Грани «несчастного сознания». Театр, проза, философская эссеистика, эстетика Альбера Камю
Реклама. ООО «ЛитРес», ИНН: 7719571260.
Оглавление
Самарий Израилевич Великовский. Грани «несчастного сознания». Театр, проза, философская эссеистика, эстетика Альбера Камю
На стыке словесности и философии. Предварительные замечания
Вехи жизни. Политическая публицистика
Алжирский пролог. «Изнанка и лицевая сторона», «Бракосочетания»
После «смерти Бога» «Калигула»
Нулевой градус сознания. «Посторонний»
Открытие «других» «Миф о Сизифе», «Письма к немецкому другу», «Недоразумение»
Лицом к лицу с историей. «Чума»
В праведнической ипостаси. «Осадное положение», «Праведные»
Круг изгнанничества. «Изгнание и царство», «Падение»
«Вольный стрелок» между согласием и бунтом. Эстетические работы, «Шведские речи»
О насущности и недостаточности «проклятых вопросов» Заключение
Отрывок из книги
С давних пор во Франции совмещение в одном лице собственно мыслителя и мастера слова – отнюдь не редкость: достаточно вспомнить Монтеня, Паскаля, Дидро, Руссо, чьи имена с равным правом значатся и в историях философии и в историях литературы. Философия Вольтера может, конечно, нравиться или нет, но укорять его за «философичность» повестей нелепо.
А между тем философичность тех французских писателей XX века, чьи книги отмечены печатью экзистенциалистских умонастроений, нередко считают если не смертным грехом, то существенным изъяном. Молчаливо предполагается, что указать на нее достаточно, чтобы вскрыть творческие слабости Сартра, или Камю, или Симоны де Бовуар, или Габриеля Марселя и тех, кто к ним близок. Подобные упреки раздаются столь часто и с такой непререкаемостью, что поневоле возникает впечатление, будто сама по себе серьезная философская подготовка и тем более работа над философскими трудами противопоказаны писательскому дарованию и было бы гораздо предпочтительнее для тех же Сартра или Камю, садясь, предположим, за очередную вещь для театра, выбросить из головы все высказанное ими незадолго до того в теоретическом труде.
.....
Сам он старался оправдать возлагавшиеся на него надежды, не слишком отрываясь от своих рядовых почитателей и постоянно подчеркивая, что он всего лишь посланец обыденного, обиходного здравомыслия в жреческой касте высоколобо-изощренных светочей ума. Когда его величали философом, он поправлял: всего лишь «моралист» доброй старой французской складки. Когда его причисляли к экзистенциалистам, он возражал, что не разделяет самых стержневых положений их вождя Сартра, не говоря уже о тех, кто, подобно Киркегору, Шестову, Марселю, перекидывал мостик от «философии существования» к таинствам христианского откровения. И все эти оговорки Камю были совершенно справедливы. Он и в самом деле не жаждал «внести вклад в философию», выступив с законченным, стройным, скрепленным с помощью спекулятивной техники учением, предназначенным для изрядно поднаторевших в умозрительной премудрости знатоков, зато труднодоступным для непосвященных.
Вполне сносно владея, впрочем, оружием философской аналитики, что им не раз было доказано, он намеренно удерживался в пределах «прикладной» нравственной «мудрости», признавая надежными умозрительные «системы только тогда, когда они неотделимы от личности своих создателей», когда «этика… есть тщательно выстроенная исповедь»[11].
.....