Читать книгу Если бы всё было иначе - Сара Эверетт - Страница 3

2

Оглавление

ТОГДА

После того как мы узнали, что Мэл больна, я целую неделю едва могла взглянуть на нее, чтобы не расплакаться. Причем это были не тихие, утонченные слезы, а громогласные, судорожные рыдания. Время от времени я была готова поклясться, что чувствую на себе взгляд Ро. Тогда я вспоминала слова, сказанные им тем вечером.

«Представь, что на ее месте твоя мама».

Неужели ему казалось, что я краду у него Мэл? Что я пристала к его семье как банный лист и покушаюсь на их боль, которая не имеет ко мне отношения?

Как он мог такое подумать – что эта боль меня не касается?

Я росла, подчиняясь тем же правилам, что Ро и Люк. Мы засыпали под одни и те же сказки. Мэл обнимала нас, ругала и любила – всех одинаково. В моих воспоминаниях Мэл укладывала меня спать чаще, чем мама. Мэл была моей семьей во всех смыслах этого слова, которые имели значение.

Как Ро мог этого не понимать?

После того злополучного вечера наше общение складывалось странно. Он не говорил, почему на самом деле попросил меня уйти, а я все так же его чуть-чуть за это ненавидела. По крайней мере, пыталась. Но бо́льшую часть времени я просто грустила. Раньше у нас с Ро не было друг от друга секретов. Мы ссорились, но никогда не обижали друг друга специально. Это заставляло меня задумываться: вдруг в нашей дружбе произошли необратимые изменения и теперь мы медленно становимся чужими?

Прошло несколько дней, и наступила суббота. Мы с Ро сидели в «Росас» – пекарне Мэл – и набивали животы кексами «Красный бархат». «Росас» в переводе с тагальского означает «роза», но посетители постоянно думали, что это имя хозяйки, и называли так Мэл.

Передо мной лежали временно забытый учебник по матанализу и стопка бумажек, наглядно демонстрировавших мои неудачные попытки высчитать значения переменных. Когда Роуэн предложил мне помочь, я так обрадовалась возможности провести время вместе, что сразу же согласилась, однако от его «помощи» не было особой пользы. Он разбирался в матанализе немногим лучше меня.

Из подсобки до нас доносился голос Мэл, дававшей наставления женщине, которой следующие несколько месяцев предстояло вести дела в пекарне, пока Мэл будет проходить курс лечения.

– Мне так нравится ее акцент, – прошептала я Роуэну, что-то листавшему на телефоне – вероятно, результаты теннисных матчей, поскольку Уимблдон был в самом разгаре.

Он не ответил. Я пнула его ногу под столом и повторила то, что только что сказала. Эта женщина – Беверли – говорила с чопорным британским акцентом, но иногда вдруг начинала растягивать слова, как это делают на Среднем Западе. Я слышала, как она рассказывала Мэл, что родилась в Брайтоне, но потом переехала в Огайо и прожила там уже больше пятнадцати лет. В Винчестер редко заезжали чужаки, и такое событие каждый раз воспринималось с энтузиазмом.

– Хмм, – неопределенно промычал Роуэн.

Я встала, подошла к его стороне стола и наклонилась, притворяясь, что хочу достать салфетку, хотя на самом деле мне хотелось посмотреть, что он так внимательно изучает. Если там было что-то мерзкое, я собиралась зарядить ему ногой в лицо.

Увидев логотип больницы, где Мэл должна была начать лечение в следующий понедельник, я застыла на месте.

Роуэн наконец заметил меня и тут же выключил телефон, прошипев:

– Не лезь, пожалуйста.

Я ощутила укол боли из-за того, что его первой реакцией было от меня закрыться. Вечер, когда Мэл поставили диагноз, повторялся еще раз.

– Почему ты заставил меня уйти? – спросила я, все так же нависая над ним. – Почему в тот вечер ты захотел, чтобы я ушла?

– Я тебе уже говорил, – пробормотал он. – Это было семейное дело.

– Там была Наоми.

– Она мамина подруга. Маме явно было комфортно говорить при ней.

Его слова подразумевали, что я пришла в дом Мэл в качестве подруги Ро, и других причин находиться там у меня не было. Я побелела от злости.

– Ты что, блин, издеваешься надо мной?

Он пожал плечами.

Я обернулась. В проеме двери виднелся кусочек зеленой рубашки Мэл. Я задумалась: а что, если в словах Ро была доля правды?

Что, если тем вечером именно Мэл хотела, чтобы я ушла?

Тогда почему она не сказала мне этого сама?

Раньше я была свято уверена, что мое место – рядом с Коэнами. Но теперь, благодаря Роуэну, я начинала ставить под сомнение каждое свое убеждение.

Например, откуда мне было знать, что Мэл действительно относилась ко мне так, как я думала? Разве она хоть раз говорила, что я заменяю ей дочь, которой у нее никогда не было?

Голос в моей голове возразил, что ей было необязательно произносить это вслух. Она всегда относилась ко мне с огромной любовью, всегда включала меня в семейные планы – с того самого дня, когда много лет назад она в первый раз увидела семилетнюю девочку, одиноко стоявшую напротив теннисного клуба, потому что папа все никак за ней не приезжал.

«Возможно, она просто тебя пожалела». Это было вполне вероятно. Я фактически росла без матери и ходила в теннисной форме, которая из белой стала розовой, потому что папа ничего не знал о том, как ставить стирку. Им стало меня жалко – вот самое логичное объяснение тому, что семья Коэн тогда меня приняла. Но правда ли это было так?

Я повернулась к Роуэну.

– Ты такой кретин. Сам знаешь об этом?

– Мне все равно, – проговорил Роуэн, вставая. – Я еду на тренировку. Тебя подвезти или как?

– Спасибо, я пройдусь пешком.

Он закатил глаза.

– Поехали со мной.

– Я же сказала: спасибо, я пройдусь пешком.

– Ладно, – сказал он и с гордым видом пошел к двери.

Почти добравшись до цели, он остановился. Мы оба знали, что мой дом находится на другом конце города и пешком туда идти часа полтора.

– Ты сейчас серьезно? – осведомился он, раздраженно вскидывая руки.

Я ничего не сказала и снова села на свое место за нашим столиком, спиной к нему. Пару секунд спустя я услышала, как хлопнула входная дверь.

– Что тут происходит? – поинтересовалась Мэл, снова появляясь за прилавком.

– Ничего. Просто Ро ведет себя как идиот. Сможешь подвезти меня до дома, когда освободишься? В смысле, если тебе несложно.

Мэл начала протирать прилавок, но, услышав эти слова, нахмурилась и подняла на меня взгляд.

– Конечно, мне несложно. К чему вообще такой вопрос?

«Ро ведет себя так, как будто его от меня тошнит», – едва не слетело у меня с языка, но я не хотела отдавать Роуэна на растерзание Мэл. Поэтому я просто пожала плечами и промолчала.

– Я отвезу тебя домой, – твердо произнесла Мэл, демонстрируя мне, что никаких «и» или «но» не последует. Когда я кивнула, она развернулась и удалилась на кухню.

Мне недавно исполнилось семнадцать, но у меня все еще не было машины, и это постоянно вызывало трудности. Ро умудрился раздобыть недорогой подержанный «форд», хотя в финансовом плане Коэнам приходилось сложнее, чем моим родителям. Поправка: в финансовом плане сложнее приходилось Мэл и ее сыновьям. У доктора Коэна и медсестры, ради которой он бросил Мэл, проблем с деньгами явно не наблюдалось – по крайней мере, если судить по тому, какие шикарные подарки они присылали Люку и Ро на дни рождения и Рождество.

Я получила права еще в прошлом году, но мой отец по-прежнему считал, что я «не готова к собственной машине». Видимо, он рассматривал ее как еще один потенциальный источник беспокойства. А у него уже и так были мама и «АйКон» – офтальмологическая клиника, которая принадлежала моим родителям. Я же, наоборот, рассматривала собственную машину как способ избавиться от лишнего беспокойства, потому что мне бы больше не пришлось просить друзей меня подвезти, или добираться на автобусе, или идти пешком. Но папу волновало лишь то, что на машине можно попасть в аварию или нарваться на неприятности, и мне еще предстояло убедить его в обратном.

Следующие несколько недель я продолжала спрашивать Роуэна о том вечере. Он сам наверняка описал бы мои действия словом «доставать», но я никак не унималась. Он пошатнул мою картину мира – заставил сомневаться в том, как его семья на самом деле относилась ко мне все эти годы. Я просто не могла принять мысль, что в его словах была хоть доля правды. Мэл ни одним своим поступком не показывала, что относится ко мне как к надоедливой заразе, которой я почувствовала себя из-за Ро. Она находила время поговорить со мной, не отдалялась и ни на что не злилась. Она оставалась такой, какой была всегда: воплощением доброты.

За долгие годы я привыкла к тому, как изменчивы и нестабильны многие аспекты моей жизни. Мама всегда оставалась самым большим вопросительным знаком в моей вселенной. В детстве я часами рассматривала фотографии на стенах гостиной комнаты – фотографии, на которых мои родители были молодоженами, путешествующими по Южной Африке, Франции и Великобритании. Я останавливалась перед снимками и задавала им вопросы, хоть и не могла рассчитывать на ответ. Почему эти двое людей казались мне незнакомцами? Почему мама выглядела такой счастливой, жизнерадостной и румяной на ранних фотографиях, но превращалась в беспокойную, изможденную и отстраненную тень на фото, сделанных после моего рождения? Я подходила к поляроидным карточкам из тех времен, когда родители учились в магистратуре, и спрашивала, в какой момент между папиных бровей пролегла привычная мне складка и что вызвало ее появление – и почему теперь, если он отворачивался от мамы хотя бы на мгновение, казалось, что она вот-вот разобьется вдребезги.

Я привыкла задаваться тысячами вопросов о своей жизни, а теперь – вдобавок ко всему тому, что я не могла понять, – я не знала, какое место занимаю в семье Коэнов.

ТОГДА

Теперь я ходила к Коэнам не каждый вечер, а раз в два или три дня, хотя, пока Мэл проходила лечение, мне хотелось все время быть рядом с ней. Мне хотелось знать, когда у нее плохой день. Хотелось быть тем человеком, который смотрит с ней ужастики и красит ей ногти на ногах, чтобы помочь забыть о болезни и тошноте. Мне хотелось, чтобы Мэл знала, насколько она мне дорога.

Однажды, когда мне было девять лет, мама весь день лежала в кровати, а я хотела есть и злилась, потому что устала тихо сидеть на одном месте. Так что я начала придумывать поводы зайти в комнату родителей и поговорить с ней. Сначала я сказала, что проголодалась. Потом спросила, можно ли мне фруктовый лед. Затем поинтересовалась, знает ли она, что идет дождь. Когда я зашла в комнату в четвертый раз, ко мне подошел папа, только что вернувшийся с работы, и, не дав ничего сказать, вытащил меня в коридор. Он закрыл дверь, а потом наклонился ко мне.

– Мамочка сегодня очень устала. Пусть она немножко отдохнет, хорошо?

Он попытался отвести меня на кухню, но я не сдвинулась с места.

– Джесси, – со вздохом произнес он.

– Можно я пойду ужинать к Роуэну? – спросила я.

– Не сегодня.

– Почему?

Папа вздохнул еще раз – теперь через нос.

– Милая, иногда людям надо побыть одним.

Я поняла, что он имел в виду – у Коэнов своя семья, а у нас своя. Но его слова также относились и к маме. Бо́льшую часть времени я была ей не нужна или ей не хотелось меня видеть.

Стоял вечер пятницы, на вторую неделю после того как Мэл начала лечение, и я вспоминала папины слова, сидя одна в своей комнате, когда вдруг зазвонил телефон. Я потянулась за ним и, увидев имя на экране, вздрогнула от накатившей паники.

– Люк, – произнесла я, едва ответив на звонок. – Как она? Мне приехать?

– С мамой все хорошо. – Люк сразу понял, о ком я говорю. – Дело не в ней. Я звоню из-за Ро.

Я выпрямила спину.

– Что случилось с Ро?

– Он ушел на тренировку утром и до сих пор не вернулся. Я сказал маме, что он с тобой, чтобы она не волновалась. Но… вы ведь сейчас не вместе?

– Нет, – проговорила я, качая головой, как будто Люк мог меня увидеть. Меня охватила тревога. У Роуэна не было привычки исчезать, никому не говоря. Я никак не могла привыкнуть к пропасти, что пролегла между нами – мой лучший друг больше мне не доверял.

– Как думаешь, где он может быть? – спросил Люк.

Я пораскинула мозгами и предложила несколько имен. С некоторыми из этих людей Люк уже поговорил, а с другими не было возможности связаться, поскольку мы не знали их номеров. Например, с Солом – парнем, с которым Ро работал в теннисном клубе. Или с Клаудией – десятиклассницей, с которой Роуэн встречался в прошлом году в течение примерно тридцати секунд.

– Вот дерьмо, – тихонько пробормотал Люк.

Он редко ругался и редко по-настоящему сильно из-за чего-то переживал, но за это лето такое происходило при мне уже второй раз. Сегодня и в тот вечер, когда Мэл узнала результаты анализов.

Это заставляло меня нервничать.

Люк просил, чтобы я перезвонила ему, если что-то узнаю, когда меня вдруг осенило.

– Силия! – прокричала я в трубку. – Сегодня же вечер пятницы!

Силия славилась тем, что каждую пятницу в течение лета устраивала отпадную вечеринку. Она жила на краю города, и ее родители постоянно уезжали на выходные в какой-нибудь домик у озера. Но Ро не должно было там быть. Конечно, он мог совершить необдуманный и глупый поступок; к тому же с самого детства он был душой любой вечеринки. Только вот он никогда бы не поставил под угрозу свою теннисную стипендию – а на вечеринку запросто могли нагрянуть полицейские и повязать всех несовершеннолетних за распитие алкогольных напитков. А еще ему бы надрала задницу Мэл. И все-таки никаких других мест мне в голову не приходило.

– Силия? – непонимающе повторил Люк. Я иногда забывала, что между Люком и нами с Ро был год разницы и существовала небольшая, но значительная категория людей в школе, которых знали мы, но не знал он, и наоборот.

– Силия Мерфи. Я могу показать тебе, где она живет.

Через пятнадцать минут машина Люка уже стояла у моего дома. Когда я уселась на пассажирское сиденье и обернулась к Люку, его лицо пересекала неровная линия, прочерченная лунным светом, но все же нельзя было не заметить, насколько он взвинчен. Его волосы были взъерошены, как будто он снова и снова запускал в них пальцы, а в широко открытых глазах читалась усталость.

– Спасибо, что предложила поехать со мной. Твои родители не против? – спросил он, но я лишь отмахнулась от его вопроса.

– Все в порядке. Им все равно.

Я солгала. Папа наверняка заметил бы мое отсутствие, и ему точно не было бы все равно. Но я рассчитывала, что родители не проснутся среди ночи, а утром я уже буду спокойно спать в своей кровати. На всякий случай я оставила на кухонном столе записку, в которой написала, что Ро пропал и я поехала помогать Мэл его найти.

По пути к Силии мы почти не разговаривали. В машине слышался негромкий стук, но лишь когда он начал меня раздражать, я поняла, что это я сама снова и снова постукиваю ногтями о дверцу машины. Возможно, он бесил и Люка, но виду тот не подал.

Нам редко случалось оставаться вдвоем, тем более ночью в машине. То, что мой лучший друг куда-то исчез, делало ситуацию еще более странной. Тем не менее мы с Люком искали его вместе, и эта мысль вселяла в мое сердце спокойствие. Где бы Роуэн сейчас ни был, мы его найдем. Все будет в порядке.

Мне было приятно, что Люк позвонил мне, когда ему понадобилась помощь.

– Надеюсь, для его исчезновения есть веские причины, – произнес Люк, когда его раздражение временно перевесило беспокойство.

– Конечно, есть, – уверила его я, хотя сама немного сомневалась в своих словах.

Я откинулась на спинку сиденья. В носу защекотало от легкого запаха мяты. Мне стало интересно: Люк ел что-то мятное или просто недавно сменил листочек-освежитель, свисавший с зеркала заднего вида?

Бросив взгляд на его профиль, я задумалась, где он был, прежде чем отправиться на поиски Роуэна. Работал ли он сегодня в компьютерном магазине? Или, может быть, уже собирал вещи в университет?

От мысли о том, что всего через пару месяцев нас будут разделять шесть часов езды, мой желудок сжался в тугой комок. Наверное, теперь мы сможем видеться только по праздникам и на летних каникулах. Когда речь заходила о будущем общении с Люком, Мэл постоянно повторяла ему, что у нее есть Материнские Права, поэтому он обязан звонить домой не реже раза в неделю. Со мной все было иначе. Вспомнит ли он обо мне, когда начнет новую жизнь в новом городе и соберет вокруг себя толпу новых друзей? Я с трудом добилась того, чтобы он перестал ставить точки в конце сообщений, которые изредка мне посылал. Если я дождусь от него телефонного звонка или длинного сообщения, это будет равноценно снегопаду посреди лета.

– Что-то не так? – вдруг спросил он, прикасаясь к подбородку. Я поняла, что попалась, и мои щеки тут же покраснели. – У меня что-то на лице?

– Ага. Кожа, – глупо пошутила я, пытаясь хоть как-то сохранить достоинство.

Люк скорчил гримасу.

– Я думаю, мне стоит остаться, – внезапно проговорил он.

– Остаться?.. – повторила я.

– В Винчестере. Не бросать маму с Ро одних, когда она так… – Он откашлялся.

Мое сердце сжалось от боли.

– И не ехать в универ?

Люк кивнул и бросил на меня взгляд.

– Но… Мэл же тебя убьет. И как же твоя стипендия? А еще Мэл сказала, что на днях купила тебе корзину для белья…

Машину наполнил смех Люка. Это было очень редкое явление; каждый раз когда мне удавалось его рассмешить, я чувствовала себя так, словно меня наградили почетной медалью.

– Я звонил в отдел, занимающийся финансовой помощью студентам. Мне сказали, что стипендия не пропадет, если я начну учебу в следующем году. Я просто понимаю, что не смогу сейчас ни на чем сосредоточиться. А что касается корзины для белья, ее наверняка можно вернуть в магазин.

– Я бы не была так уверена. В последнее время правила возврата товара в «Волмарте» стали особенно суровыми…

Он снова рассмеялся, и я закусила губу, чтобы скрыть улыбку.

– Так что ты об этом думаешь? – спросил он. – Если серьезно?

Я на минуту задумалась.

– Слушай, ну, это ведь твое решение. Мэл превратит тебя в порошок, но речь идет о твоей жизни, понимаешь?

Люк вздохнул.

– И все? Я знаю, что это мое решение. Я хочу услышать твое мнение.

«Не уезжай», – подумала я.

Я пожала плечами, и следующую минуту мы снова провели в тишине. А потом я сказала правду. По крайней мере, ее часть.

– Я бы на твоем месте осталась.

В следующее мгновение мне вспомнились слова Ро: «представь, что на ее месте твоя мама» – и в моем сердце тут же проснулось какое-то неприятное чувство. Но я хотя бы ответила честно. Если бы я была дочерью Мэл, я бы ни за что на свете не смогла оставить ее, уехав в колледж.

Люк взглянул на меня и улыбнулся.

– Я знал, что ты так скажешь.

– Зачем тогда спрашивал? – разозлилась я.

– Хотел услышать эти слова от тебя, – проговорил он. И секунду спустя добавил: – Спасибо.

Еще через несколько минут мы остановились рядом с подъездной дорожкой, по кругу огибавшей небольшую площадку напротив дома. Она была уставлена машинами – как и основная дорога, ведущая к особняку. Когда на вечеринку нагрянут копы, выбираться отсюда будет кошмаром. И судя по грохоту и воплям, доносившимся из дома, это был именно вопрос со словом «когда», а не «если».

К счастью, стоило нам зайти внутрь, как я заметила Мэйси – нашу с Роуэном общую подругу.

– Ты не видела Ро? – спросила я, чувствуя, как в сердце загорается искорка тревоги. Запасного плана у нас не было.

– Мммммм. – Она нахмурилась, как будто ответ требовал усиленного обдумывания.

«Желательно сегодня», – мысленно уточнила я.

– Слушайте, видела! – воскликнула она, словно на нее снизошло озарение. Этим вечером она явно пила алкоголь. Ее голос звучал непривычно слабо и тонко. – Да, точно! Он играл в пив-понг[1], и ему надирали задницу!

Меня накрыла волна облегчения.

– Спасибо, Мэйс, – сказала я и поспешила вслед за Люком, который уже шагал по направлению к соседней комнате.

Мы обнаружили Роуэна в столовой. Он танцевал брейк-данс. Когда мы вошли, он в буквальном смысле слова стоял на голове.

Я почувствовала, как застывший рядом со мной Люк напрягается всем телом. Видимо, у исчезновения Ро все-таки не было веских причин.

Но я все-таки вытащила телефон и сфотографировала, как он балансирует, стоя на голове. Не смогла удержаться.

Хотя мне было непривычно и неприятно видеть Ро пьяным вдрызг, упустить такую возможность я не могла. Мы с Ро придерживались мнения, что, если человеку не хватило ума, чтобы удержаться от безрассудного поступка, другие имели полное право заснять этот момент на долгую память. У Ро был снимок, на котором из моих глаз градом катятся слезы после того, как я на спор опустошила два пакетика острого соуса. Я сделала не меньше десятка фотографий, когда он покрасил волосы в зеленый на День сильных духом[2].

– Ты что, его сфотографировала, что ли? – спросил Люк, когда я засунула телефон обратно в карман. Я широко улыбнулась, и он недовольно покачал головой. Ну, если он еще не привык к нашим выходкам, то уже никогда не привыкнет.

Мы подошли к Ро, который все еще крутился на голове. Он резко остановился и уставился на нас.

– Вы зашли в мое пространство, – пожаловался он.

– Ты стоишь вверх ногами! – отозвалась я.

Тем не менее, когда мы с Люком помогли Ро вернуться в нормальное положение, тот выглядел не слишком смущенным. Он только обхватил голову руками, как будто комната все еще вращалась перед его глазами.

– Что, черт возьми, с тобой не так? – проговорил Люк, не повышая голоса.

– А с тобой? – Ро смерил его злым взглядом. Он был на несколько сантиметров выше своего старшего брата и при любой возможности напоминал об этом всем подряд.

– Так, все, успокойтесь, – произнесла я, становясь между ними.

В последний раз я видела драку между Ро и Люком, когда им было десять и одиннадцать лет соответственно. Я сомневалась, что Люк на такое пойдет, а вот взвинченного Роуэна стоило остановить как можно быстрее. Девиз Ро по жизни звучал так: сначала действуй, потом думай. Это касалось чего угодно, кроме ситуаций, непосредственно влиявших на его способность играть в теннис. Он ничем не дорожил так сильно, как своей стипендией и местом в команде. Именно поэтому мне было так тяжело и непривычно видеть его пьяным.

– Надевай обувь. Мы уходим, – прошипел Люк, и только тогда я заметила, что Ро, оказывается, стоит босиком.

К моему удивлению, Ро послушался. Добравшись до другого конца комнаты, он надел кеды – может, свои, а может, чужие – и побрел к выходу из дома. Мы последовали за ним.

Пока мы с Люком пересекали подъездную дорожку и, поддерживая Ро с двух сторон, брели к тому месту, где припарковали машину, мы обсуждали, как лучше поступить с машиной Ро. Учитывая текущую ситуацию с парковкой, мы решили отложить решение этого вопроса на потом.

– Завтра покатается на автобусе, а потом сам ее заберет, – сказал Люк.

Одной рукой он придерживал Роуэна, а другой прижимал к уху телефон.

– Только, блин, не говори, что звонишь маме! – внезапно крикнул Ро. Я была готова поклясться, что его голос никогда в жизни не звучал так раздраженно и капризно.

– Роуэн, заткнись! – зашипела я. Люк наверняка слушал голосовое сообщение.

– Успокойся, черт возьми, или дальше пойдешь сам, – произнес Люк.

– Засранец, – пробормотал Ро, но сделал это едва слышно, из чего я заключила, что он понимает, насколько серьезен сейчас Люк.

После того как мы усадили Ро в машину, я забралась на пассажирское сиденье, и мы поехали к моему дому. Меня не было всего около часа, и, так как в телефоне не наблюдалось ни сообщений, ни пропущенных звонков, я не сомневалась, что родители по-прежнему крепко спят.

Ро тоже тихонько сопел на заднем сиденье.

Люк заглушил мотор у моего дома и, когда я уже выходила из машины, обернулся ко мне.

– Спасибо, Джей-Джей, – проговорил он тихим голосом, чтобы не разбудить брата.

Когда я услышала это прозвище, мое сердце забилось быстрее. Ребенком я ненавидела свое имя. Джесси Рамфилд.

Я ненавидела родителей за то, что они даже не потрудились назвать меня «Джессикой». Они были слишком заняты собой, а тут появилась я. Видимо, я стала для них такой неожиданностью, что им едва хватило сил сократить одно из с самых затасканных женских имен в истории. Они даже не придумали для меня второе имя, которое обычно дают всем детям. Так что в младших классах я начала заставлять людей звать меня Джей-Джей.

Прозвище прижилось, а потом во мне проснулся здравый смысл. Я поняла, насколько глупо себя вела, и запретила окружающим использовать любые варианты, кроме Джесси. Люди, которые до этого пошли мне навстречу (а это были практически все, за исключением родителей), вернулись к изначальной форме моего имени. Все, но только не Люк.

Он продолжал иногда так меня называть.

Редко, но все же.

Не знаю, как мне не удалось выбить из него эту привычку – с моим новоприобретенным здравомыслием и вытекавшим из него презрением к выпендрежникам, которые заменяют свои имена инициалами. Возможно, на самом деле не так-то мне этого и хотелось.

– Всегда рада, – сказала я от всего сердца.

Люк улыбнулся – он почувствовал, что я говорю от души, – а в следующее мгновение я уже захлопнула дверцу машины и побрела к своему дому.

Как и ожидалось, проблем с родителями не возникло, но мое сердце вдруг начало странно колотиться – это порой происходило, когда дело касалось Люка. Например, когда он удалил все песни со своего старого айпода, закачал на него кучу любимой джазовой музыки Мэл и подарил мне на Рождество. Или когда мне поставили брекеты, а он сказал, что моя улыбка «по-прежнему на десять баллов из десяти».

Я легла спать с мыслями о Люке, но следующее утро начала со слов Ро.

Прости за вчера… Если тебя это утешит, у меня раскалывается башка. Мама орала на меня целый час, а Люк говорит, ты сфотографировала, как я танцую брейк???

Я провела пальцем вниз по экрану и увидела еще одно сообщение.

Проснись проснись.

Проснулась. И что? – поинтересовалась я.

Злишься? – написал он буквально через пару секунд.

А потом прислал гифку с котенком, который блюет неоновыми буквами, складывающимися в слово «ПРОСТИ».

Ну что, я прощен?

Да, конечно, – напечатала я в ответ. – Ты целое лето ведешь себя как козел, но теперь у меня есть гифка с котенком – значит, больше обижаться не на что.

Я только отложила телефон в сторону, как тот снова запищал.

Это сарказм?

А как ты думаешь? – написала я.

Думаю, ты можешь сказать мне это в лицо.

Я не успела спросить, о чем это он, как услышала быстрый стук в окно. Сначала раз, потом второй.

Я подняла жалюзи и увидела лицо Ро, прижатое к стеклу. Он опасно балансировал на ступеньках длинной лестницы, которой папа пользовался, чтобы чистить водосток.

– Ро! – вскрикнула я. – Ты что, с ума сошел?

– Мне будет не с чего сходить, если я сейчас расшибу себе голову об асфальт. Пусти меня!

Я распахнула окно, и Ро бросил в меня какую-то маленькую белую коробочку, после чего ввалился в комнату сам, ударившись об пол. Он так и остался лежать на спине: глядел в потолок и пытался отдышаться.

– Ш-ш, – выдохнула я. – Родители уже проснулись.

– Черт возьми, – произнес он, тяжело дыша. – Напомни мне больше никогда так не делать.

Я опустилась на пол рядом с ним и расхохоталась.

– Господи, ты такой идиот!

– Я пытался сделать широкий жест! – запротестовал Ро.

– Ну да, смерть – это довольно широкий жест.

Я открыла коробку, которую принес Ро. Там оказались две маленькие булочки с корицей из пекарни Мэл.

– Это тебе в качестве извинения, – сказал он. – За то, что в последнее время вел себя как козел.

– Ооо, Ро, – с умилением протянула я. На сердце тут же потеплело.

Вручив ему одну булочку, я взяла вторую себе. Она была липкая, сладкая и такая вкусная, что, когда я ее доела, вдруг поняла, что облизываю пальцы. Я прилегла на пол и тоже уставилась в потолок, чувствуя, как мое плечо касается плеча Ро.

– Расскажи мне что-нибудь хорошее, – прошептал Роуэн.

Я знала: он думает о болезни Мэл и о том, что эта новость заволокла пленкой печали всю нашу жизнь без остатка. Я понимала, что он просит меня отвлечь его от подобных мыслей.

Поразмышляв пару мгновений, я широко улыбнулась и сказала:

– У меня действительно есть фотография, где ты танцуешь брейк. Хочешь посмотреть?

Я потянулась к кровати за телефоном, нашла фото и сунула экран под нос Ро. Он застонал и оттолкнул мой мобильный от себя, но зато повернулся ко мне лицом.

– Теперь ты расскажи мне что-нибудь хорошее, – попросила я.

– Когда я стану профессиональным теннисистом, – начал он, – я куплю маме самый дорогущий дом во всем чертовом Винчестере. Она станет путешествовать по миру, чтобы болеть за меня на трибунах, и будет останавливаться в самых лучших гостиницах, а потом возвращаться в свой особняк. И работать она будет, только если захочет. Сможет нанять людей, чтобы они занимались всеми делами в пекарне.

Я сглотнула комок.

– Звучит идеально.

В этом был весь Ро. Мой лучший друг с широкой душой и смелыми мечтами.

– Наверное, и Люку надо будет что-то купить. Например, пожизненный запас комиксов и любые видеоигры на его выбор. – Потом он посмотрел на меня. – А ты что хочешь?

Он пихнул мою ногу своим кедом.

– Ну же, давай. Я тут выстраиваю прекрасный воздушный замок.

– Я хочу… – начала я и осеклась, почувствовав себя по-дурацки.

– Давай, говори, – подбодрил меня Ро. – Я подарю тебе что угодно.

– Я просто хочу, чтобы мой лучший друг был рядом.

Он снова перевел на меня взгляд, пристально всматриваясь в меня своими карими глазами.

– Он всегда с тобой.

Это был идеальный момент. Мы делили друг с другом все на свете и в то же время совершенно ничего. Ро извинился за то, как вел себя эти несколько недель. Он правда сделал широкий жест – залез ко мне в окно, принес булочку, – но все-таки так и не ответил на мои вопросы.

– Ро? – проговорила я. Мы лежали так близко друг к другу, что наши лбы почти соприкасались. – Почему ты выгнал меня тем вечером?

Роуэн тяжело вздохнул.

– Ты правда хочешь знать?

Я кивнула, морально готовясь к тому, что он скажет. Я раздражала их. Я ужасно надоела им всем, и они хотели от меня отдохнуть. Я понимала, что эти слова меня уничтожат, но, по крайней мере, тогда я бы знала, что происходит.

– Я не хотел, чтобы ты видела, как я плачу.

Я приподнялась на локте, пытаясь осмыслить его ответ.

– Но в этом же нет никакой логики. Я уже видела, как ты плачешь.

Он пожал плечами.

– Я плохо соображал, понимаешь? – Все его лицо залила краска, и он избегал моего взгляда. – Тот вечер вообще был отстойным. Я понимал, что вот-вот потеряю над собой контроль и…

И он не хотел, чтобы я при этом присутствовала.

Я наконец услышала объяснение, которого ждала. Я чувствовала, что он сказал правду, но мне все равно казалось, что между нами осталась какая-то трещина.

В тот вечер для Ро пошатнулся целый мир, и все же это был первый раз за всю нашу жизнь, когда мой лучший друг не хотел меня видеть.

СЕЙЧАС

Во второе воскресенье после выпускного (а это единственный выходной на моей неделе) я сижу за столом и завтракаю, когда мама выкладывает передо мной полоску образцов ткани. Мама 2.0 всегда занята и постоянно стоит перед важным выбором. Например, нужен ли нам новый набор столовых приборов или можно оставить тот, которым мы пользуемся последние десять лет. Я успела понять: если я испытываю особую нежность к каким-то домашним вещам, нужно говорить маме заранее, иначе можно прийти домой и узнать, что их у нас больше нет. Теперь за мамой не угнаться, и это одна из странностей, к которым оказалось сложнее всего привыкать.

– Что думаешь? Что не нравится? Что посоветуешь? – спрашивает она, пока я глазею на полоску образцов, лежащую передо мной.

– Они милые. Очень милые. Все до одного.

Она вздыхает.

– Джесси! Мне нужна твоя помощь, чтобы сузить выбор. Даже если ты просто закроешь глаза и ткнешь во что-нибудь наугад.

Мне становится стыдно, что я не разделяю ее энтузиазма по поводу нового комплекта диванов для нашей гостиной. К тому же я вижу, что она это понимает, и мне становится еще хуже.

Я не закрываю глаза, но действительно тыкаю наугад в один из образцов – сероватый кусочек ткани.

Лицо мамы просветляется.

– Правда? Это как раз тот вариант, к которому я склонялась!

– Великие умы мыслят одинаково, – говорю я и несколько раз постукиваю пальцем по виску.

– Съездишь со мной в мебельный магазин, чтобы сделать заказ? – спрашивает она.

Одна задача, предложенная Мамой 2.0, обычно превращается в пять или шесть разных дел, поэтому я пытаюсь сразу же отделаться от этой идеи.

– Эээ, я не могу. Мне… нужно слушать подкаст. Который мне посоветовал Эрни.

Это ужасная отговорка – и не только потому, что Эрни не может отличить телефон от «этих ваших штук для записи музыки», несмотря на попытки внуков сделать из него самого продвинутого старика всех времени народов.

– Так мы можем послушать его в машине по дороге в магазин, – предлагает мама.

Я сдаюсь.

Во-первых, я это заслужила, придумав такую дурацкую отмазку. Во-вторых, мне и правда нечем заняться, а я уже успела понять, что нет ничего хуже тех дней, когда у меня есть время на размышления. В-третьих, мама старается изо всех сил. Я никак не могу привыкнуть к тому, что она занимается домашними делами, выходит из дома в магазин или в кафе, да и вообще куда угодно, помимо работы. Год назад – как и каждое лето на моей памяти – мама лежала в кровати и почти не двигалась. А теперь вот образцы мебели выбирает.

Это часть ее лечебной терапии. Маме нужно поменять окружение и избавиться от любых напоминаний о «дыре», в которой она провела последние восемнадцать лет своей жизни. Видимо, диван ей особенно неприятен.

– Сейчас, только оденусь, – говорю я, вставая из-за стола.

– А что не так с этой одеждой? – спрашивает она.

На мне джинсовые шорты и топ, в которых я спала ночью. Но раз они получают одобрение от Мамы 2.0, у меня к ним претензий нет и подавно.

– Хорошо, поехали.

Мы проходим мимо папы, который смотрит телевизор в гостиной. Кажется, он пытается провести со старой мебелью столько времени, сколько только можно. Видеть папу, лениво растянувшегося на диване воскресным утром, почти так же странно. Раньше, если у него было свободное от работы время, он ходил за покупками, или подстригал газон, или пытался уговорить маму съесть хотя бы что-нибудь.

– Не веселитесь там без меня, – кричит он нам вслед.

– Ты тоже! – отвечает мама, закрывая входную дверь, и обнимает меня за плечи. Мне кажется, еще чуть-чуть, и меня разорвет на части. Эти перемены в моей вселенной почти невыносимы. Теперь я живу с родителями, которые обмениваются веселыми репликами, покупают мебель и хотят проводить время со мной.

Я чувствую, как мое сердце наполняет надежда, но в то же время мне хочется плакать, потому что я понимаю, как много упустила за свою жизнь. Как только эта мысль приходит мне в голову, меня охватывает чувство вины. Я не могу сказать, что все это время жила без семьи.

Это не так.

Они не приходились мне родственниками, и все же мы были семьей. Хоть под конец нашей истории я и начала сомневаться в том, как они ко мне относились.

Мы проезжаем мимо того места, где раньше находилась кофейня Мэл, и я вдруг отчаянно хочу ощутить вкус кекса «Красный бархат», или булочки с корицей, или теста для печенья с шоколадной крошкой. Мне безумно хочется услышать голос Мэл, ее смех. Хочется обнять ее. Она всегда обнималась так самозабвенно, словно на одну чудесную минуту мы с ней сливались в одно существо.

– Я еще не говорила папе, – начинает мама, – но я думаю, что стулья в столовой тоже стоит поменять. Давай посмотрим, что есть в магазине?

Когда папа в первый раз пошутил, что мама выбрала самый дорогой способ выздоровления, я впервые позволила себе об этом подумать. О том, что мама правда может выздороветь. Даже больше того – что слово «выздоровление» вообще может к ней относиться.

– Конечно, – отвечаю я.

Какой бы непривычной и хрупкой ни казалась мне новая версия мамы, приятно осознавать, что ее волнует мое мнение. Что она правда хочет проводить со мной время. Это ненормально, но у меня появляется чувство, что Мэл снова рядом со мной. Именно благодаря ей я узнала, каково это, когда у тебя есть мама. Коэны научили меня, каково это, когда у тебя есть дом.

Следующий час мы проводим в мебельном магазине, внимательно рассматривая диваны и обсуждая, что лучше: кожа или ткань, полоски или однотонный цвет, дерево или стекло. Затем мы заезжаем в супермаркет, чтобы купить продукты для ужина.

Мы уже направляемся к кассе самообслуживания, когда мама вспоминает, что не взяла замороженные вафли. Я вызываюсь сходить за ними и оставляю ее одну в очереди. Она стоит за байкером – вся его кожа, не спрятанная под одеждой, покрыта татуировками – и заметно нервничает. Я иду к отделу полуфабрикатов, когда в кармане начинает вибрировать телефон.

Это СМС от Уиллоу.

Сегодня вечеринка у бассейна в доме Бэйли Марвин! Придешь?

Рефлекс срабатывает моментально, и вот я уже пишу наскоро придуманную отговорку:

Ой, я бы с радостью, но сегодня весь день помогаю маме! – когда наконец нахожу нужный отдел.

Но дай знать, если тебя нужно будет отвезти домой, – быстро добавляю я, прежде чем отправить сообщение.

Я представляю опасность для других покупателей – иду вперед, уставившись в телефон, и не смотрю по сторонам, – когда вдруг уголком глаза вижу его и замираю на месте. За какую-то долю секунды я замечаю все детали до единой. Его кудрявые черные волосы, широкие плечи, джинсы, истрепавшиеся по краям, словно он никогда их не снимает. Он выглядит старше и кажется усталым.

Когда наши взгляды встречаются, весь мир замирает. У троих людей, которых я любила больше всех на свете, совершенно одинаковые темно-карие глаза. Сейчас эти глаза кажутся мне другими. В них горят боль, злость и какая-то эмоция, которую я не могу разобрать. Он стоит в другом конце отдела и явно собирается развернуться и пойти в обратную сторону. Я открываю рот, чтобы сказать что-нибудь, но слова не идут.

Я пытаюсь еще раз. Ничего не получается.

Наконец мои ноги начинают двигаться, не посоветовавшись с мозгом. Я выбегаю из отдела полуфабрикатов с пустыми руками.

Когда я становлюсь в очередь рядом с мамой, она бросает на меня непонимающий взгляд.

– А где вафли?

– Я…

– Джесси, что-то случилось? – спрашивает она и вслед за мной смотрит в ту сторону, откуда я только что пришла.

– Они закончились, – выдавливаю я еще одну секунду спустя.

– А, ну ладно, – неуверенно протягивает мама. Кажется, она пытается понять, почему я так расстроилась из-за того, что в супермаркете нет замороженных вафель. – Можем заехать в другой магазин по дороге домой.

Я еще раз оглядываюсь через плечо, как будто меня что-то преследует.

Я даже не надеюсь, что он пошел за мной. Так оно и есть.

Разумеется, так оно и есть.

Я помогаю маме донести пакеты до машины. Все это время она говорит что-то про авокадо, которые мы купили со скидкой. Я пытаюсь слушать, но бо́льшая часть меня по-прежнему стоит в отделе полуфабрикатов напротив парня, который был для меня семьей, хоть никогда не приходился мне братом и не вполне мог называться другом.

Я знаю, что он постоянно возвращается в Винчестер, но вижу его впервые после похорон.

В мою голову приходят глупые мысли: «Я одета как бомж».

Банальные мысли: «Он отращивает бородку».

Я стараюсь сосредоточиться на том, что сижу в машине с мамой, но мои уши раздирает какофония звуков.

А в моей памяти проигрывается один и тот же момент. Люк Коэн стоит посреди супермаркета и смотрит на меня так, как будто совершенно меня не знает.

1

Игра, цель которой попасть мячиком для пинг-понга в стакан с пивом, стоящий на другом конце стола.

2

Ежегодный день осведомленности о ЛГБТ-сообществе.

Если бы всё было иначе

Подняться наверх