Читать книгу Первый шаг за горизонт - Сабина Янина - Страница 3

Везделёт медленно развернулся и нырнул вниз к верхушкам деревьев. Вместе с ним, сжимаясь, упало и его сердце. Сознание путалось, и ему вдруг почудилось, что он в тесном лифте, который стремительно несётся вниз, в бездну.

«Странно, никогда не замечал, что так ощущается движение лифта, должно быть старая конструкция» – думает он. Наконец, лифт останавливается, его двери открываются в длинный коридор. Он выходит и идёт по узкой полосе ядовито-зелёной ковровой дорожки, прислушиваясь к отдалённому гулу, доносившемуся из-за дверей, расположенных по обе стороны. Внезапно пол начинает крениться.

Сознание прояснилось, и он ухватился за бортики походных носилок. «Я в везделёте, это просто бред, мучительные воспоминания», – успевает подумать он перед тем, как вновь погрузиться во тьму сознания, в котором навсегда отпечатался тот день …

Противоположный край дорожки поднимается, он теряет равновесие и кубарем катится по коридору. Его пальцы судорожно пытаются ухватиться за ковёр, но не могут подцепить его и он катится дальше, долго, бесконечно долго. Он уже плохо понимает, где верх, где низ. Потолок меняется местами с полом, потом ещё и ещё. До тех пор, пока он не ударяется спиной о какую-то дверь.

Он поднимает голову. На двери табличка, на которой крупными буквами написано: «Куратор – Хранитель внутренних дел и элизиума». Тут он вспоминает, что сегодня получил письмо, в котором его приглашали на встречу с Куратором. Вместе с памятью всё встаёт на свои места. Он поднялся, и, нерешительно потоптавшись у входа, постучал. Прислушался. Тишина. Поколебавшись и машинально вытерев потные ладони о брюки, открыл дверь.

Большой светлый кабинет обставлен скромно: ничего лишнего, только то, что необходимо для работы. За массивным столом на фоне огромного бирюзового неба, которое смотрело в панорамное окно, сидел лысый человек и что-то писал. Он с удивлением увидел, что человек писал на бумаге и, похоже, ручкой. Такого он не видел давно, да и сам не помнил уже, когда держал ручку, если только в начальной школе. Пока он приходил в себя, человек поднял голову, посмотрел на него, улыбнулся. Поднялся из-за стола и, радостно протягивая руки, пошёл к нему навстречу.

– Здравствуйте, уважаемый Глеб, – подойдя, он обнял его за плечи и похлопал по спине: – Очень, очень рад, наконец, познакомиться с вами! С таким великим учёным! Мы получили ваше сообщение об открытии, и мне предоставлена честь, лично встретиться с вами, чтобы выразить наше уважение и восхищение вашим талантом!

Глеб смутился, лицо его зарделось от удовольствия. Скромно потупившись, он сказал:

– Благодарю Вас. Право не стоило, работа ещё далеко не закончена, мы только в начале эксперимента.

– Не скромничайте! То, что вы открыли, перевернёт всю жизнь на Земле! Это верно, что открытая вами фито–энергия способна заменить все виды энергий?

– Да, но нужно довольно продолжительное время для проведения подготовительных работ: адаптации растений и увеличения их количества там, где это необходимо.

– Это грандиозно! Присядьте, пожалуйста, вот сюда.

Он провёл мужчину к трансидам, стоявшим рядом с небольшим столиком в противоположном от окна углу кабинета. Придвинул фрукты:

– Угощайтесь.

Глеб взял румяное яблоко, повертел его в руках.

– Спасибо.

– Скажите, пожалуйста, сколько по вашим расчётам, понадобится времени, чтобы адаптировать флору Земли к вашему открытию? Сколь затратным это может быть? И какой процент используемой энергии она может заменить уже сегодня? Возможно ли это в крупных городах, где, как вы знаете, растительность встречается не повсеместно, а только в парках? Надеюсь, проект не предполагает сносить часть домов, чтобы высаживать фито–деревья? – засмеялся он.

– Нет, что вы! Отнюдь. Но по порядку. По моим расчётам до окончания исследования необходим ещё год. Экспериментальная часть по получению фито–энергии закончена, и я перешёл к исследованию её влияния на человека и окружающую среду. Сложно сказать, сколько потребуется времени для адаптации растительности к выработке фито–энергии, – он положил на стол яблоко и в задумчивости потёр ладони. – В принципе, при отработанной технологии, домохозяйство сможет перейти на автономное потреблении энергии в течение суток. И, конечно же, никаких сносов домов! Вырабатывать фито–энергию могут не только крупные растения, но и вьющиеся, даже совсем маленькие горшечные. Их можно высадить на крыши и пустить по стенам. А в самом ближайшем будущем возможно создание домов из материала, который будет пригоден для прорастания в них растений. Живые дома – экологически чистые, самосохраняющиеся и самовозобновляющиеся конструкции, которые не требуют ни ремонта, ни реставрации и которые обеспечат жилище необходимой энергией, как воздух кислородом. Они очень прочные и красивые, с возможными трансформациями по желанию владельцев. Я уже кое – что набросал. Вы только представьте! – Глаза учёного горели, словно сами излучали энергию, – любой человек, семья, предприятие смогут использовать бесплатную энергию живых растений совершенно без вреда для них. И все что для этого нужно – иногда поливать растения! И знаете, что? – Глеб помолчал, колеблясь, но видя доброжелательные глаза собеседника, решился, – знаете, у меня есть кое – какие наработки того, что человек сам способен вырабатывать необходимую ему энергию. Но пока это, конечно, дело далёкого будущего, придётся много поработать. Вы представляете, какие новые горизонты откроются перед человечеством! – учёный возбуждённо смотрел на Куратора.

– Представляем, – Куратор барабанил пальцами по столу, – удивительное открытие.

– Вы правы.

Некоторое время они молчали. Наконец, Куратор тихо, как будто обращаясь к самому себе, произнёс:

– Да. А как же быть с предприятиями, которые сегодня производят энергию и топливо? Будем закрывать за ненадобностью электро – и атомные станции? Три корпорации энергетиков совокупно сейчас насчитывают где–то пять миллионов работающих. Их куда? Увольнять?

Учёный растеряно смотрел на Куратора:

– Но, всегда можно найти работу.

– Да?

– Ну, например, необходимо будет налаживать производство фито–энергии. Подключать каждый дом, каждое производство. Адаптировать растения.

– Вы же говорили, что в течение суток можно приспособить домохозяйство к новому виду энергии. Ну, хорошо. Возможно, понадобится консультирование, производство каких–либо необходимых адаптационных ингредиентов. И сколько может занять это времени? Погода? Год? Пять лет? А потом, что все эти люди будут делать? Ведь после трансформации растений в фито–растения, оно будет функционировать самостоятельно много лет, всю свою жизнь?

– Да. Это так.

– Поэтому достаточно будет одного – двух предприятий, которые будут оснащать фито–энергией новые объекты и поддерживать уже адаптированные в стабильном состоянии. Значит надо подумать, куда трудоустроить пять миллионов человек, – Куратор устало потёр ладонью лоб.

– Да, но вся история науки показывает, что вначале неизбежны затраты на внедрение нового, демонтаж старого. Без этого невозможен прогресс на Земле. Потом всё окупится. Фито–энергия раз и навсегда решит проблему поиска энергетических ресурсов. Недра Земли не безграничны. Кроме того, это будет самый дешёвый из всех, когда-либо существовавших и существующих видов энергии! Вы только представьте, что всё работает на бесплатной природной энергии. Дома, транспорт, предприятия – всё! Затраты существенно сократятся. Людям нужно меньше времени тратить на работу, чтобы полностью обеспечить себя и близких, а это приведёт к существенному сокращению рабочего времени, к всеобщей занятости. Каждому, чтобы обеспечить свою жизнь понадобится работать не по восемь часов, а по три – четыре часа в день. Оставшуюся половину рабочего времени будут работать новые, кстати, и в том числе высвобождаемые работники, и роботы. Какие перспективы для творчества, саморазвития, путешествий.

– Идеализм.

– Что?

– То, что вы говорите – чистой воды идеализм. Вы знаете, как живут Созидатели в элизиях?

– Нет. Откуда? У меня нет контактов с кем–либо из них, и потом моя работа занимает всё моё время.

– Вот именно! Ваша работа… Вы талантливый учёный и всецело поглощены работой, на неё вас воодушевляет ваша мечта сделать мир лучше, а людей счастливее, и мы отлично вас понимаем! – Куратор встал и начал ходить по кабинету.

– Мы, Хранители, тоже мечтаем об этом, и не просто мечтаем, мы делаем! Мы храним мир и порядок, отвечаем за стабильность и устойчивость человеческого общества, – он подошёл почти вплотную к Глебу и пристально посмотрел ему в глаза. – Но есть и трудности, которые невозможно преодолеть. Даже не сталкиваясь лично с Созидателями, вы должно быть в курсе из новостей о тех трагедиях, которые периодически происходят среди тех, кто не работает, а живёт на субсидии: пьянство, наркотики, самоубийства, – он выжидающе смотрел на растерявшегося учёного, потом встал и прошёлся по кабинету. – Психологи объясняют это потерей чувства своей значимости, которого человек лишается вместе с работой. А почему они не работают? Кто–то отказывается работать вообще принципиально, им достаточно субсидии и трудиться они не намерены; кто–то не нашёл себя; кто–то так зарекомендовал себя на прежних работах, что его отказываются принимать куда–либо ещё. И что же? У людей достаточно свободного времени, они имеют средства для жизни, почему же они не занимаются, как вы говорите, творчеством, саморазвитием?

– Но это немного другое, – попытался возразить Глеб, – люди чувствуют себя лишними, ненужными.

– А миллионы уволенных из энергетических корпораций не почувствуют себя лишними?

– Да, я понимаю, что нужна будет серьёзная реорганизационная работа.

– Да не в этом дело! – Куратор – Хранитель остановился, и устало потёр переносицу. – Не только в этом.

Он подошёл к учёному:

– Уважаемый Глеб, вы сами видите всю серьёзность ситуации, которую создаёт ваше открытие. Мы, Хранители, понимаем, что вы гениальный учёный и создаём для вас все необходимые условия, но и вы поймите нас! Для нас самое главное – это сохранить порядок, стабильность в обществе. Мы думаем, что человечество сегодня не готово принять ваше открытие. Мы считаем, что внедрение его может привести к разрушению существующего миропорядка, а это недопустимо! Мы столько приложили сил, чтобы, наконец, стать единым планетарным сообществом. Мы победили войны, болезни, голод, нищету и с гордостью можем констатировать, что, наконец, человечество создало идеальный миропорядок, – Куратор помолчал, потом прошёл за стол и сел.

– Нам очень жаль! Искренне! Но вам необходимо временно прекратить разработки фито–энергии, сдать все исследовательские материалы и носители информации, и дать подписку, что никогда не при каких обстоятельствах вы не раскроете тайну открытия никому. Вы понимаете вашу ответственность?

Учёный вскочил:

– Это невозможно! Как прекратить исследования? Это – будущее Земли. Без него человечество погибнет, в конце концов!

– Успокойтесь. Всему своё время. Мы обещаем вам, что проанализируем ситуацию и, когда наступит время, внедрим ваше открытие в жизнь. Оно не пропадёт! Ваше имя, как автора открытия, будет известно всем! Но не теперь. Сейчас мы просим вас передать всё связанное с открытием, комиссии, которая прибудет к вам в лабораторию через два дня.

Они смотрели друг на друга. Всклокоченный бледный учёный и спокойный в своём праве и силе, глядевший на него чуть исподлобья Куратор.

– Ваша работа очень важна. Мы хотели бы вас просить не покидать лабораторию до получения вами задания на новые разработки.

– Но у Творцов есть свобода творчества!

– Естественно! Свободу творчества у вас никто не отнимает, но она не должна разрушать существующий миропорядок и не должна противоречить целям, которые стоят перед нашим обществом! Надеюсь, вы понимаете нас?

– Понимаю.

– Вот и хорошо.

Лицо Куратора вдруг странно перекосилось, зарябило. Сердце Глеба гулко забилось, болью отдаваясь в груди. Голову сдавил жёсткий пылающий обруч. Пол качнулся под ногами. Голова закружилась, он зажмурился, не удержался и упал. Пытаясь удержаться, машинально схватился за что–то металлическое холодное, почувствовал, как тело куда–то плывёт, покачиваясь. Открыл глаза и увидел, что носилки, на которых он лежал, вытаскивали из везделёта.

«Везделёт… Откуда везделёт? Куда меня несут? Кто эти люди? Да, меня же арестовали! Я ранен. Нет. Это бред. Я болен. Это просто бред».

Бред мешался с явью, и он потерял сознание.

***

Сначала вернулась боль. Она ворочалась в груди, то затихая, свернувшись тугим колким комком, то, просыпаясь от неловкого движения, и, вечно голодная, набрасывалась на его тело, сося и въедаясь во внутренности, от чего на лбу Глеба проступал холодный пот, и с запёкшихся губ срывался стон. Сознание возвращалось постепенно. Он почувствовал, что лежит на чем-то жёстком. Прислушался, не открывая глаз, но ничего кроме тишины не услышал.

Открыл глаза. Маленькая комната из-за стен, выложенных серой керамической плиткой, казалась тёмной. Высоко вверху, полтора человеческих роста, почти во всю ширину стены проходила щель-окно, через которую струился свет. Солнечные лучи яркой жёлтой полосой освещали противоположную от окна стену, у которой изголовьем стояла его кровать.

Глеб лежал и смотрел, как пылинки играли в солнечном свете. Вездесущие они проникли и сюда, хотя не захотели спуститься вниз к нему, отчего полумрак комнаты казался гуще.

Холодно. Он осмотрелся. Почти пустая комната: кровать, у противоположной стены, под окном-щелью – маленький пристенный стол, рядом стул. В углу слева от двери кабинка, где сквозь полупрозрачную перегородку просматривался душ, раковина и унитаз. Он перевёл взгляд на дверь. Чёрная, монолитно-гладкая, как кусок камня, только в центре неё, таращилось бельмо глазка.

Вместе с сознанием вернулась и память. «Арестован. Глупо было даже пробовать бежать. Меня сразу убьют или нет? Если бы хотели убить, уже бы убили, зачем меня куда-то тащить. Аннигилировали бы и всё… Материалы! Им нужны мои материалы, чтобы уничтожить», – страх сковал его, даже боль затихла, спряталась. Холодный пот выступил на лбу. «Что же делать? – он с трудом сел. – Эти выпытают всё, а потом сотрут память или убьют».

Послышался шорох.

Он увидел, как дверь вздрогнула и медленно заскользила вправо, прячась в противоположную стену и открывая проход. На пороге показался молодой человек.

Глеб удивлённо посмотрел на него. Вошедший выглядел нелепым: долговязый, непропорционально сложенный, с большой коротко остриженной головой, узкими плечами и узкими бёдрами, непомерно длинными ногами и короткими руками. Бледное продолговатое лицо его с маленькими тёмными глазками, длинным, печально согнутым вниз кончиком носа над неожиданно пухлым большим ртом, придавали ему вид печального обиженного ребёнка – переростка.

Перед собой он катил небольшую тележку, накрытую белой тканью.

– Здравствуйте. Я ваш личный охранник-к. Меня зовут Рик–к–ки Тив. К–как–к вы себя чувствуете? – спросил он, чуть заикаясь.

Глеб молчал.

– Почему вы молчите? Док–ктор вас осмотрел, пок–ка вы были в беспамятстве, сделал всё, что необходимо, и ск–коро вы пойдёте на поправк–ку. Не волнуйтесь.

– Где я? За что меня арестовали и чуть не убили?

– В своё время вы получите ответы на все вопросы. Не беспок–койтесь, вас ник–кто не собирается убивать.

Рикки Тив остановился около столика, откинул белую ткань с тележки. На ней обнаружились две металлические кастрюльки: одна побольше, другая поменьше. На сложенных салфетках лежали столовые приборы.

– Я привёз обед. Идите, к-к столу, – Рикки снял крышку с большой кастрюли и налил что–то в металлическую миску. Комнату наполнил аромат еды. Слюна непроизвольно наполнила рот Глеба. Он сглотнул, но не тронулся с места.

Рикки Тив, закончив наполнять миски, поставил их на столик и обернулся: – Идите же, идите! Вам нужно хорошо к—кушать, чтобы выздороветь. Вам понадобятся силы.

«Мне понадобятся силы, – эхом отозвалось в голове Глеба. – Да, глупо морить себя голодом. Желающих убить меня и так предостаточно». Он встал и пошёл к столу.

– Ну, вот и хорошо. К—кушайте. Отдыхайте. Я потом приду, заберу посуду.

– Спасибо.

Рикки Тив кивнул и вышел. Дверь за ним с шорохом плавно закрылась.

***

Алина, хохоча, взлетает к небу и вновь стремительно летит вниз к нему в руки. Глеб ловит её, на мгновенье прижимает дочь к груди и снова подбрасывает вверх.

– Ещё, ещё, – кричит она, заливаясь от смеха.

– Хватит уже. Уронишь! Идите сюда! – зовёт жена, – Алина, смотри, какой я тебе веночек сплела.

Глеб ставит дочь на ножки:

– Побежали к маме веночек смотреть?

– Да! – соглашается дочь, разворачивается и, быстро – быстро перебирая чуть косолапыми ножками, несётся вперёд.

– Постой, Алина, дай ручку, упадёшь!

– Нэть! – Алина в белом платье с красными маками и босиком бежит по мягкой тропинке среди высокого разнотравья, утопая в зелени и луговых цветах. Глеб, смеясь, быстро идёт за ней, стараясь поймать, подхватить на руки. Тропинка сворачивает и вот он уже не видит дочь, только слышит её звонкий смех. Глеб бросается бежать:

– Алина, стой, подожди меня!

– Нэть! – доносится до него смех дочери и резко обрывается.

Гулко стукнуло сердце. Потемнело. Ветер всколыхнул траву и спокойную безмятежность в его груди, которая сменилась тревогой. Глеб бежал, обливаясь потом. Тишина обручем сжала голову. Травы жёсткими верёвками путались в ногах, мешали бежать. Он упал. Вскочил. И снова бежал, и звал, звал дочь. Ни звука в ответ. Наконец, разодрав в клочья брюки, он выбежал на опушку, за которой начинался тёмный лес.

Прислонившись к берёзе, сидела жена, у неё на коленях их маленькая двухлетняя дочка Алина. Жена надела ей на голову веночек из полевых цветов. Оглянулась на Глеба, улыбнулась. Глеб перевёл дыхание и улыбнулся в ответ. Увидел, как улыбка вдруг застыла на её губах, глаза распахнулись в беззвучном крике, а лицо застыло мраморной маской.

Он взглянул на дочь. Её голубые глаза радостно смотрели на отца. Ручками она трогала веночек, надетый на головку. Венок вдруг съёжился, почернел, ощерился отвердевшими травами и помертвелыми цветами, как острыми неровными зубами, глаза дочери стали огромными и удивлёнными, а на лбу выступили алые капельки крови.

– Нет! – закричал Глеб и резко сел на постели.

Сердце гулко стучало в ушах, тело покрыл холодный пот. Дико озираясь, он осмотрелся и обессиленно упал на подушку, изо всех сил стиснул её, прижимая к лицу, чтобы заглушить рвущийся стон.

***

Несколько минут он лежал неподвижно. Потом перевернулся на спину, устремил пустой взгляд на длинную щель–окно, заткнутую темно–серой ватой тучи, беременной дождём. Холодно. Он сел и закутался в одеяло, пытаясь согреться, унять дрожь. Тепло не приходило, и он никак не мог справиться с ознобом. Тогда он встал и пошёл в душ. Горячая вода ударила упругими струями, пар наполнил душевую, оседая мелкими каплями на маленьком зеркале над раковиной, а его продолжало колотить. Глеб пытался овладеть собой, прогнать ведение, но не мог: огромные удивлённые глаза дочери смотрели в самую душу. Он погубил их, маленькую принцессу Алину и самого близкого родного человека – жену Лию. Он подставил лицо по воду, струи смешались со слезами. Постепенно вода приводила его в себя.

Он вышел из душа, насухо вытерся жёстким полотенцем, натянул одежду. Подошёл к стене, сверху из щели–окна чуть заметно сочился сырой воздух, поднял голову, пытаясь им надышаться.

Раздался тихий шорох, дверь открылась, и вошёл охранник Рикки Тив, катя тележку.

– Здравствуйте. Я привёз вам завтрак—к, – Рикки Тив подкатил тележку к столику и начал выкладывать на него тарелки.

– Здравствуйте. Я не хочу, есть, – отозвался Глеб.

– Вам нужно поесть. Вам нужны будут силы.

– Силы? Для чего?

– Ну, к–как? Док–ктор ск–казал, что вы хорошо восстанавливаетесь и что скоро можно с вами беседовать. Так–к что будьте готовы, что вас вызовут на допрос. Сегодня или завтра.

– Мне не зачем готовится, – и, помолчав, добавил, – мне нечего сказать.

Рикки Тив подошёл к нему, заглянул в глаза:

– Пок–кушайте, если вы будете упорствовать, такая возможность может и не возникнуть в ближайшее время.

– А что вы так печётесь о заключённом? Вам то, что за дело?

– Мне есть дело, и не тольк–ко мне, – чуть слышно ответил Рикки Тив, повернулся и вышел, уводя за собой тележку.

Учёный удивлённо смотрел ему вслед.

***

За ним пришли через два дня. Дверь с тихим шорохом открылась, и на пороге возникли они. Трое в светло–серой униформе. Одного роста, коротко стриженные серые волосы, похожие ничем не примечательные лица с невыразительными чертами и ничего не выражающими глазами.

«Безликие», – мелькнуло в голове Глеба.

Взгляд учёного метался с одной фигуры на другую, с одного лица на другое, и не мог ни за что зацепиться, так и скользил по этим серым безликим фигурам, бесшумно возникшим на пороге.

Двое остановились у входа по краям двери, третий сделал несколько шагов вперёд и остановился напротив постели учёного.

– Прошу вас следовать за мной, – произнёс он чётко, но негромко.

Глеб, как ни старался, не мог уловить ни какого проблеска чувства: ни злобы, ни презрения, ни равнодушия – ничего, чтобы хоть как–то определило их сущность, подготовило учёного к тому, что его ожидало. Неизвестность липким страхом вползло в сознание, заставило глуше стучать сердце, вытесняя все чувства, кроме чувства самосохранения.

Пленник поднялся. Сунул ноги в кожаные шлёпанцы, одёрнул полы рубашки и шагнул вперёд, стараясь идти, не шатаясь. Он не хотел обнаружить слабость, которая сменила боль от раны. Третий сделал шаг в сторону, пропуская его.

У двери Глеб чуть замешкался. Третий вскинул правую руку, указывая в коридор:

– Проходите.

Учёный вздохнул, будто набирая воздух для прыжка в бездну, и вышел.

Дверь с тихим шорохом закрылась.

Они шли по узкому длинному коридору: впереди третий, за ним учёный, а чуть позади него, справа и слева, двое других. Гулко звучали шаги в бесконечным проходе, потолок которого терялся где–то высоко, откуда лился ослепительно яркий свет. Справа и слева на равных расстояниях друг от друга в каменных стенах коридора были вырезаны массивные двери.

Завернув направо по коридору, они остановились у одной из таких дверей. Она отличалась от других только тем, что вместо бельма–глазка в центре неё было вырезано окошко.

Третий приблизил лицо к толстому прозрачному стеклу. Голубая полоса пробежала слева направо, сканируя его. Замок щёлкнул, дверь открылась. Третий прошёл вперёд и обернулся к Глебу:

– Заходите.

Глеб вошёл.

Он оказался в небольшой комнате. Ничего, кроме стола у противоположной стены и ряда стульев у этой, не было.

За столом сидела молодая женщина в такой же серой форме, что и у сопровождавших учёного охранников. Она подняла на него темно–синие глаза, и Глеб уловил в них интерес.

– Задержанный доставлен, прошу доложить, – сказал Третий.

– Одну минуту.

Женщина поднялась, подошла к незамеченной Глебом двери, расположенной в противоположном углу комнаты, выкрашенной в тот же серебристо–голубой цвет, что и стены, и исчезла за ней.

«Секретарь, должно быть. Странно, что пошла докладывать лично. Связи, что ли, нет. На робота не похожа», – подумал он, заметив, как женщина кокетливо повела бёдрами, заходя в открывшуюся дверь.

Она вернулась почти сразу же, и, придерживая дверь рукой, посмотрела на Глеба:

– Проходите, пожалуйста, вас ждут.

И другим властным голосом обратилась к безликим:

– А вы ожидайте тут. Можете сесть.

Все трое одновременно опустились на стулья. Сидели прямо, не касаясь спинок сидения и сложив на коленях руки.

«Как роботы», – подумал Глеб.

Проходя в дверь, которую придерживала женщина, он взглянул ей в лицо. Она чуть заметно, ободряюще ему улыбнулась. Или показалось?

***

В такой же серебристо–голубой комнате, но размером гораздо большей, за массивным столом сидел лысый человек. Глебу он показался знакомым. Человек поднял голову, и Глеб узнал его – это был человек, который уничтожил его жизнь, который преследовал его даже в бреду – Куратор-Хранитель внутренних дел и элизиума.

Куратор отложил дисплей, сложил руки, прикрыв правой ладонью сверху, и, чуть наклонившись над столом, исподлобья смотрел на Глеба. Прошло несколько минут тишины, которая, казалось, сгустила и накалила воздух вокруг так, что ещё несколько мгновений, и он не выдержит давящего напряжения и взорвётся, разнеся в пыль всё вокруг.

Глаза Куратора черными буравчиками сверлили мозг Глеба, стараясь проникнуть вглубь его сознания, подчинить своей воле. Учёный усилием воли заставил себя не отводить взгляд. Капельки пота выступили у него на лбу, но он, не отрываясь, смотрел в глаза Куратора, и проваливался в их бездну.

Наконец, Куратор откинулся на спинку трансида, перевёл дыхание:

– Что же, не могу сказать, что мы рады приветствовать вас здесь. Совсем не желали такого исхода вашего дела. Садитесь, – он кивнул на стул, стоящий напротив стола.

Глеб подошёл к стулу и сел.

– Как ваше самочувствие?

Глеб молчал.

– Впрочем, можете не отвечать. Мы в курсе вашего лечения, и знаем, что вы почти здоровы.

Подождав с минуту, Куратор продолжал, смягчив тон:

– Нам действительно очень жаль, что все произошло так, как произошло. А ведь сейчас вы могли бы отдыхать с семьёй дома после увлекательнейшей работы! Исследовать что–то новое, необходимое людям, что будоражило бы ваш ум, вашу научную фантазию. Сколько открытий было бы впереди!

Куратор встал и, опираясь на кулаки, навис над столом:

– И что вместо этого? Что вы натворили своим бунтарством? Кому от него стало лучше? Вам? Вашей жене или дочери? Человечеству? Ради чего все эти жертвы? – он почти захлебнулся криком. Внезапно успокоился. Провёл ладонью по лбу. Сел.

– Хорошо, – устало продолжал он, – вы наломали дров, но не пора бы уже остановиться? Предлагаем вам добровольно отдать материалы вашего исследования и дать письменное согласие на частичное стирание памяти. Это исключительно в ваших интересах.

В комнате повисла гнетущая тишина.

– Повторяю, добровольное согласие, – сделав ударение на слово «добровольное», он выжидающе смотрел на учёного.

Глеб молчал.

– Вы вообще понимаете, что мы можем просто сканировать ваш мозг и выявить все, что нам нужно? Вы же учёный, не мне вам это объяснять. При виртуальной стимуляции нужных участков мозга вы расскажите всё, что нам необходимо. Но это будет означать, что вы отказались от сотрудничества с Хранителями, с человечеством, что вы против существующего миропорядка, а, следовательно, представляете угрозу для него. Вы это понимаете? Вы понимаете, что тогда мы должны будем в целях безопасности уничтожить вашу личность, уже не скорректировать частично память, а уничтожить вашу индивидуальность. Вы это понимаете?

Глеб молчал.

– Хорошо, – Куратор нажал на кнопку, расположенную в правом углу стола: – Идите и подумайте. Даём вам два дня. Если вы не примете решения о сотрудничестве, ваша личность будет нивелирована.

– Проводите его, – эти слова были обращены к безликим, вошедшим на вызов.

***

Два дня до небытия. Много это или мало? «Не отчаивайся, всё устроится. Не может быть, чтобы не было выхода из создавшейся ситуации. У тебя целых два дня. И потом, все будет зависеть только от тебя. Одно твоё слово и незначительная коррекция памяти возродит тебя к жизни. Ты сможешь снова заниматься наукой, позабудешь боль, жену, дочку… Ничего уже вернуть нельзя, но можно забыть. Можно продолжить жить. Ты нужен. Твой разум, способности могут сделать многое для человечества. Ты сможешь жениться и родить ещё детей, которые без тебя никогда не увидят этот мир. Ты обязан жить и работать ради людей, не будь эгоистом», – скользкий червь сомнения делал свою работу, ввинчивался в самые тайные уголки души и точил, точил её.

«Иметь ещё детей»? – в памяти вспыхнули васильки глаз его Алины. Он прикрыл глаза и чётко увидел, как девочка ковыляла к нему, протягивала руки и что–то быстро–быстро лопотала на только ей и жене понятном языке. Он так не научился понимать её речь. Глеб на мгновенье зажмурился.

Долгие десять лет они ждали первенца, своё маленькое чудо – доченьку. Обследование показывало, что оба здоровы, но жена, почему-то не беременела. Дочь не хотела приходить в этот мир, будто предчувствовала свою близкую кончину, и то страдание, которое принесёт её гибель. Десять лет они с женой почти не расставались, она была не просто женой, а другом и верной соратницей. Все открытия они выстрадали вместе, вместе работали, вместе мечтали, вместе радовались успехам.

Теперь он остался один. Остался один, но не был один. Он чувствовал её постоянное присутствие. Утром, когда реальность ещё не заключала его в жёсткие объятия, едва проснувшись, он привычно тянулся обнять жену, пока холодная пустая простыня рядом окончательно не пробуждала его, и он с тихим стоном утыкался лицом в подушку.

Забыть совсем, забыть всё: её запах, звук её голоса, её нежные объятия. Забыть, как она, впервые ощутив лёгкие пиночки их доченьки в животе, прикладывала его руку, чтобы он тоже их почувствовал. Забыть, как светились её глаза божественной радостной спокойной мудростью. Совсем не так, когда словно магнитом она притягивала его к себе взглядом, наполненным до краёв любовью и нежностью, когда он купался в нём, пока омут страсти не затягивал их во всё поглощающее желание, где реальным был только безумство обладания и экстаза. Совсем не так. Тогда это был взгляд мудрого знания, бережного хранения частички, которую они породили. Породили и не уберегли. Он не уберёг.

Глеб встал и быстрыми шагами, пытаясь успокоить терзающие мысли, стал ходить по комнате.

«Почему так произошло? Почему всё разрушилось. Вся жизнь! Как может он теперь выбирать жить или нет, если его уже нет, если он уничтожен. Остаётся только одно – поставить точку, – он замер. – Да! Надо поставить точку, завершить и уйти. Отдать материалы? Зачем они им? Чтобы уничтожить! Уничтожить их с Лией труд, как они уничтожили их жизнь. Он был уверен, что если бы люди узнали, о нем, то они никогда бы не отказались от его открытия, но этого Хранители не допустят.

Власть – вот что главное. Власть во все времена вставала на свою охрану, не пренебрегая ничем. Даже теперь, когда эволюция человечества привела к созданию единого планетарного сообщества, страх потери власти остаётся главным страхом человека.

Нет, никогда не может быть идеального человеческого общества. Это противоестественно, противно самой природе человека, в основе которой единственное желание – жажда власти: контроля, диктата своей воли, сохранения собственной зоны комфорта, осознания собственной исключительности, и, следовательно, право диктата своей воли.

Никакие высокие воодушевлённые слова о справедливости, чести, милосердии, и прочее, и прочее не смогут заглушить это единственное глубинное желание человека.

Справедливость, честь, милосердие, существуют только там, где человек их признаёт по отношению к себе, утверждаясь в этом мире за счёт других людей.

Если человек чувствует свою власть над себе подобными, он может потешить себя, играя в справедливость, милосердие, честность, беспристрастность ровно до черты зоны его личного комфорта, переступив которую кто-то может создать угрозу для неё. Тогда человек превращается в дикого зверя, инстинктивно защищая своё: здоровье, семью, дом, успех, работу, мечты, свою власть.

Чем больше у человек чужого в подчинении, тем значительнее зона его комфорта, тем сильнее он чувствует свою значимость и грандиозность, тем беспощаднее он будет защищать её, и тем неистовее желать всё большей власти.

«Хочешь управлять людьми, научись управлять собой» – гласит мудрость. А зачем учиться управлять людьми? Для власти. Человеку недостаточно осознания самого себя и власти над самим собой. Человеку нужна власть над другим человеком. Он не видит другого пути самоутверждения кроме, как ощущая себя значительнее других всегда и везде.

Деньги, слава, авторитет – лишь инструменты, чтобы почувствовать собственную значимость, чтобы иметь право диктовать свою волю другим, облекая, в конце концов, эту жажду в форму государства и охраняя личную жажду власти армиями.

Что такое демократия, как не арена людей, которые жаждут личной власти, максимально возможного расширения зоны своего комфорта и которые для этого придумали правила боя за власть и, охраны этих правил. Смена правителя? Смешно! Никогда тот, кто когда-то был у власти, не уйдёт в небытие. Он будет цепляться за любые должности, которые дают ему возможность властвовать. Будет использовать власть, чтобы накопить как можно больше её эквивалента – денег, чтобы уступив власть более сильному, купить её в новой зоне комфорта. Уходят из власти только дряхлые или слабые, перенося всю свою жажду власти на домашних, подчинённых, детей, пытаясь удовлетворить её за счёт слабых и зависимых.

Глеб разочаровался в человечестве. Продолжать работать для того, чтобы результаты его труда были использованы для расширения зоны комфорта уродов – властолюбцев, которые идут на все, ради её сохранения? Кому нужна наука? Кому нужно светлое будущее человечества? Никому! Нужны рычаги для власти и сохранения комфорта здесь и сейчас. Всё. А ему не нужна власть. Ему нужна наука, наука и его любовь. И то, и другое у него отняли.

Что его ждёт? Превращение в живого раба без эмоций и без способности рассуждать? Стать таким же безликим, как те трое.

В его мозг вживят имплантат, который будет угнетать мозговую деятельность. Ему оставят только возможность удовлетворять физиологические потребности, и то не все, да выполнять импульсы – команды, передаваемые по имплантату. Возможно, оставят какие–то профессиональные функции. Человек – робот умнее робота и сможет, выполнять сложные задачи. Они очень ценятся. Это путь всех опасных преступников, от которых отрекается общество. Одна операция и нет пути назад, он станет машиной для безропотного выполнения команд.

«Никогда! Лучше умереть! Что им в моих материалах? Почему они вообще ведут разговоры со мной? Могли бы просто сканировать память и стереть личность. Что им нужно от меня?» – Глеб, метавшийся по комнате, внезапно остановился. Взгляд его стал диким почти безумным. Он почувствовал, как на голове зашевелились волосы:

– «Да, я же обмолвился, что человеческий организм является генератором энергии, которую со временем люди научатся преобразовывать для своих целей. Они хотят узнать об этом и использовать её для тотального контроля над человечеством. Ведь эта энергия, если ею сможет управлять кто–то посторонний, может не только дать информацию обо всех психофизиологических импульсах человека, но позволит управлять человеком. Глупость, – перебил он сам себя, – энергия индивидуальна, проявляется в волне вибраций мозговых импульсов, которые неповторимы, хотя и находится в одном диапазоне человечества. Подобрать ключ к персональной энергии не в человеческих силах. Можно подойти сколь угодно вибрационно близко, может быть даже подумать, что вибрации слились, но это будет не так. Так не может произойти никогда, вибрации энергии будут сколь угодно бесконечно близки, но не взаимопроникающи. Персональная энергия будет всегда уникальна и единственна. Они могут этого не знать. Все равно, все равно, – метался он по своему заточению, – добровольно отдать материалы, значит пойти на сотрудничество с убийцами жены и дочери. Этого не будет никогда».

Прошёл день. Ничего не изменилось. Несколько раз приходил Рикки Тив, с тревогой смотрел, как учёный отказывался от еды, гнал его прочь и не реагировал на вопросы.

Однажды он пришёл с доктором, который бегло осмотрел Глеба, пробурчал что–то о том, что ничего страшного не видит и, пригрозив узнику искусственным кормлением, исчез.

***

Наступил вечер перед его последней ночью, которую он проведёт осознанно. Он мог оставаться самим собой всегда, в любой обстановке и при любых обстоятельствах. Даже сейчас в заточении, где его могли сковать, лишить возможности двигаться, но не могли лишить внутренней свободы. Он оставался хозяином своего сознания, никто не мог лишить его права думать, принимать решения, оставаться самим собой. Так было всегда. И так будет до завтрашнего дня.

Что ждёт его завтра? Он, как учёный, это прекрасно знает. Он знает, как можно отключить разум, и убить личное эго – душу. Убить душу? Разве можно убить то, что бессмертно? Что чувствует человек, когда теряет способность осознавать себя и окружающее? Глеб сейчас мог позавидовать даже сумасшедшему: тот живёт в своём выдуманном, пусть и болезненно искажённом, мире. Он не реагирует на реальность, но способен чувствовать, понимать свой мир, осознавать себя в нём, живя, возможно, даже более интенсивной и осознанной жизнью там, в глубинах своего подсознания.

А что чувствует человек, когда ему выключают сознание? И можно ли вообще отключить сознание, эмоции, чувства? Гуманнейшее из обществ, когда–либо существовавших на Земле, научилось самому изуверскому: выключать в человеке его «я», сохранив в идеальном физическом состоянии организм, заменять человеческую память на бездушную программу. Преступников, которые заслуживали смертной казни, не убивали, их корректировали: стирали память и вживляли биостимулятор, программируемый под функционирование конкретного человека. Любое действие производилось в определённое время и по определённой команде: сон, пробуждение, еда, отправление естественных потребностей – всё делалось человеком по команде, которые отдавала программа, фиксировавшее физиологическое состояние организма.

Пора есть: сядь за стол, нажми кнопку выдачи пищи и жди, принесут еду, ешь. И человек садится за стол, нажимает кнопку.

Наполнился мочевой пузырь, биостимулятор, получив сигнал от организма, отдаёт новую команду: иди в туалет и справь нужду, и человек идёт в туалет. А если команды не последует, то он так и будет сидеть рядом с унитазом, пока не лопнет мочевой пузырь и не наступит смерть.

Но программированием функционирования организма дело не заканчивается. Главное – выполнение функции, назначенной судом Хранителей. Люди–роботы, хотя и требуют дополнительных затрат на поддержание их организмов в рабочем состоянии, в отличие от роботов, имеют важные особенности: у них сохраняются функциональные особенности ума.

Людей–роботов не используют на конвейерах. Они становятся охранниками, убийцами, подручными в тайных лабораториях. Они могут сутками не спать, анализируя информацию. Они могут забыть, как читать и писать, но заниматься исследованием в какой–то узкой отрасли, в которой им поставлена задача.

И это ждёт и его. Он станет ничего не помнящим, ничем не интересующимся, ничего не чувствующим нечто, которое будет день и ночь решать задачи, которые ОНИ будут ему ставить. Его уснувший мозг будет направлять все усилия только на то, чтобы выполнить поставленную перед ним задачу. И выполнив её, равнодушно забудет об этом, получив команду на выполнение новой задачи. И так изо дня в день, из года в год. Пока не наступит «естественная» смерть. Он знал, что человек–робот может прожить не более десяти лет. А потом… потом происходят необратимые сбои в работе мозга, команды извне воспринимаются им всё чаще с отклонениями, деятельность мозга постепенно затухает, и развивается ишемия мозга, нарастают критические сбои в работе организма и, наконец, остановка сердца.

Десять лет. Ему предстоит десять лет работать на них. Выполнять все прихоти тех, кого он так ненавидел. И за что? Разве он преступник? За что они уничтожили его семью, а уже завтра уничтожат и его? За то, что он мечтал подарить людям своё открытие?

Никогда он не будет работать на них, никогда. У него ещё есть время уйти. Уйти к своим, любимым. Уйти навсегда. Хорошо, что он позаботился об этом.

Он подошёл к столу и взял зубочистку. Обычная зубочистка, белая, острая, прочная. Он повертел её в пальцах. Вернулся и сел на постель. Указательным пальцем чуть надавил на переносицу, почувствовал лёгкую боль. Под горячей подушечкой пальца забился испуганно пульс, убыстряясь. Слегка закружилась голова. Да, туда, в зрительный нерв. Один удар и мгновенная смерть.

Он сделает это. Он замахнулся и в ужасе опустил руку. Холодный пот прошиб его. Потемнело в глазах. Во рту стало сухо и жарко. Дыхание сбилось: «Слабак! Размазня! Трус! Не в состоянии не только защитить любимых, но и достойно умереть!». Он решительно перехватил зубочистку. В комнате посветлело. Он поднял бледное осунувшееся лицо. В окно–щель лился мёртвый свет. Круглая луна уставилась на него, равнодушно наблюдая.

– Что смотришь? Думаешь не смогу?

Он решительно стиснул зубы.

С тихим шорохом открылась дверь.

***

Рикки Тив привёз ужин.

Взглянул на измождённого Глеба, покачал головой. Поставил еду на столик.

– Добрый вечер, прошу кк–к столу.

Глеб отвернулся.

– Вы больны? Хотите, я приглашу докк–ктора?

– Я не болен. Оставьте меня в покое!

– Это невозможно. Прошу вас пройти за стол.

Глеб взглянул на Рикки. Махнул рукой и пошёл к столу.

«Побыстрее избавиться от него, и доделать задуманное».

Глеб сел за стол и принялся ковырять еду в тарелке. Рикки Тив стоял поодаль, наблюдая за ним. Почти ничего не съев, Глеб отодвинул тарелку. Рикки Тив подошёл к столику и, наклоняясь над ним, чтобы убирать посуду, едва заметным движением сунул ему в рукав рубашки что–то. Глеб вздрогнул и удивлённо взглянул на Рикки Тив.

– Молчите, – одними губами произнёс тот. – Потом посмотрите в санузле, он плохо просматривается за стекк—клом, и уничтожьте, – с грохотом переставляя посуду на тележку, быстро прошептал он.

Развернулся и выехал.

Глеб схватил стакан с водой, который всегда стоял на столике, поднёс его ко рту и закашлялся – сжавшееся нервным спазмом горло, не пропускало жидкость. Откашлявшись, встал, сунул руки в карманы брюк. Подошёл к окну. Луна пропала. Темно–сизое тяжёлое ватное брюхо неба намертво забило его окно–щель. Отвернувшись от окна, закатал рукава. Прошёлся по комнате и сел на кровать. Откинулся навзничь, заложив руки за голову. Прикрыл глаза:

– «Записка! От кого? У меня есть тайные друзья? Хотят помочь? Или провокация?»

Полежав несколько минут, он встал и направился в душ. Плотно прикрыл за собой полупрозрачную дверь. Подошёл к раковине, открыл воду. Вымыл руки и наклонился к самой воде, будто хотел умыть лицо. Быстро вытащил из–за манжета рукава свёрнутый клочок бумаги. На нем было написано:

«Уважаемый Глеб! Не отчаивайтесь! Мы делаем всё возможное, чтобы спасти вас. Будьте готовы к побегу. Друзья».

Согнувшись над краном с текущей водой, он ошарашено смотрел на записку:

– «Друзья? Какие друзья? Меня хотят спасти??» – сердце его радостно встрепенулось. Он в клочья разорвал записку, и вода унесла её. Умылся холодной водой, машинально подставил лицо и руки под тёплую струю воздуха сушилки.

«Побег? Но как? Как это возможно отсюда сбежать? Это нереально. Рикки Тив – друг! А если это провокация?»

Надежда, слабая надежда прокралась его сердце.

***

Утро. Он лежал ещё с закрытыми глазами, пытаясь удержать давно забытое чувство радости. Первый раз за все время пока он был тут, ему снилось что–то очень хорошее. Он никак не мог вспомнить что. Он открыл глаза и вздрогнул: в темно–сизом брюхе неба появилась ярко жёлтая прореха, как будто кто–то узким ножом сделал тонкий разрез, через который пыталось выбраться солнце. Затаив дыхание, он смотрел, как струился яркий свет, пока тучи не сомкнулись, недовольно всколыхнувшись. В эту постепенно затягивающуюся прореху улетучилось и его радостное настроение, душу затопила безнадёжность.

***

Тихий шорох открываемой двери раскатом грома оглушил Глеба. Он резко поднялся.

«За мной», – выстрелила мысль.

На пороге появился Рикки, на нем была форма безликих. Он быстро вошёл и направился к учёному.

– Прошу вас следовать за мной, – Рикки отрешённо смотрел на Глеба, отойдя к стене и пропуская его вперёд.

Учёный прошёл вперёд и остановился у двери.

– Тихо. У нас пятнадцать минут. Надо спешить, – едва слышно произнёс Рикки ему в затылок.

Дверь закрылась. Рикки повёл его налево. Здесь коридор походил на лабиринт, по обе стороны которого отходили более узкие ответвления, теряющиеся в полумраке.

Рикки уверенно вёл Глеба по центральному проходу. Пройдя минут пять, они уткнулись в зеркальную дверь. Глеб сначала не понял, что это дверь. Он видел перед собой бесконечно простирающийся вдаль коридор. Только когда Рикки быстро пробежал пальцами по кнопкам миниатюрной коробочки, прикреплённой на левой стене, и дверь открылась, стало ясно, что это проход.

Они вошли в стеклянный отсек, квадрат два на два метра, ярко освещённый и без единого звука. В перегородке, преграждающей их дальнейший путь, на уровне лица находился матовый квадрат. Рикки почти вплотную приблизил к нему лицо. Прошло с полминуты, и перегородка бесшумно поползла вверх, открывая проход. Они вошли в точно такой же отсек. Стеклянная перегородка закрылась за ними. Рикки шагнул к следующей перегородке, над которой горела надпись: «Выход по одному». Мертвенно–синие лучи сканера пробежали по нему.

– Ваше имя, – послышался голос.

– Рик-ки Тив

– Цель выхода?

– Встреча гостя.

Стеклянная перегородка поползла вверх. Рикки дёрнул Глеба за руку за собой и метнулся в третий куб.

Тот быстро шагнул за Рикки, в тот же миг его оглушил звон, исходивший, казалось, со всех сторон. Он был таким громким, что Глеб зажал руками уши, пытаясь смягчить разрывающий голову звук.

– Опасность первого уровня. Попытка самовольного выхода! – бились в стеклянном кубе слова. От звука голоса и от звона, уже переходившего в ультразвук, Глеб почти потерял сознание. Он сполз мешком на пол, привалился спиной к перегородке и так и остался сидеть с закрытыми глазами.

– Нельзя! Вставайте! Сюда уже идут! – крикнул Рикки. Он быстро набрал код, заблокированная дверь не поддавалась. Тогда, вытащив из внутреннего кармана небольшой предмет, он приложил к кодовому замку. С нечеловеческой силой он рванул Глеба, поднял его и, взвалив себе на спину, шагнул в открывшуюся последнюю дверь, которая за ними плавно закрылась. Рикки положил на землю Глеба, достал из карман маленький флакончик и поднёс к его к лицу. Тот вздохнул, чихнул и пришёл в себя. Ощущая слабость во всем теле, он все же мог двигаться. Рикки помог ему подняться.

– Надо спешить, через пять минут они будут здесь.

Рикки повлёк его вниз по круто спускающейся каменистой дороге. Там, в закрытой со всех сторон скалами бухте, стыла гладью вода. От берега в бухту уходил широкий настил, к которому они и бежали. Едва спустившись на берег, они услышали звуки выстрелов. Обернулись. На самом верху, у стен крепости короткой серой цепочкой двигались охранники. Пули всё ближе подбирались к беглецам.

– Не успеем, – выкрикнул Рикки.

Он остановился:

– Глеб, вам нужно бежать до конца пирса, туда к воде. За вами придут! Ждите там. А я отвлеку.

– Как? – с ужасом переспросил Глеб.

Охранник молча отстегнул от пояса оружие. Быстро огляделся и шагнул за ближайший валун. Присел за него, прицелился:

– Бегите же! А то все напрасно!

– Но…

– Уходите!

Рикки нажал на курок, раздался выстрел и один из безликих завалился на бок.

Вжик, вжик, вжик – танцевали пули по камням вокруг Глеба.

Он пригнулся и кинулся к пирсу.

Глеб добежал до воды и остановился. Никого. Стеклянная гладь черных вод была непроницаема.

Присмотревшись, он заметил какое–то смутное движение в их глубине, и тут на поверхность всплыла миниатюрная подводная лодка.

Откинулся люк, но никто не показался оттуда. Лодка, чуть покачиваясь на воде, ждала.

Позади раздался оглушительный взрыв. Глеб машинально присел, пригнув голову. Обернулся. На месте валуна, за которым укрывался Рикки, зияла яма. Вокруг разбросанные тела безликих, а из открытой двери замка уже спешили новые.

Глеб больше не раздумывал, прыгнул на лодку и забрался внутрь. Крышка бесшумно закрылась, и лодка ушла под воду.

***

Помещение, куда он попал было маленьким и вытянутым, всего три на два метра. Светлый пластик и ровный не яркий свет, лившийся с потолка, успокаивали. Иллюминаторов и прохода в другое помещение не было.

«Я один! – понял Глеб. – Лодка на автоматике».

Он тяжело опустился на кровать, стоявшую в глубине каюты, и с тоской в сердце думал:

«Рикки погиб! Погиб из–за меня! Зачем?! Зачем я пошёл за ним? Что может быть у меня хорошего впереди? Я все равно погиб, а Рикки такой молодой. Так не должно было быть. Это я должен был уйти, а не он».

Негромкий, но настойчивый сигнал вызова вернул его к действительности. Он исходил от панели на противоположной стене.

Глеб подошёл. В центре панели на экране монитора пульсировала табличка связи. Он сел на трансид и принял вызов. Звук оборвался. Экран засветился, и на нем возникло приветливое женское лицо:

– Здравствуйте Глеб! Рада вас приветствовать на борту нашего судна. Как ваши дела?

– Здравствуйте. У меня все хорошо. Спасибо! Но Рикки, – спазм свёл горло, – Рикки погиб!

Женщина ненадолго замолчала, потом пришёл ответ:

– Нам известно о гибели Рикки, он успел передать сигнал о самоликвидации. Программа должна была уничтожить базу данных и матрицу памяти, чтобы сохранить тайну. Робот выполнил свою функцию.

– Рикки – робот?! Как? А его заикание…

– Да. Мы внедрили его с целью помощи нам в случае необходимости, а заикание – незначительная корректировка речевой функции для убедительности.

– Но как! Он же убивал людей!

– Нет, он убивал биороботов, запрограммированных на убийство.

– Понятно. Могу я узнать, кто вы и почему помогаете мне?

– Всему своё время, а пока предлагаем вам отдохнуть. В каюте вы найдёте все, что будет необходимо.

– И ещё вопрос: вы – люди? Вы работаете на Хранителей?

– Да, мы – люди. На второй вопрос могу только ответить, что и да, и нет. Это долгий разговор. Давайте оставим его до окончания вашего путешествия. Через два дня вы будете на месте, и мы обо всем подробно поговорим. Капсула автоуправляемая, постоянно под нашим контролем, опасности для вас никакой. Отдыхайте и до встречи!

Экран погас.

Глеб откинулся на спинку трасида.