Читать книгу Лучший мир - Сана Миллер - Страница 2

II.

Оглавление

«18.03.2020: Редкая неизученная болезнь продолжает распространяться по всему миру.»


Яркий свет пробивался через веки так, что они казались оранжевыми. Я простонала и попыталась отвернуться.

– Проснулась! Она проснулась!

Потребовалось немалое усилие, чтобы открыть глаза. Да, солнце светит так, будто приблизилось к земле на десяток-другой миллионов километров. Яркость лучей умножалась белыми стенами просторной комнаты, в которой я оказалась, а ещё – белыми занавесками и белым одеялом, укрывавшим моё тело до пояса.

Я скосила глаза в сторону голоса и увидела мужчину и женщину в медицинских халатах. Мужчина в два шага очутился у моей кровати, без слов нацепил на запястье какие-то металлические щипцы, подсоединённые проводом к планшету в его руках, и принялся сосредоточенно наблюдать за происходящим на его экране. Женщина проявила больше вежливости.

– Доброе утро. Вы наконец-то очнулись.

– Где я?

– Не волнуйтесь. Вы больнице.

Я закрыла глаза, вспоминая фары у самого лица, и вздохнула. И вот мы снова здесь, на больничной койке. Хорошо хоть год успел пройти. Я не придаю особого значения смене четырёхзначных чисел на календаре (можно подумать, это что-то меняет), но почему-то именно сейчас по-особенному приятно, что они разные.

– Следовало догадаться.

– Всё позади. Вы провели без сознания несколько дней, приходили в себя постепенно. Что-нибудь помните?

Я напряглась.

– Колёса машины. Это последнее, что я помню.

– А последние три дня? Вы приходили в себя, недолго бодрствовали и засыпали, иногда даже что-то говорили…

– Нет… Совсем нет. Такого не помню.

Женщина понимающе кивнула и поправила выбившуюся из пучка волос светлую прядь.

– Как вы себя сейчас чувствуете?

– Хорошо. Только тело всё затекло. И можно как-то закрыть окно? Солнце…

Не дожидаясь повторной просьбы, мужчина шагнул в сторону окна и ловким движением опустил жалюзи. Стало приемлемо.

– Спасибо.

Он не ответил и вернулся к изучению планшета.

– Ваше тело восстановилось без участия вашего сознания, и это здорово, – с энтузиазмом прощебетала женщина. – Это какое-то чудо, на вас практически ни царапины. Если всё продолжится в таком же духе, дня через четыре можно будет говорить о выписке.

– Четыре дня? Я настолько в норме? В смысле, да, я чувствую себя более, чем в норме, но всё же это авария… Несколько дней без сознания…

– Это самый оптимистичный прогноз. Мы в любом случае будем наблюдать за вашим состоянием столько, сколько потребуется. Но пока есть смысл надеяться на лучшее. Даже без сотрясения обошлось.

Что-то меня в ней смущало. В ней и в её коллеге. В их лицах.

– Ну… Ладно. Спасибо за хорошие новости.

– Пожалуйста. Отдыхайте, а если что-то понадобится – кнопка вызова медсестры у изголовья, вот здесь. Ах да, к вечеру ждите вашего молодого человека – он практически не отходил от палаты, но пару часов назад всё же уехал отдохнуть.

Чувство чего-то неправильного немного развеялось от этих слов. Я не смогла сдержать улыбку. Женщина лучезарно, даже как-то по-рекламному, улыбнулась в ответ, вопросительно посмотрела на своего коллегу, так и не произнесшего ни слова, и они удалились, оставив меня наедине с белыми стенами.

Лежать не хотелось, так что я встала, наугад нашарила тапочки под кроватью и неуклюже проковыляла к окну, разминая затекшие мышцы. Поймать пальцами полоски жалюзи получилось не сразу – руки слушались неважно. Но в итоге я одержала победу в короткой битве за обзор и прильнула к открывшейся щели.

Судя по свету, сейчас полдень или около того. Часов в палате почему-то не было. Никогда не любила время между двенадцатью дня и пятью вечера – оно казалось каким-то неправильным, неуютным. Причём к пасмурным дням претензий не было, а вот в солнечные дни хотелось спрятаться где-нибудь подальше, потому что мир как будто замирал, и в воздухе повисало ощущение неотвратимо приближающейся беды. Особенно ощутимо тревога начинала вгрызаться в мозг, когда приходилось сидеть дома и ничем не заниматься. Впрочем, залитые солнцем городские пейзажи тоже казались картинкой-обманкой, за которой пряталось нечто, чему в моей голове не было названия.

Вот и сейчас: улицы были абсолютно пусты и неподвижны. Что-то не так. Что-то неправильно. Я всматривалась в дома и пересечения дорог, чтобы понять, в какой части города нахожусь, но это было бесполезно – я не самый искушённый знаток Москвы.

И что делать? Спать? Смотреть в потолок? Ждать, пока тревожность накроет с головой?

В конце концов, мне ведь не запрещали выходить из палаты.

Умывшись над небольшой овальной раковиной в углу палаты, я придирчиво оценила своё отражение в зеркале. Причесать бы это всклокоченное тёмно-каштановое недоразумение, но в целом жить можно – для человека, который лежит в больнице, вид очень даже ничего. Только глаза у отражения расплываются, видимо, не до конца пришла в себя. Даже пижама симпатичная. В прошлой больнице такой роскоши не было, пришлось обходиться каким-то мешком, пока Илья не привёз нормальную одежду.

Наспех пригладив торчащие волосы, я взглянула на палату в отражении. Картинка казалась то ли смазанной, то ли подёрнутой дымкой – возможно, из-за того, как жалюзи приглушали и рассеивали свет. Так, ладно, пора собраться. Я слишком долго спала.

За дверью оказался просторный коридор со стенами, выкрашенными в нежно-розовый. Гладкий белый пол бликовал от света квадратных ламп, поэтому создавалось впечатление, что потолка целых два, один над другим. Справа выстроился ряд уютных бежевых кресел. Это место – полная противоположность прошлогоднему. Неужели занесло в платную больницу? Даже если так, здесь слишком тихо и безлюдно, учитывая весь тот коронавирусный кошмар, который творится в мире.

Я сделала пару шагов в случайном направлении и остановилась. А куда, собственно, идти? Никаких других дверей больше нет.

Слишком много света. Слишком много пространства. Парадоксально для больничного коридора.

Бледно.

Неподвижно.

Страшно.

Парализующе страшно.

– Вы куда? – спросил непонятно откуда взявшийся голос.

– Я не знаю… Не знаю… – прохрипела я, чувствуя, как разгоняется пульс, а едва вернувшие способность твёрдо стоять на земле ноги снова немеют.

– Вам нельзя вставать. Идёмте, – я успела увидеть, как белый рукав подхватил меня и мягко, но настойчиво подтолкнул в сторону палаты, из которой я только что выбралась.

– Я в норме, пустите, – вяло возмутилась я, пытаясь повернуться и разглядеть его лицо. Это был тот молчаливый мужчина-врач, который приходил раньше.

– В норме, но нужно немного полежать, – терпеливо сказал он,

– Я не хочу лежать. Я хочу поесть.

– Вам всё принесут. В следующий раз воспользуйтесь кнопкой вызова медсестры, будьте добры.

– Можно хотя бы мой телефон?

– Чуть позже.

Мы вернулись в палату, и он помог мне лечь обратно в кровать, к которой меня словно примагнитило в ту же секунду, когда я на неё присела. Я подняла голову и внимательно посмотрела на врача.

Интересно, почему он без маски?

И та женщина была без маски.

Разве сейчас так можно?


Через запланированные четыре дня Илья забрал меня из больницы сам, специально отпросившись с работы. Для меня это было равносильно празднику – такое даже не на каждый день рождения случалось. Мы шли по центру в разгар дня, когда все на работе, и от этого казались себе сбежавшими с занятий беззаботными школьниками.

– Ты у меня самая сильная, – Илья щурился на солнце и крепко сжимал мою руку, следя, чтобы я не наступила в лужу. Талый снег тёк ручьями, ослепительно сверкая, так что его опасения были небеспочвенны. – Не представляю, каково тебе пришлось. На языке всё крутится это дурацкое «не пугай меня так больше, пожалуйста», но я понимаю, что ты не от большого желания под колёса кинулась.

– За это отдельное спасибо, – улыбнулась я, сжимая его прохладную ладонь в ответ и тихо радуясь редким нежным словам. – Не такая уж и сильная, скорее, везучая. Или нет, учитывая, как аварии меня преследуют.

– Да, вопрос спорный. Но ты отлично держишься. Точно нормально себя чувствуешь?

– Точно-точно. Только видится всё в каком-то странном свете.

– Это как?

– Как бы это объяснить… Как на плёнке засвеченной. Не так, как раньше.

– Странно, врачи сказали, что ты ничего не повредила.

– Не думаю, что это связано, – ответила я, немного отстранившись. – Это другое. Вот у тебя бывало так: идёшь ты по улице и вдруг понимаешь, что слишком тихо, слишком неподвижно вокруг… И так ярко, что свет кажется другим… И тревожно. Необъяснимо тревожно. Как будто вот-вот что-то произойдёт.

– «Полуденный ужас», – пояснил Илья.

– Что?

– Идёшь себе в разгар дня, никого не трогаешь, и вдруг понимаешь, что привычные места и вещи, которые не должны вызывать тревогу, очень даже её вызывают. Это называется «полуденный ужас».

– Ты тоже это чувствуешь?

– Не конкретно сейчас, но в целом да, знакомо. Словно время выключилось, – он поднял голову и задумчиво посмотрел на небо. – Затишье перед каким-то кошмаром.

Пространство, пронизанное светом весеннего солнца, показалось стеклянным, готовым разбиться или запачкаться от неосторожного прикосновения. Я притихла, сильнее прижавшись к плечу Ильи на всякий случай. Неожиданно было услышать, что он знает название для такого необычного явления. Он, как бы это сказать… Реалист. Слишком реалист.

– Идём скорее домой, – попросила я.

– Идём, конечно. Не волнуйся так насчёт этого ужаса. Такое бывает, когда видишь привычные вещи при непривычных обстоятельствах. Вот скажи, ты часто гуляла по центру в среду в полдень?

– Не особо.

– Вот видишь. Просто мозг так работает.

– Успокоил.

– Вот и хорошо.

– Просто это напоминает мне… – я оборвала мысль на полуслове.

– Что напоминает?

Я невольно скривила рот. До меня дошло, что именно этот «ужас» сопровождал меня все дни больнице, а до этого накрыл в тех дворах, когда на стенах начали вырисовываться надписи. Но Илье такое рассказывать сложно. Порой удивляюсь, как нас вообще друг к другу притянуло. Он до сих пор не верит, что в первую аварию я попала, потому что испугалась внезапного голоса, заговорившего со мной из радио. Я и сама уже разобрала ту ночь на детальки и с максимальным скепсисом рассмотрела каждую, готовая раскритиковать в пух и прах что угодно, но не получалось. Я точно знала, что это была не часть радиопередачи, что голос обращался ко мне. Дурацкое, ничем не подкреплённое, но при этом пуленепробиваемое знание. Гнозис.

– Ну так что?

Ох, господи. Ладно, отношения у нас или что.

– Ты только не пугайся. И к психиатру меня сразу не тащи, договорились?

– Окей, – послушно кивнул Илья.

– В тот день, когда я попала под машину…

Я сбивчиво пересказала все события того дня: начиная от похода в визовый центр и заканчивая исписанной до потолка аркой, растянувшейся в пустоту. Закончив рассказ, я осторожно посмотрела на него исподлобья. Честно говоря, я была не особо готова получать обратную связь по этой истории, а рассказала её исключительно во имя сохранения честности и доверия в нашей почти семье.

Вопреки ожиданиям, Илья прекрасно это понял. Вместо вопросов и нравоучений он просто посмотрел на меня, по-доброму усмехнулся и поцеловал.

– Я не собираюсь ни к кому тебя тащить, пока сама не захочешь. Но пойми меня тоже правильно. Мне всё равно, в твоей ли это голове или же мир действительно так с тобой играет, – последняя фраза явно далась ему с трудом. Чтобы Илья приписал миру действие, присущее одушевлённому существу? Да никогда. Ну разве что разочек. Вот прямо сейчас. – Я волнуюсь за тебя. Как мне тебя защитить?

Я грустно улыбнулась.

– Не знаю. Я правда не знаю. Оно само. Я понимаю, какая это ересь, но… Неужели со мной правда что-то не так…

От этой мысли стало тоскливо. Я ведь абсолютно здорова и всегда была. Просто пару раз нечто необъяснимое довело меня до больничной койки, а я не могу понять, был ли источник этой чертовщины в моей голове или где-то ещё. Сердце сжалось в тисках страха: то есть, в теории я не отличаю реальность от видения. Здорово.

– С тобой всё так. Слышишь?

– Сама уже не знаю. Может, и правда будет лучше провериться?

– Посмотрим. Тебе бы самой сейчас чего хотелось?

Я задумалась, смакуя формулировку, подразумевавшую активное действие с моей стороны. В нашей паре вопрос редко ставился таким образом.

– Прийти домой. Представить, что всего этого нет. Лежать в кровати и есть пиццу, желательно вообще не вставать.

– И это всё?

– Наверное…

– Представь, что возможно вообще всё.

Я зажмурилась и позволила самым потаённым словам стать услышанными.

– Хочу, чтобы ты взял отпуск и побыл со мной хотя бы до конца больничного. Мне же неделю дали, да?

– Отличный план, – ответил он. – Так и поступим.

– Серьёзно? Ты возьмёшь отпуск? Ты, по-моему, при мне никогда его не брал. Даже год назад…

– А должен был. Теперь я так больше не облажаюсь.

Я замолчала, не поверив своему счастью. В лексиконе Ильи слова «я», «возьму» и «отпуск» в одном предложении никогда не встречались, даже по случаю дня рождения или Нового года. Да чего уж там, они и по случаю моего валяния в больнице не встретились. Вся та жуть, которая настырно лезла в голову, мгновенно испарилась, уступив место чистому предвкушению.

Но ненадолго. Некоторое время мы шли молча, а потом меня как молнией ударило.

– Слушай, я тут заметила кое-что, но в больнице постеснялась спрашивать, – осторожно начала я, наблюдая за реакцией Ильи. Я и так уже дала ему более чем весомый повод волноваться не только за моё физическое здоровье, но и ментальное.

– Что такое?

– Куда делся коронавирус? Я так поняла, что была в отключке несколько дней, не могла же вся эта паника так быстро рассосаться? Ещё недавно нам отменили билеты, а сейчас все ходят без масок, все магазины и кафе открыты…

Ладонь Ильи кольнула мою током. Его тёмные глаза сузились, словно он собирался с мыслями.

Лучший мир

Подняться наверх