Читать книгу Виновата Ева - Сабина Джафар - Страница 2

ВИНОВАТА ЕВА

Солипси́зм – философская доктрина и позиция, характеризующаяся признанием собственного индивидуального сознания в качестве единственной и несомненной реальности и отрицанием объективной реальности окружающего мира. Может рассматриваться как крайняя форма субъективного идеализма.

Холодный камень неприятно создаёт барьер между мной и свободой. До луны далеко, до звёзд не успеть. До свободы один шаг, но тысячи невидимых миль. Я слепо шла к свободе, слепотой зрячего мыслителя. Свобода была в звезде. Я её видела. Различала. Она звала меня замогильным голосом, не стараясь утихомирить все звуки жизни. Она звала меня ярким светом, вдали от луны, вдали от Венеры, вдали от Сириуса. Икар не хотел умереть. Икар махал мне, издалека, он был виден лишь мне. Икар хотел свободу, и нашёл себя во мне.

ГЛАВА 1

Встреча

Азаб и Хязяль

«Минута, когда люди обретают друг друга, и минута, когда они расстаются, – две значительных эпох в жизни человека, говорит великая книга Зенд.

Их глаза впервые встретились в том самом ресторане, который находится в самом дальнем углу улицы Кичик Гала, куда даже бомжи не собираются, чтобы выпрашивать милостыню. От неё веяло малиной, и он это почувствовал, как только она зашла в ресторан. Кислый привкус обжёг его горло, не понимая, что это было, он выпил пару глотка моргона, который появился недавно в меню этого ресторана. Владелец заведения – Лятиф, был крайне лицемерным человеком, он во всём искал свою выгоду, и ничего не делал с убытком, быть может, из-за этого на этой улице не обитали бомжи или попрошайки. И вдобавок ко всему, он был неказистым, чуть красивее пипа суринамской.

Заказывал моргон из одноименного региона, где на высоте 300 метров над уровнем моря расположен виноградник Кот дю Пи, стандартная цена которого около 30 манат, но он продаёт моргон в разы дороже. Хитрый дьявол всегда знал своё дело, он знал всех гостей этого заведения, вплоть до гроша в их портмоне, но не знал эту юную девушку, которая смущенно оглядывалась по сторонам.

Она искала глазами кого-то, а Азаб следил за её зрачками, как орёл над своей, без пяти минут, мёртвой жертвой. Его взгляд был прямым, он не скользил по открытым плечам девушки или по стройным ногам, они смотрели ей в глаза.

Их глаза встретились, играла музыка Кобейна, музыка бога гранж, она не могла оторвать взгляд в течение 8 секунд, она могла слышать свои сердцебиения, они были настолько громки, что Кобейн уступал её биениям сердца. С виска предательски скатилась мелкая капля пота. Её взгляд будто бы навеки приковался к его глазам, она хотела оторвать свой взгляд от него, но его глаза всё больше прижимали её к своим, привязались бекетовым узлом. Взгляд девушки был оторван из-за подошедшего парня. Азаб это не понравилось, а девушка облегченно вздохнула, не любила она неловких ситуаций, как мясо вегетарианцы. Они сели напротив стола молодого парня, который тоже не был один, он был с приятелями, которые курили табак и болтали меж собой, пока один из них не заметил отсутствие внимания друга. Он нашёл траекторию от его глаз до девушки, понял всю серьёзность ситуации и не стал подшучивать, ибо знал своего друга, и знал его характер.

В движениях девушки чувствовалось смущение. Не любила она неловких ситуаций, но они её очень.

Звёзды по-иному танцевали в эту ночь, луна светилась от некоего триумфа. Это было ровно спустя 8 месяцев, когда она наблюдала трёх звездопадов за одну ночь и загадала одно и то же желание и теперь, будто эти звёзды поднимались обратно, чтобы упасть перед её глазами снова и снова, пока она не поймёт, что её желанию суждено исполниться. Они беспокойно ждали её внимания, как и парень в ресторане напротив неё.

– Привет.– разрушил тишину Джавад.

Она ответила тем же.

– Красивое платье.

– Обычное.– в нём ей не нравилось всё: характер, манеры, волосы, стиль, абсолютно всё.

– Ты телефоном не… – он не успел договорить.

– Пользуюсь – произнесла девушка, смотря в бокал с водой, она не поднимала свои глаза, будто веки, как волны океана обрушились на её хрупкие веки. Она изучала тифлопедагогику в одном из частных университетов города. Недавно сотрудничав с типографией « Дельфин», она помогла нахождению материалов для новой книги «Ногарэ». На подготовку этой книги, ушло добрых шесть месяцев. Али, Расим, Марьям, Фархад и Джавад были авторами, редактором, верстальщиком и адвокатом типографии соответственно. Али был сангвиником, тогда как Марьям была перфекционистом, тот самый вымирающий вид, который вечно колеблется между порядком и беспорядком. Фархад был полным снобом.

– Я только что говорил с ними, Фархад сказал, что на проспекте нефтяников случилась авария, но ничего серьёзного, но Марьям и Али едут.– парень явно скрывал что-то, но девушке всё это не было явью, когда сформировался её характер, без наивности не обошлось.

– Господи, сейчас позвоню, узнаю, всё ли в порядке.– она испугалась не на шутку.

– Нет, не стоит, я говорил с ним, он сказал, что отключает телефон. Не волнуйся.

– Хорошо, ладно. – эти слова хоть как-то поиздержали её волнение.

– Может, закажем что-нибудь? – он был одет в бежевый льняной костюм английского бренда. В рукавах блестели запонки, выглядел вполне элегантно, как подобает адвокату филиала, второй в мире самой известной типографии. Одутловатое лицо двадцатитрехлетнего Джавада, было заострено в челюсти. На лице у него была трёхдневная щетина, а волосы коротко пострижены, а нос не привлекал никаким необычным признаком.

– Лучше подождём их. Не правильно же, заказывать что- либо без них. —она подняла свои большие карие глаза, заметила парня, который, как казалось ей, перестал уже на неё смотреть, но увы она ошиблась, она ошиблась не в последний раз. Быстро опустив глаза, она искала выход из этой неловкой ситуации, которая не раз происходило с ней.

– Вот и они..-сказал он, откинувшись на спинку стула.

– Хоть кто-то может объяснить мне этот текст? Да, хоть кто-нибудь. Дружище, вот прочитай этот текст, и объясни мне, пожалуйста.– с шумом сел на свой стул Али. Всегда оживлённый, многословный. Временами он терялся в своих текстах. Досиживался допоздна, писал многозначные тексты, а утром не вникал в них и нервничал.

– Не обращайте на него внимания, он слегка пьян, принесите нам ваш фирменный нисуаз, пожалуйста. – вмешалась Марьям.

– Да, не пьян я, я хочу разобраться, наконец, в себе. – вяло прошептал Али.

– Я не советую в них копаться, потому что их вы написали, значит, они – это вы. Если вы попытаетесь в них закопаться, то начнёте копаться в себе, а это приведёт к тому, что вы заблудитесь в себе. Никто их вам, не сможет объяснить, по-моему, они как старый мольберт, которого каждый понимает по своему, и каждый прав в своих суждениях. – неуверенно проговорила Хязяль.

– Девочка, права. – проговорил Фархад, поправляя столовые приборы.

– Да. – восхищённо сказал Джавад, озирая её оценивающим взглядом.

Официант принёс блюда, всё ещё играла музыка Кобейна, кто-то скажет, он дурно справлялся с гитарой, но для Азаб не существовало другого поистине гениального музыканта. Скорее всего, во всём заведении неординарной музыке, был рад лишь Азаб.

– Что находят подростки в такой музыке, не понимаю. —Али перестал копаться в себе, но теперь его интересовал музыкальный стиль молодёжи.– Хязяль, хоть ты уже не подросток, но, мне кажется, ты тоже слушаешь панк, пост-панк или музыку в стиле гранж.

– Я больше предпочитаю инди-рок, но и эти стили тоже хороши, как по мне.

Расим был замкнутым человеком, с людьми всегда был осторожен, и легко никого не брал в свою жизнь. «Иметь чего-то много всегда опасно» – нередко говорил он. Порой некоторые люди нам кажутся потухшими экранами умного телефона, которые не выдержали очередного падения, но нажимаешь нужные три кнопки, и они вновь оживают. Расим был ярким экраном потухшего телефона.

Разговоры отвлекли её от маленькой проблемы. Они обсудили все нюансы издания книги ещё раз, на самом деле эта встреча была прощальной, все это понимали. Каждый старался избежать разговоров о последнем собрании, так было легче.

– Я ничуть не пьян, я никогда не пью, зачем ты так сказала? – не угомонился Али.

– Я пошутила, ты всё воспринимаешь всерьёз, вы писатели все такие? – она посмотрела на Расим и мысленно взяла свои слова обратно.

– С вами было хорошо, мне пора. – ему некуда было спешить, его родители жили в другой стране, не было ни друзей не жены. Даже если, на него некогда повлиял стих Есенина матери: «И нет за гробом ни жены, ни друга», но он не получал от этого удовольствия. Хотел бы иметь за гробом и жены и друга, но не мог. С людьми всегда ему было сложно.

Они нехотя попрощались. Не смотря на то, что они работали в одном и том же издательстве, но виделись они не так уж часто, лишь когда имели общее дело.

– В этот раз будет по другому, мы будем так собираться часто, обещаете? – искренне произнёс Али.

Все согласились, но знали, что завтра лишь поздороваются и залезут в свои норы.

После того как уехал Расим, они тоже собрались и встали. Али провёл Марьям домой, а Джавад настоял подвести Хязяль.

– Вы уходите, о ней не беспокойтесь, я её проведу.

Немного посидев, они тоже вышли из ресторана.

– Не стоит, Джавад, спасибо большое. – она знала, что всю дорогу ей придётся поддержать бессмысленный разговор, улыбаться его пошлым шуткам и стараться ему не врезать.

– Да, ладно, я не съем тебя. – она не особо обратила внимания, но Джавад выпил чуть больше своей нормы.

«Он кажется выпил слишком много» – подумала она. «Как же он противен»

– Хязяль, в машину, я сказал – его настроение резко изменилось, он стал всё более раздражительным.

Она вздрогнула от неожиданности. Высочив большие карие глаза, уставилась на него недодумывающимся взглядом. Он грубо схватил её за локоть и хотел отнести к своему автомобилю.

– Отпусти её руку.– за долю секунды тот самый парень оказался рядом с ними.

– Чего? – надменно произнёс Джавад. Еле стоя на ногах.

– Отпусти её руку. – в этот раз он произнёс более чётко делая ударение на последние слоги.

– Да, пошёл ты на… – Азаб врезал ему, не позволив договорить слова. Он сломал его нос. На её белой коже остались следы от его пальцев, что ещё больше взбесило его, но он был спокоен, вся улица смотрела на его реакцию, все вздрогнули только от одного лишь его действия, но он был спокоен, как мраморный бюст Клинтона. Девушка смотрела ему в глаза, испугавшись, восхищаясь? Девушка испугалась до костей в позвоночнике, она тряслась. Джавад лежал на асфальте, выжимая слёзы. Из его носа сочилась кровь, что ещё больше напугало девушку, но это ей понравилось, давно хотела проучить этого гниду, который уже месяц не давал ей покоя.

Азаб взял её за руку и, ничего не сказав, вывел её из появившегося круга людей. Он отпустил её локоть и отошёл на два шага. Вынул сигарету из кармана. Обычное табачное изделие в виде бумажной гильзы.

Его мотоцикл был припаркован в десяти метрах от ресторана. Чёрный, глянцевый мотоцикл дорогого бренда, который явно не продавался в здешних местах, и, следовательно, редкостная услада для глаз. Погода, ах да погода, она была уникальной, она была в эту ночь максимально холодной и неоднозначно приятной. Эта ночь была сном, от которого хочешь поскорее проснуться. Было половина одиннадцати. Она была смущена, унижена перед самой собой и перед этим незнакомцем. Всё в этот день происходило против её воли, что она терпеть не могла, с тех пор, как она осознала себя. В этом не было ничего зазорного, но ей было ужасно стыдно. Наряду с этим, ей было смешно до боли в горле, но она сдерживала свой смех и даже не улыбалась.

– Молодец.– она не сдержалась. —ммм, это нервный смех. -она уже сожалела об этом.

– Понятно.– у него было такое выражение лица, будто он следовал по плану, но забыл следующий пункт. Не вооруженным глазом трудно было разглядеть его растерянность.

Он нежно взял её за локоть и хотел отнести к мотоциклу.

– Что ты делаешь? – она отдёрнула руку. Её гневный взгляд встретился с его пылающими глазами. Взгляд домашней кошки с гепардом, взгляд, всю жизнь курившего свободу с ленноновским революционером.

– Он твой парень? – его бестактность не знала границ, как и проницательность его карих, прищуренных глаз.

– Ты не имеешь права…

– Так или иначе ты не обязана была его терпеть.– ветер играл с его волосами, что делало его слова всё более настойчивыми и убедительными.

– Я не обязана тебя терпеть тоже. Нахал.

Она отвернулась и ушла.

В эту ночь было особенно холодно, совсем не привычно для майских вечеров. Узкие улицы старого города были темнее и опаснее, чем обычно. Было почти одиннадцать вечера, но луна уже ярко выражено красовалась на небе. Эта ночь была особенной. Она подняла свои большие карие глаза к небу. Ночь была такой же прекрасной как тогда, когда она не могла оторвать свои глаза от звёзд и наблюдала три звездопада подряд. Её радости не было границ, она загадала одно и то же желание три раза…

– Девушка…

Она вздрогнула, почти испугалась до такой степени, что уже собиралась достать из рюкзака газовый баллончик. В её рюкзаке были ещё аэрозольные краски и ещё много чего.

– Да что же тебе надо? – она нервно выдыхала воздух, нос чесался, волосы неуклюже падали на её белое личико. Она вспомнила японскую фразу, которая ей когда-то очень понравилось. «koi no yokan», которая означает- предчувствие любви. Это не любовь с первого раза, это скорее любовь со второго взгляда. Когда ты чувствуешь, что встретил кого-то особенного и у тебя такое ощущение, что влюбишься в него и что это неизбежно.

Она набрала номер такси в очередной раз, но уже ей не отвечали, она набрала номер другого, но снова бесконечные гудки.

– Я могу подбросить тебя, если хочешь.– он шёл за ней, не смотря на неё. Она остановилась и повернулась к нему, их глаза снова встретились. То, что разбушевалось у неё в груди, это не от майской прохлады и не от страха тоже.

Это было как повреждённая рана, которую и больно трогать, но и хочется увидеть, как кровь безмолвно покидает ранку. Желание, желание увидеть, как кровь просачивается, невзирая на боль.

Желание- самое непреклонное и непоколебимое чувство всех времён, всех наций и всех живших доселе цивилизаций. Негр рабочий в одинаковой степени хочет свободу, как и финансист, повышение цен на купленные, перспективные земли. Желание начинающего гитариста ставить баррэ, желание разбогатеть человека, которому всю жизнь говорили обратное, желание хоть как- то изменить потолок, навечно прикованного к постели ребёнка.

Если ты живёшь, то желаешь чего-то, желаешь жить или наоборот.

– Если ты окажешься маньяком и попытаешься меня убить, у меня есть газовый баллончик, который я буду держать в руках всё это время.

– Идёт.

Огни, голоса тьмы, бесконечные туристы. Ветер, да именно ветер, который будто согрелся под давлением сложившегося обстоятельства. Девушка крепко обвивала руками парня. Она любила ночь, безлюдные местами улицы, и адреналин. Сегодня она впервые ездила на мотоцикле, и хотела, чтобы это не останавливалась, как песня, которая внезапно стала играть в парке. Она вспомнила тот день, быть может, никогда даже не забывала. В жизни каждого из нас бывают незабвенные моменты, это не рождение кого-то или смерть, а определённый момент, когда ты чувствуешь полную принадлежность к этой планете и одновременно своё отчуждение.

Ветер бесцеремонно проникал в комнату дома напротив одинокой деревянной скамьи, на которой она сидела в тот день. Она чувствовала ветер в своих оголённых коленах. Песня играла, как всегда, как саундтрек жизни. Окно захлопнулось с малым шумом, шторы танцевали с ветром под эту музыку, которую она услышала впервые в парке. Песня началась внезапно, она непроизвольно села на скамейку, песня, нескончаемый ветер, звуки жизни, чёрная кошка, это было идеальным моментом, впервые саундтрек её жизни был слышен для всех прохожих, его слышала не только она, но и остальные в парке. Кошка, как и все мы, хотела немного любви, она тоже чувствовала музыку. В этот день она вспомнила кое-что. Это непросто описать словами, но…

Это внутреннее удовлетворение моментом, вряд ли все это поймут, но это когда ты вспоминаешь то, чего ты хочешь, или же тот момент, когда перестаёшь что-либо хотеть, ибо так легче, так ты уверен, что это самое найдёт тебя. Это всего лишь удовлетворение моментом, незапланированным, спонтанным, желаемым, желанным. Это тот момент, когда ты больше не скучаешь, ты не хочешь, что-либо приостановить, ты хочешь, чтобы время шло, не останавливаясь, продолжалось.

Моменты порой похожи, но не идентичны, каждый из них уникален для понимающего.

Мотоцикл остановился. Ветер был не сильным, но достаточным, чтобы чувствовать вечернюю прохладу, которая заставляет непроизвольно сжаться, как убитый паук. Она слезла с мотоцикла и медленными, аккуратными движениями сняла с себя шлем.

Мотоцикл- адреналин купленный на большие деньги. Впервые мотоцикл с двигателем внутреннего сгорания был построен в 1885 году. Это было в Германии, ещё во времена правления Вильгельма первого, в мастерской двух немецких инженеров Готлиба Даймлера и Вильгельма Майбаха. В первое время они напоминали лишь беспедальные велосипеды- «костотрясы» начала 19-го века. Бензиновый карбюраторный двигатель Драймлера и Майбаха имел мощность 1,5 литров в секунду и был установлен на деревянной раме с деревянными колёсами. Чуть позже 1886 году та же фирма сконструировала модель классического автомобиля с двигателем внутреннего сгорания. Однако после этого фирма Даймлера больше к конструированию мотоцикла никогда не возвращалась. Уже в начале ХХ-го века исторический мотоцикл сгорел при пожаре в мастерской Даймлера.

Мотоцикл, который водил Азаб, был немецкой сборки. Отличный двигатель с двумя цилиндрами. Стальная полудуплексная рама с несъёмным подрамником, полноценное двухместное сидение и багажник, рассчитанный на крепление кофра. Максимальная мощность 110 литра в секунду при 7500 об/мин, что почти в 74 раза больше чем первый в мире мотоцикл, а максимальная скорость достигала до 200 км в час. Чёрные, как смола колёса нагоняли до максимальной скорости даже при неровной поверхности, сидения цвета чёрной Багиры, в передней части красовался мутно серый, метал.

Девушка велела остановиться у моря, сказав, что дальше дойдёт сама.

– Спасибо, что не оказался маньяком.– сказала она с тонким намёком на сарказм, сошла с мотоцикла и заняла место у передней его части.

Он скромно улыбнулся. На левой стороне лица появилась одна линия, которая делила щеку на две несимметричные части, его глаза стали меньше по размеру. Не маленький и не большой нос с большими ноздрями жадно хватал воздух. Его волосы были светло каштанового цвета, вьющиеся. Азаб тоже сошёл с мотоцикла. Его рост достигал до 1.85 метров, что около 20 см было выше девушки.

Азаб- двадцатидвухлетний парень с довольно внушающим видом. Он был одет в чёрный свитер с надписью:

«It’s better to burn out than fade away» Kurt Cobain (1967-forever)

Снизу – в обычные брюки с большими карманами по бокам, и в белые кроссы. У него было татуировки на пальцах правой руки. И на каждом были предложения. На большом пальце: за нас не полюбят, на указательном: беспричинное счастье надо хранить, на среднем: музыка, как саундтрэк жизни, на безымянном: живи, пока не умер и не умирай, пока живёшь, и наконец на мизинце: всё, что помню о любви. Но эти фразы были на немецком языке.

Он не ответил на слова девушки, его глаза смотрели на море, его чуть длинные и вьющиеся волосы мирно аккомпанировали ветру. Она спустилась к морю по большим камням и села на один из них, за ней последовал и он.

– Значит, ты живёшь на набережной.– он отлично знал, что это не так.

– Нет.

Азаб посмотрел на неё с вопросительным взглядом и девушка почувствовала долг перед ним, долг- объяснить ситуацию. Она тоже была хороша своим внешним видом. Стройная фигура, которую облегала платье цвета увядшей розы. На ногах были чёрные босоножки на невысокой толстой платформе, каштановые прямые волосы чуть ниже плеч, у неё были карие глаза, небольшой и чуть кривой нос и маленький рот. Когда она улыбалась, её верхняя губа уменьшалась в размере, как и её большие зрачки. Несмотря на все эти недостатки, она была изумительна.

Хязяль издала лёгкий стон.

– Я дома сказала, что вернусь в полдвенадцатого, а сейчас только одиннадцать. И мне не хочется вернуться домой пораньше.– она сказала односложное «и» с натянутой интонацией.

– Сколько тебе лет? – ещё чуть-чуть и он засмеётся, но видимо считал это неприемлемой, со своей стороны, по отношению к новой знакомой.

– 19. – она, увеличив зрачки, посмотрела на него, в ожидании реакции.

Он громко засмеялся, да эта бесстыдная линия, которая делила его щеку на две несимметричные части, его глаза, которые становились меньше, когда улыбался.

– Это был сарказм, да?

Он утвердительно покачал головой.

– Как тебя зовут?

Прежде чем ответить, она взглянула на отражение луны, на море, белый цвет чуть размыто отражался на море, она подумала, что видит это впервые и ответила.

– Якамоз.– «теперь моя очередь потешиться» – подумала она.

Якомоз, на турецком означает, именно, отражение луны на поверхности моря. Турецкий единственный язык, в котором есть название этой красоты.

– А меня Луна.

Девушка взглянула на него ещё раз, её глаза незаметно прослезились. Луна, подумала она. Луна.

– А знаешь, – продолжил он- раз уж у тебя есть полтора часа, и у меня тоже нет срочных дел…

Он помолчал на несколько секунд, затем продолжил.

– И быть может, мы больше никогда не встретимся.

– Что ты имеешь в виду?

– Проведём эти полтора часа вместе.

Морской ветер, звёздное небо и желанный якамоз на неё очень сильно подействовали. Она уже готова была положительно кивнуть, но что-то её останавливало. Что-то внутри кричало ей: «Сделай что-то непривычное, ты же не умрешь всё-таки», другая её часть пересчитывала все негативные стороны.

– Взамен твоему желанию, у меня своё.– безбашенная сторона оказалась сильнее.

– Согласен.– он улыбнулся краем рта, а глаза уже ликовали от триумфа.

– До конца этих полутора часов никто из нас не узнает, как нас обоих по-настоящему зовут, кем мы работаем и так далее.

– А вопрос: с чем ты любишь спагетти, можно задать?

Они оба засмеялись тем ребяческим смехом 90-ых годов, когда ещё не впихивали в руки детей смартфоны, чтобы те не мешались под ногами.

– Хорошо, теперь без шуток. Что они означают, твои тату на пальцах? – она посмотрела на его пальцы и на тату на его руке.

– Какое из них тебя интересует? – он непроизвольно прикусил нижнюю губу и прищурил глаза.

– Можно взгляну?

– Давай.

Набережную освещала лишь луна, да и людей кроме них было несколько. Она приблизилась к нему, чтобы поближе взглянуть на эти записи, и дрожащими руками взяла его ладонь. Пока она читала записи на его пальцах, он открывал для себя всё больше нового в незнакомой девушке. Её родинка над правой бровью, длинные ресницы, белое, как смерть лицо и трясущиеся руки.

Она, быстро опустив его руку, отошла на место, где сидела раньше. Сжала свои руки, чтобы остановить дрожь. Нет, у неё не было какого-либо расстройства или болезни. Её руки тряслись, когда она боялась или волновалась. Она не боялась.

– Alles, woran ich mich erinnere über liebe- всё, что помню о любви.

– Когда играешь в русскую рулетку, зная, что барабан револьвера заряжен патронами и нет пустых камор или же, будто вкладываешь инвестиции в швейцарский банк, зная, что завтра умрёшь. Теперь моя очередь. Курт или Боб? – он проворно сменил тему, как будто о Марли и шла речь.

– Курт. Леннон или Джексон?

– Леннон. Экзюпери или Верн?

– Экзюпери. Правда или действие? – его вопрос был настолько резким и непредсказуемым, как и начавшийся ливень. Никто из них не двигался и не пытался как-либо укрыться от ливня. Её серое платье прилипло к телу, а золотые слова Кобейна на его свитере стали влажными. Она будто бы была в цейтноте, и время, выделенное на раздумывание ответа, иссякала с бешеной скоростью, она ответила, поражаясь сегодня своим действиям:

– Действие.

Она любила рисковать, но никогда с подобной ситуацией не приходилось сталкиваться.

– Не уходи домой.-из-за сильного звука ливня, ему приходилось кричать.

Погода изменилась на глазах, резкий ветер, ливень, и уже началась гроза. Куда-то упала молния, дождь не прекращался и, было явно, что не прекратится в ближайшие полчаса. Была именно такая погода, когда в детстве свет сразу после начала грозы вырубали и, людям приходилось сидеть за одной зажжённой свечкой и ждать включения света, чтобы снова разбежаться по своим углам. Когда рассказывали самые страшные истории и наблюдали за тенью свечи. С самого утра веяло прохладой, и температура воздуха резко снизилась на три-четыре градуса, хотя предыдущие дни были достаточно жаркими.

Она смотрела на него, пытаясь понять смысл его слов.

На небе появились узоры из молнии, с неистовством загремел гром в очередной раз.

Она встала с камня, поправила рюкзак и поспешила уйти. Камни были скользкими из-за дождя, но подъём не предоставил трудностей.

– Якамоз… -его грудь тяжело поднималась. Убрав спавшуюся с лица прядь волос, он последовал за ней.– Если ты уйдёшь, то, как я тебя найду? – он уже пытался перекрикивать дождь, ибо она была уже в 10 метрах от него.

Она повернулась.

– Меня зовут Хязяль. Хязяль Алиева.– крикнула она в надежде, что он услышит, а затем скрылась из виду. Её голос прозвучал в ассонанс с дождём.

Услышав имя, он невольно подбоченился.

– Хязяль.– подумал он, прежде чем крикнуть во весь голос.

– Хязяль, я найду тебя.

Он стоял и смотрел вслед, пока дождь не стал покрапывать. Дождь беспощадно проникал в него, увлажнив прямые плечи, затылок, всю его. Дождь был беспощаден, зол гневом старой королевы, которая выпивает кровь молодых девственниц, чтоб сохранить ушедшую навечно молодость. Дождь, казалось, хотел продырявить головы людей, молния хотела напугать, грозы оглушить человеческий слух. Воздух пропитался запахом безжалостного дождя, камни стали скользкими, влажными, начертания заглавных букв на них стали отчётливее, трава стала мягче, наступив на землю, можно было бы понять какого это «жить» под землёй.

Природа не всех одарила одинаковыми ценностями или люди сами не одинаково их распределили. Человек, имеющий рук, вряд ли захочет их, так и со свободой. Южан Америки в 19-ом веке вряд ли интересовала свобода рабочих негров. Многих из нас не интересует жизнь убитого паука, или брошенного в канаву собаки.

Она жила близко к морю, а он ближе к людям.

***

Она вернулась домой вся намокшая от весеннего легкомысленного ливня. Ливень здорово потешился над ней, играя в веселую детскую игру, догоняя её, целуя её порозовевшие щёки, обливая водой, потом нежно поглаживая ветром, резко снова ударяя, как недовольный жизнью муж. Её лёгкое платье промокло насквозь, она не жалела, что вышла без спасительного зонта, без него всегда было интересней. Дома были родители, которые никогда не ложились спать, когда она поздно возвращалась.

– Я же говорила, бери зонт, вот теперь вся намокла под дождём. Салех, скажи ей что-то. Ты всегда молчишь. – кричала Хадиджа мягким материнским криком с щепоткой взволнованности. Хадиджа-женщина, которая смогла выжить, успев столкнуться со всеми плохими сторонами жизни. Жизнь всегда старалась подавать ей на ужин всё самое гнусное, что могла приготовить, порой пересоленное, порой недосоленное, горькое и временами сладкое, если не переслащенное, пока не появилась в их семье Хязяль.

В детских диалогах между дочерью и мамой, всегда присутствовали слова: «ты самое прекрасное, что случалось со мной», услышав это, Салех шуточно обижался.

Салех, старый добрый человек, с поседевшими спереди волосами, ближе к вискам. Высоким он никогда не был, даже когда в шестнадцать лет играл в сборной по баскетболу. Играл он не хуже других, но рост, если не всегда, то во многих матчах его подводил. Они и сегодня смотрели всей семьёй матчи НБА, не пропускали ни один плэй офф. Салех болел за Клиленд Кавальерс, а Хадиджа с Хязяль за Голден Стейт Варриорс. Он всегда расхаживался по дому в спортивных штанах и в футболке с v образной горловиной, с судоку под подмышкой. Когда он вышел на пенсию, Хязяль ходила в шестой класс. Пенсия была чуть ниже заработной платы, и первые месяцы для них были сложными. Им пришлось отказаться от многого. Все они помнят те месяцы, когда Хадиджа с мужем сидели на кухне, где ещё не было отопительных батарей, и считали доходы и расходы, но всегда выходило так, что расходов получалось много. Колготки, новая сумка, пенал, точилка, ластики. Карандаши: разноцветные и коробка простых карандаша, тетради- 10 штук по математике, 10 штук по русскому языку. Учительница азербайджанского языка была привередливой женщиной и требовала у школьников приобретения российских тетрадей с твёрдой обложкой, ссылаясь на то, что, дескать, у неё аллергия на обычные зелёные тетради. Российские тетради стоили дороже.

Не обратив внимания на слова жены, он, улыбаясь, подмигнул дочери.

– Идём Хадиджа, украшение моей жизни. Не приставай к девочке.– он приобнял жену за плечи и увёл её в спальню, а она не переставала ругаться под нос. Он повернулся и снова улыбнулся доброй улыбкой.– Сладких снов, Хязяль.

Она тоже улыбнулась, держа руки на спинке деревянного стула с зелёной обивкой из хлопка, с цветочными вышивками цвета кофейных зёрен.

Сняв с себя мокрую одежду, она приняла горячий душ. Вода, тепло, музыка, которая играет- всё стало вдруг отчуждённой от неё. В одном она отказывалась признаться себе: она думала о нём. Она думала о нём всю дорогу домой, дома, в ванной, когда лежала, укутавшись в плед. Хязяль переигрывала в голове один и тот же сценарий.

***

Вкусный запах напудренного фруктового пирога доносится до её кривого носа. Лежать, укутавшись в плед, и думать о чём-то стало привычкой в последнее время. Это слегка пугающе для неё, но не страшно. Она вспомнила, однажды ей написал друг, у которого были проблемы, но он об этом никому не говорил. Она начала давать советы, насчёт того, что надо улыбаться, несмотря ни на что, на это он ответил неожиданно:

«Я не хочу притворяться».

Тогда она на несколько минут застыла на месте. Чайки летали перед глазами. К ней подсели два парня, она встала и ушла. Мама уже три раза звонила, чтобы узнать, возвращалась ли она домой. А ведь ей не хотелось вернуться. Пропущенных вызовов стало четыре, она написала сообщение.

– «Я хочу остаться у моря навечно».

Её мысли занимал ещё один немаловажный вопрос:

Что она помнила о любви?

Её лицо изменилось, она опустила глаза. Притронувшись к своим ключицам, вспомнила.

Из соседней комнаты быстро подбежала к ней собака. На самом деле вспомнить-то было нечего. Бесконечный сталкинг, краткие мысли о нём, неугомонные сердцебиения при виде, платоника. Это было всегда: парень очкарик в детском саду, рыжий парень во втором классе, парень, который переехал в Россию- в четвёртом классе, парень брюнет, который был на два года старше- в седьмом классе, милый парень из класса истории- в десятом классе, парень, который сидел с ней на экзамене за одной партой – на первом курсе. Дамир- со второго курса.

– Шариковые глаза, всех этих я не любила, они мне просто нравились, ты понимаешь? – Шариковые глаза- это название её коричневой собаки. Её она нашла, когда шпионила за Дамиром в социальных сетях. Мне тоже помнится 2018-ый год, по всему городу разлетелся ажиотаж, убивали собак. Массовое убийство собак в городе, а также в некоторых регионах. Некая женщина по имени Вусала поделилась публикацией, где говорилось, что убьют собаку, если не заберут её из парка. Она забрала. Её комната была слишком большой для одиночества, но не слишком маленькой для второй жизни.

Хязяль включила старую азербайджанскую песню. Вы когда-либо слушали песню, представляя, что вы танцуете с кем-то под эту песню, не так как принято танцевать, а, как вы захотели, без грации может быть, без должных движений, а так как ваше тело хочет двигаться. Она со смущением представляла этот танец. Лёжа на кровати, она двигала большими пальцами ноги и смотрела в потолок, который был когда-то украшен звёздами. Песня звучала на старом граммофоне, плавно, без лишних голосов людей, без лишнего света, который включался по вечерам. Танец. Танец, который заставлял её сердце биться в сто раз быстрее.

ГЛАВА 2

Азаб

«Если была возможность забыть, я б расписал все стены её словами.»

– Нужны ли нам новые лозунги, мой друг? – с наигранной артистичностью проговорил Эльвин. Он пародировал старого революционера из Латвии. Все его хоть раз пародировали в группе, кроме одного. Начали они лишь с непрофессионально нарисованных карикатур в чёрном блокноте: безголовые люди в дорогих костюмах, деньги, обмокшие в крови, в коробке из-под картофеля. Сожжённые книги в посольстве некой страны. Они не боялись открыто выступать, они лишь были достаточно смышлены, чтобы не кричать открыто.

Обычно их было пятеро, но в эту ночь был ещё один человек.

– Нам стоит придумать кое-какие критерии для новичков. – возразил Хамид. Выбритая на лысо голова, не свежая щетина. Он был одет в серый свитер и в спортивные штаны. Хамид всегда так одевался, за исключением дней рождения и похорон.

– Да. Но есть другой вариант.– его глаза засверкали в полутёмной комнате, свет в северной части комнаты нередко угасал и зажигался. Азаб. Двадцатидвухлетний парень с невероятно вольным характером, упрям и без сравнения с животными. Парень, который не знает границ, не принадлежит ни к какому дому, ни к какой семье и государству. Человек, продавший душу ветру.

Он встал со своего стула, который находился около огромного окна. Была полночь, ровно три часа назад их глаза впервые встретились.

– Тебе стоит уйти.-поставил руки по обе стороны от стула девушки и чуть приблизился. Девушка чуть было подумала о поцелуе. Бестактность зашкаливала, но именно это качество давало возможность строить идеальный для него мир. Эвфемизмы были не для него.

– Милый, ты это зачем… – надутые гелем губы, перманентные брови, короткие наряды- всё, чем можно охарактеризовать внешность двадцатилетней девушки.

– Вставай.– он выпрямился. Позвать одну из кукол было плохой идеей, можно взять за причину то, что уровень интеллекта не дотягивал до должного. Раньше их межеумочность не резала глаза, но сегодня его мысли были заняты другим и, потрафлять хотелось лишь мыслям и себе.

Она покинула крышу со слезами на глазах. Лампы замигали и её след простыл.

– Грубо.– опрокинула слово Айлин.

– Зачем вообще вы её позвали? —возмутилась Наиля.

– Не знаю.– сказал Азаб, сам не зная, почему вдруг она и такие, как она, обесценились в его глазах.

Они собирались на красной улице, их место встречи всегда были крыши разных зданий. Места всегда оживлялись с их приходом, музыка в стиле гранж, одежды в подобающем стиле. Их встречи не ограничивались крышами, но были несменными местами встречи перед рисованием на стенах улиц. Они не кричали на улицах с плакатами, они рисовали. Слова на стенах возле метро, «питомник», 8-ой микрорайон, мосты- везде были они. Они никогда не рисовали в определённое время, утром в пять, когда на улицах были лишь работники ассенизации, вечером в 8, когда тётя Севиль выгуливала собак, для них не существовали понятия пространства и времени.

Думал ли он о ней? Это сложно было не заметить для него самому. Он переигрывал один и тот же сценарий в своей голове, те сорок пять минут. Оглядываясь по сторонам, мысленно искал плеер. Громкая музыка должна была затмить внутренние голоса, она всегда помогала: когда его выгнали с работы за то, что он нарисовал огромный граффити на стене офиса; когда были бесконечные ссоры с родителями, пока их совсем не стало.

Он родился в небольшом городе Гянджа, где по утрам, с восходом солнца люди рано вставали и шли на работу, а вечером с заходом солнца обратно возвращались, по субботам и воскресеньям им оставалось только улаживать домашнее хозяйство, да и отчасти заниматься воспитанием детей.

Воспитанием Азаб никто толком не занимался, даже его дядя спекулянт, который жил в Гёйгёль, навещал его не чаще 3 раз в году. Его родители родом из Гянджи, который находился на высоте 408 метров над уровнем моря, в северо-западной части страны, были очень стары, матери было 48, когда ему было 14, а отцу-55. От нелёгкой работы в винном заводе, у матери расширились вены, и ей приходилось только спать или лежать, после возвращения домой. Их непростая жизнь прервалась в пятницу, одним июльским вечером, когда они напились и не заметили автомобиль напротив. Азаб ненавидел алкоголь, но его тянуло к нему. Он видел в алкоголе свою семью, и лишь напившись, переставал их обвинять, будучи пьяным, он лишь любил их.

– Что с ним? – спросила Айлин, с не поддельным беспокойством. Она всегда волновалась за него, из-за его вспыльчивого характера, волновалась, даже когда он был рядом. Представьте огромное небо и на ней лишь одну птицу, вольную и далёкую. И представьте девушку, которая сидит на балконе деревянного дома, одна. Её всегда пугало безмолвие, блуждающий взгляд и мысли, но больше всего выражения в безмолвии.

– Не знаю.– замогильным голосом ответила Наиля.– их не объединяли общие проблемы, общие волнения, кто знает, может это и сблизило двух юных людей.

Айлин и Наиля сидели на деревянных стульях, а Эльвин стоял, облокотившись на сломанную лестницу, где и стояла приоткрытая сумка Айлин. Жажда присвоения вновь повторилась, и дневник Айлин больше не лежал в сумке.

Тем временем Азаб уже спустился вниз, вечеринка закончена, хоть и она не начиналась. Возится с людьми, стало ему невмоготу. Ситуация была слишком казусной, но не невозможной.

На улице была всё та же ночь, но уже была недостаточной для него. Ночь уже не казалась чем-то обыденной, и в ней будто бы должен был витать запах, должна была звучать некая мелодия, отличная от уличного рока.

Они, не подозревая, слушали одну и ту же мелодию, они оба смотрели на одну и ту же полную, красную луну. Один сидя на тротуаре, другой лёжа на кровати под окном. Что всё это было? Что это было, если не очередное совпадение. Минутный ливень или экваториальный дождь? Очередная полуночная мысль или философия?

ГЛАВА 3

Айлин

Айлин сидела в маленькой зелёной комнате, которая находилась в самом дальнем углу дома. Деревянный шкаф, большая двуспальная кровать и один единственный стул составляли весь интерьер комнаты. Эта была гостиная, но носила лишь формальный характер, ибо гости редко жаловали к ним в дом. Из окна были видны танцующие под действием ветра деревья, шум дождя наполняло спокойствие в их доме после долгого отсутствия воздуха. Несуразные, на их взгляд, мысли дочери, явно бесили их спокойные думы. Отец- бывший врач, мать- работала в рекламной сфере порядка 7 лет. Уже три года ни Надира ханум, ни Ракиф бей нигде не работали.

Айлин не смогла долго сидеть в комнате и вышла через окно навстречу ливню. Их квартира был на первом этаже пятиэтажного дома. Родители не заметили, как она вышла, они порой не замечали её, даже когда в её пятнадцатый день рождения, когда в гости приехал дальний родственник с подарком в виде кошмара на всю жизнь. Было поздно, Айлин мечтала о будущем, как делала каждый день перед сном, не подозревая всю недоброжелательность ночи. Был високосный год, звёздное небо с неполной луной. Было то время ночи, когда на улице было шумно из-за мусоровоза.

Одной рукой он закрывал её маленький рот, а другой стягивал её пижамные штаны. То что она помнит от пятнадцатого дня рождения- это не подарки и праздничный торт, а крепко прижатый к её рту его потная рука, глаза, которые смотрели в дверь, в надежде на поцелуй мамы перед сном, которую видела только в кинофильмах и боль в нижней части тела. Его пошлый взгляд, её почти бездыханное тело, его грязные руки и её страх на всю жизнь. Он три раза поцеловал её колючими губами. «Умная девочка».

Утром быстро постирала постельное бельё, потому что боялась, что родители возненавидят её окончательно.

Да и ещё слова, замурованные в её памяти: «Я тебя убью».

Через три дня её любимая группа объявила о роспуске из-за ухода солиста из группы. Через месяц родителей вызвали в школу, в связи с ухудшением её успеваемости. Через три месяца провал экзаменов. Родители забрали Айлин из школы, с упрекающими словами, с позором перед всей школой.

Трудно быть женщиной, трудно быть женщиной не только в мире людей, но и в мире животных. Маленькой девушке нравится уличный котёнок, которого на несколько минут мать оставила одного. Она забирает котёнка. Кошка- мать, вернувшись, не застаёт своё дитя. Ищет. Визжит. Каждый день возвращается на то место, где в последний раз его оставила. Не ест, не пьёт. Через некоторое время котёнок становится матерью. Семья, которая забрала котёнка, выгоняют их на улицу или в лучшем случае оставляют рядом с каким-то рестораном. Некоторые топят малышей, а мать кастрируют.

Дождь плакала вместо неё, ибо она уже не хотела, да и отпустить хотела всё, но забыть такое не было в её силах. Наступил пронизывающий холод из-за пасмурной погоды, и она сжалась, как будто впервые оставалась на улице в такую погоду. Люди торопились, многие с зонтами, иные без. Одних пронизывал холод, другие восхищались. Айлин хотела очиститься, не в прямом смысле слова.

Прошло уже почти пять лет, она вспоминала лишь тогда, когда видела в интернете подобные новости. Охватывающие тысячи людей митинги. Многочисленные видео в социальных сетях, скорби, соболезнования и ничего позитивного.

«Мне повезло, что я жива» – сказала однажды она Наиле, что та толком не поняла. Как бы страшно не звучало, но ей повезло, что она была жива. Их дальний родственник умер от рассеянного склероза, болезнь распространилась быстро и совершенно на ровном месте, когда он сам не подозревал. Его звали Тимур. У него была семья, дети, приличная работа учителя. Именно это и утешало порой Айлин: « Ведь никто бы и не поверил ей».

– Твои глаза всегда блестят, но это не от счастья, не так ли? – однажды заметил Хамид. Хамид был как внезапное сочетание аккордов, которое составляло знакомую мелодию, которую ты никогда не вспомнишь. Он был знаком, но и не знаком одновременно тогда. Глупость несусветная. Его они не знали, Хамид учился на факультете психологии и писал статью про психологию молодёжи. Айлин её сразу заинтересовала. Не внешним качествами, не слегка тёмно-русыми вьющимися от природы волосами, не тонкими губами и не карими, как скорлупа ореха, глазами, а постоянным блеском глаз.

«Чувство огрудленности всех в мире камней. Лежать, но не чувствовать себя, хотя с другой стороны тело, как кусок железы упирается в землю, поскорее залей бетон. Прошу. Чтобы это всё уже закончилось, не имеет значения как. Следы краски на мизинце и на безымянном. Строить дом, никогда не желая в ней жить. Мечтать, никогда не желая исполнения. Пульс на пальцах. Чего ты хочешь? Чего того для меня ты хочешь, если так много противостоишь моим желаниям. Какого счастья мне ты желаешь, если все твои мечты на мне преобразуются в слёзы и в бесконечные думы. Какой справедливый мир ты создал, если общество противоречит равноправию. Прошу перестань или заливай бетон. Что хорошего в инновациях, если сириец умирает каждый день. Почему закончилась война, если в колонии Дигнидад до сих пор пытали. Где правда, если каждые три минуты кто-то утверждает что видел НЛО. И как долго человек может говорить правду, если обретёт болезнь забвения. Настолько справедлив мир, если врун- враг народа, а убийцу обожествляют. Как добро побеждает зло, если удача на стороне вторых.» – часть статьи Хамид, которая была посвящена анонимной девочке.

Чувство собственной виновности топила её в душеистощающих мыслях. На выпускном балу она не захотела участвовать, тогда подумав, что не имеет на это права. Для неё существовали обычные, чистые дети и она, вырытая в грязь, на которой уже не могли расти цветы, ведь гнилой почве они не в ногу. Родители заставили поучаствовать в школьном собрании ребят, учителей, директора и так далее, где она произнесла следующие слова, когда ей дали слово.

«Следовать словам любимого учителя, стало уже невыносимо для меня. Они гласили так: «никогда не оправдывайся, правда всегда станет явью». Но правда никогда не становилась явью, страдала только я. Правда не всегда спешила выплыть на поверхность. Может вся неправда в правде, в том какой мы её воспринимаем. Если в древности за правду считали плоскость земли, то считается ли это обманом или злым намерением человека, который выдвинул эту теорию? Война между добром и злом, где всегда побеждают злые, хотя с детства нам доказывали обратное. К жизни надо приспосабливаться, если ты не убьёшь- убьют тебя, если ты не обвинишь- обвинят тебя. И мой совет новому поколению: «Не торопитесь взрослеть, взрослая жизнь не так офигенна, как вы думаете. Не торопитесь»

Тогда эти слова восприняли, как страх новоиспечённой выпускницы, а не предупреждение вынужденно рано повзрослевшей девушки. Каждый понимает по мере своих прожитых невзгод.

Говорят, обстоятельства определяют нашу настоящую жизнь, а не всю судьбу, но что если наша судьба предначертана и её уже не изменишь? Отношение твоего отца к твоей маме определяет твоё отношение к людям противоположного пола, твоё детство, всё. Вряд ли у кого-то будет беззаботное детство, услышав крики матери и громкий голос отца, постоянные крики. Вряд ли кого-то согреет слово- дом, если вся жизнь- это бесконечные прятки. Если- слёзы в шкафу, чувство ненужности и случайно услышанные слова:

«-Когда она родилась, ты даже не пожаловал в больницу.– однажды её мать кричала на отца.– Ты никогда не хотел девочку, меня тоже. Ненавижу тебя, твою мать и всё, что с тобой связано. Я ненавижу её тоже»

В семьях как у семьи Сафаровых страшно встречаться глазами, никто не знает истинных намерений собеседника. Для таких семей хуже всего собираться вместе, когда в большом зале с высокими плинтусами и виниловыми обоями, наступает напряжённая тишина, от которой выступают вены на лбу и появляется надобность в аналгине. Обычно самый виновный из них принуждённо улыбается, больше всех молчит и придумывает миллионы причин избегания разговора. Обычно самый виновный покидает комнату первым. В доме Сафаровых всегда покидала первой Надира Сафарова, мать двоих детей, жена и просто женщина. После того как она вышла замуж в раннем возрасте, ей пришлось нелегко, всему этому послужили нечеловеческие выходки семьи, в которую она попала. Переселение из сельского района в город, становление женой обеспеченного молодого человека были мечтой всех девушек, но только ей посчастливилось почувствовать всю роскошь мечты. Путешествие в зарубежные страны, светское общество, дорогие вещи- это была лишь видимой стороной жизни Надиры. Ей пришлось приостановить учёбу в филологическом факультете. Свекровь, с двумя золовками. Бесконечные дела по дому, новорожденная белокурая девочка, которая ещё больше усугубило её положение в семье мужа, которые четырьмя глазами ждали рождение последователя рода, бизнеса и фамилии. Тяжёлая вторая беременность. Рождение второй дочери, и наконец, третьей, которой уже не нашлось места в их доме.

– Её ноги не будет в моём доме.– сказала Зияфат ханум с характерной для неё жестокостью.

Стоящий позади своей матери, Ракиф бей, ничего тогда не сказал. Ему было выгодно промолчать, не потому что не любил он свою дочь, но иметь дорогостоящий бизнес было выгоднее для него, нежели жену с двумя дочерьми с пустыми карманами. Не отличаться от неграмотного двоюродного брата, над которым все издевались не первый год.

Не успевшая переступить порог недавно родившая женщина, с ребёнком в руках. Со слезами на глазах, с непрекращающимся по сей день гневом на весь мир. Ей было легче отдать ребёнка, не потому что не любила она маленькое дитя, а потому что вернуться в село, в семью с новорожденным ребёнком, оставить здесь дочерей, которым тогда было всего по два-три года, было невозможно. Примут ли позорное возвращение родители? Это было не одним вопросом, который приходил в тот момент в её голову. Отдать ребёнка своей сестре Хадидже, у которой уже второй раз происходила внематочная беременность, было единственным правильным решением для всей семьи Сафаровых в 2000 году.

– Давай расстанемся.– говорила неоднократно Хадиджа своему мужу Салеху.– возьми замуж другую, будь счастлив, прошу тебя.

– Я не хочу ребёнка, если он не от тебя. Если мне суждено быть бездетным, мне и это не покажется несчастьем с тобой, Хадиджа.

Маленькая девочка была очень похожа на свою тётю Хадиджу, как две капли воды из самого чистого родника планеты. Как же они могли отказаться от ребёнка? Им нужна была надежда, а ей дом, где она почувствовала бы себя любимой, нужной. Тогда как её рождение было мучительным для биологической семьи, для приёмной семьи её каждое мгновение было идентично слушанию божественного голоса Нино Катамадзе.

– Айлин. Айлин.– звала её Надира ханум из соседней комнаты, к тому времени, она уже успела вернуться домой. И она надела одну из своих масок, ещё чуть-чуть и её заблуждение в себе всплывёт на поверхность.

– Айлин, как думаешь, флизелиновые, виниловые или тканевые? – она уже третий раз за год делала ремонт в своей гостиной. В начале года, она решила поставить повсюду зеркала, но потом где-то узнала, что разбитые зеркала к несчастью, убрала всех. В марте решила обустроить дом в стиле Фэн-шуй, насколько было возможно, но и это наскучило. Теперь она у какой-то подруги увидела английские обои и непременно хочет, чтоб у неё тоже было, но не решается, какие обои выбрать.

– Это вы смотрите квартирный вопрос каждую неделю, вот и вам виднее.

– Но от твоих эксцентричных идей тоже не хотели бы быть лишены.– улыбнулась Сурая.

– Если вам так интересно, то мне нравится интерьер старых советских домов, ёлочный паркет, виниловые кремовые с маленькими цветочками обои, торшер в углу, граммофон может быть, французский тюль в крайнем случае.

– Ты не слушай её Сурая, у неё душа убогая. Она человек, который копит деньги на старый бумер, что ещё от неё ожидать. – произнесла Надира ханум с недвусмысленной усмешкой.

– Вот из-за этого вы не знаете и половины моих желаний. – обиженно произнесла Айлин.

– Обиделась. – хихикнула Сурая.

Женщины продолжили разговор на тему ремонта, раскрыли карты таро, начали гадание на них. Туз кубков, паж пентаклей, тройка мечей и почти счастливая Сурая.

ГЛАВА 4

Полная пустота

Айлин

Так много всего происходит в мире, миллиарды событий, порой не всегда положительных. Рождение новой музыки, бесследное исчезновение другой. Люди, о которых не будем помнить через десятки лет, каждый день погибает вчерашнее новое, каждый день рождается завтрашнее, что обязательно подвергнется забвению. Но что же сегодняшнее? Это то, чем мы жертвуем ради прошедших обид или будущего, которого не существует. Остыньте. Жизнь всего лишь мелодия, которая обязательно всегда кончается, некоторые через три минуты, некоторые через девять минут. На что мы тратим драгоценное настоящее? Останови время. Для этого необязательно иметь каких-то сверхъестественных способностей. Время остановилось. Прикоснись к настоящему. Это бокал настоящего, не роняй его, чтобы он не стал прошлым, и не держи крепко, чтобы он не стал пленником будущего.

– Одиночество было мишенью, которому я всегда стремилась, хоть и нехотя. Сначала мне было сложно адаптироваться к самому себе, но со временем одиночество стало желанной, я тянулась к нему, мне не хватало себя с каждым днём. Отстранится от людей, было нелегко. У меня был план. Я ни с кем не разговаривала, но если была необходимость, я быстро говорила то, что надо было сказать. Через некоторое время у меня появились проблемы с дикцией. В школе, куда меня перевели родители, я ни с кем не ладила, ни с учителями, ни с одноклассниками.

Чувство одиночества наступает не сразу и не постепенно, оно наступает тогда, когда ты полностью уверен в своей принадлежности.

После того как у меня ухудшилась успеваемость в прежней школе, все мои подруги отдалились от меня. Тех, кого я называла друзьями, все они отдалились. Остались только двое, но через некоторое время я стала чувствовать себя полностью одинокой. Я помню тот день, в буфете, день, когда полностью всё оборвалось, все узы, которые соединяли меня с одноклассниками.

– Что же там произошло, Айлин? – спросил Хамид.

– Тогда меня кинул последний мой друг. Мне тогда казалось, что это наказание…

– За что? – Хамид положил руку на её плечо, перед тем, как она быстро поднялась в аудиторию.

Эльвин

Он вспомнил. Его память не обманывала, он прекрасно помнил те дни, когда чувство жажды приобретения чего-либо было превыше всего. То, что он крал, не имели никакого материального значения. Вскрытие копилки в детстве у родственников дома, его истинным намерением не было кража, далеко не была кража. Чувство приобретения чужого: чужой радости, чужих денег, чужих детей, быть может.

Он вспомнил, хотя это было так давно. В детстве, когда ещё не было энуреза, не было тревожных, но очень быстрых смен постельного белья. Чувство приобретения чужого вновь повторилось, в этот раз в виде больших купюр. За это его терзали ночные кошмары. Дело было уже сделанным, и признание убило бы его в обществе. Он никогда не возвращал то, что присваивал, но всегда старался разглаживать свою вину перед людьми, участвуя в благотворительных акциях, внося деньги в счета больных раком детей. Он не был плохим человеком, но мираж признания губил его.

В эту ночь никто не спал спокойным сном: ни Эльвин, который ещё утром согрешил, взяв дневник Айлин, ни сама Айлин, обвиняя себя в невнимательности. Хязяль, которая думала всё ещё об Азаб, ни Азаб, который плёлся по безлюдным тёмным улицам города. Хамид, кому всегда нравилась Айлин.

Все они надеялись на утро, на то, что с наступлением утра всё будет по-иному, хотя после этого вечера ничто не будет прежним. Ни даже Эльвин, который узнал то, о чём всегда умалчивала Айлин: «Где она была 15 мая 2015 года, спустя два года после дня рождения, который запомнился на всю её жизнь».

Врождённое зло или приобретённое дуновение добра. Есть люди, которых уже никак не изменить, люди, которых могила бессильна исправить. Это люди, которые зависимы от своих страстей, от своих не утоляемых жажд приобретения. Для них всегда инстинкт выше морали. Врождённый инстинкт.

Изгои? Нет, они всегда среди людей и одновременно обособленны от них. Они явный пример душевных изгоев. Те, кого знают все, но и не знают о них ничего. Человек среди толпы, часть толпы, неотделимая часть безразмерной толпы.

На самом деле вся красота в незнании, всё уродство тоже в незнании. Человек не может до конца казаться прекрасным, так и не сможет казаться уродливым. Он кажется красивым лишь до полного познания его внутреннего бытия, так и уродливым.

Эльвин было 20 лет. Он был высоким, болезненно худым парнем, с объёмными недлинными волосами. Большие карие глаза напоминали спелую оливку, свисающую с деревьев в Мардаканах. Он всегда многозначительно молчал, но не так как Цой в песне восьмиклассница. И в его доме, кроме него никто не жил, если не брать в счёт крысу, которая завелась у него месяц назад, которой по большому счёту не станет уже через месяц. Он жил в пятиэтажной хрущёвке, где кроме него самого, жили всего несколько человек: старая женщина, с разведённой дочерью, с сыном инвалидом. Как-то соседи жаловались на проблемы с канализацией, когда сотрудники приехали осмотреть канализационный люк, они обнаружили много подгузников там. Каждый знал, какая квартира забросала подгузников в унитаз, но никто ничего не сказал, они заплатили сотрудникам ассенизации, ну или инженерам по техническим вопросам, никто никогда не признается, что чистит экскременты, как люди, которые убирают это уже менеджеры по обслуживанию, как продавцы уже консультанты, и закрыли тему навсегда. Даже демагог Валех, не вымолвил ни слова при людях, но Эльвин всю ночь слышал его ругань из маленькой дырки на полу, которую он никогда не затыкал. Он был счастливым, как и все мы, человеком, счастье которого отчасти зависело от людей, обстоятельств, погоды, случайно встреченной ворчливой тётки на автобусе, от опоздания автобуса, от утренних новостей и так далее. Все мы для одних людей наискучнейшие создания, для других наиинтереснейшие, важно только наткнуться на нужных людей, чтоб не считать себя назойливыми нытиками.

ГЛАВА 5

Секрет

Страх великая сила, которая может подтолкнуть человека на поступок, так и оттолкнуть его от него.

– Я знаю твой секрет.– признание Эльвин озадачило не только Айлин, но и его самого. Его нерасчётливость всегда его предавала, и этот случай не исключение.

По телу Айлин пробежала кокетливая дрожь, что-то ёкнуло в желудке, страх начал проявлять себя. Она догадалась, ведь других секретов у неё не было, только один. Люди только об одном дне не знали ничего. 15 мая 2015 год, спустя два года после дня рождения, который запомнился на всю её жизнь. Никакого плана поначалу не было, но с одним телефонным звонком всё решилось. Его перевели в городскую больницу, с нежизнерадостным диагнозом. Обстоятельства изменились, теперь он не был обычным безвинным человеком, теперь он болел, и их отделяли лишь несколько километров, кирпичные кладки и стеклянные двери больницы. Ей отлично помнится тот день. Она знала, что в её дни рождения бывало, не повседневно шумно, что никто её толком и не замечал. Она села на автобус. Это был единственный вид транспорта, где она не оставалась наедине со своими мыслями, и растворялась в толпе грешников.

Следующая остановка.

Стеклянные двери больницы.

Полная уверенность в правильности своего выбора, до нахождения лицом к лицу с ним. По плану, она должна была воткнуть пустой шприц и уйти, но ничего не пошло по плану, он проснулся. Впервые об этом она узнала в сериале, которого смотрел Ракиф бей, где шприц с воздухом вкололи намеренно, желая убить. Она знала, что это его, может быть, и не убьёт, ибо не факт, что она сможет попасть в артерию или вену, чтоб закупорить крупный сосуд, например лёгочную артерию. Она лишь хотела сделать что-то, наказать, быть может, показать ему, что она больше не боится.

Она увидела страх в его глазах, что был и у неё в тот день, но ведь никто над ней не сжался. Её рука медленно опустилась в рюкзак, чтобы достать оружие смерти.

Он был уже мёртв.

От ночного кошмара осталось лишь бездыханное тело.

– И что же? – её голубые глаза потемнели.

– Ты убийца. Ты убил своего мучителя, ведь ты же так его называла, пока не прикончила его.

– Не я его убила.

Если бы она успела, она бы это сделала. Ей богу, сделала бы, воткнула бы этот чёртов шприц и втолкнула бы чистый воздух в его грязное тело. Сделала бы. И тут ни о какой морали не может быть и речи. Есть только факт. За каждое в жизни надо платить.

Сидеть, прижавшись к отопительной батарее, обнимая свои колени, никогда не было любимым развлечением. Оглядываться по сторонам на улице, резко оборачиваться, бояться ехать в такси, езда в общественных транспортах восстанавливала стёртые заметки в её голове. Каждое касание, каждый косой взгляд, каждое дыхание на линии Дарнагюль. Сидеть одна на последних партах никогда не было её частью. Разговаривать мало и быстро одновременно.

Айлин. Только ли девственность он отобрал?

– Лучше я прочитаю то, что ты сама написала. Для полной осведомлённости, дорогая Айлин.

«Сегодня я избавлюсь от своего мучителя, на планете станет меньше одного грешника. Шприц в шкафу, через некоторое время его не станет среди живых»

Дальше пустая страница и вот эти слова: « Он мёртв»

– Когда я зашла в комнату, он был уже мёртв. Я не смогла отомстить.– она не понимала гнев давнишнего друга, он изменился до неузнаваемости, подумала она.

– Всё это не понравится Азабу. Ведь все мы уже догадались о твоей тайной любви к нему. – он кривлялся, это выглядело ужасно, она уже ненавидела его всем сердцем.

– Ты ему не… Ты чего-то хочешь. Чего же?

– Хочу, чтоб ты горела в аду. Ты будешь гореть в аду, я его создам для тебя.– он не произнёс эти слова вслух, а лишь довольствовался пятисекундным молчанием. Но в его глазах отражались языки пламени, будто он был воплощением дьявола. Он сам не знал, почему так злится, за то, что она лишила его отца-педофила или за то, что она его опередила.

– Убирайся. – его злоба просачивалась сквозь белую кожу, на лбу наступили вены, тонкая струя пота скатилась по переносице. Казалось, если она произнесёт ещё одно слово, он с неистовством набросится на неё.

Люди привыкли любить тех, кого не любят, жить там, где они не хотят. Приспосабливаться к чужим стереотипам. Слёзы, горячие слёзы отчаяния, которых давно не было. Вера в освобождение от груды камней на душе, от неописуемого состояния депрессии. С охлаждением слёз на лице, мы думаем, что охлаждаются и чувства. Айлин ещё не догадывалась, что чувства не охладились, они лишь переросли в ещё запутанную зависимость.

Полагать, что хорошие дни ещё впереди- это самая большая ошибка людей. Твоя жизнь никогда не будет лучше, пока ты сам не осмелишься сделать шаг для этого. Сидеть и мечтать- нет, встать и действовать. Сказать правду себе в лицо: « Твоя жизнь никогда не будет прекрасней, чем сейчас». Она будет другой, не такой, как в этот день, в этот момент, в этот час. Ничто не будет таким, как сейчас, будет иным. А другое всегда привлекало нас больше, чем то, что у нас есть.

В этот день под одной крышей скопилось много вопросов, которые неугомонно ждали ответа. Никто не хотел торопиться, все они хотели остаться в одном моменте, застрять там до полного разрешения вопросов.

В жизни Айлин помимо этого была ещё одна немаловажная проблема. Ей писали из разных аккаунтов пошлые сообщения.

Однажды утром она увидела это сообщение:

«Столько стоит?»

Её руки начали трястись, она была почти на грани нервного срыва. Как и кто мог ей такое написать?

На следующий день начали приходить разные сообщения, но уже с разных номеров, они не скрывали их. Айлин пришлось сменить номер, но сообщения не прекратились. Её номер знали только близкие друзья, и никто больше, но сообщения приходили даже тогда, когда все были вместе, и ни один из них не мог отправить.