Читать книгу Солги со мной - Сабин Дюран - Страница 6

Она жила в Клапхеме, в небольшом высоком георгианском доме на достаточно оживленной улице. По соседству была настоящая помойка: входная дверь выкрашена в яркие растаманские полоски, в бурьяне торчит перевернутая магазинная тележка, из окна на втором этаже орет рэп. Дом Элис претендовал на своеобразную обшарпанную элегантность: серые облупившиеся перила с шишечками наверху, чугунные вазоны с жухлыми останками прошлогодней герани, пустая коробка «Риверфорд», ждущая, когда ее сменит свежая еженедельная партия экологически чистых овощей.

Дверь открыла девушка с маленьким овальным лицом в обрамлении длинных крашеных прядей. Коротенькие джинсовые шорты поверх черных колготок и огромных размеров вязаный кардиган. Завидев меня, она обернулась в сторону лестницы на второй этаж.

– Мам!.. – И, обращаясь ко мне, добавила: – Войдете?

Я проследовал за ней по коридору и спустился по ступенькам в кухню: плита фирмы «Ага», сосновый стол, склянки с приправами, запах выпечки, нарциссов и явная чесночная нотка. Полосатый кот при моем появлении вышел вон через специальную дверцу, а рыжий лабрадор на вельветовой подстилке потянулся, медленно поковылял в моем направлении, виляя хвостом, и ткнулся мордой мне в пах.

Я отстранился и сел за стол. В доме царила тишина, если не считать отдаленного шума телевизора и приглушенного уханья баса у соседей. Фиби стояла у плиты, теребя кольцо в носу. Она была ненамного младше Полли, моей последней пассии, но я чувствовал исходящее от нее презрение. Возможно, виной тому – моя кожаная куртка. Или кеды. (Я сильно сомневался насчет своих новых белых «конверсов».) Не то чтобы я особенно расстроился. Она мне тоже не приглянулась. В меру симпатичная, но волосы осветлены кое-как, а брови выщипаны в высокие тонкие дуги. Полубродяжка-полушлюха. Не мой типаж.

Я попытался завязать беседу:

– Ты Фиби? Едешь изучать филологию в Лидсе? Хороший факультет?

Она наклонила голову и ответила с неестественной вежливостью:

– Надеюсь. Так я слышала. – Говорила она медленно, точно с пожилым родственником, и в конце каждого предложения закрывала рот, будто проглатывая слова. – Пока туда не добралась.

Пес все еще тыкался мне в брюки. Я отпихивал его коленом.

– Ну, времени предостаточно.

– Мама сказала, вы учились в Кембридже с дядей Эндрю. Они вспоминали вчера вечером.

«Дядя Эндрю»? «Вчера вечером?» Мне стало не по себе.

– А где она?

Фиби подошла к лестнице.

– Мам!.. Мам!!! Он пришел!

Мгновение тишины, а потом отдаленный возглас и приглушенные тяжелые шаги.

– Уже? Что ж ты не сказала! Луис, выключи ради бога телевизор!

Последние гулкие шаги по ступенькам, и в кухню ворвалась Элис. Узкие штаны, серебристо-серая спортивная куртка на молнии и карамельные угги. В ушах сережки, как крошечные многоярусные люстры. Волосы рассыпаны по плечам.

– Пол! Спасибо, что выбрался!

Вся движение и свет. Стремительно подошла и отпихнула пса.

– Дэннис, фу! Не приставай к человеку! – Поцеловала меня в обе щеки. – Фиби, ты поблагодарила Пола за то, что он пришел?

– Угу.

– Ну, тогда сделаю чай! А вы пока поболтайте!

Мы с Фиби переглянулись. Оба явно считали, что уже достаточно поболтали. Под ложечкой похолодело от страха, что меня вот-вот выведут на чистую воду. Я скрыл смущение, с важным видом допекая Фиби расспросами о планах в журналистике, и толкнул короткую и значительно более искреннюю речь о закате газетной индустрии и конкуренции на рынке труда.

Элис вытерла руки о полотенце.

– Фиби хотела постажироваться после выпускных в школе. Да, Фиб?

– Да, хотела бы, – отозвалась та, все так же нарочито четко выговаривая слова. – Вы поможете?

– Постажироваться где?

– В журналах, например. Может, в «Нью стейтсмен», раз меня интересует политика. Или «Вог»… Мама сказала, у вас есть связи. Говорят, без них никуда…

– Я подумаю, – спокойно ответствовал я.

Она плотнее закуталась в кофту.

– Или на ТВ… Знаете кого-нибудь?

Я удивленно раскрыл глаза.

– Не то чтобы…

Ее телефон затрубил, как охотничий рог.

– Мам, можно я к Долли?

– Ладно, только в двенадцать чтобы как штык дома.

Фиби встала и бросила через плечо:

– До свидания. Спасибо.

В дырку на черных колготках проглядывала голубоватая, точно синяк, кожа.

– Не за что.

Элис поправила на стене большой коллаж в рамке. Черно-белые, цветные и коричневые фото: улыбки до ушей, смешные костюмы, отдых на экзотических курортах. Хвастливое свидетельство счастливой семейной жизни. В центре красовался пляжный снимок мужчины с карапузом на колене. Загорелые руки, летняя щетина, прищуренные от солнца глаза. Гарри. Красивый и мужественный. Запечатлен в центре своего мира лыжных курортов, яхт со шкиперами, шампанского, светловолосых голов и часов «Ролекс». Меня всю жизнь бесили такие, как он. Бесило, что у них все это есть. Я ощутил резкую вспышку зависти и обиды, которая тут же сменилась мыслью более приятной: Гарри мертв, а я жив и сижу в его кухне.

Элис отошла от фотографии и рассеянно прибиралась, словно забыв про меня. Сверху донесся какой-то грохот. Мальчишеский голос крикнул:

– Мам! Я ушел!

Она недовольно закатила глаза.

– Это который? – поинтересовался я.

– Луис. Фрэнк у приятеля. – Подошла к лестнице. – Куртку возьми, там дождь!

Тяжелые шаги. Хлопок входной двери.

– А про чай-то я забыла… – Элис посмотрела на часы. – Да ну его! Может, вина?

– Не откажусь.

Она достала из шкафчика бутылку мерло и открыла ее штопором, для удобства зажав между коленей, – вышло, кстати, даже сексуально.

– Кури, не стесняйся!

Протянула мне треснутое блюдце и распахнула окно над раковиной. Моросил дождь. От сигареты отказалась и сидела, едва заметно прикрывая от дыма нос и рот. Немного погодя Элис начала перебирать бумаги, рассеянно покусывая губу. Я спросил, что это. Оказалось, листовки для благотворительного ужина по сбору средств на кампанию «Найди Джесмин». Добавила высоким напряженным голосом, что в этом году исполняется десять лет и нужны деньги на «следующую фазу». Ивонн, мать Джесмин, приедет из Шеффилда, и надо, чтобы все прошло без сучка без задоринки.

Протянула листовку. С лицевой стороны на меня смотрела юная Джесмин с цветастой банданой на голове, прижимающая к щеке рыжего котенка. Рядом – рисунок взрослой Джесмин, как она могла бы выглядеть сейчас. Элис говорила, а я разглядывал. Симпатичная двадцатитрехлетняя девушка, высокий лоб, узкое лицо, голубые глаза и большой рот. Закралась крамольная мысль: не преувеличивают ли создатели таких реконструкций из сострадания миловидность пропавших?

Вслух я этого, разумеется, не сказал.

– Бедняжка!

Медленно кивнул, симулируя полное сострадания и скорби сердце.

Элис откинулась на стуле и сделала первый большой глоток. Изящно промокнула уголки губ.

Я поболтал вино, глядя, как оно завинчивается и опадает, точно складки пунцового бархата.

– Ты правда считаешь, что она жива?

Элис посмотрела на меня в упор.

– Да, я считаю, она жива.

Я порылся в памяти, собирая в кучу подробности.

– Но приятель матери… Они, кажется, ссорились?.. Полиция…

– Полиция ошибалась. С него сняли подозрения. Просто абсурд! Столько времени из-за этого потеряно… Да, у Карла и Джесмин отношения складывались непросто. Она ревновала его к матери. А он – несдержанный на язык, горячий, недостаточно зрелый, чтобы вести себя по-взрослому в такой ситуации. Они тем вечером поскандалили, верно. Но ты бы видел, как он горевал и как поддерживал Ивонн последние десять лет! Нет, он не убивал! – Решительно несколько раз качнула головой. – Нет.

– А что отец Джесмин?

– Бросил Ивонн на сносях.

– Другие подозреваемые?

– Их не было. – Снова покачала головой, звякнув сережками. – Свидетели вспоминали, что вокруг дома околачивались подозрительные типы, но ничего конкретного. Мигранты из Албании…

Она сделала глоток и, сердито поджав губы, поставила бокал. Вино колыхнулось.

– Тело не нашли – существенная деталь, потому что остров маленький. Прочесали береговую линию и холмы. В ту ночь не ходили паромы, а утром в порту уже дежурила полиция. Все ее искали. Приливов там не бывает. Так что нет, она жива. Я чувствую.

– Значит, сбежала?

– Возможно. Или ее похитили. С целью незаконного удочерения, например. Там орудуют банды. А Пирос совсем рядом с Албанией, только пересечь пролив…

– Украсть подростка! Ты говорила, четырнадцать? Не многовато ли?

– Да, наверное… Есть еще вариант проституции. Одна из причин скандалов с Ивонн и Карлом – то, что Джесмин все время где-то пропадала с местным парнем. Он так и не явился в полицию. Долгое время мы рассматривали версию, что ее увезли в Афины. Думать об этом невыносимо! В общем, не успокоюсь, пока не выясню! Знаю, избитая фраза, но если ты когда-нибудь видел мать, потерявшую ребенка… Боль просто невыносимая! Ее ничто не лечит!

– А если она сбежала по своей воле?

– На западе острова есть поселение хиппи, старое, еще с семидесятых. Немцы, скандинавы, немного британцев. Их по-прежнему много, хотя в пещерах, конечно, больше не живут. Периодически появляются в туристических центрах. Я всегда считала, что они как-то замешаны. Возможно, она с ними. Со слов Ивонн, Джесмин была девушкой простой, но немного странноватой. Есть версия – вполне правдоподобная, – что она действительно сбежала к ним и либо потеряла память, либо ей промыли мозги. Накачали наркотиками.

– Полиция не проверяла?

– Слишком поздно, понимаешь?

Я не понимал, и мне было все равно. Разговор наскучил. Воспоминания о покойнице – в том, что девушка мертва, я ничуть не сомневался – были Элис не к лицу. Я предпочел бы возбуждающе активную бизнесвумен, как во время нашего ужина, с ее депортациями и судебными слушаниями. Или домашнюю богиню в перепачканном фартуке, как дома у Эндрю. Вспомнился смех, который я слышал в саду, – девчоночий, звенящий, с грязноватым обертоном – и то, как она облизала палец с пенкой капучино. Я прекрасно понимал, что жизнь дает нам роли, однако уже насытился ее праведностью и больше не хотел чувствовать себя виноватым, выслушивая горестную повесть. Вино было хорошим – мягкое, с фруктовой ноткой, точно теплая кровь во рту. Выпью еще бокал и, если ветер не переменится, отправлюсь восвояси.

– Ну ладно, – произнесла она и криво улыбнулась. – Давай о чем-нибудь приятном! Ты не за тем пришел в такую даль.

Я остался на весь вечер.

Элис извлекла откуда-то еще бутылку и, проворно двигаясь по кухне, открывая шкафчики и смешивая продукты, приготовила макароны с домашним песто и салат с помидорами, огурцами и сыром фета. Греческий, собственно говоря, «хотя в Греции, конечно, его делают в миллион раз вкуснее». При этом она производила вокруг себя чудовищный беспорядок: огуречная кожура свисала с грязного комбайна, на плите красовалось пятно оливкового масла, белая целлофановая упаковка из-под сыра забытая валялась на полу. Не обращая внимания на этот хаос, Элис без умолку говорила о Пиросе. Детям нравилось там, когда были помладше, а теперь у них в Лондоне насыщенная жизнь, и ее нужно поддерживать, поэтому им уже не так интересно. Может, и хорошо, что это лето последнее.

– Все когда-нибудь кончается, – сказала она, нарезая томаты и неожиданно замирая с ножом в руке. Поглядела в приоткрытое окно на мокрый сад. – Как ни сопротивляйся…

Снова взялась за помидоры и добавила, точно спохватившись:

– Приезжай к нам, если нет других планов на лето.

Когда еда была готова, Элис предложила подняться с тарелками наверх, к огню. Гостиная оказалась мягкой и уютной, с разнокалиберными диванчиками, мохеровыми покрывалами, тяжелыми бархатными занавесками и вытертыми турецкими коврами. В нишах помещались книжные шкафы. Перед телевизором лежало вельветовое кресло-мешок, на полу валялись наушники и игровые приставки. Камин был настоящим и, когда она подбросила в тлеющие угли полено, приятно успокаивал своим теплом. Полосатый кот свернулся на гобеленовой подушке и на сей раз позволил себя гладить. Элис задернула занавески. На мгновение ее лицо отразилось в бокале отблеском света, и мне вспомнилась сцена из «На маяк», когда миссис Рэмзи раскладывает по тарелкам тушеное мясо и чувствует, что все связано, непрерываемо и прочно.

Элис сидела на полу, поставив тарелку на кофейный столик, а я устроился на диване и неловко наклонялся вниз. Доел макароны, подобрал остатки зернистого зеленого соуса ломтиком хлеба, встал и подошел к книжным шкафам. Элис рассказывала о мусульманке из Бекслихита, которая, не выдержав многолетних издевательств мужа, заколола его насмерть кухонными ножницами. Признаться, стало не по себе.

На нижних полках помещались бестселлеры, триллеры, несколько томов из серии о Хорнблауэре. А вот наверху выстроилась оранжево-зеленая классика издательства «Пингвин» (Сименон, Найо Марш, Джордж Оруэлл, «Великий Гэтсби») и несколько книг в твердом переплете и ярких суперобложках. Глаз зацепился за характерный черный с желтым корешок, и я вытянул «Досье на Рэйчел» Мартина Эмиса. Открыл. Семьдесят третий год. Первое издание!

– Господи! – выдохнул я.

– Гарри обожал Мартина Эмиса, – произнесла она, пристально в меня вглядываясь. – Я смотрю, он популярен среди мальчиков из частных школ. Секс, деньги и щедрая порция ненависти к самому себе.

– Будем считать, я этого не слышал.

Я опустился на диван. Кот скользнул с подушки и ткнулся мне в ногу, изъявляя желание взобраться на колени. Я приподнял книгу повыше и благоговейно полистал страницы.

– Чудик, – произнесла Элис. – В смысле, кота так зовут…

Я боялся дышать – как бы не порвать такое сокровище.

– С автографом!

Элис вздохнула.

– Наверное, отхватил на ибэй. Гарри был склонен к экстравагантным поступкам. Что да, то да…

Ее интонация заставила меня осторожно отложить книгу. Элис глядела куда-то в пространство.

– Возьми, – произнесла она. – Дарю!

Я сделал вид, что не слышу.

– Скучаешь по нему?

Она кивнула.

– Уже и забыла, как это, когда тебя обнимают…

Повисла неловкая тишина. За окном стемнело. В стекло с шумом хлестнул дождь, словно кинули горсть мелких камушков.

Элис покачала головой и засмеялась.

– В смысле, как он обнимает. Забыла, как это, когда он обнимает… Я не монашка.

Уставилась на ковер. Через несколько минут я легонько спихнул кота с коленей и совершил худшую ошибку в своей жизни: расстегнул донизу ее серебристую спортивную куртку, раздвинул неприятный на ощупь нейлон, обнажая грудь, на которой, как ни странно, не было лифчика, и притянул Элис к себе.