Читать книгу Кто хочет замуж за герцога? - Сабрина Джеффрис - Страница 2

Лондон

Апрель 1800 года

Марлоу Дрейк по прозвищу Торн, устало прислонясь к колонне, со скучающим видом наблюдал за гостями бала. Бал в честь получения Марлоу титула герцога Торнсток – отсюда и прозвище – давали в знаменитом Девоншир-Хаусе, что после перестройки 1733 года стал главным украшением лондонской Пикадилли. Марлоу творение знаменитого архитектора в модном неоклассическом стиле не впечатлило. По правде говоря, его в столице вообще мало что впечатляло. Насколько лучше он чувствовал бы себя здесь, будь рядом с ним его сестра-близнец Гвинет – Гвин, как он всегда ее называл. Увы, на просьбу Марлоу вернуться в Англию вместе с ним она ответила отказом, и сейчас он мог вести с ней лишь воображаемый диалог. Торнсток представлял, как потешалась бы Гвин, глядя на столичных модников, чьи туго накрахмаленные и хитроумно закрученные краваты делали их удивительно похожими на лишенных шеи неуклюжих пингвинов. И еще они с Гвин могли бы развлечься, заключив пари, кто из присутствующих напьется первым и первым станет всеобщим посмешищем. Да, Гвинет было бы здесь весело.

А рядом с ней и Торн бы повеселился.

Видит бог, он ужасно скучал без нее. До сих пор они были неразлучны, и Марлоу по сей день обижал тот факт, что Гвин, провожая его в плавание, совсем не выглядела огорченной. Он же не находил себе места ни на пароходе, ни здесь, в Англии. Марлоу и представить не мог, что здесь, на родине предков, ему будет так одиноко. Он, черт возьми, англичанин и по рождению, и по воспитанию! В Берлине, где он жил почти с рождения – родился он все же в Англии, – Марлоу никогда себя своим не чувствовал, и потому тешился надеждой на то, что, попав в Англию, тут же мысленно воскликнет: «Вот мой настоящий дом!»

В реальности же его окружали чужие запахи и странные вкусы: от подаваемого по утрам слугами водянистого кофе, похожего цветом на мутноватую жижу, до непонятной жидкости, которую он пил сейчас. Эта жидкость лишь отдаленно напоминала портвейн, но до того портвейна, что он пил в Пруссии, этому напитку было далеко, как до Луны.

– Как тебе нравится наша ярмарка невест? – поинтересовался, подойдя к нему, его единоутробный брат по прозвищу Грей. – Но, кажется, тебе не с чем ее сравнить? Ты ведь прежде не бывал на такого рода мероприятиях, верно?

Флетчер «Грей» Прайд, сын герцога Грейкорта, имевшего счастье – или несчастье – быть в числе пятерых мужей Лидии Флетчер, приходившейся матерью как Марлоу Дрейку, так и Грею, вернулся в Англию в десятилетнем возрасте. Старший сын герцога, он должен был научиться всему, что потребует от него титул, когда придет время. За пятнадцать лет, проведенных в Англии, он вполне здесь освоился, в отличие от Торнстока, проведшего в стране всего шесть месяцев.

Торн ни за что не позволил бы старшему брату догадаться о том, что ему здесь не по себе.

– И это вы называете ярмаркой? – насмешливо протянул Торн. – Здесь и не пахнет настоящим торгом. Где хитроумные мамаши, отчаянно стремящиеся сбыть с рук залежалый товар? Где они – ловкие охотницы за простаками?

Грей рассмеялся в ответ.

– Если приглядеться пристальнее, можно заметить и хлопотливых мамаш, и кокетливых бесприданниц. Но здесь немало наследниц и, пожалуй, папаш, подозревающих потенциальных женихов во всех смертных грехах, не меньше, чем пронырливых мамаш.

– Тогда, наверное, я должен радоваться тому, что Гвин со мной не поехала, – резюмировал Торн. – Нам с отцом хватало забот в Берлине, когда мы, словно назойливых мух, отгоняли от Гвин охотников за приданым.

– Здесь, вместе со мной, нас было бы трое – все легче, – заметил Грей и, подняв глаза, добавил: – Гвин оценила бы роспись потолка. И не только. Она сделала бы не одну зарисовку этого дома и снаружи, и изнутри. До сих пор не возьму в толк, почему она отказалась ехать с тобой, – сказал Грей и, пристально посмотрев на Торна, спросил напрямик: – А ты знаешь?

– Она сказала, что должна помогать матери.

– Чепуха! Мама в состоянии сама о себе позаботиться. К тому же у нее есть Морис, который на нее не надышится. Нет, у Гвин была другая причина.

Торн догадывался, как зовут эту «причину». Как бы там ни было, Гвин ему душу не открывала, а сплетничать о сестре с Греем Торн не желал.

– Кстати, а что на ярмарке невест делаешь ты? – сменил тему Торн.

Грей помрачнел.

– Я проиграл пари.

– Вот как? И на что же вы играли?

– Я должен остаться здесь до полуночи или пока меня не представят леди Джорджиане.

– Ты о дочери графа Девоншира? О той самой, что дебютировала в этом сезоне?

– О ней самой.

– Тогда тебе не придется торчать тут долго, – заключил Торн. – Тебя представят ей в числе первых.

– Как и тебя. Или ты забыл о своем высоком статусе?

– Нет, не забыл. – Как мог он забыть, когда, стоило ему появиться в зале, как все вокруг принялись с ним раскланиваться и приседать в реверансах.

– Никогда не забывай о том, кто ты такой, – снисходительно напомнил ему Грей. – Помни, что вокруг полно охотниц, мечтающих лишь о том, чтобы повесить твой герцогский венец к себе на стену в качестве трофея. Так что будь начеку!

– Можешь не сомневаться. Как только я увижу кого-нибудь из семейства Девоншир, немедленно сбегу.

– Но, советуя тебе держать ухо востро, я имел в виду вовсе не Девонширов. Они по статусу выше нас с тобой, и я не стал бы портить с ними отношения. Кто знает, быть может, мне придется обратиться к кому-то из них за помощью.

Торн подумал, что сбежать загодя было бы лучше, чем сесть в лужу, общаясь с могущественным герцогом или его женой. Хотя его уже представили Девонширам и они успели обменяться парой дежурных фраз, Торн очень боялся, что его незнание неписаных законов света сыграет с ним злую шутку. В Пруссии с английскими герцогами ему не доводилось общаться, поскольку он был единственным в округе с тех пор, как Грей уехал в Англию.

– Во-первых, у меня нет твоих амбиций, и, в отличие от тебя, я не мечтаю завоевать расположение половины королевства. А во-вторых, я вполне могу исчезнуть незаметно, если возникнет необходимость.

– Ты так думаешь, братишка? Оглянись вокруг, добрая половина юных леди уже положили на тебя глаз.

– Или на тебя? Когда его светлость с супругой будут представлять тебя своей дочери, внимание всех будет приковано к тебе одному, и моего отсутствия никто не заметит, – с усмешкой парировал Торн. – Я, как и ты, не тороплюсь жениться. Но это не значит, что я должен отказывать себе в удовольствии общения с какой-нибудь хорошенькой девицей, если она к тому же окажется еще и неглупой и занятной.

Торн услышал, как кто-то у него за спиной хмыкнул, но, оглянувшись, никого не увидел. И решил, что ему почудилось.

– Если верить тому, что я слышал о Джорджиане, – нахмурившись, сказал Грей, – она не отличается ни умом, ни сообразительностью. – Судя по всему, герцогиня и внешностью, и умом превосходит дочь.

– Досадно! Я хочу сказать, что тебе, наверное, досадно. А ты бы женился на ней только ради ее связей?

– Нет, одних только связей для брака мало. Но, если слухи не подтвердятся и она окажется хорошенькой умницей, тогда отчего бы и не жениться? – Грей с улыбкой посмотрел на Торна. – В моей жене все должно быть прекрасно, и на меньшее я не согласен.

«И скорее всего, – подумал Торн, – так оно и будет, когда Грей решит остепениться и обзавестись семьей». Грей отличался притягательной романтической внешностью: сине-зеленые глаза, точеные черты лица и черные кудри, которые всегда выглядели слегка растрепанными, словно он только что выбрался из чьей-то постели и может вернуться туда в любой момент, стоит только захотеть. Увы, к несчастью для прекрасных дам, в выборе невесты Грей был очень разборчив.

– Вот поэтому ты до сих пор не женат, – наставительно сказал Торн и, пригубив таинственную жидкость, плескавшуюся в его бокале, брезгливо поморщился. – Ты слишком высоко задрал планку.

– Как ты можешь это пить? – спросил у Торна Грей.

– Я все пытаюсь понять, что это такое. По вкусу напоминает портвейн, но гораздо слабее и слаще. И потом, едва ли портвейн стали бы предлагать дебютанткам на балу.

– То, что ты пьешь, называется негус – пунш, который англичане изготавливают из сильно разбавленного портвейна и тех специй, что окажутся под рукой. И я, сколько ни пытался приучить себя пить его не морщась, так и не преуспел за многие годы.

– Какое низкое коварство! – воскликнул Торн, ища глазами лакея, которому мог бы передать недопитый бокал, но вместо лакея увидел приближающихся к ним герцога и герцогиню Девоншир. – Кажется, пора делать ноги, – добавил Торн. – Хозяева дома идут к нам.

– Я вижу, – кивнув, сказал Грей. – С герцогом я неплохо знаком, но с его супругой и дочерью буду общаться в первый раз. Говорят, герцогиня изумительная женщина. Ты уверен, что не хочешь остаться?

– Как-нибудь в другой раз, – уклончиво заметил Торн.

В его возрасте – Торну только-только исполнился двадцать один год – о женитьбе думать было рано. Ему бы самому не утонуть в коварных водах лондонского высшего света, а о том, чтобы брать на борт жену, и речи не шло. Но Торн еще не настолько близко сошелся с Греем, чтобы признаться ему в этом.

Между тем Девонширы остановились неподалеку, чтобы пообщаться со знакомыми, и Торн, воспользовавшись моментом, скользнул за колонну, где в лихорадочном поиске выхода на балкон столкнулся с кем-то из гостей и пролил негус на жилет.

– Проклятье! – воскликнул Торн, раздраженно глядя на растекающиеся уродливые красные пятна. – Почему вы не смотрите, куда идете?

– А почему не смотрите вы? Я-то стояла здесь и никого не трогала.

Торн поднял глаза на говорившую и увидел перед собой хорошенькую девицу с возмущенно горящим взором. Как и многие юные леди, она была в белом шелковом платье, но вырез ее платья украшала вышивка золотыми нитками, и эта вышивка невольно привлекала внимание к пышному бюсту. А Торну нравились полногрудые женщины.

Он тут же сменил тон.

– Простите меня, – сказал он. – Я был неправ. Я не хотел вас обидеть. Мне самому следовало быть внимательнее.

– Да, ваша светлость. Вам ужасно приспичило спрятаться от леди Джорджианы – милейшего создания, к слову сказать.

– Вы, надо думать, подслушали наш с братом разговор, – с недовольной гримасой сказал Торн. В этом, как он полагал, и заключалась причина того, что принесенное им извинение не принесло желаемых плодов. Но Торн не считал нужным извиняться за то, что не хотел встречи с леди Джорджианой. С какой стати? И вообще, подслушивать чужие разговоры недостойно леди!

Достав носовой платок, Торн принялся тереть красное пятно на жилете.

Девица мотнула головой, отчего светлые кудряшки, обрамлявшие ее лицо, подпрыгнули и метнулись из стороны в сторону.

– Так вы сделаете только хуже. Если пойдете со мной, я помогу вам его очистить.

– Правда? И как, скажите на милость, вы это сделаете?

– С помощью шампанского и бикарбоната натрия, – ответила она таким тоном, словно говорила с неразумным ребенком.

Торн был заинтригован.

– Что такое бикарбонат натрия и где вы намерены его раздобыть?

– Достану из своей сумочки, разумеется.

– Ах да, как я мог забыть? Все юные леди непременно носят с собой на бал бикарбонат, – с сарказмом заметил Торн.

– Все юные леди? А я думала, что такая привычка только у меня, – сказала незнакомка и тут же добавила, не дав Торну вставить слово: – Но если не поторопимся, пятна останутся на вашем жилете навсегда.

Этот жилет не был у Торна единственным и не принадлежал к числу его особенно любимых вещей, но оставаться на балу и танцевать в заляпанной одежде он не мог, и потому предложение девицы свести с жилета пятна показались Торну стоящим. И еще ему было бы любопытно понаблюдать за тем, как она будет творить чудеса с помощью шампанского и соды – если, конечно, бикарбонат и вправду имелся у нее в ридикюле.

– Тогда я в вашем распоряжении. Ведите меня, куда считаете нужным.

Девица кивнула, забрала у Торна бокал с негусом, заменив его оставленным кем-то на подносе бокалом шампанского, и повела его на балкон.

– Библиотека у Девонширов недалеко отсюда. Мы можем заняться этим в библиотеке.

Торн едва не спросил, чем конкретно она предлагает заняться в библиотеке. Эта хорошенькая девица всерьез собирается сводить пятна с его жилета? Или у нее на уме что-то более увлекательное?

Пожалуй, второй вариант был бы предпочтительнее. Судя по наряду девушки, она дебютантка, но что если ему очень повезло, и случай столкнул его с бойкой и не слишком щепетильной замужней дамой?

Дебютантки с мужчинами обычно ведут себя иначе: она бы флиртовала с ним, строила глазки, но не потащила бы в укромный уголок. Однако в Лондоне девушки куда смелее, чем в тех краях, где вырос Торн. И гораздо менее предсказуемые. И не все здешние правила игры были ему знакомы.

Торн был пасынком британского посла в Пруссии, и ему полагалось вести себя прилично, то есть получать от жизни минимум удовольствия. Впрочем, за шесть проведенных в Англии месяцев он несколько расслабился, беря пример с приятелей одногодок. Но до сегодняшнего дня ни одна юная леди не приглашала его «пошалить».

Мысль о том, что Грей, возможно, прав и ему случилось встретиться с той самой охотницей за титулованным мужем, отчасти отрезвила Торна. Он решил, что не даст обвести себя вокруг пальца, хотя и отказывать себе в удовольствии не видел причины. Не так часто ему выпадала удача провести время наедине с приглянувшейся ему девицей без комплексов.

Выйдя на балкон через одну дверь, они вновь вошли в дом через другую, проследовали по почти безлюдному коридору, свернули в еще один пустой коридор…

– Раз уж вы вызвались спасти мой жилет, – сказал Торн, – я надеюсь, вы не откажитесь назвать свое имя. Позвольте представиться. Я…

– Я знаю, кто вы, сэр, – не слишком любезно перебила его незнакомка. – Здесь все вас знают. Моя подруга леди Джорджиана Девоншир указала мне на вас, рассказав, кто вы и откуда, как только мы с ней зашли в бальный зал.

– Но сказанного вашей подругой вам показалось мало, и потому вы решили подслушать наш с братом разговор? – заключил Торн.

– Вовсе нет, – презрительно поджав губы, возразила незнакомка. – Я спряталась за колонной раньше, чем вы оказались рядом. И не для того, чтобы вас подслушать. Я, видите ли, пряталась от мачехи.

– И зачем вы от нее прятались?

Незнакомка раздраженно вздохнула.

– Затем, что она все время пытается свести меня с джентльменами, которые мне не нравятся. Я не испытываю ни потребности, ни желания выходить замуж, но она отказывается в это верить.

Торн прикусил язык. В глубине души он считал, что мачеха этой девушки права. При всей своей раздражительности и нелюбезности его новая знакомая являла собой удивительное сочетание невинности и соблазна – то самое сочетание, которое очень легко может довести девушку до беды, если мужчина окажется не вполне джентльменом. Торн пока не мог определиться со своим отношением к этой девушке.

– Понимаю, – сказал он, не придумав ничего лучшего. – Но я все еще не знаю вашего имени.

– Ах да, – вяло улыбнувшись, сказала она. – Я все время забываю о правилах хорошего тона.

– Я это заметил.

Улыбка сползла с ее лица.

– Не обязательно было на это указывать.

Торн рассмеялся.

– Право, вы самая удивительная девушка из всех, кого я знаю. Если не считать моей сестры. – Торн наклонился и перешел на шепот: – Я назову вам ее имя, если это побудит вас назвать мне ваше. Ее зовут Гвин. А вас…

– Мисс Оливия Норли.

Она сообщила ему свое имя спокойно и без жеманства. Торн был несколько разочарован, узнав, что она не та похотливая замужняя дамочка, за какую он ее принимал.

– Вот мы и пришли, – сообщила мисс Оливия, остановившись перед открытой дверью. – Зайдем?

– Как пожелаете. Это был ваш дерзкий проект.

– Так и есть, – сказала она и решительно шагнула в комнату.

Торн вошел следом, едва сдерживая смех. Его очень веселила ее решительная манера. У нее, по крайней мере, хватило ума пройти в дальний угол, где их трудно было заметить из коридора.

Мисс Оливия поставила бокал с шампанским на стол, где уже стояли в канделябре зажженные свечи. Затем раскрыла ридикюль и извлекла оттуда маленькую коробочку с немалым количеством крохотных флаконов.

– Господи, что это?

– Нюхательная соль, румяна и пудра для маман. В ее сумочке для них не нашлось места, – сообщила мисс Оливия и, раскрыв один из флакончиков, высыпала на ладонь белый порошок. – Это и есть бикарбонат натрия. Хорошо помогает при несварении.

– И, очевидно, сводит пятна от вина.

– Именно так, – подтвердила мисс Оливия и улыбнулась ему.

У Торна перехватило дыхание. Улыбка превращала ее из хорошенькой девушки в восхитительную богиню. Она переставила канделябр, подвинув его ближе к себе, и Торн увидел, что глаза у нее зеленые, цветом похожие на нефрит, того же теплого золотистого оттенка. У нее был крупный рот, бархатные, словно персик, щеки и чуть вздернутый нос. Все это в совокупности Торн находил пленительным.

– Простите меня, – сказала она, по всей видимости, не замечая того, что он не сводит с нее глаз, – но я должна просунуть ладонь под ваш жилет, чтобы как следует его очистить.

– Может, вы бы предпочли, чтобы я его совсем снял? – спросил Торн, вполне отдавая себе отчет в том, что вопрос его звучит почти неприлично. Как же она на него отреагирует?

Мисс Оливия просияла.

– Конечно! Так будет гораздо проще!

Ее явно не смутил тот факт, что приличия не были соблюдены подобающим образом. Торна это сильно позабавило. Он сбросил фрак, после чего снял жилет и вручил его мисс Оливии. Подложив под подкладку жилета носовой платок, отважная мисс принялась за дело. Вначале сбрызнула пятна шампанским, затем присыпала расплывшиеся кляксы бикарбонатом натрия. Перед его удивленным взором пятна покрылись густой пеной.

Мисс Оливия, протянув руку, попросила его передать ей носовой платок, что он и сделал. Этим носовым платком мисс Оливия собрала пену.

Торн был потрясен: от пятен ничего не осталось, лишь влажные следы – словно на жилет плеснули чистой водой.

– Где вы этому научились? – спросил Торн.

Мисс Оливия подошла к камину и принялась размахивать жилетом, чтобы тот поскорее высох.

– От своего дяди, – ответила мисс Оливия. – Он химик.

Какое странное семейство. Надо полагать, благодаря своему родственнику она знает множество способов химической чистки. Если верить Гвин, женщинам полагается все это знать и уметь, даже если им не придется заниматься этим лично.

Мисс Норли подошла и вручила Торну жилет.

– Держите. По крайней мере, до конца вечера вы в нем продержитесь. А потом отдадите его слуге, и он займется им всерьез.

– Надо не забыть отдать слуге поручение, – тем же серьезным тоном, что и она, сказал Торн. – Чем я могу отплатить вам? Глаз тритона подойдет? Или лягушачья лапка? Чем вы заполняете ваши склянки?

– К чему мне тритоньи глаза и лягушачьи лапки? Для меня они совершенно бесполезны.

Должно быть, она не читала «Макбета». Или забыла ту сцену, где ведьмы варят зелье.

Посмеиваясь, Торн застегнул жилет.

– Тогда, пожалуй, я приглашу вас на танец.

Лицо ее исказил самый неподдельный ужас.

– Даже не думайте! Хуже меня во всем королевстве никто не танцует. И, поскольку юным леди не полагается отказывать джентльменам…

– Разве? Я не знал о существовании такого правила. Но это многое объясняет. Теперь я понимаю, почему мне никто тут не отказывает, – сокрушенно заметил Торн и, подмигнув ей, добавил: – А я думал, это потому, что я так необыкновенно хорош собой.

– Вам никто не отказывает, потому что вы герцог, сэр. Поэтому, пожалуйста, не приглашайте на танец меня, а не то все кончится тем, что в дураках окажемся мы оба. И вам это не понравится, уверяю вас.

Торн покачал головой.

– Вы очень необычная леди, мисс Норли, – со всей искренностью заявил Торн.

Когда он, поправляя шейный платок, слегка сдвинул узел, мисс Оливия, нахмурившись, сокрушенно покачала головой.

– У вас и на шейном платке пятна. Мне придется…

– Не беспокойтесь. Пятно легко замаскировать, перевязав узел. Я бы и сам легко смог это сделать, если бы нашлось зеркало…

– Я помогу, – сказала мисс Оливия и принялась деловито возиться с его шейным платком. Немного подтянула тут, ослабила узел там. К Торну вернулись его изначальные подозрения относительно истинной цели его привода сюда.

– У вас очень хорошо получается, – похвалил ее Торн. – Должно быть, вы много практиковались.

– У моего дяди нет камердинера, и потому мне иногда приходится ему помогать, когда он ждет гостей.

– Признайтесь, мисс Норли, вы ведь привели меня сюда не только ради того, чтобы почистить мой жилет и перевязать мой крават.

Взгляд ее взметнулся вверх.

– А для чего же еще? – чуть запальчиво спросила она.

С улыбкой он взял в ладони ее лицо.

– Хотя бы для этого.

Он нежно поцеловал ее, и она испуганно отстранилась.

– О боже…

Он тихо рассмеялся и вновь ее поцеловал.

На этот раз она обхватила его руками за талию и, привстав на цыпочки, подставила губы под его поцелуи. И какими сладкими оказались эти губы! Сладкими, как спелые вишни. И дерзкими. Словно проделывала она все это не в первый раз.

Не то чтобы он имел что-то против ее предполагаемой опытности. Вероятно, именно опыт превратил ее в ту чувственную и от этого еще более желанную женщину, которую он готов был целовать всю ночь напролет. Целовать ее все равно что пить лучшее шампанское, только еще вкуснее.

Кровь его кипела. Поцелуев ему было мало. Она застонала и прижалась к нему еще крепче. Торн вдыхал ее запах – запах каких-то экзотических цветов. Ему хотелось утонуть в этом запахе. Он уже совсем было решился положить руку на такую полную, такую упругую и манящую грудь, как вдруг его резанул по ушам чей-то чужой и противный голос. Голос был женский.

– Оливия Джейн Норли! Чем ты, черт возьми, занимаешься?!

Оливия отскочила от него как ошпаренная. Она выглядела растерянной, слегка растрепанной и хмельной. Кажется, она еще не вполне осознала, что произошло. Но Торн все понял сразу. Его застигли на месте преступления, и, кажется, теперь ему не отвертеться.

Торн повернулся лицом к обладательнице визгливого голоса. Элегантно одетая женщина средних лет не могла быть никем иным, кроме как мачехой мисс Оливии. Как она могла их застукать, если Оливия действительно пряталась от нее? Из-за спины почтенной матроны выглядывали ее приятельницы, что означало – у преступления есть очевидцы. Дела Торна были плохи. Очень плохи.

И в этот момент он вдруг вспомнил, где слышал фамилию Норли. Барон Норли был членом того же лондонского клуба, завсегдатаем которого являлся Грей. Торн несколько раз бывал там, но так и не решил, хочет ли он стать его членом. Таким образом, мисс Норли была дочерью английского аристократа и при этом охотницей, одной из тех, о которых его предупреждали. И еще она была куда умнее, чем казалась с первого взгляда.

– Все совсем не так, как кажется, мама, – принялась оправдываться мисс Норли. – Его светлость пролил негус на жилет, и я выводила пятна.

За спиной миссис Норли раздался смешок – так ее подруги отреагировали на слова Оливии.

Леди Норли при этом не смеялась.

– Оливия, выйди в коридор. Я должна поговорить с герцогом один на один.

– Но…

– Выйдите немедленно, юная леди, – с металлом в голосе повторила миссис Норли.

Понурив голову, Оливия подчинилась. Леди Норли вытолкала в коридор и своих подруг заодно. Торн остался наедине с грозной дамой.

– Леди Норли… – начал было он, но его перебили:

– Я рассчитываю увидеть вас завтра же утром в нашем лондонском доме с тем, чтобы просить руки нашей дочери.

Жениться! Только этого не доставало! Торн мог рассчитывать лишь на помощь высших сил.

И все же он попытался выбраться из ямы, которую по глупости сам для себя выкопал:

– Не вижу нужды так торопить события. Мы с вашей дочерью едва знакомы, и, хотя она девушка милая…

– Да, она действительно милая девушка, которой едва исполнилось семнадцать. И я не допущу, чтобы ее репутация оказалась погублена из-за ваших… животных желаний.

Торн вовремя вспомнил о том, что он все-таки герцог, и, расправив плечи и придав своему голосу подобающий ледяной тон, сообщил:

– То был всего лишь дружеский поцелуй.

– Для осуществления которого вы сняли фрак.

Проклятье! Торн совсем забыл о том, что стоит перед этой дамой в одной рубашке. И этот факт существенно снижал его шансы выйти сухим из воды.

Торн угрюмо усмехнулся, припомнив предупреждения Грея. Он все больше убеждался в том, что мисс Норли сама все подстроила. И все сильнее злился.

Должно быть, миссис Норли заметила, что он гневается, поскольку она, подойдя к нему вплотную и понизив голос до зловещего шепота, сказала:

– На случай, если вы решите не приходить к нам завтра утром с тем, чтобы сделать предложение мисс Оливии, предупреждаю: вы принудите меня сделать достоянием публики некую тайну, касающуюся вашей семьи, которую я хранила все эти годы.

По спине у Торна пробежал холодок.

– Вы даже не знакомы с моими родственниками. О каких же их тайнах вы можете быть наслышаны?

– К вашему сведению, несколько лет назад мы достаточно тесно общались с вашими родителями. Так получилось, что наш первый выход в свет – мой и вашей матери – случился одновременно, в один сезон, а ваш отец был другом моей семьи. И поэтому я точно знаю, куда он направлялся, когда произошла та смертельная авария.

Торн растерялся.

– Он ехал в Лондон, – с плохо скрываемой тревогой в голосе сказал Торн. – Никакого секрета в том нет.

– В Лондон, верно. И ехал он туда на свидание со своей любовницей.

Торну почудилось, что земля ушла у него из-под ног.

– Что? – в страхе переспросил он.

– Ваш отец завел любовницу еще до того, как женился на вашей матери. И их связь не прервалась после его женитьбы.

Торн не удивился бы, если бы узнал, что отец Грея содержал любовницу. Но поверить в то, что так мог поступить его отец, Торн не мог.

Торн пытался припомнить, говорила ли мать когда-то о том, что послужило причиной внезапного отъезда его отца из Беркшира, но так ничего и не вспомнил. Зато Торн прекрасно помнил, что его мать говорила об их с отцом взаимных чувствах. Она говорила, что они любили друг друга без памяти. Если верить матери, из всех трех мужей, что у нее были, только его с Гвин отца она любила по-настоящему и с полной взаимностью. Так что, либо у отца не было никакой любовницы, либо он так хорошо скрывал свою связь, что мать не могла его ни в чем заподозрить.

Был и третий вариант: мать знала о его неверности и все это время лгала и ему, и Гвин о характере их отношений с отцом. Торн не был готов рассматривать третью версию всерьез, потому что тогда все их представления о Большой Романтической Любви не более чем фарс.

Да и кто знает, правду ли говорит леди Норли? Она прекрасно понимала, что ни подтвердить, ни опровергнуть ее версию никто не может. Торн мог бы написать матери и спросить у нее, но переписка займет не меньше месяца.

Впрочем, даже если леди Норли лжет, ничто не мешает ей пустить порочащий его семью слух. Не исключено, что баронесса имеет достаточно сведений, чтобы придать слуху правдоподобие. А Торн не мог допустить, чтобы мать его пострадала из-за чьих-то интриг. Да и карьере его отчима, посла Британии в Пруссии, такого рода слух мог бы серьезно помешать.

– Так мы поняли друг друга? – без тени страха или неуверенности спросила баронесса. Она приперла его к стене и знала об этом.

– Я буду у вас завтра с утра, – старательно изображая беззаботность, ответил Торн.

Оливия, словно на иголках, сидела на кушетке в гостиной, пока мачеха колдовала над ее кудряшками.

– Как только ты выйдешь замуж за его светлость, мне придется научить твою горничную делать тебе прическу, как приличествует герцогине.

– Если я выйду за его светлость, – с ударением на первом слове откликнулась Оливия.

– Только не начинай опять, – ущипнув Оливию за щеку, воскликнула леди Норли. – Ты непременно за него выйдешь. Он красив и, что еще важнее, богат. У тебя все получится. Да и ты, верно, сама все понимаешь, принимая во внимание то, как ловко ты его подцепила.

– Я не собиралась… Я не думала, что мы с ним…

В ответ мачеха Оливии лишь выразительно приподняла бровь.

Оливия вздохнула. Наверное, не стоило признаваться в том, что она не ожидала, что их с герцогом застанут наедине.

– Что папа говорит? – спросила Оливия. Она не видела отца со вчерашнего дня, поскольку он все еще был у себя в клубе, когда они вернулись домой с бала.

Баронесса безразлично пожала плечами.

– Ты знаешь своего отца: он слишком занят своими делами, чтобы беспокоиться о наших. Но он признал, что лучшей партии для своей дочери не мог бы придумать сам, и он, конечно, даст согласие на брак. Он даже остался дома сегодня, чтобы принять у себя герцога после того, как ты согласишься стать его женой.

После того как мать Оливии умерла – Оливии было восемь лет, – отец перестал принимать участие в жизни своей дочери, перепоручив ее заботам нянек и гувернанток. Сам он предавался всем тем радостям жизни, которые приличествуют истинному английскому аристократу: возлияниям, азартным играм и всему тому, чем мужчины заняты в своих клубах. Иногда Оливии даже казалось, что он и женился во второй раз лишь ради того, чтобы окончательно вычеркнуть из своей жизни дочь – неуклюжую любительницу химии, девочку со странностями, которой он явно стыдился.

– Вы оба так хотите поскорее от меня избавиться? – спросила Оливия, втайне надеясь, что удастся задеть чувства мачехи.

К чести последней надо сказать, что по крайней мере на вид она была потрясена вопросом падчерицы.

– Избавиться от тебя? Что за глупости! Мы просто оба хотим, чтобы ты удачно вышла замуж. И как только ты выйдешь замуж, мы сможем вместе выезжать в парк и за покупками, посещать всякие интересные места, ездить с визитами… Одним словом, получать от жизни всевозможные удовольствия!

У Оливии были несколько иные представления о радостях жизни, но она не стала спорить с мачехой. Каждому свое.

– Вы оба уверены, что герцог сделает мне предложение. С чего бы это?

– Сделает, не сомневайся, – с ноткой металла в голосе заверила ее маман.

Оливия не в первый раз задумалась о том, каким образом маман убедила его просить ее руки. Или герцог действительно был джентльменом до мозга костей?

Отчего-то Оливии так не показалось. Стоило лишь бросить взгляд на его лицо, когда он выходил после разговора с мачехой из библиотеки. Он даже не остановился, чтобы попрощаться. Тогда Оливию это обидело, но размышлять об этом сейчас ей было недосуг. Сейчас предстояло продумать то, что она скажет ему, если он действительно сделает ей предложение.

Выбор был трудным. В конце концов, герцог был первым мужчиной, который поцеловал ее в губы. И опыт оказался потрясающим во всех смыслах. Она испытала то, что никак не ожидала испытать. Даже сейчас при воспоминании об этом что-то сладко замирало в груди. Ничего неприятного не было и в том, что язык его оказался у нее во рту. Совсем наоборот: его ритмичные движения отчего-то вызвали в ней восторг и желание подражать. Что она и сделала, и ему это, кажется, понравилось… Даже если он, судя по его первой реакции, совсем от нее этого не ожидал. Оливия полагала, что, говоря о романтике, многие леди имеют в виду то самое, что чувствовала она. Впрочем, она могла ошибаться.

Забили часы, и Оливия вздрогнула, очнувшись. Наступило время визитов. К ней еще никто ни разу не приходил с визитами. Оливия не слишком преуспела в науке светской беседы, так и не научилась говорить комплименты и льстить и, в отличие от других более удачливых юных леди, не обзавелась толпой поклонников. Впрочем, отсутствие желающих нанести ей визит не слишком беспокоило Оливию, скорее наоборот: вместо того, чтобы тратить время впустую, она отправлялась к дяде и помогала ему ставить химические опыты.

Оливия по-прежнему надеялась, что герцог не придет. Тогда не надо будет решать, что ему ответить. Оливия всю ночь думала над тем, как поступить, но так и не приняла окончательного решения.

С одной стороны, он был весьма хорош собой и, очевидно, находил ее достаточно привлекательной, чтобы поцеловать. И он хорошо целовался. По крайней мере, ей понравилось. Хотя по большому счету сравнивать ей было не с кем. Был и еще один существенный аргумент «за»: если она выйдет за него замуж, ей никогда не придется вести не дававшиеся ей разговоры о погоде и прочей ерунде. Кажется, он не из тех, кто любит болтать о пустяках.

С другой стороны, Оливия сомневалась, что его светлость позволит ей проводить собственные химические опыты или помогать дяде в его исследованиях. Обладатель герцогского титула вправе ожидать от своей жены покорности и домовитости – тех качеств, каких она была начисто лишена. Больше того, Оливия не определилась с тем, хочет ли она вообще иметь детей.

И еще, в Оливии все еще жила та маленькая девочка, что верила в сказки и мечтала о браке по любви. Но от Торнстока ожидать подобных чувств было бы слишком наивно.

Услышав стук дверного молотка, Оливия напряженно застыла. Прошло несколько томительных минут, и после доклада дворецкого в гостиную вошел герцог Торнсток. Оливия и баронесса одновременно присели в реверансе. Его светлость выглядел весьма мрачно, и Оливия укрепилась в подозрении о том, что герцог явился сюда не по собственной воле, а по принуждению со стороны маман.

– Доброе утро, мисс Норли, – произнес он, глядя сквозь нее. – Вы сегодня хорошо выглядите.

– И вы, ваша светлость, – ответила Оливия, нисколько не кривя душой. Выглядел он действительно отменно. Его прямые каштановые волосы имели чуть заметный рыжеватый оттенок, а голубые глаза были настолько светлыми, что казались совершенно прозрачными.

Он посмотрел на мачеху, затем вновь перевел взгляд на нее.

– Мисс Норли, я надеюсь, вы окажите мне честь, согласившись стать моей женой.

Оливия растерялась. Впервые она усомнилась в том, что разговоры о пустяках – лишняя трата времени.

– Почему? – спросила она, и, как ей показалось, ее вопрос сбил его с толку.

Но растерянность его быстро прошла. Прищурив эти свои льдисто-прозрачные глаза, он ответил:

– Потому что вчера вечером я безвозвратно погубил вашу репутацию. И брак в этом случае – единственный выход.

Все так. И в то же время не так. Для начала статус герцога значительно выше, чем у дочери барона, посему ему не составило бы труда выйти сухим из воды. Но он здесь – и выглядит как вор, которого тащат на виселицу.

У Оливии не было желания брать на себя роль палача. Если уж ей придется выйти замуж, то не для того, чтобы спасти свою репутацию. И разумеется, она не выйдет за того, кто презирает ее и даже не скрывает своего отношения.

– Спасибо, ваша светлость, за ваше любезное и щедрое предложение, но я вынуждена его отвергнуть.

– Оливия! – воскликнула мачеха, но Оливия ее почти не слышала. Все ее внимание было сосредоточено на герцоге. Она пристально следила за его реакцией. Она ожидала увидеть облегчение, но, вопреки ее ожиданиям, холодную надменность сменил пламенный гнев.

Какое он имел право злиться? Она спасла его от тягостной необходимости жениться на ней. Он мог бы, по крайней мере, быть ей благодарен.

Мачеха попыталась сгладить ситуацию:

– Моя приемная дочь хотела сказать…

– Именно то, что сказала, – перебила ее Оливия. – Я не желаю выходить замуж за герцога. Подозреваю, что и он не хочет на мне жениться. – Оливия направилась к выходу из гостиной. – Прошу прощения, мне нужно выйти.

И она действительно не могла больше оставаться с ним в одной комнате. Она не хотела его видеть. Не хотела быть свидетельницей его триумфа, рожденного осознанием того, что он снова свободен. Но едва Оливия успела ступить за дверь, как ноги ее подкосились, и она упала в оказавшееся по счастью поблизости кресло.

Словно сквозь вату она слышала, как за стеной говорила ее мачеха:

– Ваша светлость, вы должны дать ей шанс. Как любая юная леди, моя приемная дочь хочет, чтобы за ней ухаживали, красиво ухаживали. Пройдет немного времени, и она обязательно…

– Я не желаю быть посмешищем, мадам. Что касается меня, я выполнил условия нашей сделки.

Сделка! Оливия не знала, что и думать. Час от часу не легче. Что же баронесса могла ему предложить, чтобы он пошел на сделку с ней? Неужели она, Оливия, действительно настолько отвратительна, что ни один мужчина без понуканий извне не захочет взять ее в жены? По правде сказать, приданое у нее так себе, но, предложи мачеха ему даже вдвое больше денег, это никак не изменило бы ситуацию – герцог, по слухам, богат как Крез.

В голосе его не было и следа от вчерашней игривости.

– Я предложил, она отказалась. Мы квиты. И если вам когда-нибудь придет в голову осуществить свою угрозу, я превращу и вашу жизнь, и жизнь вашей падчерицы заодно в ад. Хорошего дня, леди Норли.

Последние его слова побудили Оливию к действию. Действовать надо срочно. Он сейчас выйдет из комнаты! Она не перенесет, если он застанет ее здесь, в коридоре, подслушивающей под дверью. Она вскочила и побежала к лестнице, молясь лишь о том, чтобы с ним не встретиться.

Когда Оливия решилась оглянуться, она поняла, что он ее даже не заметил. Он так стремился сбежать отсюда поскорее, что не мог думать ни о чем другом. Наверное, он только сейчас вполне осознал, что едва не оказался женат на совершенно чужой ему женщине.

На миг Оливия испытала нечто вроде сожаления об упущенной возможности. Если бы она согласилась выйти за него, тот вчерашний поцелуй был бы только первым из долгой череды других. А теперь… Теперь он останется первым и последним.

Впрочем, поцелуи еще не все в жизни. Нетрудно догадаться – пример отца был всегда перед глазами, – что такое брак для женщины и насколько положение жены отлично от положения мужа. Ее мечте о занятиях химией придется сказать «прощай», ибо в этом мире жене всегда приходится подчинять свои желания желаниям мужа.

Так кто же хочет выйти замуж за герцога? Уж точно не она.