Читать книгу Жаклин Кеннеди. Американская королева - Сара Брэдфорд - Страница 7

В 1950-х годах Вашингтон был небольшим городком, где все люди определенного общественно-политического круга знали друг друга и рано или поздно непременно встречались. С той минуты, как Джеки, отвернувшись от Vogue, Нью-Йорка и Европы, сосредоточилась на Вашингтоне, судьба неуклонно вела ее навстречу Джону Ф. Кеннеди.

Закончив Университет Джорджа Вашингтона по специальности французская литература, Джеки искала работу, чтобы иметь деньги в добавление к скудным пятидесяти долларам, которые ей ежемесячно выдавали на карманные расходы, и вырваться из мерривудского уединения в центр вашингтонской жизни. Как многие сверстницы, она хотела стать писательницей и считала журналистику перспективным способом достижения этой цели. Для души Джеки сочиняла стихи, которые декламировала на семейных торжествах, а с недавних пор и рассказы, основанные на личном опыте, но для большего ей недоставало уверенности. И, как всегда, она воспользовалась своими связями.

Джеки обратилась к влиятельному Артуру Кроку, шефу вашингтонского офиса New York Times, который был не только светским другом Окинклоссов, но и платным представителем интересов патриарха клана Кеннеди, Джозефа Кеннеди, постоянно улаживая его отношения с прессой. Крок позвонил Фрэнку Уолдропу, редактору Washington Times-Herald, интеллектуально непритязательной газеты, известной тем, что она обеспечивала работой смазливых девушек из хороших семей. «Ты все еще нанимаешь девочек? – спросил Крок. – Тогда у меня есть для тебя чудесная кандидатура. У нее большие глаза, она умна и хочет заниматься журналистикой». Ранее среди «девочек», работавших в газете, успели засветиться любимая сестра Джона Кеннеди Кэтлин (по прозвищу Шустрик), которая в 1948-м погибла в авиакатастрофе, и его бывшая возлюбленная, светловолосая красавица и умница, датчанка Инга Арвад. Более того, если верить одному из родственников Уолдропа, старого Джо Кеннеди тоже «многое – в основном секреты – связывало с газетой».

Политику по найму персонала определила предыдущая владелица газеты, Элинор Медилл Паттерсон, представительница влиятельной медиадинастии, которая выкупила Times-Herald у своего друга Уильяма Рэндолфа Херста и привнесла в издание свой оживленный стиль. В конце Второй мировой войны тиражи этой газеты обгоняли более интеллектуальную Washington Post и солидную Evening Star. Паттерсон, писавшая романы, охотилась на богачей, была одной из главных фигур светской жизни Вашингтона и славилась вечеринками, которые устраивала в своем городском особняке, облицованном белым мрамором и спроектированном для ее матери знаменитым архитектором Стэнфордом Уайтом. Интересы Элинор – антививисекция, рассказы о животных, светская хроника, шуточки по адресу Рузвельтов – находили отражение на страницах ее газеты. Она любила украшать свои вечеринки рослыми красотками и часто нанимала их в качестве репортеров. Неофициальный слоган Times-Herald гласил: «Мы берем на работу хорошеньких девочек – таких, про которых все гадают, кто они и с кем».

Как вспоминает один из современников Джеки, связанный с этой газетой:

«Поток инженю не иссякал. Мало кто из них имел опыт журналистской работы. Свежесть и стильность ценились выше профессионализма. Его отсутствие никому не мешало – при наличии прочих достоинств. Девушки учились всему прямо на рабочем месте. Джеки Бувье не нарушала этой традиции; необычайно милая и сдержанная, она умела воспринимать себя с юмором. Многие девушки выглядели куда привлекательнее, зато Джеки, пожалуй, была умнее, образованнее и держалась увереннее. Легкость ее пера соответствовала принятому у миссис Паттерсон стилю, однако внешность не дотягивала до паттерсоновских стандартов… Джеки казалась высокой, нескладной и по-щенячьи очаровательной с этими ее большими руками и ногами. Лицо выглядело пятнистым, но вовсе не из-за прыщей, она словно вспотела после быстрой скачки и долго терла щеки. Джеки и сама подшучивала над своей наружностью, особенно над широко расставленными глазами, дескать, окулистам не найти подходящей оправы…

Работа, конечно, была не бей лежачего, какую обычно и поручают огромному количеству молоденьких девушек из хороших семей, причем эти девушки могли быть умны, образованны, красивы, удачливы или все сразу. Платили им гроши, поскольку “труженицы” обычно жили дома на деньги трастового фонда или богатого папочки. Джеки тоже жила с матерью и отчимом, но находилась в невыгодном положении, поскольку большинство ее родственников были весьма богаты, а она и Ли – нет. Сестренка между тем росла настоящей красавицей… Джеки, как старшая, взвалила на себя груз ответственности, за всех думала и за всех беспокоилась. Недостатки матери больно ее ранили. Джеки обладала острым умом и хорошим вкусом, и бездумный гедонизм был не для нее. Сильный религиозный инстинкт велел ей искать мужа в лоне собственной церкви, что было непросто. Джеки родилась в довольно странное время: большинство богатых католических семей имели дочерей, а не сыновей. И всем нужно было найти мужа… или не найти. Джеки отлично это понимала и, подобно большинству выпускниц колледжа начала 1950-х, ждала от жизни многого, причем на первом месте в списке значился достойный супруг.

Работе надлежало стать своего рода наблюдательным пунктом. Джекины неустанные поиски бросались в глаза. Она не отчаивалась, не пускалась во все тяжкие, но, сознавая свою проблему, не переставала трезво смотреть по сторонам. Вдобавок понравиться Джеки могла не каждому молодому человеку. Высокий рост сужал круг потенциальных кавалеров, поскольку в 1950-х годах девушка чувствовала себя неуютно, танцуя с партнером ниже себя, что уж говорить о более серьезных отношениях. А ум Джеки отталкивал от нее зеленых юнцов…»

Благодаря курсу фотографии в Сорбонне и работе в школьной газете Джеки получила место фоторепортера. Работа непыльная. Сид Эпстайн, редактор отдела местных новостей, беседуя с Джеки, сказал, что ему в штат нужны только люди с опытом. Она пожала плечами: «Ну, я снимала “лейкой” в Сорбонне». Эпстайн рассмеялся: «Детка, мы тут такими игрушками не балуемся. Тебе придется пользоваться “спид-графиком”. Если к завтрашнему дню научишься с ним обращаться, я тебя беру». После экспресс-курса, преподанного одним из штатных фотографов, Джеки на другой день вернулась и была принята с оплатой двадцать пять долларов в неделю начиная с января 1952 года.

Джеки была амбициозна и, как она заявила Фрэнку Уолдропу, серьезно подумывала о журналистской карьере. Весной 1952-го она несколько вечеров корпела над сценарием телепередачи о давней первой леди – Долли Медисон, жене четвертого президента США. Джеки воображала, как ее призрак бродит по Октагону, ставшему временной резиденцией президентской четы, после того как в 1812 году пожар уничтожил Белый дом. Она описала, как миссис Медисон «в зените своей красоты» устраивает полуночный прием. Играют скрипки. Танцуют пары. Джеки удалось заинтересовать одну из телекомпаний, но, увы, дальше сценария дело не пошло, поскольку телекомпания разорилась.

Работа фоторепортера могла показаться либо скучной, либо захватывающей, в зависимости от отношения к ней. Джеки работала с огоньком и с удовольствием колесила по улицам города, заранее приготовив список вопросов. 26 марта 1952 года под фотографиями впервые указали ее имя. Позднее она иллюстрировала некоторые интервью собственными карикатурами. Ее вопросы носили личный характер, например: «Вы считаете себя нормальным?» или «Если бы у вас было свидание с Мэрилин Монро, о чем бы вы с ней говорили?»; нередко они касались института брака и человеческих взаимоотношений: «Один из профессоров Бостонского университета считает, что женщины выходят замуж только потому, что им лень работать», «Как вы думаете, должна ли жена внушать мужу, что он умнее ее?», «Чосер говорил, что большинство женщин стремятся к власти над мужчинами, а каково ваше мнение?», «Когда вы поняли, что женщины вовсе не слабый пол?». По словам Мини Ри, портнихи Джеки, ее клиентка очень интересовалась жизнью Белого дома и расспрашивала коллег о том, что происходит в его стенах: «ее волновало все связанное с Белым домом».

Джеки на работе, задающая вопросы простым людям на улицах Вашингтона, разительно отличалась от «дрезденской пастушки» времен ее светского дебюта. Двое интервьюируемых, Мак Мак-Гарри и Эверетт Севье, сотрудники вашингтонского офиса NBC, вспоминали, как 21 апреля 1952 года отвечали на вопросы Джеки по теме «Жены – роскошь или необходимость?». Вот что рассказывал Мак-Гарри: «Мы все разволновались, услышав, что к нам собирается Жаклин Бувье. Ее имя было на слуху, да и семья занимала далеко не последнее место в обществе. Худенькая, стройная, темные очки сдвинуты на волосы, длинная юбка – девушка из модного журнала. Милая, очаровательная, хотя голос не слишком мягкий. Работала очень профессионально, сделала несколько снимков, записала наши ответы. Я отметил про себя, что ногти у нее обгрызены».

Севье вспоминает, что «Джеки явно торопилась, видимо, не успевала к сдаче в номер, поэтому после интервью попросила меня остаться и помочь с текстом. Она присела на мой стол, одной ногой уперлась в пол, покачивая другой. Юбка на ней была длинная, из такого узловатого твида, и когда она качала ногой, то демонстрировала больше, чем нам в те годы полагалось видеть. Темные волосы падали на плечи. Но хорошенькой я бы ее не назвал – широко расставленные глаза и большой рот, как у птенца. Зато меня поразила исходившая от нее энергия. Джеки нас всех быстро приструнила. На секунду я даже подумал, не назначить ли ей свидание, но, когда она сбегала по лестнице и юбка взлетела вверх, я увидел, что у нее кривые ноги, и раздумал». Он добавил, что голос у Джеки был совершенно нормальный и она вовсе не походила на ту, какой позднее была в Белом доме: «Когда мы познакомились, она была обыкновенной девчонкой, с которой вполне можно сыграть в стикбол…»

Тогдашние вашингтонские друзья Джеки вспоминают не ее внешность, а ум и индивидуальность. А еще амбициозность. Трое из них имели контакты с Кеннеди. Чарлз Бартлетт, молодой журналист, зимой 1948-го переехал из Чикаго в Вашингтон как корреспондент Chattanooga Times, чтобы открыть свой корпункт. До отъезда Джеки во Францию он часто приглашал ее на свидания: «Она была такая милашка в юности. Умная, бодрая, совершенно неиспорченная. Падчерица в весьма нелепом доме. Ее отличало потрясающее чувство юмора и полное пренебрежение к тряпкам и побрякушкам. Она ездила на стареньком “мустанге” и излучала радость».

Джон Уайт, который прежде вел звездную колонку в Times-Herald, а теперь работал в Госдепе, часто сопровождал Джеки, уже сотрудницу газеты, в разные места. У Джона был довольно серьезный роман с Кэтлин Кеннеди, которая снимала квартиру вместе с Ингой Арвад, и они нередко ходили на свидания вчетвером, чтобы скрыть роман Джона Ф. Кеннеди и красавицы-датчанки от шпионов Джо Кеннеди. Уайт считал Джеки привлекательной, видел в ней эльфийские черты, но их отношения – скорее интеллектуальная дружба. «Джеки нравилось говорить о людях и разбирать их мотивацию с психологической точки зрения», – вспоминал он. Отказываясь говорить о себе, Джеки тем не менее рассказывала ему, с какими великими женщинами прошлого ассоциировала себя. Когда они обсуждали Сапфо, она призналась, что «хотела бы жить много веков назад, быть уникальной, самой лучшей на поприще поэзии. Ей нравилась идея поселиться на маленьком уединенном острове». Две женщины, на которых Джеки хотелось быть похожей больше всего, – это мадам де Ментенон и мадам Рекамье. Примечательно, что обе они были умны и добились положения в обществе благодаря власти над могущественными мужчинами. Джеки нравилась идея завести «салон», как у Жюли Рекамье, она любила интересную беседу. Кроме того, по словам Уайта, «ей хотелось быть наперсницей влиятельного мужчины. Даже тогда ее интерес к людям зависел от их влиятельности и способности удивлять… Когда Джеки выносила свое суждение о человеке, то власть и харизма перевешивали все прочие качества.

Среди друзей Джона Уайта был Уильям Уолтон, или просто Билл, человек очень одаренный, военный корреспондент, который летал на задания вместе с американскими и британскими военными. Он был прикомандирован к тому же аэродрому в Англии, что и Джо Кеннеди-младший, старший брат будущего президента, и в Лондоне познакомился с Кэтлин Кеннеди. Вместе с Эрнестом Хемингуэем он обчищал знаменитый бар «Риц». Натура артистическая, Уолтон ко времени знакомства с Джеки – и с Джоном Кеннеди – был в разводе и жил в вашингтонском районе Джорджтаун. Все трое дружили до конца жизни. Уолтон очаровывал людей с первого взгляда. «Ужасно забавный, весельчак, блестящий ум, чрезвычайно восприимчивый, умудренный жизненным опытом, что позволяло ему видеть не только внешнюю сторону, но и изнанку происходящего и сомневаться в подлинных мотивах людских поступков», – вспоминала Мэри Банди. Как и большинство друзей Джеки, Уолтон был старше ее. «Джеки, – рассказывал он, – буквально смотрела в рот мне и еще одному парню, по имени Джон Уайт… Джон Уайт раньше служил на флоте, необычайно начитанный, чертовски эксцентричный и веселый. Джеки на полном серьезе считала, что никого образованнее нас в жизни не встречала. Квартирка Джона в Думбартоне была просто завалена книгами. Он обожал книги. Для Джеки это был кусочек другого мира. А мы считали ее прелестной начинающей журналисткой». Примерно тогда же Уолтон познакомился с Джоном Кеннеди (отдельно от Джеки). «Я ужасно удивился, услышав, что они собираются пожениться. Я даже не знал, что они знакомы, потому что никогда не видел их вместе. Это известие грянуло как гром среди ясного неба… Наверняка тут не обошлось без Чарли Бартлетта».

Чарли Бартлетт познакомился с Джоном Кеннеди в одном из ночных клубов Палм-Бич на Рождество 1945 года, когда Кеннеди всерьез подумывал в 1946-м баллотироваться в конгресс. У семейства Кеннеди был особняк в Палм-Бич, а у Бартлеттов – неподалеку, в Хоуб-Саунд. Оба молодых человека прошли войну и поэтому быстро подружились, особенно когда Бартлетт перебрался в Вашингтон, а Кеннеди уже стал конгрессменом от Бостона. Чарли Бартлетт в истории Джеки и Джона сыграл роль Купидона: «Я просто подумал, что эта многообещающая девушка станет замечательной женой для кого угодно, однако ей нужен очень умный и утонченный муж, хотя сама Джеки в этом плане казалась совершенно неискушенной. Этакое дитя природы, она обладала буйным воображением, хорошо рисовала, мастерски владела словом и буквально лучилась радостью жизни. Я знал, что Джон ищет новую пассию, и подумал, что Джеки вполне подходит… Если честно, я не понимал, что старина Джек – самый настоящий бабник. Знал, что он любит девушек, но что он ходок, не знал… Не уверен, что стал бы их знакомить, если бы знал… что у него это чуть ли не болезнь…» Бартлетт не сомневался, что этот брак решит проблемы обоих: Джон наконец остепенится, а Джеки получит мужа, который ей нужен.

Впрочем, когда Джеки в конце концов познакомилась с Джоном Кеннеди на ужине в узком кругу друзей в доме Чарлза и Марты Бартлетт, о браке и речи не было. Джон без особого энтузиазма предложил Джеки выпить с ним где-нибудь после вечеринки, но все испортил неизвестный поклонник Джеки, который увидел у дома Бартлеттов ее «мустанг», забрался на заднее сиденье, чтобы дождаться ее, однако фокстерьер Бартлеттов обнаружил его и поднял лай. Вскоре Джеки и Ли отправились в Европу, и следующая встреча с Кеннеди состоялась лишь через семь месяцев.

Несмотря на твердую решимость Джеки сделать карьеру в журналистике, стремление выйти замуж никуда не пропало и с течением времени только усиливалось. Обычно выпускницы колледжа руководствовались принципом «к весне – колечко», то бишь старались в последний год учебы найти себе жениха и по окончании колледжа сыграть свадьбу. Девушка старше двадцати пяти уже считалась едва ли не старой девой. Когда Джеки начала работать в Times-Herald, ей как раз исполнилось двадцать два года, она размышляла о замужестве и в начале января тайно обручилась. Ее избранником стал Джон Хастед, высокий, красивый, с аристократическими манерами и, по отзывам некой влюбленной в него девушки, «великолепный танцор». Вдобавок стопроцентный американец безупречного происхождения: учился в частной школе в Англии, затем на родине в Сент-Поле, после чего поступил в Йель. Военную службу проходил в американских частях, прикомандированных к англичанам в Италии, Франции, Германии и Индии, а теперь работал на Уолл-стрит. Состоял членом Йельского клуба и теннисного клуба, а его кузина Кэрол и две родных сестры учились вместе с Джеки в Фармингтоне. Судя по всему, помолвка была романтическим экспромтом. Молодые люди познакомились в Вашингтоне в конце 1951 года, и уже в январе 1952-го Джон в «Поло-баре» сделал Джеки предложение, и девушка его приняла. Еще до официальной помолвки Джеки радостно написала Льюисам, что она счастлива, Джон вовсе не какой-нибудь слащавый юнец, какого мать прочила ей в женихи. Кроме того, она тактично сообщила предыдущему поклоннику, что повстречала любовь всей своей жизни.

Продлилась любовь «всей жизни» недолго. К тому времени, как в светской хронике Times-Herald 21 января 1952 года появилась фотография Джеки (с той самой стрижкой «под пуделя») и сообщение о ее помолвке как об «очень интересном светском событии столицы» и грядущей свадьбе в июне, Джеки уже передумала. Черный Джек (чье имя не было указано в официальном объявлении о помолвке, хотя дедов и бабушек с обеих сторон сочли достойными упоминания) с большим воодушевлением отнесся к тому, что дочка выйдет за дельца с Уолл-стрит и будет жить в Нью-Йорке, а вот обитатели Мерривуда восприняли новость без особого энтузиазма. Ли вспоминает, как они получили письмо от Джеки с извещением о помолвке, которое шло целую вечность: «Я не знаю, в чем там было дело, вероятно, Джеки руководствовалась теми же мотивами, что и я сама, – огромным желанием вырваться из-под материнской опеки и начать самостоятельную жизнь, – но маму новость особо не порадовала». Кузина Окинклосса писала: «Да, Хастеды – хорошая семья, однако не выдающаяся, а Джанет эта проблема очень занимала. Она хотела, чтобы дочь оказалась на самой вершине. Думаю, она сердилась еще и потому, что было очевидно – Джеки не любит этого парня. Джанет, наверное, не переставала задаваться вопросом, что, черт побери, происходит». Дочь одного из деловых партнеров Хьюди так описывает прием в Мерривуде по случаю помолвки: «Там царила прохладная атмосфера, никакого тепла… просто обычное светское сборище».

Между тем Джеки уже делилась своими сомнениями с друзьями и родными, включая Кэмпбелла Джеймса, двоюродного брата Юши. Тот вспоминает, как Джеки говорила ему, что не годится в жены Джону Хастеду. Известному писателю Луису Окинклоссу новость сообщил в Вашингтоне брат, когда Джеки приехала на ужин вместе с Джанет и Хьюди: «После ужина Джеки сидела подле меня в уголке и рассуждала, какой будет ее жизнь, если она выйдет за респектабельного молодого бизнесмена из Нью-Йорка. Спокойная, но скучная, так ей казалось. У меня только что вышел роман “Сибилла” о судьбе такой молодой женщины, и Джеки то и дело повторяла: “Да-да, это мое будущее. Я буду Сибиллой Хастед”. Отчетливо помню, что был уверен – эту молодую женщину ждет совсем другая судьба, и всего через несколько дней мы узнали, что помолвка расторгнута».

В середине марта Джеки пригласила Джона Хастеда в Мерривуд на выходные и, провожая его в аэропорту на нью-йоркский рейс, сняла с пальца кольцо и положила ему в карман. «Она не стала ничего объяснять, да и что тут скажешь», – вспоминал Хастед.

Одна из его знакомых так комментировала это событие: «Джеки держала Джона на коротком поводке. То хочу, то не хочу, то буду, то не буду. А потом появился Кеннеди, и Джона отправили в отставку. Все просто. Джонни был раздавлен, но скоро оправился и женился на действительно милой девушке. Но сразу после разрыва он вправду был очень подавлен, потому что Джеки поступила с ним не лучшим образом». Когда появилась первая авторизованная биография Жаклин Кеннеди, подготовленная Мэри ван Ренсселаар Тэйер, подругой Джанет Окинклосс, со слов самой Джеки и ее матери, имя Джона Хастеда вообще не упомянули. Джеки попросту вычеркнула его из своей жизни.

Нехарактерные для Джеки публичные сомнения по поводу брака с Хастедом явно должны были подготовить почву, чтобы публично порвать с женихом. Колебания по поводу того, чтобы стать нью-йоркской матроной и женой середнячка с Уолл-стрит, вполне понятны, принимая во внимание амбиции, которые приписывал Джеки Джон Уайт, и яркую звезду конгрессмена Кеннеди, которая снова взошла на ее небосводе, затмив беднягу Хастеда. Как утверждает Роуз Кеннеди (а ее память на даты не вызывает сомнений), зимой 1951 года Джеки и Ли проводили каникулы в Хоуб-Саунд поблизости от Палм-Бич: «Джеки работала в одной из вашингтонских газет и была знакома кое с кем из наших детей, поскольку в то время Джек, Юнис и Бобби тоже работали в Вашингтоне. Ее пригласили провести несколько дней в нашем доме в Палм-Бич. Меня там тогда не было, я занималась другими делами и в тот год приехала в Палм-Бич чуть позже обычного, но вскоре получила благодарственное письмо, подписанное “Джеки”. Я решила, что оно от какого-то парня, и удивилась, что парень написал такое очаровательное письмо. Помню, я тогда гадала, кто этот Джеки».

Поскольку в ту пору Джеки использовала именную писчую бумагу с полным именем «Жаклин Ли Бувье» наверху каждой страницы, да и вообще вряд ли стала бы подписываться «Джеки», адресуя письмо хозяйке дома, заключительная часть истории Роуз, скорее всего, выдумка. Но факт остается фактом: перед Рождеством 1951 года Джеки и Ли гостили в доме Кеннеди, а так как неподалеку располагался дом родителей Чарли Бартлетта, то, вероятно, без Чарли здесь не обошлось.

Чарли не одобрял выбор Джеки и не отказался от мысли свести ее с Джоном Кеннеди. 8 мая 1952 года Бартлетты давали в Джорджтауне очередной ужин, и Марта по телефону пригласила Джеки, предложив заодно подхватить и Кеннеди. Позднее Джеки и Джон Кеннеди считали тот вечер ключевым в своих отношениях. Молли Тэйер со слов Джеки рассказывала: «Джеки тут же поняла, что этот человек сыграет огромную роль в ее жизни. Внутренним чутьем она ощутила, что Кеннеди – закоренелый холостяк, и в этот миг осознала, что он, возможно, разобьет ей сердце, но решила, что боль того стоит».

Кеннеди традиционно утверждают, что симпатия была обоюдной и что Джон сразу отнесся к Джеки серьезно. «Она мгновенно сразила брата наповал, когда они впервые [sic!] встретились на ужине, – говорил самый младший из братьев Кеннеди, Тедди. – Все родные тотчас поняли, что к этой девушке он относится по-особенному, и наблюдали за развитием их отношений. Помню, она тогда часто приезжала на Кейп-Код, участвовала в жизни семьи. Джона пленил ум Джеки: они вместе читали, рисовали, гуляли и беседовали».

Ко времени исторического ужина в мае 1952-го Джон, которому через две недели исполнялось тридцать пять, был уже заметной фигурой, автором широко разрекламированной книги «Почему спала Англия», героем войны из очерка Джона Херси «История РТ-109». Пять лет Кеннеди представлял в конгрессе штат Массачусетс и теперь баллотировался в сенат; соперником его стал лидер республиканцев Генри Кэбот-Лодж. Недавно Кеннеди признали «самым завидным женихом Америки», причем он обошел другого закоренелого холостяка, киноактера Рока Хадсона, а в июле вашингтонская пресса присвоит ему еще и титул самого привлекательного члена конгресса. Высокий, поджарый, с роскошной каштановой шевелюрой, Кеннеди излучал обаяние. Женщины, как, впрочем, и мужчины, из кожи вон лезли, лишь бы угодить ему. Инга Арвад (близкие отношения связывали ее и Кеннеди с ноября 1941 года до февраля 1942-го, когда отец заставил Джона порвать с нею) писала об их первой встрече: «В нем был шарм, который, как по волшебству, притягивал всех и вся… густые волосы, синие глаза, теплый взгляд, благожелательная естественность… когда Джон входил в комнату, ты сразу чувствовал его присутствие, неназойливое и ненавязчивое, от него исходил какой-то животный магнетизм».

Писательница Глория Эмерсон, которая позднее стала подругой Джеки, а в ту пору только начинала журналистскую карьеру, познакомилась с Джеком Кеннеди в 1950-х годах, на одном из коктейлей: «При виде его я прямо-таки впала в гипноз. Потрясающий мужчина. Ему незачем было прилагать усилия, женщины и без того штабелями падали к его ногам…» Сесилия Паркер Гейелин запомнила Джона Кеннеди как на редкость привлекательного молодого человека с потрясающим чувством юмора», а Эйлин Боудон Трейн писала, что пространство вокруг Кеннеди словно наэлектризовывалось: «Джон входил в комнату, окидывал тебя беглым взглядом, и ты трепетала от волнения…»

Один из друзей Кеннеди говорил: «При появлении Джона температура в помещении взлетала вверх на сто пятьдесят процентов. Он жил все двадцать четыре часа в сутки». Семья Кеннеди вообще отличалась необычайной энергичностью, но Джон превосходил всех. Как минимум трижды он был на волосок от смерти и каждую минуту воспринимал так, словно она последняя. «Я никогда больше не встречал людей, которые дорожили бы каждой минутой жизни так, как Джон, – вспоминал его старый друг Чарлз (Чак) Сполдинг. – Он жил сегодняшним днем. В нем всегда пульсировала энергия, везде и всюду». Один из недавних биографов подметил, что люди вокруг Кеннеди походили на замершие фигуры живой картины, которые ждут, когда он придет и оживит их. «Он был очень нетерпелив, любил риск и проживал свою жизнь так, будто каждый ее миг – единоборство со скукой». Еще в колледже во время футбольного матча Джон повредил позвоночник и усугубил эту травму, героически спасая товарищей при кораблекрушении в Тихом океане в 1943 году, но переносил боль стоически. Кроме того, его мучила хроническая болезнь Аддисона, однако никто из друзей никогда не слышал от него ни единой жалобы. Мужчины уважали его за смелость, чувство юмора и стиль и, как писала Глория Эмерсон, «хотели походить на него, не меньше, чем женщины, стремились добиться его благосклонности, но, что еще важнее, кажется, любили его. Все старались ему потрафить».

У Джона Кеннеди и Жаклин Ли Бувье нашлось много общего. Как и Джеки, Джон был очень начитан. В отличие от родственников, не имевших литературных и интеллектуальных притязаний, Джон с детства обожал книги и буквально глотал их, проводя часы за чтением, особенно во время продолжительных приступов болезни. В три года мальчик едва не умер от скарлатины, то и дело болел в школьные годы и много времени провел в лазарете. В 1934-м он был настолько плох, что за него читали молитвы; у него без конца брали анализы, подвергали неприятным процедурам, часто госпитализировали. В 1947 году при очередном обострении, случившемся в Лондоне, наконец поставили диагноз – болезнь Аддисона, или хроническая недостаточность надпочечников. Тогда врач сказал Памеле Черчилль: «Вашему молодому другу осталось от силы года три…»

Болезнь Аддисона в самой серьезной своей форме может привести к физической слабости и психическим симптомам, включая раздражительность, нервозность, эмоциональную неустойчивость и депрессию. Когда в Лондоне поставили диагноз, болезнь считалась опасной для жизни, но, к счастью для Кеннеди, вскоре ученые обнаружили, что стероиды в форме кортизона могут восполнить гормональную недостаточность и устранить симптомы. Тем не менее само по себе лечение было сложным и сопряженным с серьезными побочными эффектами. Заниженная доза лекарства не снимает усталость и слабость, завышенная – создает проблемы с психикой. В ходе предвыборной кампании 1960 года и во время президентства Кеннеди его администрация категорически отрицала, что он страдает болезнью Аддисона. Возможно, атрофия коры надпочечников усилилась из-за психологической травмы, связанной с инцидентом на торпедном катере.

Любимыми предметами Джона, как и Джеки, были английский и история. Их объединяло и восхищение одними и теми же историческими деятелями, в том числе Черчиллем и Байроном. Джеки Байрон привлекал как поэтический портрет Черного Джека, такой же «сумасшедший, плохой и опасный», а Джону поэт казался отражением его самого, что было элементом свойственного Кеннеди нарциссизма, который его горячий поклонник, политический журналист Джозеф Олсоп, назвал «снобизмом стиля». Все герои Кеннеди демонстрировали смесь ума, холодной отваги и отсутствия сантиментов. Отказываясь связывать себя условностями, они шли на риск, жаждали приключений, избегали скуки и банальности. Особенно восхищали Кеннеди молодые парни, рисковавшие жизнью на полях сражений, что в какой-то мере было отзвуком его собственного военного прошлого. Одним из любимых литературных героев был Реймонд Асквит, центральная фигура романа Джона Бакана «Путь пилигрима», погибший в боях на Сомме в 1915 году. Книга, вышедшая в 1940-м, произвела на Джона глубокое впечатление, а бакановское описание взглядов Асквита под стать самому Кеннеди: «Порой он, отпустив остроту, разрушал даже искренний сентиментальный настрой и без всякого пиетета относился к святыням скучных личностей. В нем всегда чувствовалась толика презрения к слишком явным эмоциям, к слишком горячим убеждениям и к старой скрипучей машине гуманизма». Как говорила Инга Арвад, Кеннеди ценил в первую очередь умы, а уж потом сердца. Джеки и Джон обладали схожим чувством юмора и ясным, порой жестким восприятием окружающих. Именно в такого Джона Кеннеди влюбилась Джеки, хотя и не догадывалась до поры до времени о многих других чертах его характера, коренившихся в генах, в детстве и конечно же в семье.

Возможно, Джон, как он позднее утверждал, «действительно понял в тот вечер у Бартлеттов, что Джеки именно та самая», однако виду не подал. Он пригласил ее погостить в доме родителей в Хайаннис-Порте на Кейп-Коде. Короткое время Джеки участвовала в его предвыборной кампании в Бостоне, слушала его выступления в Куинси и Фолл-Ривере (Массачусетс), но Джон был очень занят выборами в сенат и продолжал общаться с другими женщинами. С Джеки он встречался от случая к случаю, а на самое первое свидание, которое состоялось в голубой гостиной отеля «Шорем», притащил с собой своего политического сторонника Дэйва Пауэрса.

Джеки между тем продолжала работать в Times-Herald. Судя по вопросам, которые она задавала тогда своим респондентам, ее волновали две проблемы – брак и политика. Вот несколько примеров по первой теме:

Должны ли супруги критиковать друг друга?

Отложите ли вы свадьбу, если придется жить с родителями?

Приведите причину, по какой закоренелый холостяк решит связать себя узами брака.

Должны ли жених с невестой рассказывать друг другу о своем прошлом?

Одобряете ли вы идею общего банковского счета?

Ирландский писатель Шон О’Фаолейн утверждает, что ирландцы не умеют любить. Вы согласны с этим утверждением?

Политически Джеки отвернулась от республиканцев, которых поддерживали родители, отдав предпочтение выдвинутому в 1952 году кандидату от демократов Эдлаю Стивенсону, хотя политика увлекла ее не настолько, чтобы пойти голосовать. Однако ее вопросы отражают целый спектр внутри– и внешнеполитических проблем, включая место женщины в политике. Она спрашивала людей, должны ли жены кандидатов участвовать в предвыборной кампании мужей, влияет ли внешний облик кандидата на решение избирателей и т. д. Она взяла интервью у Пэт Никсон, жены кандидата на пост вице-президента, и подкараулила возле школы двух племянниц будущего президента Эйзенхауэра. После этой выходки мать девочек пожаловалась на Жаклин главному редактору. Но Джеки не испугалась и даже подумывала написать детскую книгу о Белом доме глазами племянницы Эйзенхауэра Мейми Мур: «Бедная малышка Мейми, которую я поймала у школы, могла бы стать моим счастливым билетом! – писала Джеки Бесс Армстронг, журналистке New York Times. – Обожаю журналистику и с уважением отношусь ко всем репортерам. В детстве, когда тебе десять, с таким же благоговением смотришь на кинозвезд и вступаешь в клубы поклонников». Став хозяйкой Белого дома, Джеки напрочь забыла, что состояла в клубе поклонников журналистики, и резко осуждала использование детей для получения информации, хотя в свое время и провинилась перед Мейми Мур.

В январе 1953 года Джеки присутствовала на инаугурационном балу президента Эйзенхауэра, она сопровождала Джона Кеннеди, но делать предложение молодой сенатор пока не думал. Джеки сложившаяся ситуация не нравилась. На работе тоже начался застой, сфера ее деятельности была ограниченна, и если она серьезно думала о карьере журналиста, то Times-Herald для этого отнюдь не идеальное место. Дома младшая сестренка Ли обогнала Джеки в брачной гонке – в декабре 1952-го состоялась ее помолвка.

Несмотря на искреннюю привязанность (по словам одного из современников, «единственной женщиной, которая нравилась Ли, была Джеки»), близость и чувство совместного противостояния миру, пробиться через которое окружающим было трудно, сестры всю жизнь соперничали. По мере взросления разница в четыре года перестала быть существенной. Виви Стоукс Креспи, дружбу с которой Джеки пронесла через всю жизнь, вспоминала: «Когда мы были подростками, четыре года разницы в возрасте казались нам пропастью, но Ли была, что называется, из молодых, да ранняя. Мы с Джеки еще катались на пони, а она уже красила ногти и делала макияж, при этом нам-то уже исполнилось шестнадцать и семнадцать, а Ли – только тринадцать. Она была настоящей красавицей, зато Джеки отличалась умом и харизмой». Да, Ли действительно обещала стать красивее Джеки, хотя ноги у нее, как у матери, были коротковаты, но черты лица обладали такой тонкостью и изяществом, что впоследствии ее сравнивали с царицей Нефертити. Она решительно рассталась с детской пухлостью, умела со вкусом одеваться и затмила свою сестру в плане моды. Однако Джеки оставалась звездой, а Ли – ее младшей сестрой. Один из друзей, известный хорошим вкусом по части женщин, говорил: «Я всегда считал, что Ли красивее Джеки. Думал, что она само очарование. Но потом, когда знакомишься с Джеки, то попадаешь к ней в плен…»

Кое-кто считал, что, хотя Ли не так умна и менее опытна житейски, чем сестра, в своей уязвимости она более человечна и привлекательна. Обе сестры страдали от собственной неуверенности, причем Ли даже больше, поскольку постоянно проигрывала Джеки в соперничестве за равенство. Джей Меллон вспоминает: «Ли была очень ранима и очень испорченна. Однако в известном смысле и очень привлекательна… Как женщина она казалась мне привлекательнее Джеки, но, если б мне пришлось провести остаток дней с одной из них на необитаемом острове, я наверняка бы выбрал Джеки, ведь она куда веселее и умнее. Джеки более цельная натура, она столько читала, всегда находила тему для разговора… Кроме того, она обладала прекрасным чувством юмора и часто смеялась… А Ли вечно обижалась, болезненно реагировала на любую самую невинную шутку, вообще не понимала юмора, сразу начинала обороняться, неуверенная, обидчивая. Джеки, наоборот, никогда не обижалась. Она знала себе цену и, по-моему, любила себя, именно это делало ее приятной собеседницей, ведь трудно общаться с человеком, который грызет себя изнутри…»

Еще в ньюпортские годы сестры соперничали и на сексуальном фронте, по крайней мере Ли. Один из поклонников Джеки рассказывал: «Если кто-то из нас, подростков в ту пору, начинал ухаживать за Джеки, Ли немедля принималась отчаянно с ним кокетничать. Да, она была красивее, и лицом, и фигурой, и всем прочим, и, должно быть, ей приходилось несладко, поскольку, когда рядом находилась Джеки, Ли никто не замечал…»

Но в 1952 году баланс сил изменился в пользу Ли. Пока Джеки мучилась от неизвестности, по крайней мере относительно дальнейших планов Джона Кеннеди, девятнадцатилетняя красавица Ли, вернувшись домой после нескольких месяцев в Риме, где якобы училась пению, бросила колледж и устроилась на работу личным помощником Дианы Вриланд в Harper’s Bazaar. 12 декабря 1952 года Окинклоссы объявили о ее помолвке с Майклом Темплом Кэнфилдом (на сей раз удостоился упоминания и отец невесты).

Майкл Темпл Кэнфилд был приемным сыном издателя Касса Кэнфилда, и у них в особняках на 37-й улице в Нью-Йорке и в Кроуфилдсе (округ Уэстчестер) собиралась литературная молодежь вроде Джорджа Плимптона, бывшего поклонника Ли, с которым Джеки дружила до конца жизни, соучредителя журнала Paris Review, Томаса Гинзбурга, сына основателя издательства Viking, и Джона П. Маркванда-младшего, сына известного романиста. Кэнфилд, высокий, белокурый, с подчеркнуто английскими манерами, был, по слухам, незаконнорожденным сыном герцога Кентского от американки Кики Уитни Престон, с которой познакомился в Кении и которая на время пристрастила его к кокаину. Ли, как и Джеки, стремилась побыстрее выйти замуж и уехать из дома и с неменьшей страстью мечтала обойти сестру в гонке к алтарю. По рассказам друзей, именно Ли влюбилась в Майкла, буквально преследовала его и сама сделала предложение. Если верить сводной сестре Майкла, родные пытались отговорить его от опрометчивого поступка: «Майкл, ты не можешь жениться на Ли, ты ведь ее не любишь!» На что Майкл с улыбкой отвечал: «Зато малышка сильно меня любит!»

Бракосочетание состоялось в соборе Св. Троицы в Джорджтауне 18 апреля 1953 года, после чего в Мерривуде устроили прием. Черный Джек присутствовал там и, к удивлению собравшихся, танцевал с бывшей женой. «Гости наблюдали за происходящим с огромным интересом, – вспоминала одна из кузин Джеки. – Помнится, я сказала кому-то, что это напоминает поэму о Лохинваре. Словно оба сию минуту вскочат в седло и умчатся прочь. Джанет, судя по ее виду, готова была сбежать с ним куда угодно. Черный Джек выглядел потрясающе и, уж во всяком случае, куда сексуальнее, чем бедняга Хьюди…» Когда новобрачные покидали Мерривуд, чтобы начать свадебное путешествие, Ли не удержалась и с видом победительницы бросила букет сестре.

Чарли Бартлетту казалось, что в отношениях с матерью у Джеки не все гладко. «Характером мать скорее напоминала Ли. Строгая дама, которая не особенно мне нравилась. Она занимала определенное положение в обществе, но в те времена это было несложно, если ты имел деньги. И по-моему, она относилась к Джеки не очень хорошо. Такое у меня сложилось впечатление. Мать всегда ставила Ли в пример: дескать, почему ты не такая, как Ли?» Чарли думал, что Джеки мечтает выбраться из Мерривуда: «Ей, наверное хотелось сбежать из этого дома. Юша был здесь кронпринцем, вдобавок еще куча детей от разных браков… Гор Видал, сводные и единокровные братья и сестры… к тому же мать без конца превозносила Ли…»

Одна из подруг Джеки дала такой комментарий: «Мне кажется, она чувствовала, что ее время на исходе».

Через месяц после того, как поймала букет невесты на свадьбе у сестры, Джеки наконец исхитрилась получить от молодого сенатора предложение руки и сердца. В январе 1953-го она официально сопровождала Кеннеди на инаугурационный бал президента Эйзенхауэра, а в феврале начала переводить с французского десять книг по политике Юго-Восточной Азии – как материал для первой речи Кеннеди в сенате. Позднее Джеки шутила, что занялась переводом исключительно затем, чтобы вынудить Джона жениться на ней. Несомненно, ее достижения в этой области впечатлили сенатора, но и другие факторы склоняли чашу весов в пользу Жаклин. Джону скоро исполнялось тридцать шесть, и с Джеки он встречался уже больше года. По-прежнему видался и с другими женщинами, но Джеки была самой подходящей парой. Он не любил ее, это чувство в принципе не было ему знакомо. Спустя десять лет, незадолго до его смерти, Чикита Астор задала Кеннеди вопрос, любил ли он когда-нибудь, на что получила ответ: «Нет, но раз или два я был очень заинтересован».

Джеки определенно попала в эту категорию. Она заинтриговала Джона Кеннеди своей насмешливой дерзостью, умом и меткостью суждений о людях, любовью к литературе и истории, которую он разделял. Внешне она не соответствовала типу женщин, которые ему нравились: худощавая, плоскогрудая, темноволосая, полная противоположность фигуристым блондинкам вроде Инги, а позже Мэрилин Монро. В сексуальном плане у них тоже было мало общего. Для Кеннеди секс сводился к удовлетворению естественных потребностей, его поведение в постели и отношение к сексу можно охарактеризовать так: «раз-два-три-спасибо-до свидания». Джеки не была фригидной, но ей не хватало опыта, и она ожидала романтики. До сих пор она держала молодых людей на расстоянии, придерживаясь принятого в обществе постулата: заполучить хорошего мужа можно, лишь будучи девственницей. Секс никогда не стоял у нее на первом месте, ей хотелось страсти, но, увы, от Джона она так и не дождалась ничего подобного.

Джеки обожала отца, и заинтригованный Джон взял на себя труд подружиться с Черным Джеком. Джеки познакомила их на ужине в Нью-Йорке. Как она вспоминала, «папа и Джон болтали о спорте, политике и женщинах – обычные темы для двух энергичных мужчин. Они были очень похожи». Интересно, насколько Кеннеди, любившему историю и мировую политику, понравилось бы сравнение с человеком, чьи интересы ограничивались беспорядочным сексом и азартными играми, но старый пройдоха позабавил его. А Черный Джек хотя и отнесся к сыну Джо Кеннеди с осторожностью, пребывая в уверенности, что никто не заслуживает руки его любимой дочери, тем не менее был очарован и сказал одному из приятелей, что Кеннеди – хороший парень: «Как бы то ни было, Джеки влюблена в него как кошка». К чести Бувье, он не выказывал ревности к Джону и после свадьбы дочери часто покрывал зятя, когда речь шла об амурных делишках.

Как сказала одна из подруг Джеки, «все по Фрейду». Отчасти обаяние Джона заключалось для Джеки именно в его безрассудном увлечении женщинами, что делало его похожим на Черного Джека, но Джеки очень ошибалась, ставя знак равенства между Джоном и отцом и считая, что сумеет справиться с подобным поведением. Позднее она поймет, что между этими двумя мужчинами куда меньше общего, чем она воображала. По части женщин Черный Джек в подметки Джону не годился.

Джеки как претендентку на роль невесты активно поддерживал Джозеф Кеннеди, мощная опора Джона в политической карьере, человек, благодаря которому, по словам самого Джона, «все и произошло». Старый Джо считал, что сенатору необходима жена. В 1950-х годах люди рано обзаводились семьями, а потому мужчина, оставшийся в возрасте Джона холостяком, рисковал прослыть голубым. Еще до знакомства с Джеки Джо слышал о девушке лестный отзыв Артура Крока, который в свое время помог Джеки получить место в Times-Herald. Тем летом в Хайаннис-Порте Джеки безошибочным чутьем определила главный источник власти, сосредоточила свое неотразимое внимание на старом Джо и приобрела в его лице самого важного союзника, поскольку произвела должное впечатление. Джеки обладала всеми необходимыми качествами. Именно такая жена требуется молодому политику, чтобы сделать карьеру: красивая, умная и достаточно волевая, чтобы поладить с Джоном. Католичка, она была вхожа и в мир протестантов благодаря отчиму. Учеба у мисс Портер и в Вассаре обеспечила ей своего рода знак качества, добавьте к этому титул дебютантки года – все, что нужно для ублаготворения клана Кеннеди. Джо Кеннеди, как и сама Джеки, не догадывался, что благородное происхождение семейства Бувье – плод фантазии, зато отлично знал, что Бувье разорились, а Черный Джек – банкрот и пьяница. Но сама Джеки была отличной парой для его сына, поэтому он был готов принять ее. Друг Джона Кеннеди, Лем Биллингс, сказал так: «Джо не просто примирился с женитьбой сына, он благословил этот брак».

Одобрение отца было для Джона важным, но лишь одним из многих факторов в пользу окончательного выбора. Он не хотел жениться, но понимал, что рано или поздно придется, кроме того, ему хотелось иметь детей. Из всех знакомых женщин только Джеки с ее самообладанием, чувством юмора и умом едва ли ему наскучит. Объединяла их и католическая вера. На самом деле Джон не был таким ревностным католиком, как его мать и сестры. Его вере недоставало глубины, и, хотя каждый вечер молился, преклонив колени, и по воскресеньям ходил к ранней обедне, он не верил в большинство догматов католицизма. Один из друзей по Стэнфорду вспоминал: «Религия Джона не интересовала, но он не собирался с ней расставаться, поскольку в протестантском мире именно религия отличала его». В глубине души Джеки была куда религиознее, но, как и у Джона, католицизм подчеркивал ее исключительность в противовес протестантскому большинству. И как-то вечером в начале мая Джон сделал Джеки предложение.

Следуя наказу отца, Джеки притворялась недотрогой, но понимала, что важное решение нельзя принимать с ходу. 22 мая она уехала в Англию, чтобы в поездке спокойно обдумать, хочет ли она теперь, когда добилась своего, замуж за Джона Кеннеди. Идею подала миссис Боудон, мать Хелен, которая в 1950-м сопровождала Джеки в ее первом европейском турне. Миссис Боудон предложила составить компанию ее дочери Эйлин, только что пережившей развод. «Мама забронировала каюту на United States, который отплывал через шесть дней, в пятницу, – рассказывала Эйлин. – Я хотела поехать, но только не одна, а все мои подруги уже повыходили замуж, обзавелись детьми и так далее. Мама предложила обратиться к Джеки. Я позвонила во вторник и спросила, не хочет ли она побывать на коронации. Она сказала, что даст ответ завтра утром, то бишь в среду, потом пошла в Time-Herald, и там сказали, что будут рады, если Джеки напишет о своем путешествии».

Эйлин и Джеки отплыли из Нью-Йорка с целой толпой знаменитостей, большинство из которых тоже направлялись на коронацию Елизаветы II. Самыми именитыми из тех, кто не собирался в Лондон, были герцог и герцогиня Виндзорские, их на церемонию не пригласили, и чета планировала сойти на берег в Гавре, а оттуда поехать в Париж, ставший теперь их домом. Компанию им составляли Джеймс Донахью и его мать Джесси, наследница торговой империи Woolworth. Донахью, получивший от деда пятнадцать миллионов долларов, был любовником герцогини, несмотря на свои всем известные гомосексуальные наклонности, и об этом романе знал весь Нью-Йорк. Джеки не стала брать интервью у Виндзоров, зато поговорила с корабельным псарем об их собаках.

Благодаря полезным знакомствам Джеки и Эйлин на две недели коронационных торжеств остановились на квартире в Мейфэре, фешенебельном лондонском районе, их любезно приютил старинный приятель Боудонов Алекс Эйбел Смит, его жена, как фрейлина королевы, все это время находилась в Букингемском дворце. Девушки посещали приемы для избранных, танцевали в модном ночном клубе 400 и побывали на шикарном балу в честь коронации, который устроила в Лондондерри-хаусе Перл Места, там блистала легендарная Лорен Бэколл, неотразимая в белоснежном кружевном платье.

Слухи о романе Джеки и Джона Кеннеди уже успели просочиться. Как вспоминает Генриетта Эйбел Смит, «Анри Клодель весь вечер не отходил от Джеки и отговаривал ее от брака с Кеннеди». Инициатором подобных разговоров была отнюдь не Джеки, о своих отношениях с Кеннеди она не упоминала даже Эйлин, с которой путешествовала в одной каюте, жила в одной лондонской квартире и две недели делила номер в парижском отеле Meurice. Джон слал каблограммы: «Статьи хорошие, но не хватает тебя». Джеки хранила депеши для себя. По словам Эйлин, никогда ей их не читала: «Более скрытного человека я в жизни не встречала. Мне всегда казалось, Джеки витает в мечтах, и все происходящее не более чем игра. Таких, как она, трудно узнать поближе. Джеки покупала книги Олдоса Хаксли, а когда я спросила, кому эти книги, и добавила, что нам придется заплатить двести долларов за перевес, она только отмахнулась: “Для дяди Хьюди”. Но, по-моему, на самом деле книги предназначались для Джона».

Возможно, Джеки и не обсуждала свои проблемы с Эйлин, зато поделилась новостью с Деми Гейтсом, который тогда жил в Мадриде и приехал в Лондон на коронацию. Деми пришел в ужас, когда Джеки сообщила, что вернется в Америку и выйдет замуж за Кеннеди: «Я рассказал, что когда Кеннеди приезжает в Нью-Йорк, то звонит моему двоюродному брату и своим друзьям, и они приглашают толпу девиц, короче, что он безнадежный бабник. В ответ Джеки рассмеялась и заявила: “А ты на моего отца посмотри!” На самом деле я так сказал, поскольку считал, что она необычная девушка и этот парень заморочил ей голову. Думаю, в первую очередь Джон привлек ее внимание не потому, что был сенатором или красавчиком, просто все его недостатки нивелировались избытком денег. Других таких богатых поклонников у Джеки не было».

Предстоящее замужество Джеки обсуждала и с Джоном Марквандом в Париже. Маркванд любил Джеки, но с ее стороны это был не более чем флирт. Эйлин вспоминала: «Поговаривали, что Джеки влюбилась в Маркванда, но вряд ли это правда». Маркванд якобы лишил Джеки девственности, хотя сам он в беседе с биографом Джеки, Дэвидом Хейманом, все отрицал. Джеки и сама говорила, что они подошли вплотную к опасной черте, но не преступили ее. Возможно, речь идет как раз о встрече в Париже, и, наверное, именно тогда состоялся разговор, изложенный Гором Видалом. Видал подробно пересказывает диалог между Джеки и ее «якобы любовником» («он, как мы говорили, происходил из более благородной семьи, чем Джеки, но был беден, вдобавок протестант»), в ходе которого Джеки сообщила новость: «…он пришел в ужас и воскликнул: “Ты не можешь выйти за этого… придурка!” Джеки спокойно возразила: “У него есть деньги, а у тебя нет”. Тогда он спросил, каково ей будет с мужем-политиком (Джеки как-никак выросла в Вашингтоне и не питала насчет политиков особых иллюзий). Она ответила: “Да, конечно, я не люблю политику, и он намного старше меня, но жизнь с ним всегда будет интересной, и прибавь к этому деньги”. – “Что станется с тобой в этом ужасном мире?” – “Читай газеты, и узнаешь”».

Несмотря на обаяние Джона и богатство его семьи, протестанты Восточного побережья считали клан Кеннеди сомнительным, поскольку даже общество 1940-х годов весьма предвзято относилось к ирландцам, особенно в чопорном Бостоне и Гарварде. Как сказал в беседе с биографом Кеннеди один из его однокашников: «…тон задавали белые протестанты. Кеннеди не подходил под их стандарт, поскольку был типичным бостонским ирландцем, что сразу было заметно по его выговору – не гротонскому, а бостонскому. Старшее поколение бостонцев, более пуританское, гарвардцы 1940 года, считали семейство Кеннеди вульгарными, крикливыми нуворишами, закоснелыми бостонскими ирландцами… В Бостоне Кеннеди слыли семейством карьеристов. Для многих старинных тамошних семейств Фицджералды [семья деда и бабушки Джона по матери] были просто по ту сторону добра и зла, и Кеннеди тоже».

Но для Джеки, которая сама была аутсайдером, это совершенно не имело значения, зато деньги имели, и еще какое. Как бы Джон Кеннеди ей ни нравился, будь он беден, Джеки никогда бы за него не пошла.

Гор Видал относил одержимость Джеки богатством на счет того, что она жила в роскошных окинклоссовских особняках, вполне отдавая себе отчет, что у нее нет ничего. Джеки, Ли и Гор были бедными родственниками, тогда как пятеро родных детей Хьюди обеспечены семейными трастами. Джеки и Ли ежемесячно получали от отца по пятьдесят долларов и видов на наследство не имели. На самом деле в новой семье матери к сестрам Бувье относились отнюдь не как к бедным родственницам, наоборот, как к звездам. «Обе они были такие красивые, привлекательные, все их баловали и потакали их прихотям, – рассказывала одна из родственниц Окинклоссов. – Но Джеки с ее неуемной тягой к деньгам отлично понимала, что ей не достанется ни цента из состояния Хьюди, все унаследуют его родные дети. Мне кажется, такая умная и практичная девушка, как Джеки, с самого начала знала, кто владел этими деньгами. Но Золушкой она не была. Она была сногсшибательной Джеки из Хаммерсмит-Фарм».

Даже близкие друзья и поклонники Джеки считали меркантильность ее минусом. Деми Гейтс говорил: «Она была яркой и на редкость привлекательной, но имела один серьезный недостаток, знакомый и мне, поскольку моя мать вышла за очень богатого человека; мать Джеки тоже вышла за миллионера, а сама Джеки боялась нищеты, была просто одержима этим страхом. Одних подобные страхи разрушают, других, напротив, подталкивают к свершениям… Джеки приходила в ужас при мысли: вот живет она в огромном вашингтонском доме, а потом – бац! – и в один отнюдь не прекрасный день окажется на улице. Что тогда делать? Как жить?»

Один из знакомых Джеки по более поздним временам выразился так: «Джеки мучил какой-то первобытный страх перед бедностью. По части денег ее постоянно одолевала неуверенность, боязнь снова стать бедной». По мнению Артура Шлезингера, страх безденежья преследовал ее с детства, скорее всего с подачи Джанет. Ли полагала, что деньги для сестры – защита: «Она столько раз видела финансовый крах, что жаждала одного – защиты». Джон Уайт сформулировал то же самое более прямолинейно: «Главным образом ее интересовали деньги. Они действительно были лейтмотивом ее жизни». Фред Паперт, друг Джеки и ее куратор в Нью-йоркском муниципальном художественном обществе, вспоминал: «Мы все – дети Великой депрессии, скупость и бережливость у нас в крови…» Джеки, свидетельница того, как разорились Бувье и как изменилось положение матери в результате брака с Хьюди Окинклоссом, пришла к выводу, что брак с богатым, а лучше с очень богатым мужчиной – единственный реальный залог безопасности.

Когда самолет, на котором Джеки возвращалась домой, приземлился в Бостоне, Джон Кеннеди ждал ее. Жребий был брошен.

Если многие друзья Джеки, узнав о помолвке, пришли в ужас, то большинство друзей Джона удивились. Бетти Сполдинг, одна из старинных приятельниц Кэтлин и Джона Кеннеди и тогдашняя жена Чака, вспоминала: «Как-то мы пошли в театр. Еще до их помолвки… Мой бывший муж, Джон и я. Джон познакомил нас с юной особой, довольно небрежно одетой, притом с темными курчавыми волосами. Я тогда подумала: это кто ж такая и что вообще происходит? Она в основном молчала, как бы онемела в такой компании… Я не знала, что они помолвлены, но слышала, что Джон встречается с этой девушкой и вроде как у них все серьезно…» Джеки, кажется, понимала, что ей недостает шика. Возвращаясь после коронации, на обратном пути из Парижа, она допытывалась у Заза Габор, сидевшей через проход: «Как вы ухаживаете за кожей?» Актриса вспоминала о той встрече: «Она не была ни очень уж яркой, ни очень уж красивой. Кудрявые волосы и плохая кожа».

Кое-кто из близких друзей Джона не меньше друзей Джеки сомневался в правильности выбора. Джордж Смазерс, сенатор от Флориды, один из Трех Мушкетеров (так называли тройку, куда помимо Смазерса входили Кеннеди и Билл Томпсон, лоббировавший интересы железных дорог), который не понаслышке знал, насколько его друг увлекается женщинами, сказал Джону, что тот не создан для брака. Остальные предупреждали Джеки о грядущих проблемах. Например, Кирк Лемойн (Лем) Биллингс, который в школьные годы жил в одной комнате с Джоном и знал его буквально всю сознательную жизнь. «На вечеринке, – вспоминал он, – я отвел Джеки в сторону и попытался открыть ей глаза. Описал проблемы Джона со здоровьем (травмированный позвоночник, болезнь Аддисона), рассказал о некоторых из его женщин, сделав акцент на опасностях, какие подстерегают девушку, вступающую в брак с мужчиной много старше себя, вдобавок привыкшим к определенному образу жизни».

Если сомнения были у Джеки, то имел их и Джон. Аластер Форбс, английский друг Кэтлин и Джона Кеннеди и дальний родственник Франклина Д. Рузвельта, вспоминал, что никогда не видел такого подавленного человека, как «Джон в тот день, когда он сообщил мне о своей женитьбе». В августе, проводя со своим приятелем Торбертом (Торби) Макдоналдом последний холостяцкий отпуск на юге Франции, Джон познакомился с очаровательной девушкой, этакой шведской Грейс Келли, которая позднее говорила, что, сообщив о женитьбе по возвращении в Штаты, он выглядел прямо-таки испуганным.

После официальной помолвки, объявленной 24 июня 1953 года, все неумолимо шло к свадьбе. Кеннеди, по своему обыкновению, тянул до последнего, и объявление появилось лишь через две недели после того, как в Saturday Evening Post напечатали статью о нем. Опубликованная на первой полосе, статья называлась «Джон Кеннеди – молодой сенатор-холостяк». Итак, Кеннеди приобрел уже достаточную известность, чтобы заметка о его помолвке с «энергичной светской знаменитостью Жаклин Бувье» и фото «Сенатор Кеннеди и его невеста» попали в раздел «Персоны» журнала Time. По правилам игры, которым научил дочерей Черный Джек, Джеки заставила жениха ждать и буквально в последнюю минуту села на самолет из Нью-Йорка в Кейп-Код, чтобы встретиться в Хайаннисе с патриархом и всем кланом Кеннеди.

Джо Кеннеди не пожалел усилий, чтобы выжать из свадьбы сына максимум рекламы, даже Джанет покорил мощью своей личности и толщиной кошелька. Предстоящее свадебное торжество было в этом году уже вторым по счету: в мае тридцатиоднолетняя Юнис Кеннеди вышла за тридцатисемилетнего Сарджента (Сарджа) Шрайвера. Шрайверу, отпрыску старинной католической семьи из Мэриленда, потерявшей все деньги в годы депрессии, судьба назначила до конца дней быть на побегушках у Кеннеди. Высокий красавец, в войну служивший на флоте, выпускник Йеля, попробовавший свои силы в журналистике, работал вместе с Юнис в Вашингтоне, а затем у Джо Кеннеди в Chicago Merchandise Mart, которую тот недавно продал. Сардж ухаживал за Юнис больше десяти лет. Если верить Лоренсу Лимеру, биографу женщин клана Кеннеди, ухаживания Шрайвера стали притчей во языцех и предметом шуток среди окружения Кеннеди: «Мы даже заключали пари, через какой обруч Юнис заставит бедного парня прыгать в следующий раз. Сардж ходил на задних лапках и перед Юнис, и перед ее отцом и готов был выполнять трюки снова и снова. Джо не просто одобрял брак дочери с тридцатисемилетним Шрайвером, но и всячески подталкивал дочь к этому шагу».

На свадьбе Юнис сообщила гостям, что выбрала мужа, максимально похожего на ее отца, и этим сказано очень много. Большего комплимента жениху она сделать не могла, но история умалчивает, что по этому поводу думали жених и его семья. Родители Сарджа в данном случае скорее теряли сына, чем приобретали дочь. Сардж вливался в клан Кеннеди, а не наоборот, что и подчеркивалось фотографией на первой полосе Boston Globe, где запечатлели не молодых, а Юнис с отцом. Газетчики, прикормленные Кеннеди, взахлеб провозглашали это бракосочетание «одной из самых важных и ярких свадеб, когда-либо сыгранных в Америке». Венчание в соборе Св. Патрика провел кардинал Спеллман вместе с тремя епископами, четырьмя прелатами и девятью священниками, папа римский прислал свое апостольское благословение. Невеста была в роскошном платье от Диора, и, чтобы разрезать высоченный свадебный торт, ей пришлось встать на стул. На свадьбе присутствовали тысяча семьсот гостей. Как писала Boston Globe, «это был живой справочник “Кто есть кто в США”».

Джанет хотела для Джеки и Джона более спокойной, камерной свадьбы, однако ни Джон, ни его отец на это не согласились. Свадьба была важной вехой в политической карьере Джона. Невеста – красавица, нужно только не поскупиться на антураж и как следует преподнести событие в прессе, нравится это Окинклоссам или нет. Скромная ньюпортская церковь могла вместить только семьсот человек, зато Джо Кеннеди пригласил около тысячи четырехсот гостей на прием в Хаммерсмит. Чтобы окончательно утрясти все детали, он даже прилетел 12 июля в Хаммерсмит на воскресный ланч.

Джон провел с Джеки в Хаммерсмите уик-энд перед августовской поездкой, последней, которую совершал холостяком. Неизвестно, что думала об этом невеста, но, когда в сентябре они незадолго до свадьбы снова встретились в Хайаннисе, вела она себя очень спокойно. «Джеки вообще изменилась после помолвки, – вспоминал Чарлз Бартлетт. – Перестала быть бесшабашно-веселой. Забавно, она совсем не походила на девушку, отхватившую ценный приз. По-моему, Джеки тогда уже поняла, что связывает свою судьбу с ловеласом или даже не знаю, как его назвать. Но в те дни она не казалась мне очень счастливой, да и вообще…» Согласно другому источнику, Джеки позвонила жене некоего записного ньюпортского донжуана и спросила, как та уживается с мужем. В Хайаннисе во время четырехдневного приема для друзей жениха и подружек невесты она почти не выходила к гостям. Эйлин Боудон, одна из подружек невесты, писала: «Мне вправду кажется, что Джеки тревожилась по поводу замужества – тревожилась, что, войдя в эту семью, утратит индивидуальность. Очень тревожилась». Джеки дорожила собственной уникальностью и теперь опасалась, что ее, словно песчинку, смоет приливной волной Кеннеди.

Наэлектризованная атмосфера праздника захватила Эйлин: «Нам приходилось вставать и ночью веселить народ. В смысле, мне вообще-то медведь на ухо наступил, но я послушно пела вместе с Мартой [Бартлетт]. Надо так надо. Никогда не забуду тот день, когда играла в теннис с Юнис, причем играла отлично, потому что адреналин в крови зашкаливал. А всё Кеннеди. Мне кажется, они были такими сильными, поскольку находились в атмосфере постоянной конкуренции. Быть только лучшим, иначе нельзя. Кеннеди – интересная семья, они не только соревновались друг с другом, но были преданы друг другу до глубины души и в своем единстве противостояли остальному миру». Роуз Кеннеди, мать Джона, Эйлин описывала как «загадку». «Она как раз вернулась из Европы, когда мы у них гостили, и все семейство собралось и спело ей “Она отличный парень”». Совсем другое дело – Джо: «Мистер Кеннеди все держал под контролем. Секретарша расписывала для него распорядок встреч со внуками. Он был ревнителем строгой дисциплины, чувствовал ответственность за всех своих детей. Это даже не обсуждалось. Джо диктовал им, что делать, и они делали. Я бы не назвала его приятным человеком…»

Свадебное общество перебралось в Ньюпорт для продолжения празднеств до начала церемонии 12 сентября. В честь жениха и невесты за два дня до бракосочетания устроили коктейль, а Хью Окинклосс организовал мальчишник в клубе Клембейк, и жених дразнил отчима невесты, бросая после каждого тоста хрустальные бокалы в камин, на манер русских кавалергардов. На обеде накануне свадьбы Джон пошутил, что женится на Джеки, чтобы вывести ее из «четвертого сословия», как называли прессу, не то она как репортер, чего доброго, навредит его политической карьере. Джеки парировала, что он, мол, ухаживал за ней недостаточно романтично, и предъявила единственную написанную от руки открытку, полученную от Джона с Бермудских островов: «Жаль, тебя нет сейчас со мной». Один человек на этом обеде отсутствовал. Черного Джека не пригласили, хотя днем раньше он и был на репетиции свадьбы. В рубашке с крахмальным воротничком, в клетчатом жилете и желтом галстуке, он поверг собравшихся в изумление, поцеловав руку Джанет. «Наверное, после свадьбы с Окинклоссом Джанет никогда не была так близка к оргазму», – прокомментировал жених.

День свадьбы, которому полагалось стать в жизни Джеки самым счастливым, обернулся горьким разочарованием, но Джеки проявила мужество и самообладание, не показав, до чего ей больно. Черный Джек рассчитывал покрасоваться на свадьбе старшей дочери, как и на свадьбе Ли. Он похудел, потратил массу времени, чтобы привести себя в должную физическую форму, совершая в специальном прорезиненном костюме пробежки вокруг пруда в Центральном парке. Как отец невесты он забронировал номер в лучшем ньюпортском отеле, в «Викинге», неподалеку от церкви Св. Девы Марии, где состоится венчание. Как утверждает Гор Видал, Джанет отправила в отель своего зятя Майкла Кэнфилда «сказать бывшему мужу, что он, конечно, может прийти в церковь и подвести Джеки к алтарю, но на приеме ему появляться не следует», но при этом Майкл вовсе не спаивал Джека Бувье, как обычно рассказывают. «Майк Кэнфилд был настоящим джентльменом… Он исполнил свою миссию, чувствуя себя ужасно виноватым, но, по его словам, старина Джек принял новость стоически, а вот после ухода Майка отправился прямиком в бар…» Такой же «сюрприз» Джанет устроила и матери Гора Видала, когда выходила замуж его сводная сестра Нини, – разрешила ей прийти только в церковь, но запретила приезжать на празднование в Мерривуд.

Ли вспоминает тот эпизод с горечью: «Я никогда не видела отца ни под кайфом, ни пьяным вплоть до самого отвратительного дня в его жизни – дня свадьбы любимой дочери. Оно и понятно, хотя я, наверное, единственная, кто знал, каково отцу на вражеской территории, совсем одному. Мать в письме выразила надежду, что отец поймет, насколько ему не рады, передумает и не приедет, так, мол, будет лучше всего. Папа очень расстроился, что его не пригласили на обед накануне свадьбы, и, понятное дело, пошел и напился, раз ему запретили отдать любимую дочь жениху. Сразу после свадьбы я наняла маленький самолет, отвезла отца обратно в Нью-Йорк и на время определила в больницу. Особенно больно оттого, что он несколько месяцев ждал этого дня и готовился. Ведь кроме пристрастия к алкоголю у папы была еще одна слабость – огромное тщеславие. Поскольку он обожал Джеки, буквально души в ней не чаял, это событие было в его жизни одним из важнейших…» Запретить отцу появляться на свадьбе – большей жестокости по отношению к бывшему мужу и Джеки Джанет совершить не могла, но ее поступок демонстрирует всю глубину обиды на Черного Джека, которая по-прежнему жила в ней. Почему она не позволила ему прийти на торжественный прием в Хаммерсмите, если всего пять месяцев назад отплясывала с ним в Мерривуде? Ли сказала: «Женская месть беспощадна. Мама просто очень неловко чувствовала бы себя под одной крышей с папой. Но вообще-то я не понимаю ее мотивов. Мне кажется, с папой праздник бы прошел веселее, и сестра бы очень обрадовалась…»

Итак, ясным ветреным днем Джеки в 11 утра приехала в ньюпортскую церковь, под руку с Хьюди Окинклоссом. Местная пресса жизнерадостно расписывала, что невеста вошла в церковь Св. Девы Марии под руку с отцом, Джоном В. Бувье-третьим, и поместила соответствующую фотографию (досадное недоразумение исправили лишь на следующий день, с пометкой, что «мистер Бувье внезапно заболел»). В таких обстоятельствах не приходится удивляться, что Джеки выглядела напряженной, а брачные обеты молодых публика едва слышала. Местные газеты посвятили первые полосы и не одну колонку «самой блистательной ньюпортской свадьбе за многие годы». Пришлось даже поставить регулировщиков, потому что у церкви собрались толпы зевак поглазеть на знаменитостей, в том числе на известного певца Мортона Дауни и кинозвезду Марион Дэвис, которых пригласили Кеннеди. Но фотографов и кинооператоров было едва ли не больше, чем гостей.

Вел церемонию друг Кеннеди, архиепископ Бостонский Кушинг, который перед венчальной службой зачитал благословение папы римского Пия XII. На Джеки была розовая кружевная фата ее бабушки по матери и платье, которое, по настоянию Джанет, сшили в Нью-Йорке. Позднее Джеки призналась своей подруге и любимому дизайнеру Каролине Эррере, что свадебный наряд ей ужасно не нравился. Кремовое платье из шелковой тафты совершенно ее не красило: глубокий вырез и тесный лиф подчеркивали отсутствие груди, а огромное количество сборок на юбке делало Джеки неуклюжей. Увы, это одеяние не дотягивало до восхитительного платья от Диора, в котором выходила замуж Юнис Кеннеди, и демонстрировало незрелый вкус Джеки и то, что она позволяла матери командовать.

Ли и Нини Окинклосс были главными подружками невесты, маленькая Джанет Окинклосс держала цветы во время венчания, а шестилетний Джейми нес шлейф невесты. В качестве подружек невесты пришлось пригласить целую кучу девушек, чтобы как-то уравновесить число шаферов Кеннеди, – назовем из них двух сестер Боудон, Хелен и Эйлин, сестру Чарли Уайтхауса Сильвию, Джин и Этель Кеннеди, Марту Бартлетт, Шерли Оукс и Нэнси Таккерман. Шаферами жениха были Роберт Кеннеди, Тедди Кеннеди, Сарджент Шрайвер, старые приятели Джона Торби Макдоналд, Лем Биллингс, Джордж Смазерс, Чак Сполдинг, Джеймс Рид, Бен Смит плюс Юша, Томми Окинклосс и Чарли Бартлетт.

Между гостями со стороны невесты и более блестящей публикой, приглашенной семьей жениха, чувствовалась определенная социальная дистанция. Как вспоминала подруга Джанет, Марион Оутс (Оутси) Лейтер, «все ньюпортские гости были одеты просто, а гости со стороны Кеннеди разряжены в пух и прах». Джанет в разговоре с друзьями посетовала: «Будет ужасно, там соберется весь штат Массачусетс». Ее подруга вспоминала, что «семейство Кеннеди прибыло, словно армия, а Марион Дэвис уже изрядно набралась».

«Помню на танцполе всех друзей Кеннеди, политических друзей, в светло-синих костюмах, они весь зал заполонили. Разумеется, ньюпортские гости недовольно кривили губы», – вспоминала Сесилия Паркер Гейелин. Все недоумевали, а где, собственно, отец невесты. Жаклин отдавал не он! «Народ шушукался, особенно на приеме после бракосочетания, – рассказывала Эллен Слокум, принадлежавшая к верхушке ньюпортского общества. – На приеме было около тысячи трехсот гостей – странная смесь из ирландских политиков, республиканских друзей Хью и Джанет, и в большинстве все они отметили отсутствие Джека Бувье».

В остальном свадьба получилась превосходная – солнечный ветреный день, на заднем плане паслись кони и коровы, множество веселых людей, на лужайках за домом несколько больших шатров. Музыкальное сопровождение обеспечивал Мейер Дэвис, который играл на первой свадьбе Джанет и на дебютном вечере Джеки. Дети отплясывали перед кинокамерами танец с мексиканскими шляпами.

Джеки держалась спокойно, ничем не выдавая своих подлинных чувств. Ее мужество произвело впечатление на Сильвию Уайтхаус: «Она превосходно владела собой, сумела подняться над проблемами, а именно закрыть глаза на вынужденное отсутствие отца. Я, подружка невесты, знать не знала, что в эту минуту он сидит пьяный в отеле Viking. Джеки не плакала, не подавала виду…» Джон и Джеки без конца позировали фотографам, только один раз Джеки заартачилась, когда ее попросили сфотографироваться, чокаясь шампанским с мужем, она сказала, что это «слишком старомодно».

Итак, Кеннеди и их друзья неодолимой волной захлестнули ньюпортскую свадьбу, эта волна подхватила Джеки и неумолимо понесла в будущее, связанное с Кеннеди.