Читать книгу Мудрость Салли - Рут Хоган - Страница 14

Сегодня температура воды в бассейне – 8,5 градуса, небо цвета цемента, идет сильный дождь. И сегодня я хочу наказать себя болью. Потому что завтра – канун Рождества, а значит, все должны быть счастливы. Все должны надеть колючие свитера со снеговиками, пингвинами или оленями. Должны объесться блюд из птицы, пирогов и пудингов – не меньше, чем на собственный вес. Мы должны взрывать хлопушки, смотреть «Доктора Кто» и делать вид, что нам нравятся мягкие ароматизированные вешалки для одежды, передаренные жадным коллегой в «Секретном Санте». А еще мы должны пить коктейль «Снежок». Это закон. И я буду, обещаю. Я попытаюсь быть счастливой и не замечать чувства вины, стоящего у меня за плечами, как обычно. Но в качестве искупления за завтра сегодня я должна утонуть. Почти.

В бассейне всего два человека, и никаких признаков австралийки, но если она появится, на этот раз я готова. Легкие сжимаются и болят, пока глубокая холодная вода успокаивает разум, но я осторожна и остаюсь под водой не слишком долго. Несколько лет назад я получила жестокий урок. Отсчитав на дайверских часах минуту и пятьдесят пять секунд, я всплываю обратно на поверхность и плыву к мелкой части бассейна. Дождь жалит покрытую мурашками кожу, пока я спешу обратно в раздевалку. Высушившись и переодевшись, я выхожу, сжимая в руках книгу. Книгу, взятую на случай, если я встречу австралийку. Как понимаете, у меня страсть. И как любой человек со страстью, я готова на любую хитрость. Я заметаю следы. Книга называется «Техники работы с голосом».

На пустой парковке Эдит Пиаф заводится с первого раза, и я ее сердечно хвалю. По радио детский школьный хор поет песню про оленя Рудольфа. Я переключаю на другой канал. Мой мальчик так и не пошел в школу. У него было всего два Рождества. Во время первого он был крошечным малышом, а во время второго едва понимал, что происходит. Тогда мы с Эдвардом и подарили ему лошадку-качалку. Он был слишком маленьким, чтобы кататься на ней самостоятельно, но, когда мы держали его в седле, он дрыгал ножками и визжал от удовольствия. Он не понимал, что такое Рождество, но был очень доволен подарком. Я переключаю Эдит на первую передачу, потом на вторую и уезжаю с парковки. Дождь наконец прекратился, и бледное зимнее солнце слабо сияет за перламутровыми облаками. Нужно торопиться. Через полчаса нам с Хайзумом надо быть у ветеринара, ему должны подстричь ногти. Когда я купила Эдит Пиаф, то убрала заднее сиденье, чтобы возить Хайзума. Он очень любит свое специальное транспортное средство. Уверена, что он мнит машину своей, а меня считает просто шофером.

Терпение за рулем не относится к моим добродетелям, и женщина в машине впереди меня уже раздражает. Она – тормоз, едет меньше пятидесяти километров в час. Эдит шумит на третьей скорости. Женщина должна прекратить болтовню с пассажиром и сосредоточиться на дороге. Светофор впереди зеленый, но переключится раньше, чем мы успеем до него доехать. Мои костяшки на руле белеют, и я едва сдерживаюсь, чтобы не нажать на гудок, но мне удается сдержаться. Зато я кричу. Она ведь все равно не слышит. А мне от этого легче. Как и ожидалось, светофор переключается на красный, мы останавливаемся прямо перед ним, и я заканчиваю свою обличительную тираду сочным тройным эпитетом. Мужчина в соседней машине заинтригован. Надеюсь, он не умеет читать по губам. Возможно, мне снова следует сделать вид, что я пою. Уверена, что женщина в машине передо мной включила нейтральную передачу и подняла ручник, но я также не сомневаюсь, что она ни разу в жизни не разворачивалась в дрифте. А это было одной из первых вещей, которые я попыталась сделать, когда я сдала экзамен и папа доверил мне свой «Мини». Он не замечал царапины от столкновения со столбом целых два дня. У машины передо мной небольшая вмятина в заднем крыле. Наверное, кто-то врезался в нее, пока женщина раздумывала.

Мы приезжаем в ветеринарку на несколько минут раньше назначенного времени и проводим еще полчаса в очереди, пока два дежурных врача разбираются с записью, переполненной перед праздниками, – владельцы опасаются баснословных счетов за вызов в выходной день. Хайзум предпочел бы здесь не присутствовать. Он выражает свои чувства воем и попытками забраться мне на колени. Подобное поведение в исполнении 80-килограммового волкодава может смутить. Женщина, которая сидела рядом со мной с бойкой миниатюрной таксой на руках, пересела в другой конец помещения, неодобрительно цокая языком. После короткого молчания чья-то собака пускает газы. Сперва это почти незаметно – эфемерное пикантное дуновение, едва щекочущее ноздри. Но вскоре ситуация заметно ухудшается. Ощущается явный привкус брюссельской капусты. Очень праздничный. Разумеется, никто не говорит ни слова, но я подозреваю таксу, на чью хозяйку внезапно нападает чихота (слово дня – непроизвольное чихание). Подозреваю, что это отвлекающий маневр, который лишь подтверждает виновность таксы. Мы с Хайзумом проводим на приеме чуть дольше пяти минут, и за безболезненную процедуру я, как обычно, вознаграждаю его пригоршней печенья. Уходя, он с залихватским и гордым видом дефилирует мимо взволнованных пациентов, ожидающих приема, и наконец вырывается на парковку.

Дома он устраивается у огня, чтобы прийти в себя после сурового испытания, пока я украшаю маленькую елку, импульсивно купленную вчера – живую, потому что мне нравится запах и потому что это доказательство того, что я хочу изменить свою жизнь. Правда, пока не знаю, как именно. У меня нет плана, только ощущение. Ощущение, что того, как я живу сейчас, – недостаточно. Больше нет. И изменить это могу только я.

Это первая елка, купленная с тех пор, как погиб мой маленький мальчик. Первое Рождество без него мама и папа хотели провести со мной, но я отказалась. Сказала им, что я в порядке. Просто хочу побыть одна. Праздники были для меня как сверло дантиста на воспаленном зубе. А Рождество – хуже всего. Потому что Рождество посвящено детям – адвент-календари, рождественские гимны, походы к Санте, вертепы. Младенец Иисус – от него никуда не деться. И потому в то первое 25 декабря, охваченная жалостью к себе и гневом на безжалостное праздничное веселье, я убила Рождество. Зажгла камин в гостиной и одно за другим отправила в огонь все рождественские украшения, что были в доме. Бросила туда все рождественские открытки, все полученные подарки – даже не распечатав. Я пялилась в огненный ад, наблюдала, как сворачивается и крошится бумага, тает пластик, разлагается фольга и взрывается на осколки стекло. И я пила водку. Много водки. Пришел Эдвард и обнаружил, что я выпила уже полбутылки и собираюсь отправить в огонь большую пуансеттию, подаренную соседом из лучших побуждений. Эдвард никому ничего не рассказал. Но предупредил, что если еще хоть раз застанет меня в таком виде, то расскажет всем не только что я напилась и поджигала вещи, но и что я обмочила штаны и меня вырвало на ковер. Я в этом сомневаюсь, но сказать наверняка не могу, так что пришлось поверить Эдварду на слово и переключиться на уличные костры.

Когда я была маленькой, елку всегда отдавали в мое распоряжение. Папа накручивал на ветви гирлянду, вешал на верхушку ангела и передавал дерево мне. Я – единственный ребенок двух единственных детей. Когда я появилась, родители были в восторге, я бы даже сказала, в чрезмерном. Не сказать, чтобы я была избалованной, но меня растили, так сказать, на очень длинном поводке. Энергичный ребенок, полный странных идей и ярких мечтаний, я в одиночку разыгрывала спектакли и пантомимы перед родителями, куклами и плюшевыми медведями, а мои воображаемые друзья превосходили числом реальных. Подозреваю, что мои прекрасные, чувствительные, консервативные родители были изумлены сумасбродной и эксцентричной дочерью, созданной комбинацией их генов. Когда я заканчивала наряжать елку, она обычно выглядела словно взрыв на фабрике мишуры, а однажды я украсила ее прищепками для белья. Но надо отдать папе и маме должное – они никогда ничего не переделывали. Не дожидались, пока я свернусь калачиком и засну, чтобы придать елке более традиционный рождественский вид.

В этом году я собираюсь украсить елку для Габриеля, чтобы немного заполнить зияющую пустоту, скрыться от воспоминаний, которых у нас так и не появилось, о рождественских вечерах, которых у нас так и не было. И с надеждой, что, может быть, однажды меня еще ждет по-настоящему счастливое Рождество.