Читать книгу Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны - С. В. Веджвуд - Страница 4

Глава 1
Сияющее утро
1533–1559
3

Оглавление

Когда принцу было двадцать один год, он все еще занимал должность при спальне императора. К этому времени он был нагружен таким количеством государственных должностей, что, разумеется, не мог тратить свое время на то, чтобы церемониально подавать императору рубашку. В восемнадцать лет он получил первую командную должность в армии – стал командиром конного отряда. В девятнадцать лет к ней прибавилась должность пехотного полковника, а в двадцать лет, благодаря милости императора, он стал, обойдя старших по возрасту соискателей, генерал-лейтенантом войск, находившихся в Нидерландах. На него пролился целый поток гражданских должностей, и принц не был против этого. В шестнадцать лет он впервые сделал попытку устроить официальный прием: дал в Бреде для принца Филиппа, сына императора, публичный праздник с пиром и фейерверками. К этому у него тоже был дар, и скоро правительство стало поручать ему устройство большинства официальных праздников.

Задолго до того, как любимый воспитанник императора стал взрослым, император выбрал ему жену – Анну, единственного ребенка и наследницу богатого графа ван Бюрена. Они поженились с соответствующим случаю великолепием в замке невесты, 8 июля 1551 года. Вильгельму было восемнадцать лет, Анна была моложе его на месяц или два. Это был договорный брак, и он оказался настолько удачным, насколько бывают удачными такие браки, когда оба участника сделки, как им положено, твердо решили сделать ее успешной. Вильгельма сильно влекло к женщинам, и хрупкая красота его жены ему очень понравилась. Но и он, и она были очень молоды. Ее интересы почти ограничивались заботой о соблюдении общественных формальностей, внесением улучшений в их с мужем многочисленные резиденции и ее собственным довольно слабым здоровьем. Ей не хватало глубины чувств, а возможно, также и ума, чтобы сделать их с мужем отношения источником вдохновения для него, хотя, кажется, эти партнерские отношения были достаточно приятными. Разумеется, девятнадцатилетнему Вильгельму, разлученному с Анной его обязанностями солдата, было холодно и одиноко в его лагерной постели, и особенно сердило его то, что он был далеко от своей Анны в годовщину их свадьбы. «Я с каждым днем все больше тоскую по тебе, – писал он, – если бы ты была здесь, ты бы, конечно, согревала меня по ночам». Сначала они были достаточно счастливы потому, что не знали любви большей, чем они нашли. Нет смысла обсуждать вопрос, был ли Вильгельм верен жене: не осталось ни одного доказательства его верности или неверности. Он был молод, силен и мужествен и, как все его современники, рано повзрослел. В Дилленбурге, в благодетельной тени счастливого супружества своих родителей, он учился респектабельности в вопросах секса; но его собратья-придворные своим поведением обычно подавали ему иной пример. В восемнадцать лет выговор старших кажется лучше осуждения ровесников. Умение приспосабливаться, которое позже было силой Вильгельма, в годы его молодости было его слабостью. Он был так же привлекателен для женщин, как они для него, а для своего тела не был ни рабом, ни тираном, но, возможно, слишком снисходительным господином. Он любил легкую жизнь. Раз за разом он совершал глупые поступки, например, на одной буйной холостяцкой вечеринке заявил, что жены нужны для того, чтобы основывать династии, а не для удовольствия.

Когда Вильгельм это сказал, он был женат уже шесть лет, и, возможно, в ткани его супружества, имевшей очень слабую основу, протерлась дыра. Анна тоже могла обнаружить, что ей чего-то не хватает: ее муж был очаровательным, но что происходило в его уме? Однажды она призналась то ли приятелю, то ли подруге, что после этих шести лет знает своего мужа не лучше, чем в день их первой встречи. Странное высказывание, если только его целью не было заставить молчать болтуна или болтунью, нескромно спросившего или спросившую ее о мнениях мужа по каким-то личным вопросам.

Незадолго до свадьбы Вильгельм взял в собственные руки управление своими поместьями и обустроил домашнее хозяйство. Теперь у него опять был собственный дом, но очень отличавшийся от единственного другого дома, который он знал. Его деревенский дом находился в Бреде, обширном рыночном городе на зеленой равнине Брабанта, где перед высокой готической церковью росли тринадцать огромных сикомор, на которых каждый год гнездились аисты. За городскими стенами раскинулась плоская равнина, над которой поднимался широкий полупрозрачный свод неба. Здесь скот кормился свежей травой на пастбищах между широкими медленными реками и редкими серебристыми березовыми рощами, а процветающие фермы с большими подвалами и красными крышами были окружены плодовыми деревьями, и коренастые крестьянки с топотом шли от своих темных хлевов к крытым черепицей сыроварням или маслодельням, а медные ведра с молоком, свисая с их плеч, качались на деревянных коромыслах. Принц Оранский, конечно, имел мало общего с медными ведрами для молока и фермами, разве что иногда останавливался там с гостями, возвращаясь с охоты, и платил, высыпая на землю золотые монеты, за чашку пенящегося молока, зачерпнутого в ведре.

Его замок в Бреде, в отличие от нагромождений примитивных построек в Дилленбурге, был расположен в великолепном месте: этот замок красиво и вольно стоял посреди большого парка и был окружен широко известными садами. Здесь Вильгельм мог развлекаться сколько ему хотелось, предлагая своим гостям охотничьи забавы, одни из лучших в Нидерландах, погреб и кухню, знаменитые во многих странах, наилучшее обслуживание и при этом свободу от утомительных формальностей и свое общество, а он всегда был в хорошем настроении. Сюда в ответ на постоянные приглашения приезжали его родные из Дилленбурга, чтобы полюбоваться его удачей или разделить ее с ним, пожив в замке. Одна из его сестер вышла в Нидерландах замуж, а его третий брат Людвиг, которому он покровительствовал как старший, уже отличался в армии. Вильгельм не забыл и своего отца: заступился за него перед императором, чтобы семья Нассау получила поместье, о котором долго шел спор. Однажды даже его мать приехала в Бреду и с изумлением увидела гобелены с золотыми нитями, множество слуг в золотых ливреях, стекла в окнах, роскошные кушанья на золотых и серебряных тарелках, изящные стулья в новом тогда стиле – с обитыми плюшем сиденьями и позолоченной итальянской резьбой, модные картины Франца Флориса из Антверпена, изображавшие особ женского пола, которые, возможно, были богинями, но уж точно не были настоящими дамами. И среди всего этого мирского великолепия она увидела потрясающе модного молодого человека, одетого в самый роскошный итальянский бархат; на пальцах у него сверкали драгоценные камни. Он поднес ее не очень мягкую ладонь к своим мягким губам и вежливо попросил у матери благословения.

Чаще Вильгельм сам приезжал в Дилленбург: во время дипломатических поездок в Германию он останавливался в родительском замке на ночь или две на пути туда и обратно, ошеломляя обитателей дворов и коридоров размером и великолепием своего обоза, породистыми конями и сверкающими одеждами слуг и восхищая своих молодых родственников изящными подарками. Вильгельм изменился, даже говорил на другом языке: уезжая в Нидерланды, он говорил, кроме латыни, только на гортанном негибком немецком, а теперь говорил на французском, официальном языке Нидерландов и императорского двора. Еще он знал голландский язык, на котором обычно говорили его арендаторы и солдаты, которыми он командовал, а также немного владел испанским языком потому, что в императорской армии были испанцы-офицеры и испанцы-солдаты и потому, что Филипп, сын императора, говорил только по-испански. У Вильгельма были прекрасные манеры и изящная неискренность светского человека. Его духовниками были католические священники, и, разумеется, он ходил на мессу. Вот хороший вопрос: хотелось ли Юлиане, чтобы у ее сына было больше искренней религиозности, раз вера, которую он исповедовал, больше не была его верой?

Менее любящая и более светская женщина, чем Юлиана, сделала бы из всего этого вывод, что ее сын полностью изменился, и ошиблась бы. Юлиана, хотя очень не одобряла его религию и мало понимала в тонкостях его жизни, поступила правильно и не стала обращать внимания на пышные наряды и украшения и на манеры, посчитав их лишь поверхностными чертами. Она верила в своего сына и при всем своем глубоком недоверии к светскому обществу, в котором он вращался, все же чувствовала, что усадьба, где он жил, была подходящим местом для ее младших детей. Ее муж, желавший, чтобы его сыновья и дочери преуспели в большом мире, никогда не сомневался в том же самом.

Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны

Подняться наверх