Читать книгу Изобретение самих себя. Тайная жизнь мозга подростков - Сара-Джейн Блэкмор - Страница 4

Письмо Дианы Холл из городка Ластли графства Девон[19], опубликованное в газете The Guardian в 2013 году, – прекрасный пример типичного подросткового поведения:

Ничто не заставляет так оценить значимость важнейших исторических событий, как дневник подростка. Вот моя запись от 20 июля 1969 г.:

Я (одна!) сходила в центр творчества, на мне были желтые вельветовые брюки и блузка. Иан там был, но не заговорил со мной. Зато мне в сумку подложили стихотворение от кого-то, кто, похоже, в меня влюблен. Я думаю, что это Николас. ФУ!

Люди высадились на Луне.

Запись в дневнике Дианы чудесно иллюстрирует, что именно было важно для нее как для девочки-подростка на тот момент. Очевидно, для нее то, что на ней было надето, кто ей нравился, а кто нет, значило больше, чем факт, что люди в тот день сделали первые шаги по поверхности Луны. В подростковом возрасте мы впервые обращаем серьезное внимание на то, как наша личность влияет на нашу жизнь, и на то, как нас воспринимают окружающие. Все в нас начинает меняться. Развивается более сложное чувство морали и осознание политических реалий общества, в котором мы живем. Развиваются музыкальные вкусы, которые, по крайней мере для некоторых из нас, останутся неизменными на протяжении жизни. Кроме того, начинают формироваться предпочтения в одежде, которые для большинства из нас надолго не сохранятся. Образуются более сложные социальные группы. Короче говоря, выстраивается наша личность и то, как нас видят окружающие.

Первое, что я сделала, когда в девятнадцать лет переехала в студенческое общежитие, это распаковала свои вещи. Я повесила на стены плакаты с Бобом Диланом и Джими Хендриксом, расставила сувениры, которые купила в разных странах за последние несколько лет, и выстроила на полках книги и CD-диски. Мое имущество кое-что говорило обо мне, о том, что я собой представляю, что для меня важно, а также о том, как я хотела бы, чтобы меня воспринимали другие. Сейчас стыдно признаться, но тогда я с гордостью выставила напоказ «Улисса»[20] и «Войну и мир» (по большей части нечитанные). Когда же и как у меня развилось это чувство самосознания?

Зачаточное чувство самосознания развивается в очень раннем возрасте. В 1990-е годы Филипп Роша с коллегами из Лозаннского университета (Швейцария) организовал лабораторию в родильном отделении, где с позволения родителей проводил опыты с новорожденными[21]. В ходе несложного, но показательного эксперимента исследователи сравнивали реакцию ребенка на прикосновение к его щеке исследователя или его собственное (например, когда нечаянно он задевал сам себя). Прикосновение было (приблизительно) одинаковым, отличался только источник прикосновения. Занимательно, что уже в течение первых суток после рождения новорожденные чувствовали разницу. Когда к щеке ребенка прикасался кто-то другой, то малыш чаще поворачивал головку, чтобы посмотреть, кто это сделал, чем в ответ на случайное прикосновение собственной ручки. Этот нехитрый эксперимент показал нечто очень важное: новорожденные могли отличить себя от других людей.

Таким образом, человеческие детеныши уже рождаются с чувством самосознания – пусть и примитивным. Естественно, что оно очень отличается от нашего взрослого понимания того, что мы собой представляем и как нас воспринимают окружающие. Это нечто большее, чем ощущение собственного тела и понимание его отдельности от других. Тем не менее это важно, так как мы должны отделять себя от других, чтобы взаимодействовать с окружающими; именно через это взаимодействие дети учатся говорить и вести себя в обществе других людей.

После рождения самосознание постепенно развивается в течение жизни. К полугоду дети дольше задерживают взгляд на видеозаписи, изображающей ребенка того же возраста в такой же одежде, чем на видео с самими собой[22]. То, что они смотрят дольше, заставляет предположить, что они не только понимают разницу между собой и другими детьми, но кроме того им интереснее смотреть на другого ребенка. Это примечательно, поскольку маловероятно, что полугодовалый ребенок имел возможность достаточно долго смотреть на себя со стороны как в зеркало, так и на видео. Возможно, что полугодовалые дети на базовом уровне осознают, как они двигаются, а потому видео, где они видят себя, для них отчасти знакомо, а потому менее интересно, чем видео с другим ребенком.

На втором году жизни самосознание становится более явно выраженным: к полутора годам у детей появляются выраженные признаки понимания, что они существуют как отдельные личности. Классическим доказательством этого служит простейший эксперимент на узнавание себя в зеркале[23]. В сериях первых в данной области экспериментов исследователи ставили мягкой кисточкой на лбу некоторых детей цветные отметки; ко лбу других детей экспериментаторы только прикасались кисточкой, но не ставили отметку. Что станут делать дети из этих двух групп, когда увидят себя в зеркале? До полутора лет дети практически не обращали внимания на собственное отражение. Начиная приблизительно с полутора лет дети с отметкой на лбу рассматривали ее и часто пытались стереть ее самостоятельно. Итак, приблизительно к полутора годам дети осознают, что их тело и лицо принадлежат им и, по всей видимости, начинают узнавать себя в отражении в зеркале. К двум-трем годам дети начинают демонстрировать понимание, что и другие люди осознают себя так же, как они; в их речи появляется различие между собой и другими людьми[24]. Самосознание продолжает развиваться на протяжении всего периода детства.

Как же мы становимся самими собой? То, кем мы станем, до известной степени определяется генами, унаследованными от родителей. Черты личности, уровень интеллекта, способности и предпочтения в какой-то мере наследуются – передаются из поколения в поколение. Кроме того, наше развитие определяется окружающим нас миром, в том числе посредством его взаимодействия с генами. Детский опыт, воспитание, образование, социальные взаимодействия, хобби и т. д. постепенно формируют самосознание.

Именно в подростковый период наше чувство самосознания приобретает первостепенное значение. В первые несколько недель в университете, в возрасте девятнадцати лет, я стремилась влиться в студенческое женское общество. Проблемы женщин приобрели для меня важность во время годичного перерыва между школой и поступлением в университет. Я провела три месяца, работая в лабораториях нейробиологии в Калифорнии, где впервые столкнулась с существующим в обществе стереотипом, что профессия ученого не типична для женщины. В моей чисто женской средней школе этот вопрос никогда не поднимался – учителя не упоминали об этом предубеждении, поэтому многие ученицы выбирали специализацию в естественных науках – как в школе, так и для дальнейшего обучения в университете.

Но в Калифорнии, где я впервые жила одна, я осознала, что у многих людей имеются предубеждения относительно занятий женщинами наукой и что выбранная мной специальность воспринималась как не очень-то «женская». Ведь ученые – это мужчины в белых халатах с всклокоченными волосами, день и ночь трудящиеся в лаборатории. В Калифорнии я познакомилась с людьми, своими коллегами, открыто говорившими о проблемах женщин. Они были для меня источником вдохновения. Особенно сильное впечатление на меня произвела преподаватель психологии Университета Южной Калифорнии Элейн Андерсен, которая по сей день является моей подругой и наставницей. Она заявляла, что наукой могут и должны заниматься не только мужчины, и я с ней соглашалась.

После трех месяцев в Калифорнии я провела полгода в Непале, преподавая английский в школе близ Катманду. Я обучала детей в возрасте от трех до восемнадцати лет (мне самой на тот момент было всего лишь восемнадцать!) и жила в семье непальцев. Здесь у меня открылись глаза на совершенно иной образ жизни и на огромные культурные различия между общественными нормами в Непале и в моей родной Британии. Когда я не преподавала, я много часов проводила в одиночестве или с коллегой (ставшей моей близкой подругой) Камиллой в нашей простенькой комнатушке за написанием писем и обсуждением школьной жизни.

Одной из частых тем были различия в общественных ожиданиях непальцев относительно женщин и мужчин. В индийской школе, где я преподавала, в начальных классах было приблизительно равное количество мальчиков и девочек – вплоть до одиннадцати лет, после чего многие девочки переставали ходить в школу. Среди учеников старше тринадцати лет были одни мальчики. Предполагалось, что девочки получат только начальное образование, а с наступлением полового созревания должны оставить школу, чтобы выполнять работу по дому и даже готовиться к замужеству. Тогда на меня, восемнадцатилетнюю, это произвело неизгладимое впечатление. После года, проведенного в Калифорнии и Катманду, меня стали живо интересовать вопросы женского равенства. Это стало частью моей самоидентификации. Поэтому в университете я стала сотрудницей представительства по делам женщин, освещающего проблемы и права студенток. Не обошлось без конфликтов: однажды агитдоску подожгли противники феминизма. Опыт, полученный во время годичного перерыва до поступления в университет, повлиял на развитие моего самосознания. Кто знает, каким человеком я стала бы, если бы поехала в другую страну или поступила в университет сразу после школы?

Наша социальная личность, то, как нас видят окружающие, выступает в подростковый период на первый план. Поступив в университет, я стремилась продемонстрировать свою начавшую формироваться личность сверстникам, и они делали то же самое: развешивали плакаты по стенам, слушали любимую музыку, вступали в клубы по интересам – были ли это регби, теннис, крокет или курсы сомелье. Это был их способ самовыражения. И хотя самоидентификация продолжает эволюционировать в течение жизни, к окончанию подросткового периода большинство людей осознают, кто они. И какими их видят – или какими хотели бы, чтобы их видели – окружающие.

Самосознание, формирующееся под влиянием мнения окружающих, иногда называют «зеркальным я»[25]. Мы представляем себе, как нас воспринимают и как о нас судят другие, и это может спровоцировать чувство удовлетворения, смущения, гордости, стыда или вины. Данный процесс осложняется тем фактом, что разные люди воспринимают нас по-разному, например члены семьи, которые хорошо нас знают, и коллеги, которые знают нас не так хорошо или знают нас в другом качестве[26].

Подростки чаще, чем дети, сравнивают себя с другими и осознают, что другие сравнивают их с кем-то или выносят суждения на их счет; кроме того, они начинают выше ценить это мнение. Другими словами, в подростковом возрасте «зеркальное я» начинает играть более значительную роль в развитии личности, мы всё больше понимаем, что думают о нас другие, и всё больше тревожимся на этот счет[27].

Один из моих друзей, отец двух дочерей-подростков, поделился наблюдением, что наиболее разительная перемена в возрасте полового созревания произошла в их склонности стыдиться, в особенности стыдиться собственных родителей. До этого, если они плохо вели себя в магазине, ему было достаточно пообещать спеть их любимую песню, и они сразу переставили шалить. По наступлении подросткового возраста то же самое обещание стало для них угрозой: они не могли вообразить ничего хуже, чем если их отец примется петь в общественном месте!

Исследование, проведенное в 2013 году Леей Соммервиль из Гарвардского университета, выявило посредством сканирования мозга поразительный эффект, который смущение оказывает на тело и мозг подростков[28]. Всем испытуемым – детям, подросткам, взрослым – было сказано, что, когда они будут лежать в аппарате компьютерной томографии, в какой-то момент за ними будут через видеокамеру наблюдать их сверстники (некто того же возраста, что и сами участники эксперимента). Им самим ничего не нужно было делать – им не предлагали ни заданий, ни зрительных стимулов; их просто заставили думать о том, что кто-то будет смотреть на их лицо каждый раз, когда загорается красная лампочка. На самом же деле никакого наблюдателя не было, о чем участники не подозревали. Однако уровень смущения у подростков, когда они предполагали