Читать книгу Подайте на хлебушек - Саша Чекалов - Страница 21

Назойливое, что колосья,

по шее шепчущие: «Фсьо-о!» —

разит жары многоголосье,

дорог разнополосье стёр

нещадно зной:

суровой щёткой

болидов лаковых, чужих,

а сверху солнце – чистой, чёткой

фиксацией на факте: жив…

Я жив – назло. Я лжив – напрасно.

Я каждой чёрточкой – вотще.

Так жарким полднем – дурь соблазна,

таятся косточки в борще.

Сглотнёшь – и будто рукавица

ежовая пошла гулять…

А где-то Стенька прокатиться

зовёт разрозненную рать.

И в этом месиве – не сыщешь

не то что горла без ножа,

но даже взгляда: чтó, мол, сыч? ишь,

незамутнённая душа!

остаться хочется без боя?

и разговеться без копья?

…И – опрокинуто рябое

лицо толпы во все края.

Куда мой чёлн, отдав концы все,

и то не тронется – среди

стези – где в каждом ты нарциссе

таишься,

злато тех пяти

хлебов – сокрывших силу войска!

Уж больно медленны: стрела

в тылу пчелы – и мысли воска —

и злака тёмные дела…

Серебряное горло Каунаса,

седло собора на виду,

а мне не кажется и – кажется,

что вновь по льду иду… веду

монетку пальчиком по жёлобу,

а это жук, и детство вмиг

весомо сделалось! – тяжёлому

раскату грома напрямик…

И распрямив стальную голову

двуспальных гор – а их не две,

а их не три… Не три по голому

бедру чешуйчатой Литве:

по мостовой бежит червонец, а

червлёной облачной листвы

летит чума – и тень Чюрлёниса

метлой маячит из Литвы…

Дебелую ужо обхаживай

матрону южную – а то

не насладишься ты Абхазией:

не в рамках дружеской АТО,

а просто так, туристом истовым! —

воркующим одной ногой,

а на другой – изволь записку вам

писать иллюзией нагой.

Куда ни глянь – богатство веера

темнó-зелёного… но синь —

она уже опять повеяла

с вершин, восставших из низин

одушевлённого безволия,

безбрачия…

и где-то – Спас

во тьме плафона: кто же более

достоин сереньких апацх!

…Искрит, укутанная в чёрное,

куда блудливо взгляд ни кинь,

по-добровольному никчёмная

одна на сотню инокинь

такая прелесть изуверская,

что перехватывает дух,

а рядом – ты… причина веская:

война.

Чтоб эхо.

Чтоб не тух

огонь, в источнике ютящийся,

игольчатый исподне мрак,

истаявший, как тело в ящике,

с вершины сброшенном во зрак

отверстый гада исполинского…

И тут же Гагра: лес колонн,

и сень – пятнисто-узколистная.

…И гида зверь-одеколон.

Я впечатление произвожу

не лучшее на иностранцев —

а потому и не всегда брожу

под арками их померанцев.

Они в тени привязывают сов,

разнеженных, лохматых бестий,

и я уже бежать опять готов,

засов изъяв из тощих персей.

Там ладанка, и нож, и амулет,

и все – в одном флаконе узком,

который ты хранила тыщу лет,

мечтая об этруске русском,

и я пришёл, и я с тебя сорвал…

и покатился вновь по свету —

тем померанцем, кой нарисовал

себе в уме… И псы бегут по следу.

Не девочка, но алыча…

Парча листвы на ствол накинута,

лежит поникший янычар

у ручейка, где сеть москитова

висит над каждым лепестком

губы – полуприкрытой ягодой,

а сколько рядом! – и песком

украшен сумрак, будто взглядами.

Распаренный отвесный полднь…

а дома – китель чёртом выглажен

так аккуратно… Спой же! Спой! —

чтоб тут же вспомнил, как и быть живым,

и, если надо, хоть бы слыть,

казаться, выглядеть… и пятиться,

утратив огненную прыть

под лозунгом: «Настала пятница!» —

чтоб можно было расстегнуть

и… портупею тихо выбросить,

и юркнуть в угольную муть

очей чудесницы… и – вибро-сеть,

а не какая-то там… тьфу —

подхватит, комкая и дёргая,

и ты поймёшь… и наяву

восстанет сала сила тёмная…

Одна секунда до прыжка

реснички стрелки… дребезжание

всегда последнего звонка

для покидающего здание!

…Застыло время на часах,

как новобранец обьегоренный

и… солнце:

надписи слизав,

рисует тени на заборе мне.

Замшело солнышко на ветке

в последней судороге дня,

и купол облачный навеки

повис над городом, черня

и реки вымощенных улиц,

и переправы площадей,

и… «Эй! Билетик на Москву есть!

Кому продать?»

…Худей, редей

рядов торговых сонный высверк

у стен роящихся спецслужб…

«Ну что вы! Не было и в мыслях!»…

На зеркала вот пару луж б

остаточно пустить – истошно

на лёд их кинувши плашмя

себя, как яшмовое прошлое,

открыточное – что квашня.

…Дилинь-дилинь – а звон так дивен,

и вам не хочется… и мне —

туда, где всё грибы градирен

и ЛЭП… и гонки при луне.

Я – сам хотел бы жить, как в сказке!

Но всё – картинка. А за ней

лишь постовой в унылой каске

и клич:

«Купи „Коко Шанель“».

На стол зимы поставленным напёрстком

торчит один, горча, какой-то штрих,

и это лишь намёк…

но и намёк сам

умеет нас умаслить – обхитрив

усталые течения подлёдных

невидимых морей… и всё острей

отточен риф —

и сведений полётных

не чувствует Борей…

А я – с полей, назло лечебным хинам

и ханам, оккупировавшим чудь,

черту счищаю снова мастихином —

по чайной ложке, детки, по чуть-чуть,

и снова голый холст…

и снова, голый

на голой той земле, ты миф и ноль!

И – дождик над художественной школой.

И – мучаюсь похмельем… не виной.