Читать книгу С блокнотом по Корее. Версия 2.0 - С. О. Курбанов - Страница 15

Все началось с телефонного звонка профессора факультета родной словесности университета Тангук доктора Хван Пхэгана (1929–2009). Я сидел на полу своей полуподвальной комнаты частного дома, где снимал комнату. Свет из узкого окошка под потолком, которое находилось чуть выше уровня земли, слабо освещал комнату, где кроме металлического стеллажа для книг да маленького круглого корейского столика, за которым можно было сидеть, лишь находясь на полу и скрестив ноги, ничего не было. Одежда висела на алюминиевой штанге, протянутой между стен. Дружеский голос профессора развеял пессимизм моего жилья, за которое приходилось платить $350 в месяц:

– Господин Курбанов, не хотите ли поехать с нашими студентами в небольшую фольклорную экспедицию? Четыре дня. Для нас это тоже большое событие. Студенты и профессора ездят не более одного раза в год. Конечно, условия жизни не такие удобные, как в Сеуле, но, думаю, для вас это будет уникальный опыт. Я и сам очень хочу поехать, да дела не позволяют. Так – как?

– Конечно, с большим удовольствием, – ответил я, с легкой иронией подумав насчет условий жизни и вспомнив, как мне приходится спотыкаться по ночам, выходя по нужде в туалет, расположенный на улице.

– Тогда договоримся так. Автобус из Сеула в город Чхонан, где находится второй кампус нашего университета, выезжает в восемь утра. Это будет наш университетский автобус. Встретимся с вами в семь сорок у станции метро «Каннам». Я вас провожу до автобуса и представлю профессорам.

– Большое спасибо. Для меня это действительно редкая возможность. Очень признателен вам. А сколько это будет стоить?

– Студенты вносят плату за участие в таких экспедициях, но для вас все будет бесплатно. Я договорился.

– Огромное спасибо! До свидания.

– До встречи.

День первый, 21 июня 1995 года.

Поднявшись в 5.20 утра и завершив все необходимые приготовления, к 7.40 я подъехал на станцию метро, где договорился встретиться с профессором Хван Пхэганом. Он меня ждал, очевидно придя заранее. Тепло поздоровались.

Он спросил по-русски:

– Как дела?

– Хорошо, – ответил я.

На этом наш русский диалог закончился. Но я искренне обрадовался этому приветствию, так как найти в Корее человека, не только знающего русский, но и активно следящего за нашей гуманитарной наукой, довольно сложно.

Профессор Хван проводил меня до университетского автобуса, ожидавшего пассажиров у перекрестка. Автобус был не очень нов, но с работающим кондиционером, обещавшим временный отдых от тридцатиградусной жары и невыносимой влажности. Профессор представил меня кому-то из коллег, разговор с которым у меня так и не заладился: уж слишком молодо я выгляжу для того, чтобы быть университетским преподавателем и доктором (так называют в Корее российских кандидатов наук). Потом профессор Хван долго стоял на жаре, не спадавшей и ранним утром, и ждал, пока автобус не отправился, помахав на прощание рукой.

Через час монотонной езды по скоростному шоссе показался Чхонанский кампус университета Тангук: городок из четырех-пятиэтажных зданий, облицованных красной кирпичной плиткой. Преподаватель, которому меня поручил профессор Хван, провел по этажам пустого в эти дни каникул здания факультета родной словесности. Цементные полы, крашеные стены, голые доски для объявлений.

Наконец дверь деканата открыли, и туда стали собираться студенты и ассистенты профессоров. Корейский ассистент – не тот, что российский. Как правило, это совсем молодой человек или девушка до 30 лет, занятый более технической, нежели преподавательской работой.

Итак, меня провели в деканат, представили присутствующим. Студенты угостили баночкой сока. Сок был принесен для всех находившихся в помещении. Вскоре пришел и профессор, молодой по корейским меркам, лет 37. С ним мне предстояло провести всю поездку. Его звали Юн Чжупхиль. Необычайно высокого для корейца роста, хорошего телосложения, в летних сафари, кроссовках, короткой рубашке в полоску и с уже немодной в Корее сумочкой на ремне. В руках он держал панаму с полями из джинсовки. Сначала профессор Юн повел меня представить начальнику экспедиции, декану факультета Ю Минъёну. Разговор с деканом получился очень коротким и совершенно формальным. Со мной он вел себя чуть свысока. И только имя моего поручителя, профессора Хван Пхэгана, спасало от отношения ко мне как к обыкновенному студенту.

Через некоторое время студенты и профессора разместились в два автобуса и отправились в дорогу. Тут же мне вручили план экспедиции – целую книгу объемом в 50 страниц, где были указаны не только цели и распорядок экспедиции, но и методы работы с местным населением. Был там и готовый опросник. Из этого же плана я узнал, что все участники будут разбиты на несколько звеньев, от 10 до 42 человек в каждом. Я был определен в звено к профессору Юну.

Сначала автобусы остановились в уездном центре, городе Чинчхон, недалеко от гостиницы «Ногвончжан», игравшей роль штаб-квартиры экспедиции. Настал полдень, и по плану полагалось обедать. Надо сказать, что обед – это вообще нечто святое для корейца. Не пообедать – целая катастрофа. Недаром одно из дневных приветствий по-корейски так и звучит: «А вы пообедали?»

Обед был в ресторане «Синчжон», недалеко от «штабной» гостиницы. Второй этаж невысокого здания. Длинная узкая комната-галерея с рядом раздвижных дверей вдоль коридора и сплошной линией окон напротив. При входе, естественно, снимаешь обувь и садишься на чуть приподнятый пол за низенький столик. Мне определили место около профессоров.

Очень хочется есть. Многочисленные закуски уже выставлены на столе. Палочки и ложки, можно сказать, сами прыгают в руки, готовые помочь тотчас насытить изголодавшийся живот. Но… сначала следуют речи, которые необходимо выслушать. Выступает начальник экспедиции, декан Ю. Среди общих и естественных для такого случая слов как-то по-особенному звучит услышанное:

– Наши девушки-студентки – основные участницы полевых фольклорных исследований, а роль юношей – охранять их.

Действительно, в § 16 «Плана экспедиции» так и сказано: старые люди более откровенны с девушками, нежели с юношами.

И далее профессор Ю продолжает:

– А когда наши девушки будут спать, кто в гостинице, а кто в деревенских домах, – они обязательно должны закрываться изнутри. И еще. Не нужно есть и пить ничего местного без предварительной термической обработки.

Честно говоря, для меня все это звучало более чем странно. Во-первых, Корея – страна, где бытовая преступность находится на очень низком уровне. Во-вторых, учитывая особое внимание корейцев к чистоте и достижениям мировой цивилизации, которые, как казалось, прочно привились на корейской земле, трудно предположить, что потребление местной пищи может быть хоть как-то опасно для здоровья.

Наконец приступили к обеду. Закончив его, дружно «выползли» на узенькую улочку перед рестораном в ожидании дальнейших распоряжений. Студенты 6-го звена, в которое я был определен, не проявляли ко мне традиционного любопытства – не подходили и ни о чем не спрашивали. И это было понятно. Ведь я относился к числу профессоров, а по отношению к ним следует соблюдать этикет, не приставать с разными вопросами, пока к тебе не обратятся.

Вскоре показался профессор Юн Чжупхиль; мы отправились на автостанцию, откуда на местном рейсовом автобусе, далеко уступающем сеульским по степени новизны модели и удобству, поехали в селение Токсан, центр одноименного округа, определенного объектом исследований для 6-го звена.

Надо сказать, что невозможно прийти просто так в первую попавшуюся деревню и ни с того ни с сего обратиться к местным жителям с просьбой рассказать что-нибудь о старине. Никто вас и слушать не станет. А если найдется такой, кто согласится все же вам помочь, многого он вам не расскажет. Вас должны представить из местного управления округом, то есть по меньшей мере позвонить старосте деревни или уважаемому человеку, рассказать о вашей экспедиции, университете и вообще официально поручиться за вашу порядочность. Тогда вы встретите и должный прием, и поддержку со стороны местного населения. Поэтому профессор Юн вместе с ассистентом и со мной прежде зашел в управление округа Токсан, располагавшееся в небольшом двухэтажном здании, окруженном невысокой стеной. Над крыльцом висел плакат: «Строим уезд Чинчхон, хороший для проживания». Справа от входа что-то вроде лозунга, призывающего жителей округа включиться в движение за улучшение жизни в округе, за «гордость провинции Северная Чхунчхон».

Само помещение местной управы разделено небольшой стойкой на две части: меньшая, с диванчиками и стульями вдоль окон, – для посетителей, и бóльшая – для служащих. На стойке – пластиковые таблички с указанием имен и должностей. У дальней стены – шкафы с бумагами, книгами. На стенах – образцы каллиграфии и традиционная живопись. И на всем – налет некоей провинциальности.

Переговорив с чиновником Отдела культуры и получив местные издания-путеводители по округу, профессор Юн договорился также и о том, чтобы нас подвезли до первой цели экспедиции, деревни Чунбан. Дали маленький грузовичок и легковую машину.

И вот мы в деревне. Перед въездом – небольшая площадь, образованная магазинчиком и заведением, о существовании которого я раньше никогда не подозревал и которое, признаюсь, весьма удивило меня. Небольшое одноэтажное здание, облицованное кирпичной плиткой. Узенькая веранда со старыми стульями, на которых сидят прожженные солнцем морщинистые старики в одеждах традиционного покроя. За верандой – кухня. Слева от кухни и позади нее комнаты. В главной, что слева, – огромный запыленный телевизор, пара столов, заваленных такими же пыльными журналами, остановившиеся настенные часы, несколько картин с традиционной живописью. Окна, непрозрачные, затянуты металлической сеткой от мошкары. В углу сложены подстилки. На полу – пепельницы, корейские шахматы и шашки, деревянные подголовники-«подушки». И называется все это – «Павильон для престарелых», нечто вроде клуба, где пожилые жители деревни могут собраться, побеседовать, поиграть в шашки, принять гостей с ночевкой. Кстати, ходят в такие «павильоны» в основном мужчины, в то время как пожилые женщины предпочитают собираться у кого-либо дома. Все бы ничего, и идея сама неплоха, но старость, собранная в одном месте, налет пыли, хотя полы в помещении чистые и кухня оборудована весьма современно, все же производят странное впечатление. Там студентам и предстояло ночевать.

Часов около четырех дня в «павильоне» собралось шесть человек стариков, кто в традиционной корейской одежде ханбок – широких розовых штанах и кофте с V-образным воротом, желтой жилетке, кто в недорогих европейских одеждах – в брюках, рубашке и куртке. Все разместились в углу большой комнаты, недалеко от входа. Студенты, семь человек, и профессор Юн сразу выставили перед стариками корейскую рисовую брагу макколли в пластиковых бутылках, печенье, сушеные кальмары. Какие песни и предания без бутылочки?

Однако старики не сразу начали петь. Прежде пошли разговоры о жизни: мол, вот в пятидесятые годы не было мужчин, доживавших до 60 лет, а теперь самому старшему – 83. Потом стали говорить о женитьбе: мол, какие симпатичные девушки (студентки) приехали в деревню, и неплохо было бы их поскорее отдать замуж, желательно за местных. А студенты все более настойчиво требовали народных песен. Худые, сморщенные, с лицами темно-шоколадного цвета старики беспрерывно курили и рассказывали об ушедших традициях деревни Чунбан:

– Был раньше в деревне священный холм и источник. И люди пили из него и брали воду, чтобы умыться. И еще собирали с каждого дома немного риса и совершали жертвоприношения духу холма. Но теперь деревня опустела, все молодые в городах. Никто жертвоприношений не совершает…

Я во время этого первого опроса, боясь нарушить атмосферу доверительности между студентами и стариками, ибо вид иностранца в глубинке к откровенности не располагает, уселся в дальнем конце комнаты под остановившимися настенными часами. Тем не менее я тоже потихоньку вытащил микрофончик и попытался записать речи стариков. Вдруг один из них встал, ни слова не говоря, подошел к часам и принялся заводить их, не обращая на меня никакого внимания, словно меня вообще не было здесь. Часы неприятно затикали над головой, создавая заметные помехи аудиозаписи. К счастью, они оказались сломанными и минут через 15–20, к моей величайшей радости, остановились.

Ближе к шести вечера профессор Юн сообщил мне, что сегодня мы заночуем в гостинице, и поэтому нам нужно поехать в уездный центр Чинчхон. Пройдя пару километров по узкой бетонированной дороге, вышли на автобусную остановку. На невысоком деревянном помосте, покрытом линолеумом (некий уличный аналог корейского традиционного пола, на котором сидят), или – проводя параллели с нашей культурой – скамейке для ожидания, сидели трое весьма подвыпивших корейцев, на вид лет 60. Профессор Юн спросил у них направление на город Чинчхон. Один из ожидавших, думая, что я американец, стал грубо приставать, спрашивая, кто я, откуда, сколько лет, а потом вдруг стал говорить, что воевал во Вьетнаме. Интонации его были не из приятных. Юн объяснил, что я русский, научный работник и преподаватель. На том ветеран и успокоился.

Вскоре доехали до «штабной» гостиницы «Ногвончжан», поднялись в номер, отведенный для профессоров: теплый пол, естественно выключенный на лето, шкаф, подставка для телевизора. В углу сложены подстилки, одеяла, подушки. Туалет с ванной – совмещенные.

Через некоторое время собрались профессора, возглавлявшие остальные звенья экспедиции. Как мне объяснили, по традиции принято в первый день экспедиции всем профессорам ходить в ресторан и отмечать окончание семестра.

И вдруг в нашу комнату № 308 постучался и вошел полный кореец средних лет, одетый совсем неофициально. В руках у него были документы о… количестве студентов, аспирантов, ассистентов, преподавателей, участвующих в экспедиции, со сведениями о местах их проживания во время пребывания в уезде. Он попросил дать более точную информацию о количестве юношей и девушек для отчета в местное полицейское управление. При этом чиновник неудачно пошутил: мол, давай больше девушек, чтобы выдать их замуж в деревне. В ответ представитель университета очень удивился тому, что необходимы какие-то уточнения, так как все данные были отосланы в полицейское управление за десять дней до начала экспедиции.

К восьми вечера были приготовлены машины для профессоров, одной из которых управлял сотрудник университетского издательства, выпускник факультета родной словесности, приехавший специально для похода в ресторан. Отправились куда-то километров за двадцать в ресторан, специализировавшийся на приготовлении китайского карася, которого вылавливали тут же в озере. Само озеро поразило обилием неподвижно разбросанных плотов с палатками – числом около 30. Это корейский любительский способ ловли рыбы.

Ресторан представлял собой несколько домов традиционного типа с черепичными крышами. Внутри стены оклеены пожелтевшими от старости светлыми обоями. Никаких особых украшений, и лишь одинокие вентиляторы, прикрепленные на стенах, лениво разгоняли тяжелый влажный воздух. Было довольно скучно.

Профессора в очередной раз напомнили мне корейскую традицию потребления алкоголя, смысл которой заключается в установлении более тесных дружеских отношений с сидящим за столом, согласно которой пить нужно обязательно нечетное количество рюмок. Кроме того, никто не наливает себе водку сам. Это должен делать кто-либо из сидящих рядом – лучше, если младший по возрасту. Вдобавок есть еще и особая церемония обмена рюмками. Так, инициатор обмена, как правило старший или равный по положению, дает противоположной стороне свою рюмку, сам наливает в нее водку. Угощаемый обязательно должен выпить до дна и возвратить ее инициатору церемонии, налив, в свою очередь, ему. Однако если тот, кому наливают, значительно младше по возрасту и ниже по положению, то он должен лишь пригубить рюмку и сделать это, чуть отвернувшись в сторону. Таким образом, двое становятся ближе друг к другу, между ними устанавливаются особые отношения. Следует отметить, что это сугубо мужская традиция, и я никогда не видел, чтобы такой обмен рюмками происходил между мужчиной и женщиной.

Около одиннадцати вечера мы вернулись в гостиницу. Там профессоров ожидали несколько студенток старшего курса, в обязанности которых входило «сидеть на телефонах» и отвечать за сохранность вещей.

Я же отправился к ближайшему телефону-автомату, чтобы позвонить в другой город. Номер у абонента был постоянно занят, и мне пришлось около получаса бродить по пустынным в это время улицам, ожидая возможности соединения.

Наконец, дозвонившись, направился к гостинице и не успел пройти и десяти шагов, как нарвался на профессора Юна, который наугад пошел искать потерявшегося иностранного гостя.

День второй, 22 июня 1995 года.

Я проснулся в 7.40 и с удивлением обнаружил, что в номере уже никого не было. Старался как можно быстрее собраться, но зашедшие за мной профессора с трудом сдерживались, чтобы не сказать что-нибудь по поводу моей медлительности. Завтракать пошли в ресторан неподалеку. Ели похлебку из морепродуктов хэчжангук и рис. Надо сказать, что традиционно корейцы завтракают по утрам довольно плотно, и завтрак по нашим меркам мало отличается от обеда. Кофе пришлось пить из кофейного автомата на улице.

Примерно в девять утра вместе с профессором Юном мы приехали в деревню Чунбан, где студенты нашего 6-го звена еще только завтракали. Их внешний вид немного смутил меня: на юношах были чистые футболки или рубашки, а девушки к тому же поменяли и джинсы на шорты, комбинезоны или брюки из легкой материи. Иными словами, как принято в хороших домах, все переоделись. И только я остался во вчерашней рубашке. Новое время – новые традиции.

Поначалу отправились в ближайшее селение Мэсан, зашли в первый попавшийся двор. Там была бабушка лет 80, ходившая, как и все корейские старушки этого возраста, полусогнутая, не в состоянии распрямить спину, что объяснимо. В традиционном корейском доме нет стульев, все сидят на полу. И долгое сидение на полу как раз и приводит к такой фатальной фиксации положения спины.

Итак, это была первая попытка опроса на улице, не очень удачная. Бабушка много рассказывала о жизни в старину, но спеть песни от начала до конца так и не смогла. Студенты сидели на траве перед крыльцом дома, построенного в европейском стиле, но имеющего традиционные обогреваемые полы. Я же спрятался за их спины, чтобы не разрушить своим длинноносым и светловолосым видом чужака хрупкую атмосферу диалога.

Затем по грунтовой дорожке, ведущей мимо рисовых полей вдоль подножия холма, отправились к небольшому буддийскому храму Соннимса, визит в который обещал быть интересным. Говорили, что с ним связаны какие-то легенды. По дороге у одного из селений я увидел колодец: бетонный цилиндр на бетонной площадке, прикрытый наполовину деревянной крышкой прямоугольной формы. На нем лежал уже высохший корейский хлебец тток, который был приготовлен для совершения церемонии кормления местных духов – коса. Надо сказать, что такая церемония очень популярна в Корее, и жива не только в деревнях, но и в Сеуле, и не только среди простого населения, но распространена также в крупных фирмах. Цель ее – обеспечить успех в новых начинаниях. Профессор Юн объяснил мне, что если после совершения коса хлебец, использовавшийся там, положить на колодец и подождать несколько дней, то он приобретает особенные целительные силы. Однако об этом хлебце почему-то забыли, и теперь его можно было просто выкинуть.

Пройдя еще немного, увидели слева от дороги небольшую постройку, которая, судя по конструкции и богатой росписи на стенах, служила храмом. Рядом находились два одноэтажных дома традиционного типа, выкрашенные в желтый цвет. На стене одного из них висела каллиграфическая надпись, изображавшая иероглиф «Будда», – это хозяйственно-административные постройки монастыря. Мы направились прямо туда и объяснили цель своего визита. Там оказались всего один монах и женщина лет 50, занимавшаяся хозяйством. Монах рассказал нам следующее:

– Храм Соннимса был основан примерно сорок-пятьдесят лет тому назад. Прямо перед въездом в храм есть дом. Был он здесь и тогда. Сейчас там живет женщина лет шестидесяти пяти. Ее зовут Пак Кёнсун. Ее свекор, можно сказать, и был первооткрывателем изваяния Будды, что находится внутри храма. Как-то свекор стал разгребать землю у холма недалеко от своего дома и случайно обнаружил там каменное изваяние Будды, вырубленное в скале. После этого местность прозвали «Долиной Будды». Затем основали и сам храм: изваяние Будды прикрыли с трех сторон деревянным строением и построили административные здания.

Со временем приехали ученые из Сеула, определили, что изваяние относится к периоду Корё, X – ХIV векам. Долго думали, считать ли храм национальным достоянием, да так ничего и не решили.

Но вот что интересно: те, кто помогал и раскапывать изваяние Будды и строить храм, очень долго жили.

Вскоре к нам позвали и саму бабушку. Ко всей истории, уже рассказанной монахом, она добавила:

– Будда этот особенный. Три дня ему будешь молиться – дочь родишь. Пять дней – сына. Я, да и соседи мои, поначалу не верила. Но вот попробовали, все так и вышло…

Поблагодарив монаха за гостеприимство, а бабушку за рассказ, спросили, можно ли перекусить здесь, в административном здании. Еду мы взяли с собой, и требуется лишь горячая вода. Женщина, служившая в храме, дала не только воду, но и корейскую острую капусту кимчи, вкусные хлебцы тток, в том числе медовые. Поистине, деревенские жители во всем мире одинаково гостеприимны!

После обеда, по ужасающей жаре, хотя небо и было затянуто облаками, продолжили путь до соседней деревни Инсан. И прежде пошли к «Павильону для престарелых», который есть теперь в каждой деревне. Нас там должны были ждать. Тут наше звено разделилось. Девушки опрашивали стариков более на предмет диалектизмов, нежели о каких-либо преданиях. Мужская, то есть менее нужная, часть нашего звена отправилась на вершину ближайшего холма осмотреть могильную стелу «Большого ребенка». «Большой ребенок» – это девушка, жившая в деревне у подножия холма три столетия тому назад. В старину в Корее женщины вообще не имели имен. Чаще всего их называли по имени детей: «Мать такого-то». А девушка не вышла замуж, ибо ее суженый погиб. Поэтому похоронили ее на вершине холма, долго помнили об этом, а не так давно жители деревни на свои деньги поставили новый памятник.

Тут же, по другую сторону холма, сходили посмотреть на стелу у Женьшеневой скалы. Она тоже новая, сооружена в 1989 году. На ней высечен текст, рассказывающий о некоем Чон Умуне, у которого два столетия тому назад заболели родители, и врач сказал, что для их излечения требуется нечто особенное. Почтительный сын отправился тогда в дорогу и в 1784 году пришел в эту местность, поднялся на холм и набрел на огромный камень, что до сих пор лежит тут же, недалеко от стелы. Прожил он на холме три месяца, пока не вырос под камнем женьшень. Выкопал его Чон Умун и увидел, что корень женьшеня был в форме ребенка. Обрадованный, вернулся он домой, а его родители, приняв драгоценное лекарство, выздоровели. После этого события имя почтительного сына стало известно всей округе, а местная администрация даже подала в столицу прошение с просьбой присвоить ему почетный титул «Почтительного сына». Однако тогда в просьбе было отказано. Тем не менее жители этой округи в течение многих поколений не забывали поступка, достойного подражания, и в конце концов воздвигли подобающую cтелу.

Осмотрев все самое интересное на холме, мы снова спустились в деревню, где женская половина звена заканчивала опрос. Подождав, пока девушки осмотрят могилу «Большого ребенка» и стелу «Преданному сыну», отправились в соседнюю деревню Очжими. Было около четырех часов дня.

Несмотря на усталость, студенты не теряли энтузиазма, и я вместе с профессором Юном и частью нашего звена попал в дом к одному из старейших жителей деревни по имени Кан Вончжун. Худой старик 77 лет в белой футболке с растянутым воротом и серых брюках расположил нас на крыльце своего дома, попросив внучку нарвать в саду корейской вишни. Вишня светло-красная, более мелкая, чем наша, но вкусна, особенно на голодный желудок.

О многом рассказывал старик, а студенты тщательно записывали его рассказы в свои рабочие блокноты. Говорил об особенностях свадебной церемонии в его родной деревне, о том, что, когда кто-то заболевает, часто зовут шаманов из соседних деревень. Вспоминал о церемонии моления Небу о дожде – киучже. Проводится она на вершине самой высокой горы в округе, как раз на холме Большого ребенка. В жертву приносят свинью, которую покупают на деньги, собранные со всех жителей. Кроме свиньи, женщины готовят и другие церемониальные блюда, которые мужчины берут с собой в гору. Женщины в церемонии, естественно, не участвуют. Совершив необходимые поклоны, прочтя заклинания, собравшиеся на горе едят столько, сколько смогут, а оставшееся приносят в деревню.

И еще говорил старик о церемонии жертвоприношений Небу, которая совершалась раньше в первый день третьего месяца по лунному календарю, ровно в полдень. Связано это было с местной легендой о некоем дедушке Ёндоне, который давным-давно во второй лунный месяц спустился с Небес в деревню, пробыл там две недели и снова вернулся на Небо. Объяснить происхождение имени старик не смог. Профессор Юн тоже впервые слышал о таком.

Да, много удивительного и неизвестного хранит земля корейская, и уходит все это вместе со стариками, растворяется в потоке лучей компьютерных мониторов, заливающих новым светом логичности «предрассудки» старины.

Наконец старик заканчивает свой рассказ, который, кажется, он готов вести до бесконечности. Я сижу рядом со студентами и тоже иногда принимаю участие в беседе. Отношение ко мне теплое, и главное, меня практически никак не выделяют из состава участников экспедиции, считают вроде как своим.

Времени уже далеко за семь вечера. Еще не темно, но чувствуется, как день идет на убыль. Пора возвращаться в деревню Чунбан, откуда мы вышли сегодня утром и где нам предстоит ночевать. По дороге спрашиваем деревенских женщин, всем им за пятьдесят, есть ли где-нибудь поблизости дом шамана? Говорят, что есть, за холмом. Идем в указанном направлении. И в небольшой лощине нам открывается одинокое здание, совсем новое, выстроенное из кирпича, с застекленной верандой и шиферной крышей. От грунтовой дороги к нему ведет свежезацементированный спуск. Перед домом стоит довольно дорогой корейский автомобиль. Вдоль веранды ходит молодой мужчина лет 30, в шортах и футболке.

Профессор Юн спускается к дому, одновременно просит студентов подождать в стороне. О чем-то говорит с хозяином. Оказывается, шамана здесь нет. Одна из родственниц хозяина, действительно, занимается шаманским ремеслом, но она давно уже не живет в этой местности.

Тогда я еще не знал, что все дома в Корее, где проживают шаманки, помечаются особым образом: над крышей устанавливается длинный шест, на вершине которого прикрепляются белая и красная ленты (или небольшие флажки). Ничего подобного на этом зажиточном доме не было.

Немного разочарованные, мы вернулись в деревню Чунбан. Девушки-студентки приготовили ужин, в том числе и жареную картошку с луком – блюдо совсем не корейское, но уже приживающееся в некоторых сеульских домах. После ужина студенты, и девушки и юноши, вместе отправились на кухню «Павильона для престарелых» мыть посуду, а в углу большой комнаты, там, где мы ужинали, расположились профессор Юн и старик по имени Син Сонхо. Я был тут же, на полюбившемся мне месте под сломанными настенными часами, в некотором отдалении от говоривших. Однако это не мешало мне с интересом вслушиваться в речь старика:

«Да, важная это вещь – сыновняя почтительность. Ведь родители дали нам жизнь, наше тело, благосостояние. Поэтому мы должны уважать их. А после смерти надо совершать церемонии кормления духов умерших родителей, и вообще помнить о предках. У нас в деревне все верят в существование духов предков. Так принято. Так нас учили.

А современная молодежь – как мотыльки-однодневки. Живут одним днем. Ни о прошлом не думают, ни о будущем. И распустились совсем. Ехал я как-то в автобусе и слышу, как одна молоденькая девчонка спрашивает другую: „А ты купила мне сигареты?” Ну что же это такое?!

А разводов теперь сколько стало! Я думаю так, с женой надо жить до конца, до самой смерти. И не важно, любишь ты ее или нет, живешь мирно или ругаешься, калека она или красавица. И только тогда государство будет крепким.

Все это – наше традиционное конфуцианство. Очень мудрое учение, и нельзя его вот так просто выкидывать на помойку…»

И так, за беседой, незаметно настало одиннадцать вечера. Я вышел на улицу. Перед «Павильоном для престарелых» крутились детишки, какой-то молодой деревенский парень пытался заманить меня на рюмочку водки. Как всегда оказавшийся к месту, профессор Юн отсоветовал:

– Не нужно ходить с ним. Это не то чтобы опасно, но лучше не ходите. Лучше отправимся спать.

Студенты в это время подметали перед сном полы, усеянные мошкарой, слетающейся на ночной свет. И никакие сетки ей не помеха. На ночь студенты расположились прямо на полу. Однако мне и профессору Юну нашли подстилки и одеяла. Меня очень заинтересовали деревянные колобашки, сложенные в углу, – традиционные корейские подушки. Старики иногда спят на них, отдыхая в дневную жару. Я тоже решил попробовать себя в роли настоящего корейца, но через десять минут голова заболела, и я положил под голову свой походный рюкзачок. Несмотря на жару, сон пришел быстро.

День третий, 23 июня 1995 года.

Утро выдалось солнечным и не очень жарким. Умывался и чистил зубы под краном, расположенным во дворе у «Павильона для престарелых». Площадка перед краном с холодной водой цементированная. Рядом стоят несколько пластмассовых тазиков, куда следует наливать воду, и уже затем умываться. Мыться из крана не принято. Это элемент корейской культуры умывания. Одно время мне казалось, что такой способ как-то связан с экономией воды. Однако, как выяснилось позже, воды при подобной процедуре потребляется ничуть не меньше, чем если бы она лилась из крана слабой струйкой. Просто уже в течение тысячелетий корейцы умываются, сидя на корточках и поливаясь из плошки. И традиция эта сохраняется даже в современных домах – там, где есть ванные и душ. Так же набирают воду в тазик, садятся на корточки и обильно поливаются водой.

И еще одно поразило меня. В «Павильоне для престарелых» есть кухня, а значит – и краны с водой. Однако никто не умывается там, даже не чистит зубы. Место для приготовления пищи с мытьем несовместимо.

Итак, позавтракав и собрав вещи, наше 6-е звено отправилось на автобусную остановку. Оттуда путь лежал в селение Токсан – центр одноименного округа, чтобы затем добраться до селения Сончжанни, где, по сведениям чиновников из Отдела культуры окружной администрации, проживал дед, знающий много песен и легенд.

Приехав в Токсан, спрашивали прохожих, как попасть в деревню Сончжанни. Судя по карте, она находилась совсем недалеко от окружного центра. Одни говорили, что идти туда минут сорок, другие – пару часов. Так или иначе, вышли на узкую бетонную дорогу, которая вела в нужном направлении, и побрели по жаре вдоль невысоких холмов. Мимо нас проехал легкий грузовик белого цвета и почему-то остановился. Водитель вышел и обратился к профессору Юну как самому старшему, не группа ли это студентов из университета Тангук. Удивительно, как быстро распространяются слухи. И селение вроде не такая уж глубинка, все атрибуты современного технического прогресса здесь налицо. Однако традиции… Спросил, куда мы следуем, и, услышав название деревни, предложил подбросить туда.

Студенты дружно забрались в кузов, профессор Юн и кто-то из студенток сели в кабину.

Водитель вел грузовик очень осторожно, и встречный ветер приятно освежал в эту невыносимую жару. Дорога заняла около получаса. Страшно было и подумать о том, как бы мы шли пешком. Расставаясь, водитель пригласил зайти к нему домой после окончания опроса местных жителей. Как оказалось, сам он тоже был из этой деревни.

Визит к деду Пак Тону, который якобы знал много песен и легенд, принес одни только разочарования. Оказывается, он был известен местной администрации только потому, что часто во время летних каникул принимал студентов из провинциального университета Сонсиль, которые на несколько недель останавливались в деревне, а он их учил уму-разуму насчет традиционной сельской жизни. Легенд же и песен знал мало. Рассказал, между прочим, о том, что в окрестностях деревни есть могила лошади полководца Ли Ёнгуна, которая, говорят, умела скакать быстрее стрелы и помогала своему хозяину одерживать победы во всех сражениях. Однако все это уже было известно профессору Юну из краеведческих справочников. Напел и мелодию песни работников – сансориккун, у которой есть лишь припев, состоящий из звукоподражаний, а сам текст песни придумывается по принципу: что вижу, о том и пою. Такие песни не особенно интересовали студентов. А в заключение своих пространных речей произнес:

– Если вы хотите узнать что-то старинное и малоизвестное, вам нужно ехать в восточные провинции – Канвон и Кёнсан. А у нас что?.. У нас ничего не осталось. Никаких церемоний жертвоприношений Небу у нас нет, злых духов не выгоняем.

И тем не менее кое-что интересное увидеть удалось. Продолжая свое пессимистическое заключение, старик Пак сказал:

– Правда, есть и у нас кое-что. Была около деревни раньше река, и два камня в ней – большие такие. Их прозвали «Большая скала». И думали люди, что камни эти приносят счастье. Поэтому, кстати, и основали здесь давным-давно деревню. А вот недавно решили проложить дорогу и изменили русло реки. Камни оказались в стороне от течения и заросли в конце концов тростником. Невидно их стало совсем. И с тех пор стала жизнь в деревне хуже. Ох уж эти власти! Совсем перестали уважать традиции, прислушиваться к мнению стариков! А вы не хотите их посмотреть? Я думаю, их обязательно нужно посмотреть. И сделайте, пожалуйста, фотографию. Скажите словечко, где надо.

Итак, вышли мы вслед за стариком и отправились к дороге. По пути старику Паку встретился односельчанин. Пак объяснил, куда мы идем. Тогда односельчанин вдруг как-то нахохлился, лицо его покраснело, и он стал крепкими словами, бурно жестикулируя, ругать власти и причитать: мол, что же это сделали с деревней, совсем жизни не стало, как засыпали камни.

Мы перешли через дорогу. Где-то в ямах, буйно заросшие, едва проглядывали два небольших камня, размерами с половину легкового автомобиля.

Узнав, что недалеко в окрестностях ведутся раскопки, мы пошли туда. В углу площадки, местами размеченной, стоял тент, стулья под ним, рядом палатка. На столах под тентом – неубранные арбузные корки. Археологи, очевидно, ушли на обед, и узнать что-либо о раскопках так и не удалось.

Пора было обедать и нам. Медленно поплелись в сторону деревни. Студенты срывали по дороге малину. Предложили немного и мне. Профессор Юн отстал по дороге, и потом мы долго ждали его у дома старика Пака. Он, оказывается, вместе с теми, кто не пошел к камням и месту раскопок, отыскал интересного информанта и записывал легенды. Мы же, бóльшая часть звена, ждали под навесом дома около часа.

Устав сидеть, я пошел прогуляться и обнаружил свалку холодильников, вполне еще пригодных к эксплуатации, но устаревших и потому немилосердно выброшенных.

Наконец пришел довольный профессор Юн, и мы отправились в дом к Ли Хынсоку – водителю грузовичка, что подвез нас до деревни.

Во двор, окруженный с четырех сторон одноэтажными традиционными жилыми и хозяйственными постройками, вели ворота. На улице сидела старенькая бабушка и разбирала овощи. Как и полагается, сняв обувь, мы вошли в дом, расположились на полу. Сразу обратили внимание на потолок, где практически по всей его площади из сигаретных коробок были выложены красные иероглифы «счастье» (сигареты марки «Сосна») на голубом фоне (сигареты марки «88»). На стене точно таким же экстравагантным способом был выложен девиз семьи, пожалованный знаменитым государем Сечжоном, создателем корейского алфавита, еще в XV веке. Очевидно, хозяин дома происходил из старого рода местных аристократов. Пока его жена готовила нам обед, хозяин показал альбомы с фотографиями местных достопримечательностей, потом появился альбом с марками. Хозяин попросил меня уточнить страну происхождения некоторых из них. Затем он повел нас в свой «кабинет», где показал рукопись романа, написанного им еще лет двадцать назад, свои стихи, а также различные квитанции, например за оплату электроэнергии за последние десять лет.

Впечатление от визита было более чем странное. Однако литературные начинания хозяина дома у меня почему-то не вызывали сочувствия. Профессор Юн тем не менее подробно записал личные данные хозяина, чтобы затем сообщить о нем в университет. Мне он объяснил, что в Корее интересуются такими деревенскими самородками, и иногда даже помогают им.

За обедом Ли Хынсок рассказал, что деревня отличается тем, что всякая женщина, выходящая замуж за местного мужчину, обязательно рожает мальчиков. И это – большое достоинство деревни.

Действительно, для Кореи с ее культом предков до сих пор очень и очень важно иметь в семье именно мальчика. Церемонии поклонения духам предков может совершать только мужчина. Родословная ведется также по мужской линии.

После обеда, угощая кофе, хозяин сообщил, что все жители этой деревни очень любят кофе и, когда уходят в поле на работы, обязательно берут с собой термос с этим напитком.

А надо сказать, что на юго-западе Кореи до сих пор встречаются селения, где невозможно купить ни кофе, ни кока-колу по той простой причине, что жители их просто-напросто не пьют.

Итак, обед закончен, сделана фотография на прощанье, и хозяин на своем грузовичке везет нас до окружного центра Токсан, откуда мы на рейсовом автобусе продолжаем путь в уездный центр Чинчхон. Экспедиция практически закончена. Сегодня вечером еще предстоит общий торжественный ужин, где студенты должны будут отчитаться о проделанной работе. Завтра все вместе, все восемьдесят человек экспедиции, будут тренироваться в снятии копий с надписей на каменных стелах. Но это будет завтра.

А сегодня до семи часов вечера свободное время. В семь все должны собраться в том же ресторане у «штабной» гостиницы, в котором проходил первый обед фольклорной экспедиции.

Время летит быстро. Вот и семь вечера. Однако на столах есть нечто, отличающее ужин сегодня от обеда 21 июня. Это – корейская 25-градусная водка сочжу.

Студенты отчитываются как-то скомканно, не показывая и трети проделанной работы. Еще мало опыта. Однако все выступления сопровождаются теплыми аплодисментами. Произносит заключительную речь начальник экспедиции профессор Ю. Приступаем к ужину. Я, естественно, сижу за столом с профессорами. Едим, пьем, а потом начинается нечто неожиданное. К столу профессоров подходят студенты, каждый с бутылочкой в руках, наливают своим преподавателям по рюмочке, громко называют свое имя и курс и предлагают выпить. Я в недоумении. Сидящий рядом со мной профессор Юн объясняет:

– Дело в том, что во время учебного процесса отношения между студентами и преподавателями очень официальные. К тому же у профессоров нет возможности как-то ближе познакомиться со студентами. И это у них, студентов, единственный шанс представиться, как-то запомниться тем, кто будет их учить, принимать экзамены.

Постепенно столы пустеют. Кто-то уходит раньше, кто-то еще произносит последние тосты. Наконец студенты подходят к преподавателям и предлагают за их студенческий счет сходить в салон караоке – норэбан, попеть, еще выпить немного. Профессора соглашаются, и каждый идет в то звено, с которым проводил экспедицию. Я с профессором Юном – соответственно в 6-е звено.

Корейские салоны караоке везде одинаковы: и в Сеуле, и в самой отдаленной провинции. Узкая лестница на второй или третий этаж невысокого здания, в котором может находиться еще ряд заведений досуга. При входе – узенький холл со стойкой и видеоаппаратурой, откуда хозяин управляет всем салоном. За холлом – коридор со множеством дверей в небольшие комнаты, оклеенные обоями темных тонов. Видеосистема с программой заказа песен в каждой. У стен – диваны и стулья. Посередине – стол, где лежит список песен. Два микрофона.

Обычно перед тем, как зайти в комнату караоке, клиент заранее оплачивает время нахождения в салоне: полчаса, час или более. Курить и распивать спиртные напитки в таких заведениях запрещено, но иногда хозяин на свой страх и риск разрешает употребление спиртного, что грозит ему закрытием заведения в случае, если он попадется полиции. После того как песня заказана, на экране монитора строка за строкой появляется ее текст, звучит музыкальное сопровождение. Фоном для текста в лучшем случае служат картинки из области спорта или пейзажи, в худшем – кадры из шоу «Мисс побережья», которые, как правило, совсем не соответствуют лирическому содержанию песен. После окончания исполнения песни компьютер выдает на экране монитора оценку по 100-балльной системе с комментариями вроде «Поздравляем с рождением новой поп-звезды!». Корейцы великолепно поют. Однако, по моим наблюдениям, оценки, выдаваемые компьютером, редко соответствуют реальному мастерству поющего. Тем не менее все посетители очень довольны и при желании за небольшую плату могут получить даже кассету с записями голосов участников похода в норэбан.

День четвертый, 24 июня 1995 года.

Последний день экспедиции выдался каким-то формальным и не столь интересным, как предыдущие. Я проснулся в 7.30 и, памятуя недовольство мною профессоров в первый день ночлега, быстро собрался. Завтракали в том же ресторане, специализировавшемся на похлебке из морепродуктов хэчжангук, что и во второе утро поездки. После завтрака без каких-либо происшествий все участники экспедиции сели в автобусы и отправились в южную часть уезда Чинчхон к конфуцианскому храму Сонганса, где студенты должны были практиковаться в снятии копии с каменной стелы.

Для меня это было очень интересно. Сразу вспомнились таинственные белые иероглифы на черном фоне – так выглядит отпечаток-копия, снятая с твердой поверхности. Подобная есть и в секторе Дальнего Востока Института востоковедения[12] в Санкт-Петербурге. Я знал, что знаменитый китаевед академик В. М. Алексеев делал такие копии в Китае почти столетие тому назад, но не слышал, чтобы кто-либо из отечественных корееведов имел подобный опыт. К тому же теперь это стало делать гораздо сложнее. Все исторически ценные стелы находятся на государственном учете. Производство каждой копии в какой-то степени негативно отражается на состоянии памятника. Поэтому, прежде чем приступать к копированию старинных надписей, высеченных на камне, нужно получить официальное разрешение. А при выдаче разрешения власти смотрят на то, действительно ли вы настолько квалифицированны, чтобы сделать копию хорошо, не повредив памятник.

Зачем делают такие копии? Во-первых, читать текст, написанный на древнекитайском языке, бывшем официальным языком делопроизводства в Корее вплоть до конца XIX века, удобнее сидя дома, нежели находясь где-нибудь в сопках. Во-вторых, иероглифы часто плохо различимы, сливаются с фоном, в особенности на очень старых стелах. На копии надпись выглядит намного четче.

Итак, приехав на место, студенты вышли из автобуса и дружно принялись за дело. Кто-то пошел за водой, кто-то принес лестницу. Сначала стали мыть стелу, поставленную в честь известного поэта и конфуцианского ученого ХVIII века Чон Сонгана. Одновременно студентки, разложив на земле газету, стали готовить тушь. Далее чистый памятник смочили водой и наложили сверху особую корейскую бумагу для снятия копий, кисточками «приклеили» ее с помощью той же воды. Затем стали особыми щетками вбивать бумагу в камень, так, чтобы проступили иероглифы. Закончив эту работу, особыми валиками-мешочками с чумизой внутри, смоченными в туши, стали равномерно проходиться по всей поверхности памятника так, чтобы образовывался черный фон и белые иероглифы в выемках.

Начинали все операции профессора. Далее под руководством ассистентов пробовали студенты, а с ними и я. Работа шла дружно, весело, хотя все очень устали за дни экспедиции. И вот копии сняты, разложены на просушку. Наступило время обеда.

Из автобусов достали нечто вроде сухих пайков, разложили под огромным деревом, где были сооружены столики для туристов, посещающих стелу. Сухой паек, или по-корейски тосирак – «пища с собой», – это контейнер прямоугольной формы, в котором обязательно находятся рис, корейская капуста кимчи и – по средствам и вкусам клиента – мясо, рыба, редька, перец или что-то более деликатесное, вроде креветок.

Честно сказать, я уже был очень голоден к этому времени и краем глаза посматривал на профессоров, закупивших в магазинчике при храме несколько бутылок пива и уютно расположившихся под навесом, несколько в стороне от всей компании студентов. Однако сегодня никто уже не звал меня к столу преподавателей. Немного в растерянности стоял я так между студентами и профессорами, пока одна девушка из моего 6-го звена не подошла и не позвала меня:

– Учитель, пойдемте есть с нами, с нашим шестым звеном!

Меня не нужно было просить дважды.

Поев и собрав мусор в коробки из-под сухого пайка, студенты сфотографировались на память на фоне стелы и по команде профессоров расселись по автобусам. На обратном пути практически все спали.

У кампуса университета Тангук в городе Чхонан также сделали общую фотографию. Студентов собрали на небольшой инструктаж. Мне же профессор Юн сообщил, что один из двух автобусов, привезших нас, пойдет дальше в Сеул, и я могу спокойно поехать на нем.

Долго ждать не пришлось. Всего в Сеул ехало человек двадцать студентов. Остальные жили, видимо, в общежитии чхонанского кампуса. Я сел на переднее сиденье, расслабился было, как ко мне подошла студентка и сказала:

– С вас две тысячи вон за дорогу. Мы все собираем водителю по две тысячи.

Я раскрыл кошелек, передал нужную сумму, а вскоре уже дремал, утомленный жарой и монотонностью дороги.