Читать книгу Игра в ложь - Сара Шепард - Страница 4

Прихватив с кухни небольшую холщовую сумку и стакан холодного чая, Эмма Пакстон вышла на задний двор. Дом – небольшая конурка на окраине Лас-Вегаса, в двух шагах от оживленной магистрали – принадлежал ее новой приемной семье. Стоило открыть дверь, как в нее врывался гул двигателей и автомобильных гудков; воздух был сизым от выхлопных газов, а порывы ветра приносили вонь со стороны ближайшей станции очистки сточных вод. Единственным украшением двора служили покрытые пылью гири, ржавая электрическая ловушка для насекомых и дурацкие глиняные фигурки.

Не к такому я привыкла. Дома, в Тусоне, у нас был идеальный двор, оформленный по всем правилам ландшафтного дизайна, с деревянной игровой площадкой, и когда я играла там, то представляла себе, что это крепость. Просто поразительно, что в памяти произвольно всплывали некоторые детали прошлой жизни – в то время как другие моменты ускользали. С момента нашей встречи с Эммой прошел уже час. Все это время я неотступно следовала за ней, пытаясь разобраться в жизни девушки и вспомнить что-нибудь о себе. Не то чтобы у меня был выбор. Стоило Эмме куда-то направиться, неведомая сила тянула меня следом. Теперь я знала о девушке куда больше, чем час назад: информация просто возникала в голове, как письма в папке «Входящие». О ней я уже могла рассказать больше, чем о себе.

Эмма пристроила сумку и стакан на декоративный кованый столик, а сама растянулась на пластиковом шезлонге рядом, запрокинув голову. Отсюда огней казино почти не было видно, и ничто не мешало наслаждаться чистым небом над головой. Бледная, словно алебастровая, луна уже поднялась довольно высоко над горизонтом. Но девушка смотрела не на нее, а на две ярких звезды на востоке. В детстве, когда ей было девять, Эмма придумала им имена. Та, что справа – Мама, та, что слева – Папа, а маленькая мерцающая точка прямо под ними – звездочка Эмма. Она сочиняла сказки о звездной семье, мечтая, что однажды найдет такую же и на земле.

Сколько себя помнила, Эмма жила в приемных семьях. Отца девочка не знала, только мать – они провели вместе пять лет. Бекки – так ее звали – была стройной и изящной, обожала танцевать под Майкла Джексона и выкрикивать правильные ответы раньше игроков, когда по телевизору показывали «Колесо Фортуны». Еще она читала «желтую» прессу, легко верила заголовкам вроде «Шок: внутри тыквы нашли младенца!» или «Мальчик-летучая мышь жив!» и посылала дочь на улицу играть в «Мусорщика»[1], а когда та возвращалась и предъявляла ей найденные «сокровища», награждала ее то блестящим футлярчиком от помады, то шоколадкой. Как никто другой, она умела найти в магазине уцененных товаров пышную юбку или кружевное платье, чтобы нарядить Эмму принцессой. Вечернее чтение «Гарри Поттера» в ее исполнении превращалось в театр одного актера: так хорошо Бекки изображала голоса разных героев.

И все же мать была словно лотерейный билет: никогда не знаешь, что получишь сегодня, пока не сотрешь защитный слой. Случалось, что Бекки весь день рыдала на диване в гостиной, размазывая слезы по опухшему лицу. А иногда она тащила Эмму в ближайший универмаг и покупала ей все, на что падал глаз, – в двух экземплярах.

– Но мама, зачем мне две пары одинаковых туфель? – удивлялась девочка.

Тогда на лице матери появлялось странное отчужденное выражение.

– На случай, если одна испачкается, – отвечала она.

Временами Бекки становилась очень забывчивой: однажды оставила дочь в большом торговом центре, а сама уехала домой. У Эммы перехватило дыхание, когда она увидела, как машина матери исчезает в круговороте огней на шоссе. Спас девочку продавец. Он вручил Эмме большой оранжевый леденец, подсадил на ящик-холодильник у входа в магазин и отправился звонить кому-то, кто смог быстро найти маму. Когда Бекки наконец вернулась, она схватила Эмму в объятия и даже не стала ругаться, обнаружив, что леденец выпал у дочки из рук и приклеился к подолу ее платья.

Однажды летом, вскоре после этого, Эмма осталась ночевать у Саши Морган, подружки из детского сада. Проснувшись утром, она увидела на пороге комнаты миссис Морган с кислым выражением лица. Оказалось, Бекки сунула ей под дверь записку о том, что «отправляется в небольшое путешествие». Путешествие затянулось: прошло уже тринадцать лет, и не похоже было, что Бекки вернется в ближайшее время.

Когда стало ясно, что чуда не произойдет, родители Саши отдали Эмму в приют в Рино. Пятилетняя девочка усыновителей не интересовала; им нужны были малыши, которых можно превратить в свои мини-копии. Так что Эмма сначала оставалась в приюте, а потом стала жить у разных опекунов. Девочка любила мать, но никогда по ней не скучала: ни по Рыдающей Бекки, ни по Бекки-Купи-Две-Пары, ни по Забывчивой Бекки, оставившей дочь на попечении продавца в торговом центре. Зато она тосковала по самой идее матери: которая знала бы все о ее прошлом, беспокоилась о будущем и искренне любила, не ставя условий. Звезды по имени Папа, Мама и Эмма появились на ночном небе не как отражение жизни, которую девочка потеряла, – они были мечтой о том, чего никогда не было.

Открылась раздвижная стеклянная дверь, и это заставило Эмму резко обернуться. Трэвис, восемнадцатилетний парень, сын ее новой опекунши, тоже вышел на задний двор и присел на краешек стола.

– Извини, что вломился к тебе в ванную.

– Пустяки. – Эмма постаралась незаметно отодвинуться как можно дальше. Она не сомневалась в неискренности извинений. Востроносый, с глазами-горошинками и вечно сжатыми тонкими губами, Трэвис, похоже, задался целью непременно застать ее голой. Сегодня на нем была низко надвинутая синяя кепка, мятая клетчатая рубашка на пару размеров больше, чем нужно, и мешковатые джинсовые шорты с таким низким поясом, что молния оказалась где-то на уровне колен. Его подбородок зарос неопрятной щетиной: до настоящей бороды было еще далеко. Эмма чувствовала похотливый взгляд его карих глаз, скользивший по ее облегающей футболке, обнаженным загорелым рукам и длинным ногам.

Усмехнувшись, Трэвис потянулся к карману рубашки, достал оттуда косячок и закурил, обдав девушку облачком пахучего дыма. Одновременно с кончиком сигареты зажегся и огонек электрической ловушки для насекомых. Щелчок, вспышка голубого света, и очередной москит расстался с жизнью. Если бы только на его месте мог оказаться куда более навязчивый Трэвис!

«Отвали, вонючка! – вертелось на языке у Эммы. – И ты еще удивляешься, что девушки к тебе и близко не подходят?»

Но она промолчала. Этому комментарию – как и многим другим – суждено было окончить свои дни в «Списке Остроумных Ответов, Которые Я не Могу Себе Позволить», занимавшем не один лист толстой тетради, спрятанной в комоде. «Список Ответов» представлял собой хронику язвительных и лаконичных замечаний, которые Эмме приходилось проглатывать в своих беседах с опекунами, их странными соседями, стервозными старшеклассницами – да почти со всем миром. Куда проще придержать острый язычок, выглядеть милой и незаметной, приспособиться к ситуации и окружающим людям. Эмма так часто меняла приемные семьи, что достигла совершенства в таком поведении. Первым был мистер Смити. Девочка жила у него, когда ей было десять, и виртуозно научилась уклоняться от летящих в голову предметов, если опекун выходил из себя и начинал крушить все вокруг. Стив и Урсула, двое хиппи, к которым она попала позже, держали свой огород, но понятия не имели, как готовить то, что на нем росло, – и Эмме пришлось освоить мастерство кулинара: пекла кексы из кабачков, делала вегетарианские запеканки и жарила картошку. Кларисса, опекунша, у которой девушка жила уже два месяца, работала барменом в казино, в зале для вип-клиентов. Поэтому на смену «кухонной школе» пришло умение фотографировать, виртуозно проходить все уровни «Сапера» на смартфоне – Эмма получила его в подарок от лучшей подруги Алекс, уезжая из прошлой семьи, – и подработка на аттракционах в казино «Нью-Йорк». Еще Эмма прекрасно умела избегать общества Трэвиса.

Дела не всегда обстояли так. Сначала Эмма изо всех сил пыталась быть милой с новым братом, надеясь подружиться с ним. Не то чтобы все приемные семьи оказывались плохими и ей никогда не удавалось завести дружбу с другими детьми – просто иногда это требовало немалых усилий. Поэтому Эмма старалась как могла. Она делала вид, что ей тоже интересны видео, которые Трэвис смотрел на YouTube (большая часть была посвящена тому, как вскрыть машину при помощи смартфона или взломать автомат с колой), даже выдержала несколько трансляций Абсолютного бойцовского чемпионата и честно пробовала освоить терминологию боев без правил. Так прошла неделя – а потом Трэвис дал волю рукам, когда Эмма стояла в раздумьях перед открытым холодильником. «Ты такая милая», – успел он прошептать ей на ухо за секунду до того, как Эмма «случайно» пнула его ногой в промежность.

Ей хотелось только одного: продержаться в этой семье до окончания школы. Сегодня День труда; занятия начнутся только в среду. Через две недели Эмме исполнится восемнадцать. Она может уехать в тот же день, но тогда придется бросить школу, найти квартиру и постоянную работу. Кларисса же с самого начала сказала социальным работникам, что не станет возражать, если Эмма останется до выпускного. «Еще девять месяцев, – твердила, как мантру, Эмма. – Я выдержу. Конечно, выдержу».

Трэвис снова сделал затяжку и протянул ей косяк.

– Хочешь попробовать? – сдавленно спросил он, стараясь не выпустить дым из легких.

– Нет, спасибо, – холодно ответила Эмма.

Трэвис выдохнул облачко дыма.

– Милая маленькая Эмма, – протянул он. – Но ты же не всегда так хорошо себя ведешь, правда?

Девушка запрокинула голову и снова нашла взглядом Маму, Папу и Эмму. Чуть в стороне от них можно было различить звездочку, которую она недавно нарекла Парнем. Сегодня она оказалась совсем близко от звезды Эммы. Может быть, это знак? Может быть, в этом году она наконец встретит идеального парня, предназначенного ей самой Судьбой?

– Черт, – неожиданно выругался Трэвис, заметив какое-то движение в доме. Затушив сигарету, он швырнул ее под шезлонг, на котором растянулась Эмма. В ту же секунду створка дверей сдвинулась в сторону, и во двор вышла Кларисса. Эмма покосилась на дымящийся окурок – как мило со стороны Трэвиса снова попытаться ее подставить! – и наступила на него туфлей.

Кларисса еще не успела переодеться: на ней был смокинг, шелковая блузка и черный галстук-бабочка; осветленные волосы уложены в идеальный французский пучок. Губы подведены яркой помадой цвета фуксии того неудачного оттенка, который никогда никому не подходит. В руках она держала белый конверт.

– Здесь не хватает двухсот пятидесяти долларов, – голос звучал ровно, но пальцы нервно мяли бумагу. – Это были личные чаевые от Брюса Уиллиса, он даже подписал одну из банкнот. Я так хотела вклеить ее в свой журнал.

Эмма сочувственно промолчала. Единственное, что она знала о Клариссе – та была одержима знаменитостями. Все встречи с ними фиксировались в специальном журнале, а одну из стен возле обеденного стола целиком занимали глянцевые портреты с автографами. Иногда Кларисса и Эмма сталкивались на кухне около полудня – такое случалось редко, потому что в это время опекунша только возвращалась после ночных смен. И она охотно делилась новостями: что рассказал очередной финалист шоу талантов, на сколько размеров увеличила себе грудь некая восходящая звезда и каким неприятным человеком оказался в жизни ведущий популярного ТВ-шоу. Эмма слушала не перебивая. Жизнь знаменитостей и их грязное белье мало интересовали ее сами по себе, но информация могла пригодиться, если удастся воплотить в жизнь заветную мечту. Эмма мечтала вести передачу, посвященную журналистским расследованиям. Клариссе она такого, конечно, не говорила – да та и не интересовалась.

– Когда я днем уходила на работу, деньги лежали в конверте, – продолжала опекунша, глядя Эмме в глаза. – Теперь их нет. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Эмма покосилась на Трэвиса, но тот уткнулся в свой телефон. Среди прочих фотографий на экране мелькнул и снимок, сделанный, когда он в очередной раз вломился к ней в ванную. Мокрые волосы Эммы были стянуты в узел на макушке, но она успела накинуть полотенце.

Чувствуя, что краснеет, Эмма встретила взгляд Клариссы.

– Мне нечего сказать, – произнесла она так ровно, как только могла. – Может быть, Трэвис что-то знает.

– Прошу прощения, – хрипло возразил парень. – Я ничего не брал.

Эмма недоверчиво хмыкнула.

– Мам, ты прекрасно знаешь, что я не мог их взять, – Трэвис выпрямился, подтягивая шорты. – Я ведь знаю, как напряженно ты работаешь. Но я видел, как Эмма сегодня входила в твою спальню.

– Что? – Эмма вихрем развернулась к нему. – Не было такого!

– Еще как было, – Трэвис и бровью не повел. Отвернувшись от матери, он сощурил глаза и наморщил нос, отчего его лицо превратилось в презрительную гримасу. У Эммы даже дыхание перехватило от такой наглой лжи.

– А я видела, как ты лазил к матери в кошелек! – выпалила она.

Кларисса уперлась руками в стол и скривила губы:

– Вот как? Значит, деньги взял Трэвис?

– Да не брал я их! – парень обвиняющее ткнул пальцем в Эмму. – Почему ты ей веришь? Она ведь чужая!

– Мне не нужны деньги! – Эмма скрестила руки на груди. – Я работаю! И мне за это платят!

Эмма работала уже несколько лет. До аттракционов она ухаживала за козами в контактном зоопарке, изображала статую Свободы, рекламирующую местный кооперативный банк, и даже продавала ножи как коммивояжер. За это время она накопила больше двух тысяч долларов: деньги были надежно спрятаны в полупустой коробке с тампонами. Трэвис туда так и не добрался: тампоны оказались более надежной защитой, чем стая бешеных собак.

Кларисса внимательно посмотрела на Трэвиса. Тот в ответ обиженно улыбнулся. Продолжая мять в руках конверт, она нахмурилась, как будто разглядела за этой улыбкой истинное лицо сына.

– Посмотри лучше сюда, – Трэвис шагнул к ней и приобнял за плечо. – Думаю, ты должна знать, какова наша милая Эмма на самом деле.

С этими словами он снова вытащил из кармана смартфон и начал листать приложения.

– Ты о чем? – удивилась Эмма, подходя ближе.

Трэвис самодовольно усмехнулся и прикрыл экран рукой:

– Я собирался поговорить с тобой об этом один на один. Но теперь уже слишком поздно.

– Поговорить? О чем? – Эмма резко шагнула к нему, задев столик и едва не свалив стоящую на нем свечу с ароматом цитронеллы.

– Не притворяйся, – пальцы Трэвиса скользили по экрану. Над его головой вился комар, но он был слишком занят, чтобы отогнать его. – Я знаю, ты чокнутая.

– Что ты имеешь в виду? – Кларисса с беспокойством смотрела на сына.

– Вот что! – торжествующе заявил он, поворачивая телефон так, чтобы всем было видно.

Во двор ворвался порыв сухого горячего ветра, обжег Эмме щеки и запорошил пылью глаза. Вечернее небо потемнело до глубокого черно-синего оттенка. Трэвис подошел совсем близко к ней, обдав запахом дыма, и показал экран телефона, на котором уже был открыт сайт с любительскими видеозаписями. Он набрал в поисковике «Саттон, Аризона» и запустил медиаплеер.

Видео загружалось медленно. Кто-то снимал панораму, держа камеру в руках. Звук отсутствовал, как будто микрофон специально отключили. Когда камера завершила круг, в кадр попала фигура девушки, сидящей на стуле. На глазах у нее была черная повязка, на тонкой изящной шее висела широкая цепочка с серебряным медальоном.

Девушка отчаянно мотала головой – вперед-назад, вперед-назад, – и медальон мотался из стороны в сторону. На мгновение изображение пропало, а когда появилось снова, оказалось, что за спиной у нее кто-то стоит и тянет за цепочку так, что она пережимает девушке горло. Она запрокинула голову, взмахнула руками, забила ногами.

– Боже мой, – Кларисса прикрыла рот ладонью.

– Что происходит? – прошептала Эмма.

Душитель – его лицо скрывала маска – натягивал цепь все туже и туже. Спустя тридцать секунд девушка перестала сопротивляться и обмякла на сиденье.

Эмма попятилась. Неужели Трэвис только что показал им запись убийства? Что за бред? И как, по его мнению, все это могло быть связано с ней?

Объектив камеры все еще был направлен на девушку в повязке. Она не двигалась. Экран потемнел, а потом картинка возникла снова, но уже с другого ракурса. Теперь камера лежала на земле, фигура на стуле оставалась в кадре. Кто-то подошел к ней и снял повязку. Спустя несколько долгих секунд девушка закашлялась. Из ее глаз катились слезы, она медленно моргала. За долю секунды до того как запись прервалась, девушка подняла голову и рассеянно посмотрела прямо в объектив.

Эмма лишилась дара речи. Кларисса громко ахнула.

– Ага! – воскликнул Трэвис. – Я же говорил!

Эмма смотрела на экран, не в силах отвести взгляд от круглого лица девушки, больших голубых глаз, чуть вздернутого носа. Она была похожа на нее, как отражение в зеркале.

Потому что девушкой на видео была я.