Читать книгу Другой день, другая ночь - Сара Райнер - Страница 13

Пока не забыла, надо почистить лестницу, думает Эбби, закрывая дверь за Доналдсонами.

Она идет в кухню, отпирает шкафчик под раковиной, достает банку с порошком и щетку, наполняет водой ведро. Вскоре она уже на четвереньках на лестнице изо всех сил трет, трет, трет – вычищает въевшуюся в ковер муку, взбивая белое облако пены. Затем внезапно чувствует головокружение, руки и ноги начинают дрожать, нервные окончания будто горят огнем, ей становится жарко и холодно одновременно.

Все происходит слишком быстро, говорит голос внутри головы. Чересчур стремительно.

Что за вздор, думает она. Конечно, я справлюсь. Разве у меня есть выбор?

Эбби вновь берется за щетку, однако руки трясутся так сильно, что она не может ее удержать и садится на пол.

Сердце бешено стучит: тук-тук, тук-тук, тук-тук… Чем больше она прилагает усилий, чтобы привести мысли в порядок, тем ужаснее картинки в ее воображении: здесь живут Доналдсоны; их сынишка и дочка бегают вверх и вниз по этой самой лестнице, раздеваются в прихожей, смотрят в щель почтового ящика, кто пришел…

Внезапно подкатывает тошнота, и она едва успевает добежать в кухню до раковины.

Мысли продолжают обгонять друг друга. Наверное, я не смогу уехать. Отсюда так близко до магазинов… и до парка, который Каллум хорошо знает… до школы рукой подать… и все шкафы я уже снабдила замками… Только представь, что все это придется делать заново.

Она придвигает к себе стул, садится.

Если бы мне было кому позвонить, думает она, опуская голову на колени. Но кому? Родители далеко, да и что им скажешь? Они не особо меня понимают, а уж Каллума и подавно.

Наконец тошнота проходит, но Эбби еще долго трясет, и она никак не может встать и убрать ведро со щеткой. После того, как она все же справляется с этой задачей, вдруг звонит мобильный, и Эбби испуганно вздрагивает. Да что же это с ней такое!

На экране высвечивается номер риелтора.

– Доналдсоны вышли с предложением, – говорит Олли и без предисловий сообщает подробности.

Эбби едва способна мыслить, не говоря уже о том, чтобы мыслить рационально.

– Цена как будто бы приличная, – слышит она свой голос.

– Если к тому же вспомнить, что они платят наличными, – продолжает он.

– Разумеется. Замечательная новость, спасибо, – произносит она, отчаянно борясь с паникой. – М-м-м… Мне нужно поговорить с мужем. Мы вам перезвоним.

Она пытается потихоньку вникнуть в новую информацию. Это на несколько тысяч меньше, чем мы просим, но предложение приемлемое, а значит, очень скоро придется съезжать… Я успела посмотреть совсем мало квартир, и ни одна не произвела впечатления. Все они слишком тесные, слишком темные и расположены слишком далеко ото всего…

Ты слишком многого хочешь, говорит она себе. Затем ее вдруг посещает мысль: а может, Гленн все уладит? Что-что, а продавать он умеет.

Увы, его мобильник сразу переключается на голосовую почту.

– Было бы неплохо, если б ты мне ответил, – говорит Эбби, и он, наконец, берет трубку.

Она рассказывает ему о предложении.

– Мало, – отрезает Гленн.

– Что, прости?

– Я хочу больше, а ты разве нет? В наших интересах получить максимум, если каждый из нас хочет купить себе что-нибудь приличное.

– Никто и никогда не дает, сколько просят.

– Никто и никогда не соглашается на первое предложение. Мы выставили дом на продажу всего шесть недель назад. Давай посмотрим – а вдруг они дадут больше. Им же вроде понравился дом.

– Давай ты посмотришь, дадут ли они больше, – отвечает Эбби. – У тебя лучше получается торговаться.

– Не могу. Мне трудно звонить с работы.

Значит, этим тоже должна заниматься я, думает Эбби, закипая от злости. Почему все самое трудное достается мне, ведь я даже переезжать не хочу? Она уже собирается высказать это вслух, но сперва мысленно прокручивает диалог. Я отказываюсь звонить риелтору, мы с Гленном ссоримся, в итоге я почувствую себя виноватой и все равно позвоню. Гнев хотя бы заглушил панику. Но, несмотря ни на что, она слишком устала, чтобы бороться.

– Ладно. Только это затянет дело. А я думала, ты хочешь разъехаться побыстрее.

– Да, хочу, – говорит Гленн. – Однако самое важное – условия продажи.

– Понятно, – отвечает Эбби.

Ей так и хочется добавить: как ни смешно, я считала, что важнее наша семья.

* * *

Молли с Люком припустили вперед. Анна и Карен идут более размеренным шагом, читая надписи на надгробиях. Карен несет букет анемонов на могилу мужа.

– Жаль, что сейчас у нас не такая пафосная погребальная культура, как в викторианскую эпоху, – говорит Анна, беря Карен под руку. – Звучит не слишком ужасно?

Карен улыбается подруге.

– Ты всегда больше тяготела к готике. Только посмотри на себя.

Анна вся с головы до ног в черном, Карен – в одежде земляных тонов. Шел дождь, однако Анна в стильных кожаных сапожках на шпильках, а Карен – в резиновых калошах с ребристой подошвой, чтобы не скользить.

– Согласна, – улыбается Анна.

По обеим сторонам дорожки тянутся квадратные надгробия, почти на каждом – ангелы с воздетыми кверху руками и устремленными в небо глазами.

– Карен, не сочти за кощунство, но если случится так, что я уйду раньше тебя, я бы очень хотела большую статую с приличными крыльями и безмятежным взглядом.

– Посмотрим.

– Эвфемизмы вроде «упокоилась» или «почила вечным сном» можешь опустить. Достаточно простого «умерла».

«Скорбим и помним», – читает Карен. Ей нравится надпись.

Булыжная мостовая вскоре сменяется бетонированной дорожкой, от эффектных памятников девятнадцатого века они переходят к скромным крестам двадцатого.

– «Светлая память», – произносит Анна. – Кругом одно и то же. У них что, совсем было плохо с воображением?

Зря, наверное, я согласилась взять ее с собой, думает Карен.

– А ты у нас литератор прямо. Вряд ли Первая мировая давала много возможностей для полета мыслей.

– Извини.

– Да ладно.

Саймону наша болтовня пришлась бы по душе, напоминает себе Карен. Он любил подтрунивать над Анной. И уж меньше всего он хотел бы, чтобы я здесь рыдала.

До смерти мужа Карен представляла себе погост как уединенное место, куда приходят скорбящие и где тишину нарушают лишь птичий щебет да колокольный звон, однако кладбище, на котором похоронен Саймон, вклинилось между оживленной Олд-Шорхэм-роуд и железнодорожными путями. Во всей округе только здесь и были свободные участки. По крайней мере, по траве скачет парочка ворон – уже хорошо.

Они с Анной сворачивают на узкую тропинку, бредут мимо выстроившихся полукругом свежих памятников.

– Срамота какая, искусственные цветы, – возмущается Анна.

По мнению Карен, их оставили люди с небольшим достатком, которые хотели чего-нибудь долговечного, но она вновь воздерживается от комментариев.

– Мамочка, смотри!

Впереди Молли нетерпеливо подпрыгивает на месте и на что-то показывает рукой.

– Боже милостивый! – восклицает Анна, дойдя до нее.

Огромными трехмерными буквами, сложенными из головок мрачно-синих гвоздик, сообщается, что недавно умер Джейден. На могиле гора игрушек, плюшевых мишек, снеговиков в стеклянных шарах и свечей пастельных тонов, крохотных колокольчиков и ветряных мельниц. Здесь же лежат и мокрые от дождя фотографии мальчика. Почти младенец. Карен всматривается в надпись на надгробии: возраст 22 месяца. К горлу подкатывает ком.

– Такого тоже не устраивай, – продолжает Анна.

– Зато детям это нравится.

Молли присаживается на корточки и восторженно оглядывает игрушки.

– Вот только у Молли я еще не спрашивала советов!

Карен понимает: Анна пытается ее развеселить, но она еще не отошла от встречи с отцом, и это резкое замечание переполняет чашу. В другое время она бы промолчала, однако сегодня ей трудно сдержаться.

– У людей страшное несчастье! Уверена, что родители Джейдена со временем уберут отсюда все. Просто так они выражают свое горе.

Подруга обиженно пыхтит, а Карен продолжает:

– Разве ты вправе судить, что уместно, а что нет?

Поднявшись по некрутому склону, в полной тишине – если не считать цоканья каблуков Анны, – они подходят к могиле Саймона.

– Прости, – бормочет Анна.

Что-то мешает Карен остановиться.

– Надеюсь, это надгробие заслуживает твое одобрение, – резко бросает она.

Прямоугольная мраморная плита, на которой выгравированы лишь даты рождения и смерти Саймона.

– Не хотела тебя обидеть.

У Карен пылают щеки. Она наклоняется, помогает Молли поставить в вазу анемоны и чувствует, что не может успокоиться.

– Уйди, прошу тебя.

Почти сразу Карен жалеет, что произнесла эти слова. «Анна моя лучшая подруга. Она была рядом, когда я выходила замуж, когда рожала детей, она очень поддерживала меня, когда умер Саймон…» И все же Анна уходит прочь по узенькой дорожке, а Карен просто стоит и слушает, как цокают каблуки, смотрит, как развеваются на ветру полы стильного черного пальто.

* * *

Майкл берет себя в руки и достает из-под кассы письмо. Подписано «Бобом Хокинсом в присутствии понятых». Значит, еще какое официальное.

Он читает список, тревога растет. Можно сверить сумму по своим квитанциям – они лежат в коробке в подсобном помещении, Майкл так и не заставил себя на них взглянуть, – но он помнит почти каждую закупку, так что все должно быть правильно.

3800 фунтов.

Сумма серьезная.

Предложить, что ли, Бобу несколько сотен, чтобы он успокоился, занять где-нибудь? Но если Боб пытается вернуть без малого четыре тысячи, то Ян вскоре потребует еще больше. За последние несколько месяцев я закупал почти весь свой запас у торговца из Ковент-Гарден и у голландца. Отдать оба долга разом невозможно. Как мне потом гасить ипотеку? Платить за учебу детей? За аренду помещения? Я и так уже просрочил все, что можно.

Он поднимает взгляд к потолку, будто призывая на помощь какие-то высшие силы. Но Майкл не верит в бога, и эта последняя несправедливость еще раз доказывает, что здесь он прав. Опустив, наконец, глаза, он замечает строй стеклянных ваз над кассой. Он встает с табуретки и, не удержавшись, берет в руки одну из них, самую большую. Ваза круглой формы, дорого стоит. Вдохнув пыль, он кашляет.

Затем поднимает вазу обеими руками над головой, как баскетбольный мяч, и швыряет что есть силы о серый бетонный пол.