

Фаворит.

Машина времени нужна нам только для того, чтобы изменить прошлое.

Он идет ко мне, словно больше никого тут и нет. Прячу глаза. Мнусь. Стараюсь незаметно сглотнуть.

На ходу он достает из кармана своих свободных шароваров коробочку.

Вы когда-нибудь хотели вернуться в тот день, когда погибли ваши близкие? В то утро, чтобы все изменить.

Это всегда кажется так просто.

Он жуёт жвачку. Размашисто. С хрустом.

Подойдя ближе, он перестаёт это делать. Он достает камеру гоупро. Берет её пальцами. И указывает ею на меня. Он снимает.

А что вы хотели? Жизнь напоказ. Он говорит:

–

Я тебя убью.

Он смотрит на меня. Во все три глаза. Этот амбал-негр выше меня на полторы головы. Он только что произнёс это.

Он молчит. Как молчат, когда не ждут ответа и не изучают реакцию. Когда говорят что-то словно должны были это сказать. Он смотрит на меня. Потом сквозь меня. Потом снова на меня. Зрачки его не двигаются. Огромные белые бельма не дрожат.

Запаха нет, потому весь воздух вокруг в одночасье куда-то делся. Я не могу вдохнуть.

– Меня зовут Ганнибал.

Он молчит. Я молчу. Мне кажется, что все молчат. Но на самом деле в гримерке стоит гвалт. Мы все в шаге от личной катастрофы каждого.

Секунда после лобового столкновения с несущимся на встречу рамным джипом. Та секунда, когда всё о чем вы думаете – это то, что секунду назад еще можно было все исправить.

Он прерывает тишину, продолжив чавканье. Мышцы на его шее напрягаются.

Голос в коридоре продолжает брать самые высокие ноты.

Ева говорит:

– Хотела бы я такие голосовые связки как у неё.

И он отходит. Словно потерял ко мне интерес.

Все тело покалывает маленькими звездочками. Каждую мышцу. Словно все тело затекло и вот сейчас кровь начинает возвращаться.

–

Знаешь зачем он нужен здесь?

Обожаю это… Когда кто-то начинает говорить обо мне в третьем лице.

– Парень из народа тоже должен попробовать?

– Охват аудитории это называется… И самое страшное, что он нужен КОНКУРСУ.

Я и не думал что окажусь замеченным в шоу полном сверкающих, как бриллианты артистов. Я просто гнилая картофелина, случайно вымытая октябрьскими дождями из грунта, по сравнению с ними.

У меня нет шоу, у меня нет хита. У меня нет шансов.

«Мы болтаем». Я молчу и пытаюсь незаметно разглядывать содержимое моего свертка.

–

Им нужен кто-то, кто будет олицетворять их идею о том, что каждый неудачник может не учась даже в музыкальной школе вот так просто взять и прийти на КОНКУРС.

Я вытащил его. Блокнот, похожий на дневниковые записи.

Ганнибал, ухмыляясь, помогает Еве отодвинуть стул.

–

Одно хорошо: такие как он бегут столкнувшись с первыми трудностями. Есть только один талант – это терпение. И его у него нет.

Я хочу сбежать отсюда. В дневнике написано. Большими буквами. На первой странице. «До начала второго раунда ты можешь сбежать».

И там приписано в скобочках. «Правилами Конкурса это не запрещено. Просто об этом не говорят».

Он поворачивает голову ко мне. Голову, но не глаза.

–

Ты ведь сбежишь?

Но это не всё. Вокруг – запах пудры. Пряный и терпкий. Я пытаюсь скрыть движение своих глаз, скользящих по рукописным строчкам в блокноте.

Ганнибал вещает:

–

Ты мерзкое ничтожество. Все твои очки – только потому что ты – жалкий. Окситоциновый гений. Притворяться бедняжечкой, притворятся среднестатистическим для того, чтобы за тебя голосовали все низы.

То самое чувство, когда ты должен был просчитать их, но они просчитали тебя. Всё, что я успел понять из дневника… Что в нем описано… как уничтожить «Конкурс».

Нам тесно тут. И, если вы ещё не поняли: скоро мы будем драться насмерть, чтобы остаться в полном одиночестве.

Сжимая в руках пропотевшую книжицу, я могу спасти их всех. Сделать так, чтобы они выжили. Мог бы. Если бы я не был трусом, который сбежит через черный ход в ближайшие пол часа.

Они говорят. Так, чтобы я слышал:

– Надеюсь что он вылетит. Вылетит очень скоро.

– Никто не знает, что он приготовил на самом деле.

– И будет лучше для него самого, если он не знает этого и сам.

Это не в первые со мной. Когда ненависть ко мне объединяет людей.