Читать книгу Закрытые. Жизнь гомосексуалов в Советском Союзе - Рустам Александер - Страница 5

Москва, 1934

Гарри Уайту было всего двадцать семь, однако он уже мог похвастаться многочисленными профессиональными успехами – и все благодаря своему таланту и трудолюбию[21]. Гарри вырос в семье шотландского художника. Ни один из его родителей не интересовался ни иностранными языками, ни журналистикой, что не помешало Гарри выучить в школе несколько языков, в том числе русский, который увлекал его больше всего. А в 16 лет он бросил школу и поступил на работу помощником в офис газеты Edinburgh News, что послужило началом его журналистской карьеры.

Знание русского подогревало любопытство Гарри к СССР, революции и социализму, равно как и его желание жить в этой стране. В Шотландии Гарри не был счастлив по одной простой причине: он не мог открыто встречаться и иметь романтические отношения с другими мужчинами. Шотландское законодательство предусматривало наказание за мужеложство и клеймило таких, как Гарри, преступниками и извращенцами. В СССР, напротив, не существовало законов, направленных против гомосексуалов, – Гарри не смог найти никаких запретов в советском Уголовном кодексе. Более того, большевики казались гораздо меньшими пуританами, чем шотландцы, а некоторые из видных членов партии – например, Александра Коллонтай – даже выступали за «свободную любовь».

В 1931 году Гарри вступил в Коммунистическую партию Великобритании – с этого момента он стал совмещать журналистскую и политическую работу. В 1932 году, когда Гарри было двадцать пять, его пригласили в Москву в качестве штатного корреспондента российской англоязычной газеты «Московские новости». Гарри без раздумий принял приглашение. Переезд в СССР открывал захватывающие профессиональные и личные перспективы и казался ему идеальным решением: Гарри мог работать в международной газете первого коммунистического государства и жить как открытый гомосексуал, не опасаясь уголовного преследования и осуждения.

Работа в Москве шла очень хорошо. Начальник Гарри, главный редактор газеты Михаил Бородин, был впечатлен его преданностью и трудолюбием и уже в 1933 году повысил его до заместителя. Гарри был в восторге: казалось, переехав в СССР, он сделал правильный выбор, он даже подал заявление о переходе из Британской коммунистической партии в Коммунистическую партию СССР.

В личной жизни Гарри тоже наметились некоторые улучшения. Освоившись в городе, Гарри стал отправляться на разведку в общественные туалеты и парки, где надеялся встретить таких же мужчин, как он сам. Эта стратегия работала в Шотландии и должна была наверняка сработать в СССР, где гомосексуалы жили более свободно. Так оно и случилось: он начал встречаться с местными мужчинами и заводить среди них знакомства.

Один из них, Иван, действительно понравился Уайту. Высокому и светловолосому Ивану, как и Гарри, было около тридцати. Он приехал в Москву учиться на инженера. Иван, очарованный иностранным акцентом и опрятным костюмом с носовым платком в петлице, тоже увлекся Гарри. Иван никогда раньше не встречал иностранца, говорящего по-русски, – как, впрочем, и любого другого иностранца. Они любили вместе гулять и виделись все чаще.

Однако в декабре 1933 года Иван исчез. В тот день Гарри и Иван договорились встретиться в одном из центральных парков Москвы, а затем пройтись по городу. Но Иван так и не появился. После нескольких дней молчания Гарри решил позвонить ему. Иван жил в одной квартире со своей сестрой Александрой, которая, как он рассказал Гарри, знала об образе жизни брата и не одобряла его. Чтобы не расстраивать Александру, Иван попросил Гарри не звонить ему, если не случится ничего срочного, и сказал, что лучше будет звонить сам. Но Гарри уже не мог ждать. Он нашел в записной книжке номер Ивана и набрал его.

Трубку взяла сестра Ивана. Ее голос дрожал – что-то явно было не так. Когда Гарри попросил позвать к телефону Ивана, Александра сорвалась: «Иван в большой беде! Не звоните сюда больше! Это все из-за вас и таких, как вы! Вы, иностранцы, не понимаете, насколько всё это серьезно».

Гарри совершенно опешил. Он не знал, что сказать, но всё же спросил Александру, что случилось. Она ответила: «А то вы не знаете… Вот что бывает, когда вы этим занимаетесь. Поймали его. Не звоните сюда больше! Или они и за вами придут!» Она повесила трубку. Гарри сжимал трубку в руке, пытаясь успокоиться. Сердце колотилось.

Таких, как вы? Что она имела в виду? Иностранцы? Или это о гомосексуальности Ивана? Нет, этого не может быть. Ведь советский закон не запрещает гомосексуальность – такие люди свободны быть собой. Это одна из причин, почему Гарри вообще приехал в СССР. Здесь не было законов, по которым его могли бы преследовать.

Когда испуг и шок немного улеглись, Гарри собрался с мыслями и придумал план. Он обратится в ОГПУ, чтобы выяснить, что случилось с его другом. Он также хотел узнать, действительно ли дело было в гомосексуальности, чтобы избежать возможных неприятностей в будущем. Если такие, как он, под запретом, ему придется покинуть страну.

Обычный советский гражданин дважды подумал бы, прежде чем обратиться в ОГПУ с подобным вопросом. Эта организация и ее здание на Лубянской площади, менее чем в километре от Кремля, внушали страх москвичам. Тех, кого ОГПУ обвиняло в шпионаже или контрреволюционной деятельности, допрашивали в подвалах здания. Многих избивали, некоторые умирали под пытками. Войти в двери штаб-квартиры ОГПУ часто означало никогда больше оттуда не выйти.

История ОГПУ началась в 1917 году, когда большевики захватили власть и учредили ЧК (чрезвычайную комиссию) – специальный государственный орган, предназначенный для борьбы с противниками нового режима. ВЧК быстро стала синонимом террора и массовых репрессий. Закон не ограничивал деятельность спецслужбы, и она без суда арестовывала, пытала и казнила всех, кого считала врагом государства. По мере того как советский режим становился все более тоталитарным, могущество тайной полиции тоже росло. В попытке избавиться от страшной репутации в 1923 году ЧК была переименована в ОГПУ, однако на отношение народа это мало повлияло.

Получить номер телефона ОГПУ и договориться о встрече оказалось несложно. В конце концов, Гарри был заместителем главного редактора «Московских новостей» и имел кое-какие связи. Ему потребовалось несколько дней, чтобы записаться на прием и получить пропуск, без которого попасть в ОГПУ было невозможно.

Вход в штаб-квартиру управления находился в старом здании с историческими дверями и барельефом с изображением Карла Маркса над ними. У дверей Гарри замешкался, собираясь с мыслями и задаваясь вопросом, не приведет ли его визит к неприятностям. Но потом он напомнил себе, что в СССР гомосексуальность не считается преступлением, так что бояться ему нечего.

Пока Уайт шел по длинным мрачным коридорам, ему трижды пришлось предъявить пропуск. Проверив документы, угрюмые охранники с винтовками указывали дорогу. Вскоре Гарри оказался в комнате следователя, который согласился поговорить. Он был одет в форму и курил. В кабинете стоял диван – важный атрибут интерьера. Очень часто допросы длились целый день, и в перерывах между ними следователь мог немного отдохнуть.

Офицер ОГПУ посмотрел Гарри прямо в глаза.

– У меня здесь друг, – начал Гарри, и офицер мгновенно нахмурился. – Нет, он не преступник, но был задержан ОГПУ и доставлен сюда.

– Вы знаете причину?

– Да… Его арестовали, потому что он гомосексуалист.

Офицер нахмурился еще сильнее. Что-то изменилось, когда Гарри произнес слово «гомосексуалист». Атмосфера сразу стала напряженной. Гарри взял себя в руки и продолжил:

– Видите ли, я тоже гомосексуалист, и…

Офицер прочистил горло – тема явно вызывала у него дискомфорт.

– Я не хочу ничего об этом слышать. Вашего друга не могли сюда доставить из-за этого. В СССР это не является правонарушением. Должно быть, он совершил какие-то другие преступления, о которых вы не знаете. Вы хорошо знакомы?

Гарри покачал головой и спросил, может ли он свободно, на законных основаниях встречаться с другими мужчинами и иметь с ними романтические отношения.

– Вы можете делать всё, что захотите. Мы ничего против этого не имеем, уверяю вас.

В тот же день Гарри вернулся в редакцию, растерянный и всё еще расстроенный. Его начальник, Бородин, знал о гомосексуальном образе жизни своего подчиненного, хотя они никогда это толком не обсуждали. Однако в тот день Гарри решил рассказать о случившемся, не упоминая, что сам ходил в ОГПУ. Бородин внимательно выслушал его и сказал: «Гарри, вы знаете, я не одобряю противоестественные сексуальные отношения. Но я считаю вас хорошим коммунистом, и то, что вы… гомосексуалист… нисколько не умаляет вашей ценности как революционера. Я доверяю вам, и вы можете вести такой образ жизни, какой захотите. В конце концов, я вас повысил. Я доверяю вам. И, конечно, не считаю преступником».

Когда Гарри упомянул о разговоре с сестрой Ивана и ее словах о том, что брата задержали, Бородин сказал: «Не думаю, что это как-то связано с его наклонностями. Наверное, он совершил какие-то другие серьезные преступления. В наше время шпионы и предатели есть везде».

Шли недели, но Гарри по-прежнему ничего не слышал об Иване. Не удовлетворившись ответами ОГПУ и Бородина, он решил проверить, действительно ли что-то изменилось в советском законодательстве, и отправился в Государственную библиотеку имени Ленина, где обратился к Большой советской энциклопедии – самому крупному и авторитетному письменному источнику в Советском Союзе.

Энциклопедию писали и редактировали выдающиеся советские академики и ученые, а ее содержание определялось на самом высоком государственном и партийном уровне. Статьи располагались в алфавитном порядке, поэтому Гарри не составило труда найти нужный пункт – «Гомосексуализм». Статья занимала несколько страниц, и ее автор, выдающийся советский психиатр Марк Серейский, утверждал, что гомосексуальность является неизлечимым медицинским заболеванием. Он также комментировал правовое регулирование гомосексуальности. Серейский критиковал дореволюционный закон о мужеложстве, называя его «абсурдным»:

Помимо того что это законодательство, направленное против биологического отклонения, является абсурдом само по себе и не дает реальных плодов, оно действует крайне вредно на психику гомосексуалистов. До сих пор в передовых капиталистических странах далеко еще не закончена борьба в пользу отмены этих лицемерных установлений.

По сути, автор гордился тем, что в СССР, в отличие от западных стран, гомосексуальное поведение не было наказуемым преступлением. По словам Серейского, советское законодательство не просто было безразлично к гомосексуалам и позволяло им встречаться с такими же мужчинами, как они сами, – само советское общество помогало им стать полноценными членами коллектива:

Уже отсюда становится ясным, что советская оценка особенностей и отличий гомосексуалистов далеко не совпадает с тем, что мы наблюдаем на Западе. Понимая неправильность развития гомосексуалиста, общество не возлагает и не может возлагать вину за нее на носителя этих особенностей. Этим самым нарушается в значительной мере та стена, которая естественно воздвигается между гомосексуалистом и обществом и заставляет первого глубоко уйти в себя.

Наше общество… создает все необходимые условия к тому, чтобы жизненные столкновения гомосексуалистов были возможно безболезненнее и чтобы отчужденность, свойственная им, рассосалась в новом коллективе[22].

Том энциклопедии, в котором содержалась статья о гомосексуализме, был опубликован в 1930 году – следовательно, взгляды, отраженные в статье, не успели устареть. Это также означало, что Ивана, вероятно, задержали не по обвинению в мужеложстве, а за что-то еще. Возможно, он и правда занимался какой-то контрреволюционной деятельностью и не рассказывал об этом Гарри.

Прошло несколько месяцев, и Гарри уже начал забывать об исчезновении Ивана, но однажды в мае 1934 года Бородин подошел к его столу. Главред аккуратно разложил перед Гарри несколько страниц какого-то официального документа и жестом предложил взглянуть. Гарри надел очки, и первые две строчки бросились ему в глаза: «154-а. Половое сношение мужчины с мужчиной (мужеложство) – лишение свободы на срок от трех до пяти лет». Гарри был потрясен и озадачен.

Выяснилось, что перед ним – копия новейшего сталинского указа о мужеложстве. Гарри бегло прочитал его и отодвинул в сторону, не веря своим глазам.

– Это не может быть правдой. Примерно месяц назад я читал статью в Большой советской энциклопедии: там говорилось, что Советский Союз не считает это преступлением, и что советское общество хочет помочь таким, как я, жить более счастливой жизнью. Каким образом этот закон сделает меня счастливее?

– Автор статьи, должно быть, сам гомосексуалист. – Бородин пожал плечами. – Наверное, когда он ее писал, мало кто знал о подобных извращениях. Вот на что теперь надо ориентироваться, – он указал на копию указа о мужеложстве и ушел.

Гарри был одновременно напуган и разгневан. Не в таком Советском Союзе он хотел жить и работать. Вместо того чтобы придерживаться прогрессивного подхода к сексуальным отношениям, СССР теперь пошел по стопам капиталистических стран, где такие, как Гарри, считаются преступниками. Тот факт, что Большая советская энциклопедия, истина в последней инстанции, где статьи проходили проверку и цензуру на самом высоком уровне, открыто заявляла, что гомосексуалам в СССР рады, озадачил Уайта еще больше. Вся эта путаница заставила Гарри отправиться к московскому психиатру, к которому он уже неоднократно обращался.

После революции и последующей отмены царских законов о мужеложстве молодое поколение советских психиатров увлеклось исследованием истоков гомосексуальности. В 1920‐х годах многие из них знали о призывах к толерантному отношению к гомосексуалам в некоторых европейских странах и стремились отстаивать такие же ценности у себя на родине. Советские психиатры не видели никакой проблемы в гомосексуальности своих пациентов, если те честно жили и усердно трудились. Они считали, что лучше помочь им принять свою сексуальную ориентацию, а не пытаться ее лечить[23]. Таким образом, статья Марка Серейского, которую Гарри прочитал в Большой советской энциклопедии, точно отражала современные на тот момент медицинские представления.

– Вы знали, что гомосексуалисты теперь объявлены преступниками?

Доктору Бергу, который повидал немало гомосексуальных пациентов, вопрос показался абсурдным.

– Что за чушь! Это невозможно. У нас в стране нет такого закона. Такие законы существовали в царской России, но не в СССР. – Берг произнес это без тени сомнения.

Гарри достал из портфеля бумагу и протянул ее доктору. На несколько мгновений в комнате повисла тишина. Доктору Бергу было нечего сказать: в документе за подписью Сталина прямо говорилось, что мужеложство отныне считается преступлением.

– Разве вы раньше не говорили мне, что гомосексуализм – это болезнь? – спросил Гарри. – Разве это не болезнь? Разве в СССР не относятся к этому терпимо? Вы говорили мне, что я могу с этим жить.

Доктор откашлялся и заерзал в кресле.

– Только между нами, молодой человек: я действительно считаю, что это болезнь, и искренне не вижу смысла преследовать таких людей. Есть совершенно неизлечимые случаи, таким людям нельзя помочь – они такие, какие есть. Вы такой, какой вы есть, и вы можете устраивать свою жизнь так, как хотите. Честно говоря, я до сих пор не могу поверить, что этот закон действительно принят… – Тут доктор перешел на шепот. В сталинском СССР, как известно, и у стен были уши.

– И я не могу, – наивно согласился Гарри. – Я собираюсь написать товарищу Сталину и рассказать ему об этом. Должно быть, произошла ошибка, его не проинформировали должным образом. Может быть, я смогу передать ему ваши слова, и они поменяют свое решение; вы авторитетный врач и могли бы меня поддержать.

Доктор снова заерзал в кресле, его спокойствие сменилось озабоченностью и даже страхом.

– Гарри, – тихо сказал он, – я бы попросил вас не ссылаться на меня по этому поводу и не упоминать мое имя, если вы решите заняться этим вопросом… Надеюсь, вы понимаете.

И Гарри наконец-то понял. Ситуация действительно была неопределенной, и Гарри не хотелось, чтобы доктор пострадал из-за его попыток выяснить правду. Набравшись смелости, Гарри решил во второй раз обратиться за разъяснениями в ОГПУ. Но на этот раз, вместо того чтобы отправиться туда лично, он позвонил.

– Мы будем жестоко наказывать каждого, кто виновен в мужеложстве. Это всё, что я могу вам сказать, – голос на другом конце провода звучал раздраженно и сердито.

Через неделю Гарри явился в офис Бородина.

– У меня для вас письмо. Вы ведь редактор. Может быть, вы сможете задать этот вопрос товарищу Сталину и попросить его разъяснений.

– Какой вопрос?

Бородин не каждый день получал просьбы связаться лично со Сталиным, но в глубине души понимал, о чем идет речь.

– О законе о мужеложстве. Должно быть, произошла ошибка, – продолжал Гарри. – Я читал энциклопедию, советовался с врачами, и они мне сказали, что такой закон бесполезен. Так что, может быть, вы могли бы обратиться к товарищу Сталину, а он мог бы как-то прокомментировать происходящее. Я уже обращался в ОГПУ. Сначала они мне сказали, что не имеют ничего против меня как гомосексуалиста. Но теперь говорят, что собираются наказывать тех, кто виновен в этом преступлении.

– Гарри, послушайте, мне ничего такого здесь не нужно. Не пишите товарищу Сталину, нам не нужны проблемы. Я не для того вас продвигал, чтобы вы своими необдуманными действиями поставили и свою, и мою работу под угрозу. Заберите письмо, я не собираюсь его читать. Порвите его, чтобы никто не видел, и возвращайтесь к своим обязанностям. И впредь живите по советским законам.

Но Гарри не собирался сдаваться и все равно отправил Сталину письмо. Это было не личное обращение с просьбой разъяснить причины ареста Ивана, а эмоциональное приглашение к дискуссии о роли гомосексуальности в советском обществе. Письмо заняло несколько страниц и содержало около 4500 слов. Несмотря на уважительный и осторожный тон, оно выражало решительное несогласие с решением Сталина криминализировать мужеложство в СССР. Здесь Гарри ступил на опасную почву: Сталин не отличался терпимостью к тем, кто подвергал его политику сомнению или проявлял нелояльность. К 1934 году многие партийные функционеры, которые выразили хотя бы малейшее несогласие со Сталиным, были расстреляны или отправлены в ГУЛАГ.

Сталину действительно писали многие советские граждане. Благодаря этим письмам вождь мог судить о настроениях в народе. Писем было так много, что сталинским чиновникам пришлось учредить специальный отдел для их обработки. Отдел состоял из пятнадцати сотрудников, в чьи обязанности входило чтение писем, а также дополнительных служащих, которые помогали регистрировать, каталогизировать, рассылать и архивировать письма. Письма, не представлявшие интереса, направлялись в архив; остальные – в правительственные органы или соратникам Сталина, а некоторые после тщательного отбора попадали на стол вождю[24].

Гарри начал письмо с броского заголовка: «Может ли гомосексуалист быть членом Коммунистической партии?» Так он сразу привлек внимание цензоров. Должность заместителя редактора «Московских новостей» и иностранное гражданство Уайта также увеличивали шансы, что Сталин прочитает письмо. Вот что говорилось в письме:

Дорогой товарищ Сталин!

Хотя я иностранный коммунист, все же, я думаю, Вам, вождю мирового пролетариата, не покажется неестественным, что я обращаюсь к Вам с просьбой осветить вопрос, который, как мне представляется, имеет большое значение для целого ряда коммунистов как в СССР, так и в других странах мира.

Вопрос заключается в следующем: может ли гомосексуалист считаться человеком, достойным быть членом Коммунистической партии?

Недавно изданный закон об уголовной ответственности за мужеложство, по-видимому, означает, что гомосексуалист не может быть признан достойным носить звание советского гражданина. Будучи лично заинтересованным в этом вопросе, я обращался с ним к целому ряду товарищей из ОГПУ и Наркомюста, к психиатрам и к товарищу Бородину. Все, чего я добился, – это ряд противоречащих друг другу мнений. В связи с отсутствием ясности, которая существует в этом вопросе, я и обращаюсь к Вам в надежде, что Вы сумеете найти время, чтобы изложить свое мнение.

Разрешите мне изложить Вам этот вопрос так, как я его понимаю. Прежде всего мне хотелось бы указать на то, что я рассматриваю положение гомосексуалистов, являющихся по своей классовой принадлежности рабочими или трудящимися вообще, как аналогичное положение женщины при капиталистическом строе и аналогичное положение угнетаемых империализмом цветных рас; оно также во многом подобно положению евреев при гитлеровской диктатуре, да и вообще нетрудно увидеть в нем аналогию с положением любой социальной прослойки, подверженной эксплуатации и преследованию в условиях капиталистического господства.

Анализируя характер преследований гомосексуалистов, надо иметь в виду, что гомосексуалисты бывают двух родов: во-первых, такие, которые являются таковыми с самого рождения; во-вторых, есть гомосексуалисты, толкаемые иногда порочностью, а иногда и экономическими соображениями. Исследования показали, что гомосексуалисты первого типа существуют примерно в равной пропорции среди всех классов общества и составляют около 2 % населения. Если принять эту пропорцию, то выйдет, что в СССР около 2 млн гомосексуалистов. Не говоря уже о том, что среди них имеются наверняка и такие, которые оказывают помощь социалистическому строительству, – но неужели возможно, как того требует закон 7 марта, подвергнуть заключению такое большое количество людей!