Читать книгу Перспективы развития социума - С. А. Шавель - Страница 8

В трудах М. Вебера можно найти, пожалуй, больше, чем у других классиков социологии, того, что правомерно отнести к плодам воображения (не путать с толстовскими «плодами просвещения»). Правда, сам Вебер чаще всего называет и этот процесс, и его результаты фантазией. Так, он подчеркивает: «Наша фантазия, безусловно, может часто обходиться без такого точного понятийного формулирования в качестве средства исследования; однако для изображения, которое стремится быть однозначным, применение его в области анализа культуры в ряде случаев совершенно необходимо. Тот, кто это полностью отвергает, должен ограничиться формальным, например историко-правовым, аспектом культурных явлений»[61]. Речь идет о формообразовании понятий, необходимых для адекватного постижения и понимания социальных, в данном случае культурных, явлений; к этой мысли мы еще вернемся, а пока обратим внимание на употребленный автором термин «фантазия», вместо напрашивающегося по контексту воображения.

Дело в том, что понятия эти близки друг другу в двух моментах: во-первых, они оперируют общим материалом, а именно – представлениями; во-вторых, оба способны продуцировать образы предметов (явлений), находящихся вне зоны восприятия, или, как отмечал Гегель, «вызывать образы и представления, когда уже нет соответствующего им созерцания, и дают им самим по себе входить в сознание»[62]. Акцентируя эти моменты сходства, отдельные авторы имеют в виду их синонимичность и пишут «воображение», добавляя в скобках «фантазия»[63]. Фантазия отличается высокой степенью свободы от многих ограничений – семантических, лексических, логических и других норм, которые регулируют продуктивное воображение.

Одним из важнейших вкладов Вебера в социологическую методологию является его концепция идеального типа. Эту концепцию правомерно было бы назвать имагинативной, т. е. созданной (изобретенной, придуманной) творческим воображением автора, однако такое словоупотребление отсутствует, главным образом, из-за противоречивых интерпретаций основного термина и его производных. Между тем в социологии существуют два основных пути получения нового знания: 1) выводной, когда знание следует из анализа эмпирического материала – статотчетов, данных наблюдений, опросов и т. д., например, причины разводов, предпочтения в выборе товаров, социальные ожидания разных групп населения и др.; 2) креативный, в котором новое знание есть плод творческого воображения: перекомбинации и синтеза множества мысленных представлений, например, вывод о том, что глубинная причина разводов связана с рассогласованием взаимных ожиданий. Веберовский «идеальный тип» создан по второму варианту. О данной конструкции, как отмечал французский социолог Раймон Арон (1905–1983), «уже так много написано…, но уступка (использование обычных терминов. – С. Ш) не должна приводить к забвению обязанности строго определять научные понятия»[64]. Да, об идеальном типе написано много, но нас в данном случае интересует как раз то, что, кажется, совсем обойдено вниманием, а именно – роль социологического воображения (imagination) в создании данной конструкции. Конечно, Вебер знал примеры идеализации в математике (точка – тело, не имеющее размеров) и естествознании (абсолютно упругое тело – способное восстанавливать свой объем и форму и др.); термин «идеальный тип» встречается у Э. Дюркгейма, правда, не категорийно, а как аналогия, но в социологию, другие «науки о культуре» его ввел Вебер. Однако прежде чем пытаться выяснить, как он это сделал, целесообразно ответить на вопрос, который часто опускается: зачем ему понадобилась идеально-типическая конструкция?

Сам автор отмечает: «Мы обычно имеем дело просто с особым случаем формообразования понятий, которое свойственно наукам о культуре и в известном смысле им необходимо. Нам представляется полезным характеризовать такое образование понятий несколько подробнее, так как тем самым мы подойдем к принципиальному вопросу о значении теории в области социальных наук»[65]. В этих словах мы видим изначальное введение в проблемную ситуацию, суть которой в том, что имеющиеся приемы дефинирования новых понятий представляются недостаточными, или, используя любимый термин Вебера, «неадекватными» стоящим задачам. Далее он поясняет свою мысль: «Разве могут быть такие понятия, как «индивидуализм», «империализм», «феодализм», «меркантилизм», «конвенциально» и множество других понятийных образований подобного рода… быть определены посредством «беспристрастного» описания какого-либо явления или посредством абстрагированного сочетания черт, общих многим конкретным явлениям? Сотни слов в языке, значение которых лишь зримо ощущается, а не отчетливо мыслится»[66]. Не удовлетворен Вебер и классическим родо-видовым способом образования понятий. По его мнению, «дефиниция по схеме genus proxsimus, differentia specifica (общий род, видовые отличия), конечно, просто бессмысленна»[67]. Нет сомнения, что многие социологические понятия таким образом не определимы, поэтому широко используются приемы, сходные с определением, описания, характеристики, дефиниции через отрицание и т. д. Справедливо указано в одном из учебников: «В логике и эпистемологии до сих пор не было точного и до сих пор нет общепризнанного определения самого термина «определение», а это значит, не ясно, что имеется в виду под данным термином, и все разговоры в таком случае могут превращаться, по словам одного мыслителя, в «шелуху слов» вместо мыслей»[68]. Одним словом, постановку проблемы Вебером можно признать актуальной не только для его времени, но в определенном смысле и для сегодняшнего дня. Важно отметить, что на этом этапе воображение автора направлялось на выделение приемов образования понятий (по возможности всех имеющихся приемов), перекомбинацию их элементов, синтезирование с выходом на новый, до сих пор не используемый или осмысленно не освоенный вариант.

Что же такое идеальный тип и как он конструируется? Идеальный тип представляет собой имагинативный (созданный воображением) мысленный конструкт (понятие или систему), выражающий исследуемый фрагмент социальной реальности в его индивидуальном своеобразии, логической непротиворечивости и смысловой адекватности (рациональности). Вебер подчеркивает: «Подобные понятия являют собой мысленные конструкции; в них мы строим, используя категорию объективной возможности, связи, которые наша ориентированная на действительность, научно дисциплинированная фантазия рассматривает в своем суждении как адекватные»[69]. Как видим, здесь прежде всего акцентируется объективная возможность, а это значит, что в проектируемой конструкции не должно быть ничего, что в изучаемых обстоятельствах места и времени для нее невозможно. Например, в идеальном типе средневекового городского хозяйства не может быть централизованного теплоснабжения, очистных полей аэрации сточных вод, не говоря уже о таксопарках или аэродромах. Термин «фантазия», как и «утопия» в других местах, приводит многих исследователей в смущение, – они находят противоречие у Вебера. Так, Л. Г. Ионии в хорошей энциклопедической статье пишет: «Итак, идеальный тип – что же это: априорная конструкция или эмпирическое обобщение?»[70] При этом, как нам представляется, недостаточно учитываются два момента: во-первых, то, что идеальный тип не выводное, а имагинативное знание – плод творческого воображения социолога; во-вторых, что Вебер говорит не просто о фантазии как о совершенно свободном вымысле, а о «научно дисциплинированной фантазии», которая вооружена, но и ограничена, всем арсеналом логики и методологии науки, т. е. является правильным воображением, которое никогда не включит в свои «вымыслы», например, летающих людей – левитантов, инопланетян и вообще все то, чем наполнены современные фантези. Для Вебера такой дилеммы, отмеченной Иониным, не было, он принимал и то и другое. Действительно, воображение, чтобы быть продуктивным, должно работать с определенным материалом, выраженным в представлениях – как эмпирических, так и известных изобретателю теоретических результатах. Но оно трансформирует и комбинирует этот материал по-своему, теми способами, которые не использовались другими для получения нового знания в исследуемой им области. Можно только пожалеть, что Вебер не написал работу о социологическом воображении. Многие заготовки для нее содержатся в тех же исследованиях идеально-типического конструирования, изобретательства по сути.

«По своему содержанию, – замечает Вебер об идеальном типе, – данная конструкция носит характер утопии, полученной посредством мысленного усиления определенных элементов действительности»[71]. Термин «утопия» дезориентирует многих интерпретаторов текста, использующих уничижительный вариант данного термина, возникший после выхода книги писателя и канцлера Англии Томаса Мора «Утопия» (1516), т. е. «место, которого нет», иначе говоря, иллюзия, несбыточная мечта, неосуществимое пожелание или просто бред. Ретроспективно к «утопистам» отнесли всех тех, кто выдвигал проекты «идеального общества», в том числе Платона, Протагора, Ксенофонта, Лао-Цзы, Шан-Яна, многих христианских мыслителей, позже Кампанеллу, Ф. Бэкона, Оуэна, Фурье и других, вплоть до трактата И. Канта «К вечному миру» (утопия?) и социальных романов А. А. Богданова. Сегодня все чаще звучат голоса о необходимости реабилитации утопии, выделения из ее обывательского понимания тех проектов, которые остались втуне не потому, что противоречили законам науки, общественной морали или природе человека, а по социально-политическим условиям своего времени. Не случайно Р. Арон использовал термин «ухрония» – время, которого нет, позволяющий описывать вневременные связи, например, корреляционные и др.

Не трудно заметить, что если в приведенном тексте Вебера слово «утопия» заменить одним из нарицательных его значений, скажем иллюзия и т. и., то вместо вполне определенного суждения получится чистый оксиморон, типа «жареный лед». Следовательно, Вебер под утопией имел в виду не ее расхожее значение, а только имагинативную идею, т. е. созданный воображением образ или проект. При таком понимании все становится на свои места: идеальный тип образуется путем усиления антецедентов, т. е. уже имеющихся существенных, значимых признаков того фрагмента действительности, которые выделяются в качестве предмета социологического исследования. В свете этого понятно, что априорными в идеальном типе могут быть не содержательные компоненты, а только те нормы – логические, сематические, методологические и пр., которые регулируют познание и изобретательную направленность воображения.

Упор отдельных авторов на то, что идеальный тип только вспомогательный инструмент познания действительности, представляется несколько двусмысленным. Если вспомнить пример К. Маркса о том, что плохой архитектор отличается от хорошей пчелы тем, что сначала он строит дом в голове, т. е. идеально, то нельзя не признать эвристичность сравнения. Более того, человек отличается не только от пчелы, но и от всех животных наличием воображения. Но возникает вопрос: как быть, если архитектор построил дом с отопительными батареями внутри стен и половина тепла обогревает улицу? Вебер, по-видимому, сказал бы, что нарушена логика построения идеального типа дома: главные атрибутивные признаки, такие как тепло- и энергосбережение, экономичность принесены в жертву внутреннему интерьеру, в частности, гладким, без навесных батарей, стенам, что в наших климатических условиях недопустимо. Может быть, он добавил бы, что такой архитектор ниже пчелы, поскольку отопление, как и вентиляция, в ульях устроено именно идеально. А это значит, что правильное конструирование подобных идеальных типов из вспомогательного средства становится центральным. То же можно сказать и об идеальном типе руководителя капиталистического предприятия. Вебер утверждает, что следует иметь в виду не среднего, а именно типичного менеджера или директора. Но идеальный тип создается не путем обобщения, скажем, тестовых показателей IQ, ригидности и т. и., чем занимаются психологи, а путем имагинативной рационализации. Социолог может создать такой образ (портрет) на основе анализа биографических данных и должностного пути, экспертных оценок, общественного мнения и т. д., и, сравнивая реальные портреты с идеальным типом, помогать избавляться от недостатков, усиливать достоинства, одним словом, правильно решать задачи подбора соответствующих кадров. Понятно, что это формализованная процедура и она не абсолютна. Но она противостоит разным приблизительным методам (проб и ошибок) или полулегальным (кумовство, синекура и т. и.). «Конечно, – замечает Р. Арон, – чтобы выявить то, что отличает руководителей капиталистических предприятий друг от друга, прибегают к преувеличению признаков «идеального типа». С другой стороны, пренебрегают случайным. Но индивиды должны более или менее представлять собой качества, которые необходимы для понимания термина»[72]. Имеется в виду, что каждый руководитель должен знать свое дело, уметь ладить с людьми, обеспечивать прибыль, рентабельность, конкурентоспособность – все это атрибутивные признаки идеального типа, а вот игра в гольф, шахматы или увлечение альпинизмом – это случайное, чем можно пренебречь.

В работе «Основные социологические понятия» Вебер приводит пример, демонстрирующий, как должен использоваться идеальный тип. Он обращается к австро-прусской кампании 1866 г., ставшей решающим шагом на пути к объединению Германии в единое государство, что случилось в 1871 г. Хотя этот пример исторический, но он вполне понятен и нагляден. «Необходимо, – подчеркивает Вебер, – сначала (мысленно) установить, как в случае идеальной целерациональности расположили бы свои войска Мольтке (Пруссия) и Бенедикт (Австрия), если бы каждый из них был полностью осведомлен не только о той ситуации, в которой находился он, но и о ситуации противника. Затем с этой конструкцией сравнивается фактическое расположение войск в упомянутой кампании, чтобы посредством такого расположения каузально объяснить отклонение от идеального случая, которое могло быть обусловлено ложной информацией, заблуждением, логической ошибкой, личными качествами полководца или нестратегическими факторами. Таким образом и здесь (латентно) используется идеально-типическая конструкция»[73].

Как видим, здесь, как и во всех других случаях, идеальный тип выполняет свою главную эвристическую функцию, можно сказать то предназначение, ради которого он создан, а именно – быть своего рода образцом, эталоном, стандартом, относительно которого измеряются и оцениваются те явления, которые избраны социологом в качестве предмета своего исследования; тем самым анализ становится внутренне компаративным, он не требует обязательного обращения (для соизмерения) к другим кросс-культурным данным, а главное – расширяется комбинационное поле воображения и работа приобретает столь необходимое в науке качество оригинальности, новизны. Здесь же Вебер подчеркивает: «В социологическом исследовании, объектом которого является конкретная реальность, необходимо постоянно иметь в виду ее отклонения от теоретической конструкции; установить степень и характер такого отклонения – непосредственная задача социологии»[74]. Идеальный тип, в отличие от оценивающих суждений, индифферентен, он не имеет ничего общего с каким-либо видом перфекционизма, кроме чисто логического совершенства. «Есть, – пишет Вебер, – идеальные типы борделей и идеальные типы религий, а что касается первых, то могут быть идеальные типы таких, которые с точки зрения современной полицейской этики технически «целесообразны», и таких, которые прямо противоположны этому»[75].

Говоря об образовании идеальных типов, Вебер специально предостерегает против понимания этого процесса как «просто забавы» или «чистой игры мыслей». «Существует лишь один критерий: в какой мере это будет способствовать познанию конкретных явлений культуры в их взаимосвязи, в их причинной обусловленности и значении. Тем самым в образовании абстрактных идеальных типов следует видеть не цель, а средство» [76]. Действительно, он много сил потратил на то, чтобы выработать строго научное понятие «западный капитализм». Еще в «Протестантской этике…» выделялись такие признаки, как: а) рациональная организация производства и всех сфер жизни (рационализм – судьба западного мира); б) труд на крупных предприятиях; в) отделение работы от домашнего очага; позже он называл и другие признаки: получение прибыли, дисциплинирование и т. д. Но вот его заявка на создание идеального типа капиталистической культуры, а значит, и отличие ее от других как исторических, так и современных культур, по-видимому, так и осталась пожеланием. Не случайно следующее замечание Р. Арона: «Говорят, что его справедливо упрекали (в частности, фон Шелтинг) в том, что все понятия наук о культуре под его пером превратились в идеальные типы»[77]. Безусловно, это не так: там, где существует общий род и определенные термины могут быть подведены под него логически правильно и осмысленно, там создание идеального типа излишне. Многие социологические понятия удовлетворительно определяются по родо-видовым признакам: миграция – перемещение в пространстве со сменой места жительства, занятость – наличие рабочего места, капитал человеческий – совокупность сущностных сил человека и т. д. Но есть понятия, такие как игра, здоровье, совесть, активность, сфера, реальность, виртуальность и др., которые таким путем образовать трудно, что, собственно, и побудило Вебера к созданию своей концепции идеального типа.

Этот способ, названный Вебером формообразованием понятий, трудно даже назвать определением, хотя он соответствует одному из требований данной процедуры: он, действительно, устанавливает пределы (опредЕлить – с ударением как в польском языке) и отграничивает термины друг от друга. Но это мысленная конструкция, созданная исследователем путем отбора, усиления и перекомбинации тех признаков изучаемого явления, которые он находит существенными, возможными и логически осмысленными.