Читать книгу Событие в аду - Рюноскэ Акутагава - Страница 8

Вот назвал я вам ширму – «Событие в аду», а у самого так и встают перед глазами ужасы, на ней изображенные. Есть и у других художников картины под таким названием, но ежели сравнить с ними картину Иосихидэ, то она прежде всего замыслом своим от них отличается. Представьте вы себе этакую ширму складную. В одном углу ее ма-ахонькие фигурки расположены – это десять царей [Десять царей загробного мира, правящих десятью областями, по которым суждено мытарствовать душе покойного] с приближенными, а по остальному полю вихри огненные так и крутят, так и свирепствуют, и кажется вам, будто даже гора, мечами утыканная, и дерево кинжальное [Места пыток для грешников, в буддийском аду] – и те вот-вот займутся и тлеть начнут. Куда ни кинешь взглядом, везде огонь, – так и полышет ярким полымем, дым от него валит клубами, черной тушью пущенный, искры, золотой краской набрызганные, снопами летят. И только желтые да синие фигуры служителей адовых, одетых на китайский манер, то там, то сям пятнами раскиданы по полю огненному.

Уже один этот общий вид картины способен поразить взор человеческий – до чего смелый размах кисти! Что же касается отдельных фигур грешников, которые в этом пекле адовом в мучениях корчатся, то ничего подобного вы не увидите на других картинах. Почему? – а потому, что среди множества грешников изобразил Иосихидэ людей всякого рангу: от блистательных сановников придворных и всяческих персон знатных до самых последних нищих и отверженных. Тут вам и вельможи в пышных одеяниях, и молодые нежные девушки дворцовые, в целый ворох платьев облеченные, и бонзы с ожерельями из четок на шее, и ученики-самураи на высоких гета [Деревянная обувь в виде дощечек на подставках], и девочки в длинных одеждах, и звездочеты-гадатели со священными бумажными полосками в руках, – кого-кого только здесь нет, всех и перечесть невозможно.

И все эти люди, словно листья, бурею гонимые, в вихрях пламенных и дымных мечутся, отданные на терзание слугам адовым с бычьими и лошадиными мордами. Тут, смотришь, женщина острогой за волосы подхвачена, ноги, как у паука, поджаты судорожно, – должно быть жрица-прорицательница. Там мужчина головою вниз висит на манер нетопыря, в грудь копьем пронзенный, – не иначе как правитель нерадивый. Есть, которых розгами железными стегают, есть, которые скалой придавлены лежат. Есть терзаемые клювами птиц чудовищных, есть ввергнутые в пасть дракону ядовитому. И сколько грешников в аду, столько им и казней всяческих отпущено.

Но что приметнее всего на ширме выделяется и жутким видом своим взоры привлекает, – так это колесница, запряженная быком. Летит она вниз по самой середине ширмы, закрыла наполовину верхушку кинжального дерева, торчащую как клык звериный, а на ветвях того дерева тоже тела грешников висят, гроздьями нанизанные. Адским вихрем у колесницы бамбуковую штору откинуло, а внутри – девушка прекрасная виднеется: черные волосы длинные-предлинные в пламени развеваются, пышные одежды сверкают, затмевая великолепием своим одеяния самых знатных дам, придворных. В адских муках она вся извивается, голова у ней назад запрокинута, шея белая напоказ выставлена. И нет самого малого места во всей фигуре этой девушки, в колеснице заключенной, что не говорило бы о страшных муках пекла адова. Вот в ней-то, можно сказать, в одной этой фигуре человеческой, весь ужас огромной картины-то и собран. И таким она вдохновением божественным пронизана, что глядишь на нее и чудится, будто звенит в ушах у вас истошный вопль этой девушки, так вот и отдается.

О-о-о-ко-хошеньки! Тут-то вот, в фигуре этой самой все как раз и кроется. Из-за чего ведь вся история то страшная эта возгорелась, как не из-за того, чтобы фигуре этой быть написанной. Не случись ее, этой истории, да разве мог бы кто изобразить с такою живостью все муки адовы, – будь это хоть сам Иосихидэ. Да-а, написать-то он ширму написал, да зато потом такой ценой ужасной заплатил, что одно только ему и оставалось— жизни своей решиться. Изобразил человек, можно сказать, тот ад, в который после суждено было ему же самому быть ввергнуту, – ему, Иосихидэ, первому художнику Японии…

Однако, я увлекся малость, поспешил вам описать картину этой ширмы удивительной, а порядок-то рассказа своего нарушил. Вернусь опять к тому, как приказали князь Иосихидэ изобразить картину ада.