Читать книгу Вальтер - С. А. Грейс - Страница 5

– Да как она смеет!

Огромный железный молот с грохотом ударился о наковальню, озаряя снопами искр лицо, искаженное злобой. – Сотни раз я убеждал ее, что сам решаю все, что связано со мной! Но Ее упорство не сломить!

Слегка посмеивающиеся добрые глаза старого кузнеца, сидевшего в глубине душной каморки на большом закоптившемся стуле, улыбнулись еще больше. Он уже несколько минут наблюдал за таким неожиданным, но всегда любимым гостем, и вместо слов лишь изредка морщил нос, неодобряюще покачивая подбородком.

– Даниэль, мальчик мой, мы с Мартой всегда рады видеть тебя в нашем доме. Но в последнее время ты не возвращаешься от королевы в другом настроении, как только в этом…

– Но ведь я прав! – Ожесточенные удары на мгновение прекратились, и мальчик перевел острый взгляд на старика. – Мне ведь дано выбирать. Или нет?

Кузнец потер побаливающий затылок и откинулся на спинку стула.

– Выбирать тоже нужно с умом…

Последнее его слово вновь заглушил железный грохот, возобновившийся с еще большим остервенением.

– Я просто не могу понять, почему из всех кандидатов, рвущихся к короне, готовых сделать для Нее все, она все равно выбирает меня!

Старик усмехнулся. – Лучше бы королева вообще никогда не говорила тебе о своих симпатиях. Глядишь, ты и сам бы дорос до того, чтобы бороться за престол.

– За этот престол не борются, господин Паскаль. На него назначает королева и Совет!

– Назначает Совет, но достойных кандидатов выбирает Ее Величество, а она умеет заглядывать людям в души. Хотел ты этого или нет, так случилось, что ты вырос достойным занять ее место. И поверь мне, так думает не только королева, раз тебя так приветствуют на арене.

Разъяренный звон молота снова затих.

– Мне не нужен трон. Я принес бы гораздо больше пользы, работая здесь.

Мужчина тяжело оперся на верстак, встал и медленно подошел к наковальне, которую так беспощадно истязал Даниэль.

– Alter ego Regis, мой мальчик. «Правь в согласии со своим высшим Я». Эти слова полезны не только будущим королям. Кем бы ты ни был, важно всегда понимать, что у тебя здесь, – он поучительно ткнул пальцем в лоб юноши, оставив на коже черный след от большого пальца, – и в твоей душе. А пока у тебя там такой беспорядок, ты даже для себя опасен. Как доверить тебе в таком случае целое королевство?

Даниэль усмехнулся и потер лоб.

– Все знают это наставление. Но не все короли ему следуют.

– Знать мало, – улыбнулся старик – нужно доказывать делом. Нужно уметь бороться со своими демонами, Даниэль. В тебе слишком много силы, чтобы позволять ей захватывать контроль над собой.

Он отодвинул с наковальни молот и поднял изрядно погнутую заготовку меча, теперь безвозвратно испорченную.

– Скажи, ты намеренно хотел прибавить мне работы?

Даниэль молчал, и буря внутри него, наконец, затихала.

– Это можно исправить.

– Не всегда можно исправить последствия гнева, мальчик мой, как не стоит минутной слабости чья-то жизнь.

Юноша виновато вздохнул.

– Простите, господин Паскаль. Слова Верены просто не дают мне покоя…

– Не слова, Даниэль, а мысли об ее словах. Учись не пускать их в свое сердце, иначе те, кому это на руку, обязательно этим воспользуются.

Старый добрый Паскаль обладал удивительно ясным взглядом, чистым и открытым, словно у ребенка… С годами этот взгляд становился мягче, но не терял своей способности видеть вещи не только вблизи, а события – не только в прошлом.

Вот и в этот раз загадочная улыбка старика словно говорила о том, что он давно видел судьбу мальчика как на ладони. Но предупреждать о ней Даниэля, одному Богу видно, не было смысла.

– Как бы ты ни злился на королеву, она остается твоей матерью, пусть не родной, но любовь ее не нуждается в привязке к родству. Уже это вызывает большое уважение. И я понимаю, мой мальчик, почему она против твоих визитов сюда. Она боится, что когда-нибудь ты решишь вернуться к людям, и она тебя потеряет. Вот почему она запрещает сбегать, но ты ведь все равно делаешь это, по зову сердца. А значит, ее опасения небезосновательны.

Мальчик улыбнулся и потупил взгляд.

– Вы правы. И раз вы так много знаете обо мне, Паскаль, значит, мне нет нужды говорить, почему я до сих пор живу в замке.

Старик улыбнулся. Что-то подкупающее было в его взгляде, так искренне и открыто смотрели его глаза, беспристрастно, словно сразу пропуская собеседника в самую душу.

– Очень, очень мудрая королева Верена… – улыбнулись тонкие губы. – Твоя забота о сестре выдает твою человеческую сущность, вардарам не свойственно так печься о заботах других без ведомой на то корысти. – Паскаль с доброй долей укоризны посмотрел в его глаза.– Я вижу, почему она хочет видеть на троне именно тебя. Эта мудрая женщина ничего не делает просто так.

– Снова отдыхаете на своем троне, Ваше величество? – Задорный и певучий голос Марты, невероятно подходящий ее добродушной натуре, заставил собеседников обернуться. Прелестная в своей полноте, она по-хозяйски вошла в сени кузницы, и комната наполнилась ароматом уже почти готового вкусного обеда. Из-за ее внушительного передника выглядывали не меньше дюжины любопытных ребятишек, с восторгом слушавших их разговор.

– На вас двоих посмотреть – так ты самый что ни на есть король! – прыснула она с укоризной. – Сидишь тут, пока мальчик всю работу делает!

Даниэль улыбнулся.

– Госпожа Марта, Ваш муж – мастер, каких не сыскать ни в одном королевстве. И ему, к моей собственной печали, достался самый плохой в мире подмастерье.

Низкую комнатушку, и без того загроможденную разной утварью, заполонили любопытные детские лица. Позади доброй хозяйки мелькнуло еще несколько фигур постарше.

– Даниэль, познакомься с Гильомом, – тетушка заботливо вывела из-за своей спины замявшегося долговязого юношу, чьи живые глаза бегали по Даниэлю, словно по невиданной доселе золотой статуе. – Он давно хотел с тобой познакомиться.

Даниэль по-простому отер руки о сюртук и поклонился.

– Гильом завтра тоже участвует в турнире.

От голоса Марты улыбка на лице Даниэля тут же угасла.

– Хотел было сказать, что рад нашей встрече, не теперь, боюсь, мне нечем Вас порадовать.

– Полно тебе, Даниэль! – добрая женщина по-матерински обняла юношу. – Ты прекрасный боец, и, может быть, даже научишь этого мальчика некоторым твоим приемам…

– Марта, Вы же знаете… – Даниэль разочарованно отстранился от ее заботливых объятий. – Вы же знаете, выжить на турнире невозможно. А научиться искусству боя за один день – тем более. Есть просьбы, которые мне посильно решить для вас, и буду очень рад, если буду Вам чем-то полезен. Но здесь, к сожалению, не смогу помочь. Я пытался обучать мальчиков втайне от королевы, пока сам не осознал: этим я провоцирую их вербоваться в ряды добровольцев на турниры.

– Мальчик мой, – лицо Марты было неумолимо трогательным и добрым, – не бери на себя вину за чужой выбор. Это его решение – идти на турнир. Представь, как трудно матери отпускать сына на бой… Но это его выбор, его решение. Он уже взрослый и мы обязаны его отпустить.

Даниэль тяжело вдохнул.

– Не разрывайте мое сердце, Марта. Я – заложник своего положения, и я ничего не могу с этим сделать. Если он выйдет против меня на арену… Мне не дано выбирать.

Иногда единственный шанс выиграть в бою – это не прийти на него.

***

Теплый летний закат смешивал в небе над величественными кронами Шварцвальда узоры красного вина и лелеющих небосвод облаков. Не услышать уже пения птиц, не вдохнуть спокойный сонный вкус вечера, потому что в этот желанный день привычная размеренность жизни всегда неумолимо вытеснялась потоками жителей. Словно бурлящий поток, они стекались по жилам улиц и заполняли все подступы к каменной арене, возвышавшей свои чашеобразные своды почти до самых вершин исполинских деревьев, надежно окружающих город со всех сторон. Воздух пропитан криком толпы, неистовствующей, жаждущей, требующей. Жители опьянены сплетнями и весельем. Центральная улица переполнилась так, как заполняются до краев берега горных рек с приходом весенних дней, и даже многочисленной страже было сложно удержать узкий коридор, по которому приближенные Ее Величества должны были следовать к арене.

Остроконечные своды трибун вздымались далеко в небо, пестрея от красок: и чем ближе взгляд добирался до амфитеатра, во главе которого сидела королева, тем ярче и насыщеннее разливались цвета праздничных одежд подданных вокруг нее. Королевское ложе, украшенное дикими цветами и кокетливыми улыбками придворных дам, как магнит притягивало почтенных гостей праздника и безмерное любопытство остальных зрителей. Блеснула лучами заходящего солнца туго перетянутая золотая нить портьер, скрывающих от посторонних глаз ее любезную, всегда учтивую улыбку. Быть всеми любимой и самой никогда не любить – тоже дар. Но сама Верена думала о другом. Ждать оставалось совсем недолго.

Сердце арены, пропитанное темно-лазурной кровью тысяч боев, возбуждало жажду зрелища.

Многотысячный гул толпы стал нарастать с каждой секундой – это было добрым знаком того, что участники предстоящего поединка начали свой путь по живому коридору из зрителей, кто за мечтами, а кто за трофеями. Избранные из народа, желающие испытать судьбу ради возможности попасть в элиту королевства, облаченные в традиционные для турнира ливреи и котарди, шли на бой в надежде не проиграть. Смельчаку, сумевшему убить одного из королевских приближенных или хотя бы выжить после боя, сулилось не только большое вознаграждение, но и земля – главное сокровище королевства. Нужно ли говорить, что за все турниры королева не обеднела ни на одну монету, а владения ее – ни на фут земли.

Но тем, кто в тот момент шел к арене, мало думалось о конце. Добровольцы шли так, словно каждый из них уже был победителями – все взоры были устремлены на них, и зрители, протягивая к ним руки, кидали под ноги свежесобранные голубые цветы, подбадривая и боготворя. Они уже были героями для своего народа, они шли, чтобы оказаться хоть на время наравне с теми, кто был так близко к всемогущей короне. Перед ними отныне было только два пути: выжить среди неравных шансов на победу или умереть. «Что делает оба этих варианта не лишенными своей прелести», – пронеслось в голове Эдриана, когда его почти мистически недостижимая фигура медленно следовала к месту действия под овации, полагающиеся не столько его статусу, сколько страху, переходящему в восхищение.