Читать книгу Звезда заводской многотиражки – 4 - Саша Фишер - Страница 4

Я изобразил на лице удивление и радушие. Сдержанное такое и вежливое. Пока было неясно, какого рода знакомство нас связывает. К счастью, в прихожую вышли еще несколько человек. Взрослые дядьки с не очень серьезными лицами. И началась обычная канитель встречи. Что да как, давно не виделись, раздевайтесь и к столу. И все такое. Как и полагалось по субординации, я вел себя тихо и вежливо, как хороший мальчик. Оглядывался с любопытством, все-таки я впервые оказался в настоящем обиталище художника.

Студия представляла собой здоровенный квадратный зал высотой в три этажа. Но при этом прихожая была как у обычных квартир, а на контрасте с основным помещением, казалась еще меньше. Рядом с входной дверью было еще две – туалет и ванная. Короткий коридор вел на крохотную кухню, куда, впустив нас, и вернулся рыжебородый незнакомец. Он там колдовал с духовкой, готовил какое-то секретное блюдо. Так что захлопнул дверь и никого не впускал. Впрочем, кухня была настолько маленькой, что когда рыжая борода туда вошел, места для кого-то еще там не осталось.

А вот в большом зале было, что поразглядывать. Сразу было понятно, что обитает в этом месте человек творческий.

Под самым потолком на белой стене была закреплена здоровенная виолончель. Кажется, инструмент таких размеров называется «контрабас». Еще стены украшало множество картонных шляп разного размера и формы – от похожих на привычные ковбойские до причудливых, островерхих, украшенных искусственными цветами, игрушечными машинками и кораблями. Что это? Костюмы с какого-то карнавала? Или хозяину нравится клеить шляпы из картона в свободное от работы время.

Кстати, работа тут тоже имелась, хотя заметить мольберт за всем этим множеством странного, было не так-то просто.

На противоположной стене висел кладбищенский венок с траурной лентой «От товарищей». Шутка такая?

В центре стояли здоровенные водолазные ботинки. А рядом на стуле лежал шлем от этого же костюма. Вдоль стены по росту выстроились семь высоких ваз, формой отдаленно похожих на греческие амфоры. В последнюю, самую маленькую, мне примерно по пояс, воткнут букетик из бумажных цветов, на лепестках которых что-то было написано.

На обшарпанном комоде, тоже в ряд по росту, стояли гипсовые бюсты Ленина. И уменьшенная копия безрукой Венеры Милосской.

С потолка на тросиках свисала модель кукурузника.

Ну а стол для дружеской попойки организовали в переднем правом углу. Только он здесь был не занят никакими инсталляциями. Если, конечно, не считать лестницы вдоль стены. Вела она к закрытой двери под самым потолком. Либо спальня там, либо склад всяких инструментов.

Само застолье пока еще не началось, ждали, когда все соберутся. Не было в том числе и хозяина студии. Он всех впустил и убежал по каким-то срочным делам.

Так что гости бродили по комнате, вели неспешные разговоры, хлопали друг друга по плечам, дурачились и иногда вспоминали, что неплохо бы выпить.

С кухни доносился весьма аппетитный запах и вдохновенное пение рыжебородого. Пел он довольно фальшиво, зато с энтузиазмом.

Я присел на диван чуть в отдалении от стола. Блин, в таких местах все-таки не очень понятно, это обычный диван или какой-нибудь культурный объект, поставленный сюда для вдохновения. На вид вроде был обычной обшарпанной книжкой. Будто хозяин студии подобрал его на ближайшей свалке и приволок сюда, когда нужно было на чем-то положить внезапно приехавшего гостя.

Как Феликс меня предупредил, я был единственным случайным человеком в этой слаженной компании. Были тут исключительно мужчины, разумеется, все меня старше.

Отец Веника Анатолий оказался высоким, худым, с просветленным таким лицом. Не разочаровал, в общем. Именно так настоящий художник и должен выглядеть с моей точки зрения. К тому же, он был не просто художником, а человеком, внесшим немаленький вклад во внешний облик Новокиневска. Многочисленные мозаичные панно, когда-то украшавшие дома и дворцы культуры города, вышли именно из-под его рук. В антисовеском угаре девяностых многие его работы были разрушены, но сохранилось тоже не мало. Кое-что даже реставрировалось.

Компания была действительно небольшой. Вместе со мной нас было десять. Возраст плюс-минус один и тот же – где-то слегка за сорок. Ни одного чиновника, партийного деятеля или номенклатурного работника. Кудрявый верзила в джинсах и свитере крупной вязки, похожий на звезду фестивалей авторской песни – физик-оптик, глава лаборатории в НИИ. Полный красномордый дядька, любитель рассказывать несмешные политические анекдоты, – врач-онколог. Элегантный франт, похожий на итальянского мафиозо – декан исторического факультета в университете. Вот этого последнего я даже застал, когда поступал. А потом он переехал не то в Израиль, не то в Аргентину.

Пили херес от «Молдвинпрома» и горькую настойку «Зубровка», с суровым зубром на этикетке.

– А как же коньяк? – шепотом спросил я у Феликса, когда он залихватски замахнул стопку настойки и потянулся за сосиской, чтобы закусить.

– Традиция, Иван, такова традиция! – ответил Феликс. – Уже почти двадцать лет мы собираемся, и напитки всегда были только эти, и никакие другие.

– Не поспоришь… – пробормотал я. – Но ведь у традиции должна быть причина? Почему-то же так сложилось?

– Это с клуба водников повелось, – через стол ответил кудрявый бард без гитары. – Мы же как сдружились? Пришли учиться ходить под парусом на катамаранах. Ездили вместе на ралли во студенчестве, собирались вместе чинить наши «альбатросы», баллоны заклеивать, заплаты на паруса пришивать.

– Хм, не знал, что вы любители парусного спорта! – сказал я.

– Да никакие мы не любители, – отмахнулся кучерявый. Поигрались чуток и перестали. Гриша был самым крепким орешком, года три еще занимался после того, как все мы бросили уже. Унесли из парусного кружка самое ценное, что было можно – людей!

– Отличная история, – усмехнулся я. – Только херес и зубровка-то тут при чем?

– Это у нас были напитки посвящения в водники, – вступил в разговор «мафиозо». – Нужно было одну выпить, второй запить. И не перепутать.

Компания расхохоталась, все заговорили одновременно, припоминая истории с перепутываниями, с умением и навыком пить медицинский спирт в особенно экстремальных условиях сплава по горной реке, спорить, какая зубровка более настоящая, и должна ли внутри бутылки плавать травинка.

Рыжебородый, наконец, покинул свое кухонный алтарь и внес в студию противень с запеченным под сыром мясом.

Сел он от меня в другом конце стола, но иногда поглядывал. Довольно дружелюбно.

За едой обсуждали политику. Буквально вчера в США выбрали нового президента – Рональда Рейгана.

– Это каким местом нужно думать, чтобы актеришку какого-то выбрать, а? Еще и третьесортного наверняка!

– А что это третьесортного? Ты может еще и фильмы с ним видел?

– Ни одного! А был бы знаменитый, наверняка бы видел.

– А вы представьте, если бы у нашим генсеком стал Миронов!

– Лучше Никулин тогда!

– Никулина жалко!

– А Миронова нет? Нееет, пусть лучше в кино снимается. Каждый должен заниматься своим делом.

– Сиськимасиськи, – хохотнул красномордый. – Кстати, анекдот свежий хотите? Что такое: четыре ноги, сорок зубов? – Крокодил. – А сорок ног, четыре зуба? – Брежневское политбюро.

– А я другой анекдот знаю! – заявил рыжебородый. – Леонид Ильич, какое у вас хобби?

– За двадцать сантиметров будет!

– Да нет, я имею в виду ваше увлечение!

– А, собираю о себе интересные анекдоты.

– И какие успехи?

– Уже три с половиной лагеря собрал.

Смех стал громче.

– Так, товарици! – хозяин студии поднялся во весь свой долговязый рост и погремел мешочком с деревянными бочонками. – Пока все мы на ногах и с головой, надо сыграть в лото.

Суть игры я примерно помнил. Мне сунули картонную карточку с цифрами в разных квадратах. Теперь ведущий будет доставать из мешочка бочонки и озвучивать номер. А если этот номер есть на моей картонки, нужно было как можно быстрее это выкрикнуть, чтобы забрать бочонок себе. Побеждает тот, кто первым закроет все числа на своей картонке.

Но последний раз играл я в это, когда… Да вот сейчас, наверное. В семье моих родителей эта игра не прижилась, а играл я в нее у кого-то в гостях.

– Четвертак! – объявил Анатолий.

– У меня! – моментально отозвался Феликс. Я вытянул шею, чтобы посмотреть, что там за число. Ну да, логично. Двадцать пять.

– Богатыри!

– Мои, мои кудри! – вскочил рыжебородый и забрал в художника бочонок под номером тридцать три.

– Барабанные палочки!

– У меня! – торопливо выкрикнул я. Это было чуть ли не единственное название, которое я помнил. И по счастливой случайности на моей картонке было число одиннадцать.

– Эх, раньше успел… – проворчал мафиозо.

Не выиграл, разумеется, но определенный азарт у меня проснулся. Я перестал подсматривать и пытался сам угадать, что за число обозвали очередным странным словосочетанием. Тем более, что логика определенная была. Двадцать девок – по созвучию двадцать девять. Половинку просим – сорок восемь. Гагарина и Терешкову не угадал. Нет, я помнил, что Гагарин в шестьдесят первом году в космос полетел, но вот когда Терешкова… Впрочем, даты всегда были моим слабыми местом.

Победил рыжебородый. Бочонки снова ссыпали в мешочек, картонки сложили стопочкой, и лото спрятали до следующего раза. Традиция соблюдена.

А гости продолжили общаться и выпивать.

Вечеринка была довольно милой, хоть и немного скучноватой. Было заметно, что знакомы все эти ребята давно, у них масса общих воспоминаний, которыми они время от времени начинали делиться. Они явно считали себя интеллектуалами весьма широких взглядов. Ну и, в принципе, ими даже были. К стране своей относились с долей иронии, но без явной какой-то ненависти. Не диссиденты. Состоявшиеся личности, добившиеся неплохих успехов. Анекдоты про Брежнева рассказывали, не без того. Про политику говорили и спорили много. «Международную панораму» смотрели много, и потом с удовольствием ее обсуждали. Расширение НАТО, напряженность на Ближнем Востоке, правый берег реки Иордан и Сектор Газа… В каком-то смысле, ничего даже и не поменялось в политической повестке дня.

Я от бесед не отлынивал, но особо не высовывался.

– Феликс! – после очередного тоста к психиатру повернулся мафиозо. – Между прочим, ты нам пока ничего не рассказал про своего гостя, и чем он такой замечательный.

– Да?! – театрально удивился Феликс. – А я считал, что уже все уши вам прожужжал о том, какой он замечательный парень. И какой у него талант… Сейчас, подождите, я должен вам показать…

Он выскочил в коридор, по всей видимости, к своему портфелю. Вернулся в комнату, размахивая журналом «Здоровье».

– Вот, смотрите, друзья мои! – Феликс положил раскрытый журнал на стол перед всеми. – Вот эту замечательную статью написал мой молодой друг. Только это по большому секрету, и, я надеюсь, дальше этих стен информация не пойдет.

– А почему это секрет? – спросил рыжебородый, подвигая журнал к себе.

– Автором указан только я, – громким шепотом объяснил Феликс. – «Здоровье» слишком серьезный журнал для вчерашнего студента. Но, клянусь, я не написал ни строчки! Все Иван!

– Надо же, а я и не знал, что ты журналист! – хохотнул Рыжебородый, поднимая взгляд от страниц журнала.

– Так вы тоже знакомы! – воскликнул Феликс и посмотрел на меня. – Ну давайте же, давайте! Поведайте свою историю!

Я сделал вид, что смутился и опустил глаза. Ну да, мне-то рассказывать было совершенно нечего, я этого рыжебородого впервые видел. В отличие от него.

– В Москве виделись, прошлым летом, – сказал рыжебородый. – Нас поселили в гостинице «Космос», а этого толкового юношу приставили к нашей группе. И девушка с ним еще была. Тоже умненькая такая, рыженькая. Так и жили. Я опекал своих африканских подопечных, а эти ребятишки – меня.

– На КГБ значит подрабатываешь? – уже не очень дружелюбно сказал кучерявый бард.

– С чего вы это взяли? – нахмурился я.

– Кто бы тебя пропустил сопровождать иностранцев, если бы ты исправно не стучал, – презрительно объяснил он.

В компании как-то резко похолодело. Все как будто попытались отодвинуться от меня подальше и стать как можно невидимее. Только рыжебородый невозмутимо потянулся к бутылке зубровки.

– Ну что замолчали-то? – спросил он. – Самое время выпить!

– Феликс, как-то не очень хорошо с твоей стороны, тебе не кажется? – мафиозо явно не хотел заминать тему. – Мы же привыкли, что среди своих здесь, можно говорить, что угодно. А сейчас я что-то не уверен, что мы с вами не наговорили себе на срок…

Но посмотрели все не на Феликса, а на меня.