Читать книгу Биф Веллингтон, или На..й готовку - Самара Мо - Страница 5

Четыре дня прошло с тех пор, как не стало старухи. На скудных похоронах её, не было ни души, если не считать двух коренастых полупьяных гробовщиков, что несли её гроб к вырытой могиле. По дороге они уронили его. Я слышала треск досок при падении. Как сгрохотало внутри её окоченевшее тело, но никак не отреагировала на это. Не возмутилась. Ни заплакала, но и не засмеялась.

Запнувшийся за кочку мужчина с пылающими красными щеками в ужасе посмотрел на меня – на одиноко стоящую на холмике девушку, застывшую в глубоких раздумьях.

– Плости… те. Я… не хотел – попытался извиниться он заплетающимся языком. Я ничего ему не ответила, лишь подумала про себя: Так тебе и надо тварь. Перевернутся в гробу – это как раз то, чего ты заслужила, бабуля.

Второй, судя по виду более трезвый его напарник, грозно глянул на сжавшегося мужичка и взглядом приказал ему вновь взяться за работу и донести усопшую до могилы. Справившись с поставленной задачей, они оба посмотрели на меня вопросительно, вроде как, задавая вопрос: Чё дальше то?

– Зарывайте! – перекрикнула я всё усиливающийся ветер, не имея больше сил лицезреть их пьяные рожи, и те покорно схватившись за лопаты, спешно закидали старуху рыхлой землёй. В завершении столь неприятного для меня действа, я кинула на землю две красные гвоздики, что принесла с собой больше для успокоения своей души, нежели почтить память женщины вырастившей меня.

Тётка на похоронах так и не появилась. Единственная оставшаяся в живых родственница бабули, не соизволила проводить её в последний путь. Более того, даже не позвонила. Не могу знать, что остановило её – ветреная погода, разбушевавшаяся не на шутку или какие-то домашние хлопоты. Но, я уверена, что если бы она пришла, то ей понадобилась бы целая тележка чтобы довезти все те цветы, что она заготовила на её похороны. Возможно, она бы даже всплакнула, ведь в душе своей она всегда была человеком добрым. Может даже прочла бы одно из своих любимых стихотворений. Из тех, что читала когда-то мне, думая, что мне нравится поэзия. А может и не стих то был бы, а отрывок из библии. На самом деле, мне было всё равно.

Ничего не изменилось после смерти старухи, если не считать самого дома, который как будто затих, успокоился и растерял все звуки. Я поймала себя на мысли, что всякий раз проходя мимо кресла обтянутого велюром, ожидаю увидеть в нем дремлющего никого не трогающего кота. В конце концов я вытащила из бездонного шкафа бабки два ветхих чемодана с заржавевшими защёлками и водрузила их один поверх другого. На то самое кресло, чтобы больше не думать ни о коте, ни о старухе. Раскрыв верхний, я принялась скидывать в него всё то, что мне могло пригодится в следующей моей «новой» жизни. А ещё я решила, что как только перееду, заведу себе собаку. Маленькую, радостную и живую, как та, что из фильма «Маска» с Джимом Керри. Не помню названия породы, но думаю, она сумеет расшевелить меня.

– Нет. Я не останусь здесь. Ни-за-что. И не уговаривай меня. – Крикнула я пустому дому, хоть и не слышала никаких уговоров. Впервые за долгое время она просто молчала, стоя где-то за моей спиной. Мама. Я знала, что она здесь. Весь день я чувствовала её незримое присутствие, но та тишина, в которой я оказалась под её пристальным взором, сейчас угнетала меня куда сильнее, чем любые её попытки упросить меня не покидать стен ненавистной мне обители, в которой господствовали одни лишь тараканы да жуки. – Я сдержала слово. Ты просила меня остаться здесь до её смерти. Она мертва! Так чего же ты хочешь?! – Я металась по дому словно умалишённая, собирая вещи, которые мне были не нужны. – Больше я не останусь тут ни на минуту, и даже ты меня не остановишь. Ведь ты плод моего воображения и ничего больше. Фантазия, созданная маленькой покинутой девочкой, чтобы не сойти с ума. Тебя нет. Может, и не было никогда. Может все мои воспоминания о тебе – ложь!

В прихожей лопнуло зеркало. Я оглянулось на этот тонкий, почти неслышный звук, и увидела своё безликое отражение, разделённое кривой трещиной пополам.

Девушку, что не оделась с утра, как полагается. На тощей, слегка перекошенной вправо из-за хромоты фигурке, болтался старый замызганный халат, застёгнутый как попало. Тёмные круги под глазами свидетельствовали о недосыпе. Они говорили о стрессе и душевных терзаниях.

Кого ты обманываешь? – мысленно обратилась я к себе, трогая руками худое лицо. – Неужели не видишь, что смерть её, не принесла тебе облегчения? Не принесла покоя, которого ты так сильно ждала. Ты всегда была одна, со старухой или без. И тебе не стало лучше от того, что она ушла из жизни, так ведь? Нет, не стало. Но станет. Нужно только покинуть дом. Но как же мама? Ты оставишь её? Правда, оставишь? – Я закрыла глаза, не желая смотреть на своё раздвоенное отражение. Не желая самой себе отвечать на вопросы, которые требовали ответа. Надо признать, я не знала, что мне делать дальше. С чего начать и куда податься, но я ничуть не сомневалась в том, что мне просто необходимо доверху набить чемоданы. Забить их бесполезным тряпьём, и быть может тогда…

Зазвонил телефон. Я не сомневалась, что звонит как всегда тетка, но не хотела отвечать на звонок. А потом вновь подумала, что мне некуда идти. В надежде, что она предложит мне свой дом я ответила на звонок.

– Ну как прошли похороны? – спросила она будто бы сонно.

– И тебе здрастье. Не думала, что тебя это волнует, ведь ты там не появилась.

– Потому и звоню. Не будь такой стервой, Кира. Я вовсе не плохой человек. Просто, у меня были на то свои причины.

Внезапно я увидела, закатившийся под кровать магический шар, вроде тех на которых гадают ясновидцы и колдуньи, и зачем-то кинулась выуживать его оттуда, встав на колени. Зачем он мне в дороге, я не задумывалась, но понимала, что должна себя чем-то озадачить. – Ага, – подтвердила я ни без сарказма, хотя, и ей, и мне было известно, что сестры не особо то проявляли вообще, хоть какие-то чувства по отношению друг к другу. – Я так и подумала.

– Так как прошли похороны? Мне, правда, жаль, что меня не было рядом.

– Двое изрядно выпивших мужиков с кривыми рожами приволокли на своих до мозолей натруженных руках гроб, сколоченный из полусгнивших досок. Заметь я сама выбирала те доски. Пока несли, один из них споткнулся и уронил свой край. Я слышала, как старуха сбрякала внутри него, но ничего страшного не случилось, доски выдержали и наша упокоенная старушка тоже. Они опустили его в зловонно пахнущую мертвечиной землю и закопали могилку, не произнеся ни слова, но то и дело попивая из маленьких таких фляжечек какое-то пойло. Я бросила на тот холмик две ярко-красные гвоздики, и тем самым простилась со старухой навсегда. Было холодно, ветрено и мерзко, но думаю, ты и сама это знаешь.

– Жаль, что тебе пришлось организовывать всё самой, но у меня не было возможности – не поддаваясь на провокацию, сказала тётка.

– Она похоронена на Старообрядческом кладбище, если тебе интересно. Это в…

– Мне известно, где это. Знаешь… – она как будто сомневалась говорить или нет, а потом всё же произнесла – Я заеду к тебе на днях. Привезу тебе еды.

– В четверг – поправила я безэмоционально.

– Да. В четверг. Проведаю тебя. Ведь ты там совсем одна.

Признаться, мне было тошно слушать её наигранное беспокойство. Я то и дело поглядывала, то на чемоданы, сжимая в руке блестящий шар, то на входную дверь, словно ожидая появления кого-то. Я вновь ошиблась, предположив, что тётка способна на сочувствие, которое включало в себя мой переезд в её драгоценное жилище. Нет. Похоже, и там мне не было места. Может она даже считала, что меня и так всё устраивает. В любом случае, я не стала говорить ей, что к четвергу меня здесь уже не будет.

– У меня всё нормально тётя. Благодарю за участие. Я далеко уже не маленькая девочка и … – Не договорив того, что собиралась сказать, я вдруг замолчала, потому как, обнаружила на своём плече бабочку. Она сидела спокойно, медленно шевеля своими ярко-жёлтыми крылышками. Я понятия не имела, как она называется, но точно знала, что видела её прежде, огромное множество раз. Видела высушенной и мертвой, приколотой маленькими булавочками, где-то в гостиной. Ни без труда я отвела от ожившего насекомого взгляд и заметила, что и все остальные рамочки пусты. Но как такое возможно? Готова поклясться, что ещё несколько минут назад бабочки были на своих местах. Да и где бы им ещё быть? Но глаза мои говорили другое.

– Что ты задумала? – услышала я внезапно обеспокоенный голос тётки.

– До встречи, тётя. – сказала я и прервала вызов.

– Мама, ты здесь? Что происходит?

«Иди за ней» – услышала я шёпот матери, доносящийся как будто из колодца. Просто долетевшее до моих ушей эхо.

Мне и в голову не приходило как-то себя обезопасить. Ведь кто-то посторонний мог проникнуть в дом, да хотя бы пока я ползала под кроватью пытаясь дотянуться до несчастного шара. Но я точно услышала бы звук отпирающейся двери или возможно разбитого оконного стекла. Потому я и толкнула дверь спальни вполне решительно, явно не ожидая увидеть того, что предстало передо мной.

Сотни вполне себе живых бабочек, облепили дальний угол комнаты. Тот, в котором когда-то образовалась дыра в полу, под досками которого росли, распространяя зловоние могучие корни дуба. Что-то манило туда оживших бабочек и это что-то двигалось. Зажжённые свечи, что стояли на подоконнике и столе, пылали ярким жгучим огнём, на свет которого с того скопления, то одно то другое порхающее крылышками насекомое срывалось влекомое пламенем, подобно мотылькам. Разинув от удивления рот, я наблюдала, как они подлетали к огню, обжигали себе крылья, а затем падали замертво. Но уже через секунду вновь взмывали вверх и возвращались на прежнее место.

Бабуля была бы в ужасе, увидев их подпалённые крылья – подумала я. А потом нечто, укрытое тельцами бабочек, вдруг зашевелилось. То, как те разноцветные насекомые разом взмыли вверх, выглядело не просто красивым – фееричным. И тем большее впечатление произвело на меня то, что я увидела после всей этой красоты. Притаившись в углу, обхватив колени рукой, сидел мальчуган. Тот самый, которого я видела в своём видении, в котором не смогла найти тело матери. Сидел неподвижно, с любопытством рассматривая меня. Не плакал и не стонал. А должен был бы, судя по тому, что открылось моему взору. Я вскрикнула, не сумев сдержать удивление, а он лишь сказал:

– Они не знают, что умереть не могут. Поэтому и калечат себя.

Выглядел он намного хуже, чем мне запомнилось. Теперь я отчётливо могла рассмотреть ссадины и порезы, на его руках и лице. Но он, как и прежде, не реагировал на боль.

– Нет, нет, нет. Это просто бред. Галлюцинация. Его не существует. Ты просто переутомилась. – Поведала я, то ли мальчонке, то ли самой себе, а потом попробовала потереть глаза. Эффекта это никакого не произвело, так как, я всё так же видела его, вполне реального, несмотря на отсутствие глаза и торчащей из его груди железяки.

В тот самый момент глубочайшего замешательства, меня и ужалила одна из них. Чем? Непонятно. Ведь у бабочек нет жала. Природой не предусмотрено. Но то точно был впрыск яда под кожу, от которого я невольно вскрикнула, а затем одним резким ударом пришибла порхающую тварь. Мальчик не обратил внимания на произошедшее и принялся возить по полу своей почти оторванной рукой, заставляя насекомых беспокойно взмывать вверх. Игрался с ними. Теперь его школьная рубашка застёгнута, а поверх неё одета жилетка со скачущими по ней вязаными оленями. Всё те же рваные брюки. – Но как такое возможно? – еле слышно спросила я.

– Ты когда-нибудь думала, как выглядит зло? Чувствовала, чем оно дышит? – спросил труп мальчика, проигнорировав мой вопрос.

Зло? Причём тут зло? О каком зле он говорит? – Я не знала, что ему ответить. Заворожённо смотрела на ребёнка, на теле которого видела травмы несовместимые с жизнью. И тот ребёнок говорил. Он двигался и, похоже, вовсе не собирался исчезать.

Годы безуспешных попыток заглушить внутри себя неустанно звенящий голос матери привели к тому, что теперь я видела перед собой ещё и ребенка, в живых которого быть не должно. За что мне это? Чем я разгневала судьбу?

– А оно дышит – добавил он настойчиво.

– Пошёл ты на хер! – крикнула я, и выбежала из комнаты, захлопнув дверь. – Тебя нет. Тебя не существует. – Я колотила себя по голове, стараясь прервать видение, а потом вдруг вспомнила слова старухи, произнесённые ею перед смертью. – Кажется, она что-то говорила о мальчике, который придёт ко мне. Нет. Выкинь этот бред из головы. Не думай о старухе. И о пацане не думай. Он сдох давно. Просто возьми чемоданы и скройся. Сбеги из дома в том, в чём есть. Даже не переодевайся. Ничего тебе больше и не нужно. Правильно. Так и нужно сделать – решила я, но всё равно кинулась к чемоданам. Ни мало усилий я приложила, чтобы защёлкнуть заржавевшие замки, но в итоге они поддались мне. Я взяла только один, решив, что на первое время мне и тех вещей вполне хватит. Побежала к двери, но схватившись за ручку, поняла, что не в состоянии открыть её. Она была заперта! Я дергала и дёргала её, отчётливо сознавая, что не закрывала дверь. Бросила чемодан на пол, и принялась выламывать её обеими руками, пока совсем не выбилась из сил.

Но это невозможно – подумала я, оседая на пол.

– Возможно – ответил труп мальчика, находившийся внутри моей запертой комнаты. Дура! Он ждал, когда ты выбьешься из сил. Возможно, даже насмехался над моими тщетными попытками выбраться наружу.

Но ведь есть же ещё и окна.

– Окна заперты тоже. Нет смысла бежать от меня. Отныне мы связаны с тобой. Ты не сможешь выбраться отсюда без меня.

Но я не поверила ему. Заперты? Да пофиг мне, что они заперты. – Со стоящей неподалёку гладильной доски, я схватила утюг, первое, что попало мне под руку, и швырнула его, сжавшись всем телом, ожидая грохота от разбитого стекла. Но его не последовало. Я услышала, как утюг с глухим ударом достиг цели и отскочил от стекла, словно оно было бронированным.

– Что всё это значит?! – завопила я. На глазах моих проступили слёзы, но я не позволила себе разреветься.

– На самом деле ты не хочешь уходить отсюда. Только думаешь, что хочешь. Ты и впрямь думаешь, что покинув дом, обретёшь покой? Наивная девочка. Покой должен быть в голове. Ты не найдёшь его, куда бы не пошла. Я же могу дать тебе то, что ты ищешь. Не беги от меня.

Не позволяй ему запудрить тебе мозги. Он всего лишь ребёнок. А ещё он мертвец. Что может сделать тебе мертвец? Ничего. Но ведь я не могу выйти из дома. Да ну не будь же ты идиоткой, вполне возможно, что дело вовсе не в ребёнке. Соберись. Просто подумай – настаивал голос в моей голове, но я отказывалась внимать ему. Я так устала бороться.

– Я просто хочу к маме. Хочу, чтобы она не умирала. Или, чтобы все, что случилось со мной после её смерти, просто исчезло. Исчезло так же легко, как исчезает ночной кошмар. – Я сдалась. Подошла к двери в комнату, касаясь её ладонью и зашептала:

– Верни мне мать. Верни мне жизнь, что я так и не прожила… Верни мне себя.

Мне было всё равно, слышит он меня или нет. Если он реален, а не плод моего воображения, то возможно он способен сделать то, о чём я прошу.

– Вы вернётесь с ней к началу, и ты встретишься с ней. Обещаю. Открой дверь – попросил он, и я открыла. Увидела себя его глазами, точнее глазом, девушку с растрёпанными чёрными волосами, которые достались мне от отца, и сверкающими от слёз глазами. Но смотрел он мне ни на лицо и не на халат, застёгнутый лишь на две пуговицы, но на мою ногу с длинным белым шрамом поперёк коленки. – Она не должна была этого делать.

– Но сделала.

– Ты чувствуешь боль? – спросил он и поднял, указывая на меня свою почти оторванную руку.

– Постоянно. Ты же Артур, да? Тот самый, который умер много лет назад.

– Артур? – повторил он словно эхо. – Возможно. Я не помню.

– А что помнишь?

– Злость и страдание. Безысходность. Помню, как висел над дорогой, насаженный на торчащий из ограждения шпиль, и лицо молодой женщины, бьющейся в истерике. Их там было много, но их я не помню. Помню её.

– Но как такое возможно? Как возможно, что ты дышишь? Ты выглядишь, как мальчишка. Искалеченный мальчик, но говоришь как мужчина. Неужели ты не чувствуешь, что мёртв? Не чувствуешь, как из глаза твоего, вытекают твои же мозги, а кисть руки, что болтается безвольно давно сгнила и воняет, как и твоё сердце, пронзённое железякой.

Парнишка смотрел на меня какое-то время задумчиво, не пытаясь что-либо опровергнуть, и лишь порхающие вокруг него бабочки нарушали тишину шелестом своих крыльев. А потом он словно впервые посмотрел себе на грудь, и на торчащий из неё кусок металла. Не раздумывая более, и не выказывая никаких эмоций или беспокойств поэтому поводу, он схватился целой рукой за край железки и резко выдернул ее из груди. Что-то тёмное выплеснулось на его жилет, и я уже не видела одного из двоих оленей, вышитых на его вязаной кофте. Посмотрев на зазубренный металл, он безразлично отшвырнул его в сторону, и сказал:

– Я настолько же мёртв, насколько ты жива. Всё это, не имеет значения.

– Ты позволишь мне прикоснутся к тебе? Я должна убедится, что ты не плод моего спятившего воображения.

Он медленно кивнул, словно и сам понимал, сколь много это имеет для меня значения. Я двинулась вперёд, осторожно ступая по полу, сплошь покрытому трепыхающимися в агонии бабочками. Бабочек между тем, казалось, вовсе не волновала надвигающаяся угроза. А меня, признаться не волновали они, и потому, я не заморачиваясь пошла прямо по ним, слушая, как они хрустят под моими ногами.

– Тебе их не жалко? – спросил меня мальчонка, прежде чем я остановилась напротив него.

– Честно? Я никогда не испытывала нежных чувств к насекомым. Даже к таким вроде бы красивым, как эти. – Ответила я и протянула к нему руку. Она прошла сквозь его изуродованное лицо, и коснулась стены, из чего следовало, что он либо призрак, просто бесплотный дух, либо его не существует в действительности. Что хуже, я и сама не знала.

– Ты удовлетворилась?

Я кивнула, не зная, как реагировать. Ведь я видела его. Не могла прикоснутся, но ведь видела. Он не был сном или иллюзией, тогда, чем же он был?

– Тогда и ты выполни для меня одну маленькую просьбу. Принеси ко мне кролика, того самого, что ты видела тогда в беседке. Жуткого одноглазого кролика, похожего на меня. Он лежит в кладовке, в клетке с проржавевшими прутьями, в которой вы когда-то держали птиц. Хочу, чтобы ты принесла мне его. Он мне очень нужен.

Вы держали? – я чуть не рассмеялась. То был бы истеричный смех, но я сдержалась.

– Я держала. Пыталась держать.

– Почему?

– Сначала расскажи мне, что не так с этим кроликом.

Мальчик вдруг поник. Опустил голову и принялся рассказывать тихо, словно боялся, что его кто-то услышит. Во время того рассказа он был ребёнком, не мужчиной.

– Она всегда включала музыку. Весёлую музыку, но она, как правило, заканчивалась печально для меня. Я грустил. И она грустила. Не знаю, зачем она так делала. Не помню, что за песня, но если напоёшь, то я узнаю. Затем она усаживала нас обоих, и меня и кролика, у стола. Всё уже лежало на нём дымилось и пахло. Она всегда говорила, что вкусно готовит, но мне не нравилась её еда. Никогда не нравилась.

Затем она кормила кролика, поднося к его вечно закрытому рту и носу ложку с едой, и спрашивала, что говорит мне кролик. Он сопротивлялся ей, как и я. Я отвечал ей, что кролику ненавистна её стряпня, и она начинала кричать и плеваться. Если я и хотел есть до этого, то после, уже точно нет. Я знал, что если она принялась бить моего кролика и разрывать ему живот, запихивая дымящуюся пищу, то вскоре она сделает это и со мной. Всякий раз я пытался спрятаться и убежать от неё, но она всегда находила меня, и в конце концов начала привязывать мои руки к стулу. И я терпел. Всегда терпел. Давился. Не мог обидеть или убежать. Но она никак не могла приготовить мне то, что я люблю. А потом она выдернула кролику глаза. Возможно, она хотела бы выдернуть их и мне, но этого почему-то не случилось… – мальчик теперь трясся от дрожи и ковырял свою полу оторванную руку. Он буквально захлёбывался эмоциями, но рассказ не прервал, – Я спрятал его наверху. Закидал мешками и старой одеждой. Думал, если она не сможет причинять вред ему, то не сможет сделать больно и мне. Но она всё равно делала, хоть и не смогла отыскать тогда игрушку. Он был другом мне, и я вытащил его обратно. Зашил чёрными нитками все, что она разорвала насколько смог, и больше не позволял ей делать плохо ему.

Да. Я их видела. Неровные корявые крестики, что сцепляли тушку истерзанного кролика на животе. Но не только нитки. Были там ещё и булавки.

– Сам не знаю, зачем я это сделал. Наверное, я любил его больше чем думал. Она могла сжечь его, растерзать, разрезать, но я не мог оставить его одного. Много лет спустя появилась женщина со светлыми волосами. Она была очень похожа на тебя, но она не способна была сделать то, зачем её отправили ко мне. Она не смогла принести мне кролика, потому она до сих пор там, где я оставил её. Сидит на корявой трухлявой скамейке у пруда и всё повторяет один и тот же стишок. Я пытался слушать её, но строчки того стишка всякий раз ускользают от меня. Растворяются, уносясь с порывами ветра.

– Эта женщина… Она… Ты говоришь о моей маме? Скажи мне, где она? Где ты её оставил?

– Принеси мне кролика! – взорвался он так внезапно и громко, что у меня даже дыхание перехватило от испуга. В следующее же мгновение рука его с почти оторванной кистью взметнулась вверх, и я с ужасом подумала, что сейчас то, она точно оторвется, прилетев мне прямо в лицо, но этого не случилось. Мальчишка с грохотом ударил ею по полу, по мирно сидящим на нём бабочкам и раздавил ладонью не меньше десяти из них.

– Твою мать! – выругалась я, пятясь назад, – Ладно, ладно. Я принесу. Не нужно так кричать, а то у меня сердце остановится. Я сейчас. Мигом.

– Мне некуда бежать. Не беспокойся, я дождусь тебя. – Уверил он меня.

Понятия не имею откуда ему было известно о клетке стоящей в глубине кладовки, но, похоже, этому разлагающемуся сорванцу было известно вообще всё. Я вспомнила, как когда-то, в той клетке сидели два попугайчика. Самочку с жёлтым оперением звали Донной, а самца с голубыми перьями – Микки. Старуха свернула им обоим шеи, я уж и не помню почему, но точно знаю, что с тех пор птиц в нашем доме больше никто не заводил, да и тех принесла тётка, поставив тайком на стол в моей комнате.

Я нашла её – увитую паутиной, с помятыми прутьями, так быстро, словно запихала её туда всего неделю назад. Безглазый заяц действительно сидел внутри и будто бы смотрел на меня. «Ты чего так долго?» – говорили его отсутствующие глаза – две дыры на порванном меху, но я предпочла не отвечать на его немой вопрос.

Сначала маленький замочек на дверце не хотел отпираться, но я открыла его, хоть руки мои и тряслись от напряжения. С силой раскрыла маленькую дверцу и, сунув руку внутрь, попыталась дотронуться до игрушки. Но кролик, как и мальчишка, оказался бесплотным. Не кролик – просто серая дымка. Секунд десять, я смотрела на него ошалело, пытаясь понять, что же я делаю. А затем увидела, как плюшевый неодушевлённый предмет расплылся в диком оскале, отчего швы на его щеке потрескались и разошлись. Я заверещала, не знала, что способна на подобные звуки, отшвырнула клетку в темноту кладовки и со всех ног понеслась обратно к мальчугану.

– Я не смогла. Он… он такой же, как и ты. Я не смогла до него дотронутся. Он оскалился на меня. Жутко страшно на меня оскалился, так, что все швы полопались на его щеках.

– Это странно, – задумчиво проговорил мальчик, а потом вдруг захныкал сильно чем-то расстроенный. – Ты должна была его поднять! Почему же не можешь?!

– Я… извини. Я попыталась…

– Может просто не время ещё. Просто не время, точно. Потому что… – он не стал договаривать. Опираясь на здоровую руку, поднялся с пола и направился ко мне. Неожиданное прикосновение его руки было склизким, как если бы рука была потной, но кожа на ощупь оказалась вполне тёплой. Я даже не вздрогнула от отвращения, так сильно была напугана. Просто замерла, забыв о том, что нужно дышать. – Ты хотела выяснить, реален ли я. Тогда знай, что я могу влиять на твою плоть. Ты на мою нет. И кролик тоже может, и, кажется, он собирался отхватить тебе палец. Не удивительно. Он очень голоден. Всему своё время.

Медленно я отодвинулась от него.

– Ответь, зачем ты здесь? Как ты проник сюда и откуда? – охрипшим голосом спросила я.

– Я не проникал. Я всегда был здесь. – ответил он и вслед за наступившей тишиной, перед которой все бабочки вдруг разом замерли и тут же рассыпались, словно и не были никогда чем-то большим, чем просто пыль он прошёл мимо меня, и не закрывая двери покинул комнату.

Лютый холод вокруг, но не в душах утят.

Страха нет. Боли нет. Лишь желанье играть.

Плавать по пруду, резвиться, скакать.

Дела им нет, что волнуется мать.

Его тихое заунывное бормотание, словно бы вернуло меня в реальность. Он знал слова того стишка и намеренно пытался разбудить во мне какие-то детские воспоминания. Но для чего?

– Она где-то там? Где-то рядом с тобой? – с надеждой спросила я, выходя за ним следом. Если это так, если это правда, то возможно, даже, скорее всего, она в беде. Звучит странно конечно, если учесть, что умерла она много лет назад, но вот мальчишка, вот этот изувеченный полуразложившийся труп, передвигающийся по дому так, словно он там вырос, говорит мне о том, что жизнь после смерти существует и, возможно, мама моя сейчас у него в западне.

– Она рядом с тобой. – Усмехнулся пацан, глядя на меня, как на идиотку. Всем своим видом давая понять, что это очевидно. – Ко мне она приходит не часто. Всегда грустная. Думаю, ей тревожно за тебя. Раз за разом я слышу этот стих, но он не для меня. Он для тебя. И мы выясним, что она пытается тебе сказать. Возможно, ты и сама уже вспомнила?

Я почувствовала, что он пытается залезть ко мне в голову. Он словно червь кружился в моей памяти, ища лазейку к тем воспоминаниям, которые скрыты глубоко, но не находил её.

– Нет. Я не помню. Может, ты удивишься, но я очень хотела бы вспомнить. Но, иногда, мы просто не в силах. Вот и всё.

Прихрамывая, словно дед потерявший костыль, передразнивая мою походку, он зашёл в гостиную.

– Подойди, – попросил он – Не будем затягивать с тем, что неизбежно. Я расскажу тебе кое-что.

Я замешкалась. Знала, где остановился этот выпендрёжник, и что его туда привело. Поднимись на чердак, – сказала тогда старуха – Отыщи книгу. Я понимала, что возможно это мой последний шанс. Шанс изменить правила игры в свою сторону, но оценивая свои возможности, я не видела другого выхода, кроме как подчинится ему. Сбежать у меня не получилось, и вряд ли вторая попытка дала бы хоть какой-то результат. Позвать на помощь я тоже не могла. Кто поверил бы, что в доме моём завелись привидения? Скорее меня бы просто связали и отправили на принудительное лечение. Мне даже пришла мысль, всего на секунду, но настолько яркая, что меня передёрнуло, словно от ворвавшегося в дом сквозняка, покончить жизнь самоубийством. Взять с кухни нож, один из тех, что бросила при готовке своего заключительного блюда старуха, и перерезать себе… Нет. Так я маме не помогу, да и себе тоже. Если он после смерти преследует меня, какова вероятность, что я освобожусь от него в другом мире?

– Думаю тебе неизвестно, что погибла она из-за тебя? Не думаю, что старуха посвящала тебя в то, что произошло тогда. Ты была совсем крохой. Никчёмной, неразумной сущностью, которая должна была вырасти в нечто важное. Тебе отвели роль, уже при рождении. Она знала это. Пыталась спасти и расплатилась по счёту жизнью. Если ты желаешь загладить вину перед матерью, если хочешь, чтобы жертва её не оказалась напрасной, становись на лестницу и полезай наверх.

– Это ложь! – мне хотелось схватить его, встряхнуть так сильно, насколько хватило бы сил. Выбить из него всю эту дурь, чтоб он замолчал. Но я не могла этого сделать. Сволочёнок пытался заставить меня делать то, что ему было угодно и у него это получалось. Нужно найти способ избавиться от него. Возможно, провести какой-нибудь ритуал. Один из тех, что проводила бабка по ночам, стоя в лунном свете. Но я не знала ни одного из них, потому как, не хотела знать ничего, что знала она.

Трясясь от злости, я подошла к лестнице, ведущей на чердак и остановилась. Я вновь мешкала. Ни без причин. Не знаю сколько времени прошло пока мы безмолвно смотрели на друг друга. Он с ехидной улыбкой на лице, я со сжатыми от гнева челюстями, но когда я приняла, наконец, решение, я уже видела, лишь очертания его лица. Ни увечий, ни зияющей чёрной дыры вместо глаза похожей на бездну, ни отвратительно порванной щеки, через плоть которой, наружу всё время что-то торчало. Зубы, язык или ещё какая-то мерзость. На улице смеркалось.

Возможно, где-то там же наверху, найдётся и книга с ритуалами. Чем чёрт не шутит – подумала я и ступила на первую ступеньку. Закутавшись поплотнее в халат, я бесшумно, ничего более ни говоря, отправилась наверх, по ступенькам, на чердак, вооружившись от терзающих мою душу страхов одним лишь фонариком, который, словно заранее кем-то приготовленный лежал на комоде рядом с лестницей. Оказавшись на верхней ступеньке, я вновь припомнила воображаемое мною безжизненное тело старухи с торчащей из горла трахеей, но отогнала от себя эту мысль.

Чёрт! Успокойся. Возьми себя в руки! Проклятая стерва давно уже мертва. Её тело гниёт в могиле, засыпанное двумя метрами земли – мысленно отругала я себя, попытавшись приподнять крышку, ведущую на чердак, но у меня ничего не вышло. Я посветила на неё фонариком и заметила то, чего не наблюдала там ранее. Три здоровенных гвоздя заколоченные наискось в основание чердака. Сначала я даже оторопела, размышляя о том, как же они здесь оказались, ведь старуха этого сделать никак не могла. Старуха, как раз-таки и отправила меня на чердак. Вряд ли она заколотила бы его перед кончиной. Не сразу, но до меня дошло, что забитые гвозди, проделки моей тётки.

– Ты была здесь тётя? – произнесла я вслух.

– С кем ты разговариваешь?

– Сама с собой, ведь я с ума сошла, раз делаю всё это. Неужели не заметно?

Возможно даже, что она была здесь во время похорон. В момент, когда я хоронила бабку, она пробралась в дом и заколотила крышку чердака. Поэтому она и не появилась тогда. Ведь она точно знала, что в тот момент дом будет пуст. Но зачем? Зачем она сделала это? Что пыталась скрыть от меня? На секунду я замерла в нерешительности. А, может, и впрямь не стоит отпирать то, что закрыто? Почти утихнувшая во мне злость пробудилась с новой силой.

– Ты могла бы рассказать мне всё! Могла бы предупредить меня, не превращая всё это в тайну. Ты ошиблась, тётя. Зря ты это. – В этот раз мальчонка даже не отреагировал, а я в спешке спустилась вниз в кладовку и достала гвоздодёр, стараясь не смотреть при этом на заброшенную вглубь клетку.

Мне пришлось немало попыхтеть, но я всё же открыла её. А когда приподняла, в лицо ударила слабая полоска света. Луч, освещающий лицо незваного гостя, исходящий из маленького запылённого окошка с рамой в виде креста. Я представила своё испуганное лицо и тень падающую на него от того крестообразного окна. Этот образ ужаснул меня, но не настолько сильно, как мальчик, сидящий у коробок на корточках. Тело его было сокрыто в полумраке, но его единственный уцелевший глаз теперь светился жёлтым светом, как если бы это был глаз кота. Глядя на его одиноко светящийся глаз, я подумала о полной луне. Как же это иррационально – словно луну сняли с ночного небосвода и воткнули в глаз ребёнку, сидящему тихонько на грязном чердаке, вполне вероятно кишащем огромными пауками. Луна в комнате, не на небе.

– Твою мать! Опять напугал – огрызнулась я.

– Я не помню своей матери – ответил он. – Я пытался найти кролика. На самом деле, много раз уже искал, но ничего не выходило. Думал, может сейчас… Может, я смогу, наконец, подержать его в руках. Может я смог бы взять его здесь, на чердаке. Когда-то я прятал его именно тут, понимаешь?

– Понимаю. Не понимаю одного, как тебе удаётся через стены проходить? Как ты, мать твою, оказался здесь быстрее меня, ведь ты из плоти и чего там ещё?

– Ты сердишься? – спросил он наигранно уныло, но ни на один вопрос ответить не пожелал.

– Сержусь?! Да я в бешенстве, пропади оно всё…

Я попыталась вылезти целиком, но халат зацепился за что-то, и я даже подумала, всего на мгновение, что рука покойницы уцепилась за него, не давая мне приблизиться к коробкам, которых я и без того боялась.

– Ты сама сюда меня оправила! – крикнула я в черноту под ногами, и резко дёрнула за подол. Оказалось, порвала, но сожаления никакого не испытала. Прямиком направилась к коробкам, стараясь поскорее убраться с чердака. Но застыла как вкопанная, как только подошла.

Нет. Я не такая смелая. Вовсе не такая смелая, как мне хотелось бы думать.

– Что встала? – спросил Артур, поторапливая меня.

Мне кажется я не смогу. Что произойдет, когда я добуду то, за чем пришла? Вдруг случится что-то непоправимое? – подумала я, но Артуру ответила:

– Ничего. Всё нормально. Давай покончим с этим, раз пришли.

Коробок было шесть, сложенных друг на друга в два ряда. Я принялась перекладывать их с места на место так ожесточённо, так увлечённо, что даже не услышала приглушенного хлопка, прозвучавшего откуда-то из глубины чердака. Но услышал мальчик.

Конечно же, нужная мне коробка оказалась на самом низу. Я добралась до неё, подумав при этом, как же это бабуля перетягивала их с места на место каждый день? И ведь не щадила же сил. Зачем?

Коробка была измятой, местами грязной, в жирных пятнах. Я попыталась открыть её, и тут же отшатнулась, так как на поверхности книг кишмя кишели какие-то жучки. Вновь я выругалась и постучала по коробке ногой, в надежде, что насекомые разбегутся по углам. Выждав с минуту, я вновь приблизилась к ней. Внутри лежали книги. Много книг. Любовные романы, но в основном кулинарные книги. Приготовление салатов. Приготовление вторых блюд. Целая книга посвящалась соусам. Корешки тех книг пестрели названиями вроде – «Изысканная выпечка от мастеров кухни» или «Божественные десерты в домашних условиях», но искомая мной книга была единственной без названия. Грубый кожаный переплёт, в темноте показавшийся мне почти багровым, на самом деле имел светло-бежевый оттенок.

– «A moment of choice, is a moment of truth» – прочла я вслух вытесненную на обложке надпись. – Момент выбора, это момент истины. Так кажется.

Меня никто не услышал. Мальчик куда-то исчез, но меня это вовсе не озаботило. Нужно было побыстрее проверить все коробки в поисках хоть каких-нибудь упоминаний о мальчишке или способе избавиться от него.

Книга явно была старой. Об этом говорил не только затхлый запах старой кожи, но и пожелтевшие от времени плотные страницы, исписанные каллиграфическим почерком, прежде который, мне видеть не доводилось. Но писала определённо бабка. Откуда я знала это, не понятно, но сердцем чувствовала, что это так. Интересно, как давно это было?

Почти к каждой странице была прикреплена яркая фотография с изображением блюда. Фотки явно появились куда позднее, чем записи, сделанные на страницах. От фотографий книга казалась раздутой, переполненной, словно не желала принимать ничего лишнего. Я быстро пролистала шуршащие под пальцами страницы и обнаружила, что к некоторым рецептам фотография не прилагалась. Вместо этого под ними значилась жирная надпись – «Не готовить». Я насчитала восемь таких страниц и вновь внутренне содрогнулась.

Восемь рецептов блюд, глядя на которые, мой желудок судорожно сжимался в комок, а рот наполнялся слюной. Я вдруг испытала неимоверный дикий голод. Восемь имён, с адресами людей неизвестных мне, и всевозможные приписки с указаниями под каждым из рецептов.

Вот сука – в очередной раз подумала я. Отшвырнула книгу в сторону и судорожно принялась перерывать оставшиеся коробки, в которых к моему глубочайшему сожалению оказались вовсе не книги, а какое-то старое барахло, и лишь в одной из них мне посчастливилось найти какие-то тетрадки. Захлопнув коробку с записями, я подняла её, и уже собралась к лестнице, ведущей вниз, но увидела мальчика склонившегося и разглядывающего чего-то лежащее на полу.

– Что ты там делаешь, Артур?

– Ты разве ничего не слышала? – спросил он, загораживая мне обзор на то, что он с таким интересом разглядывал.

– Нет. Я ничего не слышала. Мне страшно до ужаса, и я не хотела бы здесь задерживаться, так что просто покажи, что там. – Мне захотелось потянуть его за рукав рубашки и отодвинуть в сторону силой, но я вовремя себя остановила, вспомнив, что сделать этого не могу. А что было бы, сумей я до него дотронуться? Что почувствовала бы, прикоснувшись к её отвратной рваной ткани?

– Я услышал глухой удар. Такой, знаешь, как если бы что-то упало на пол, и пошёл посмотреть.

Он отодвинулся, и я увидела на деревянных досках птицу. Её довольно большое для вороны черное тело трепыхалось в предсмертных судорогах, а клюв, то и дело открывался, пытаясь вдохнуть воздух, но по виду птица эта давно уже была мертва. Местами лысая, с дырками в разлагающемся тельце. Кожи на её голове не наблюдалось вовсе, но она всё равно подёргивала лапками, в тщетных попытках приподняться.

– Ты чувствуешь запах? – спросила я мальчика.

Должно было пахнуть гнилью или кровью, или затхлостью от пыльного чердака, но пахло землёй. Свежим влажным черноземом, который бывает на кладбищах – только и успела подумать я, ведь я совсем недавно вдыхала в себя подобный воздух.

– Отойди! – крикнула я мальчонке, но покрытая землёй рука уже схватила его за ступню.

Она появилась из темноты угла, из-под вороха скиданных тряпок. Она подстерегала его. Не хотела спугнуть. Мне даже в голову не пришло, что это за рука, как она могла оказаться на чердаке и где к чертям собачьим остальное тело? Но рука вцепилась в мальчика крепко, и принялась тянуть его в темноту образовавшегося за ней провала. Он заверещал так сильно, словно впервые в жизни испытал страх. Не могу сказать, почему кинулась на помощь, но бросила коробку на пол и схватилась за ржавый топор, что принесла вместе с гвоздодёром, просто на всякий случай, и принялась рубить ту руку, со всей возможной силой. Что-то в том тёмном углу сначала чавкнуло, а потом охнуло, когда отсечённая по локоть конечность упала на пол.

– Оставь её! – строго приказала я пацану, – Быстро с чердака. Мы и так тут задержались.

Когда мы кое-как спустились, мальчонку потряхивало от нескончаемых конвульсий, как будто что-то поселилось внутри него и терзало, не находя выхода наружу. Я глядела на подёргивающегося юнца и представляла тысячи бабочек, исчезнувших из своих деревянных рамок, а затем превратившихся в пыль.

Теперь они внутри него – почему-то думала я. Несмотря на всю абсурдность подобного предположения, я, почему-то верила, что это не так уж и далеко от истины. Верила, потому как, в рамочки они так и не вернулись. Я даже на всякий случай сфотографировала их, пустые прямоугольники, висящие вдоль стен. Был момент, когда я подумала, что неплохо было бы вообще поснимать их, и сжечь прямо посреди гостиной, устроив из них большой пылающий костёр, в котором сгорела бы и я, но я так и не решилась.

Всё чаще до меня доносилось его приглушённое бормотание и непрекращающийся стук зубов. Кажется, он замерзал, но это вовсе не мешало ему действовать мне на нервы, пока я изучала бабкины тетрадки, в которых, впрочем, не было ничего интересного. Лишь описания трав, фаз луны и естественно, насекомых обитающих в округе. Пока мне не попался ни один ритуал. Вообще ничего важного, что могло бы мне помочь. Но тетрадей в коробке оставалось ещё много. Рано опускать руки.

– Два утёнка. Два. К водной глади спешат. Точно глади? Почему они так долго добираются до пруда? Почему не замечают лису? Лису? Да, возможно. Глупые утята. Уф, Буф. Так, кажется их звали? Или это я их так назвал? Надо будет спросить у женщины. А, может, был третий? Может будет? Тогда где же он? Не помню. Глупые утята. Зачем сбежали от мамы? Зачем рвутся в пасть к лисе? Точно! К лисе. Или в конце всё же не лиса? Тогда кто же? Надо вспомнить. Надо дождаться женщину. Она напомнит, что с ними дальше случилось. Они вдвоём идут к пруду. Холодно. Ярко светит луна. Скалится лиса.

Иногда он прерывался и смотрел куда-то, сосредоточившись на одной точке. Разговаривал приглушенно, обращаясь к кому-то, но я не видела никого.

Там действительно кто-то есть? – размышляла я, поглядывая время от времени на него – Или пацан выдумывает, чтобы напугать меня? Мне не хотелось думать, что общается он с кем-то из тех людей, что окружали нас в видении под крышей из глицинии, но мысли такие приходили мне в голову всё чаще. Я отгоняла их от себя, опасаясь, что способна призвать кого-то ещё из мира мёртвых. Но терзало меня не только это. Ни разу в жизни ещё, я не испытывала столь всепоглощающее чувство голода, которое всё возрастало во мне, с тех пор, как я выудила на свет божий эту проклятую книгу.