Читать книгу Виражи судьбы. Избранные очерки и стихи - Саша Ильин - Страница 6

После интерната, где я прожил девять лет и с отличием закончил неполную школу, где осталось мое детство и друзья, я вновь оказался в большом суровом мире, вновь один, вновь жалкий и беспомощный, никому неинтересный и ненужный. Я не готов был к этому, я слишком привык к тому дружному интернатскому миру, моему маленькому островку, где все всегда были своими, все были друзьями. Я не знал, как мне жить в большом городе, что делать? Лишь мечта об университете утешала и подталкивала к каким-то действиям, но и она была слишком нереальной.

И вот тогда, именно тогда случилось нечто совершенно неожиданное. Не любивший в школе литературу и интересовавшийся лишь точными науками, я вдруг начал писать стихи!

Робкие, неумелые, мои первые стихи показались мне поначалу даже как будто не моими, словно случайно залетевшими откуда-то в мое сознание. И все же, в них были именно мои мысли и чувства. И эти чувства казались мне слишком сокровенными, чтобы их кому-то показывать. Я удивлялся и радовался своим первым стихам, я их лелеял и хранил, не решаясь никому доверить. Но их все равно увидели.

Как ни странно, мое возвращение из интерната не оказалось незамеченным. Вскоре нас с мамой начали приглашать в детско-подростковый клуб «Добродеи», собиравший детей-инвалидов района. Начались поездки на природу, встречи и праздники в уютном добром клубе. Именно там моя мама и показала мои первые стихи директору «Добродеев» Галине Дмитриевой. Та их почему-то сразу понесла в газету, где их сразу же опубликовали. Я был просто шокирован: стихи, которые я стеснялся показать даже маме – в газете! Но вскоре я понял, что с этого момента открылась какая-то совершенно новая страница моей судьбы.

Поэзия, так нежданно ворвавшаяся в мою жизнь, подарила мне нечто новое, доселе неведомое, невыразимо высокое и прекрасное. Я с жадностью начинал открывать для себя великих русских поэтов, читал взахлеб Лермонтова, Тютчева, Блока, Цветаеву, Пастернака, писал сам – буквально жил стихами! В моей душе словно что-то проснулось – и она задышала по-новому, начала раскрываться с новой силой, открывая мне новые грани чувств и переживаний. И если вначале мне все это казалось лишь чем-то случайным, мимолетным, то теперь я все острее начинал чувствовать себя именно поэтом. Даже если бы мои стихи никто не читал, даже если бы они были только для меня, я все равно бы не мог не писать, потому что именно творчество начинало давать мне ту радость и ощущение полноты жизни, ощущение самореализации, которой мне не хватало.

Но мои стихи оказались нужны не только мне, их читали! Им удивлялись, их хвалили, иногда не понимали, иногда – плакали. Начиная с «Добродеев» и первой газетной публикации в 1994-м году, мои стихи словно начали жить своей жизнью: их читали и передавали другим, но зачастую я сам не знал, какими путями они попадали к тому или иному человеку. Стихи словно сами находили себе дорогу: от Галины Дмитриевой – к журналисту и писателю Галине Зиминой, от Зиминой – к известной писательнице Розе Шевлеби, от них – к другим людям, в другие клубы, объединения и организации. Именно Зимина и Шевлеби очень многое сделали для меня в самом начале: благодаря им было и знакомство с Союзом писателей Чувашии, и первая серьезная публикация в сборнике «Голос души», и первая литературная премия, и первый творческий вечер, и первый незабываемый выход на сцену: большой зал, мои стихи, аплодисменты…

Это была словно новая жизнь! Новые друзья, новые стремления и надежды. Я уже не был одиноким и беспомощным, даже в большом городе. Я был равным среди здоровых, умных, одаренных. И для меня это стало важнее, чем формулы и уравнения.

А между тем, события разворачивались все интереснее и неожиданнее. За первую же большую подборку стихов, опубликованных в совместном сборнике юных авторов Чувашии «Голос души» в 1998 г., мне вручили национальную литературную премию им. Альберта Канаша. Затем были другие сборники, другие дипломы и премии, дважды мне присуждалась президентская стипендия «за особую творческую устремленность». А в 2002 г. – членский билет Международного сообщества писательских Союзов.

Ну а как же наука? Ее я тоже не мог так просто бросить, не мог изменить своей прежней мечте. В 1996 г. я пошел на отчаянный шаг и наравне со всеми поступил на очное отделение физтеха Чувашского госуниверситета. Поступил легко, почти играючи. Но вот как мне учиться дальше в этом ВУЗе наравне со здоровыми – этого никто не знал! Ведь посещать университет я не мог (каждый день ездить на коляске в другой конец города, на автобусах с двумя пересадками – это было нереально). Весь ВУЗ был в недоумении: как можно учиться на очном отделении, не имея возможности посещать лекции и занятия? Но потом все как-то успокоилось: ладно, пусть попробует, все равно, этот колясочник провалится на первых же экзаменах…

Но нет, не тут-то было: первые же экзамены я сдал на отлично. Это было впечатляюще: инвалид 1-й группы, опрометчиво поступивший на очное отделение физтеха и полностью самостоятельно, в одиночку проходивший весь курс, ни разу не посещая лекций и занятий, сдавал все экзамены, один за другим, на отлично! После этого на меня уже смотрели по-другому. Это была еще одна победа, еще один гол в ворота непокорной судьбы.

Но впереди было еще несколько лет интересной и непростой учебы, где по-прежнему приходилось все проходить самостоятельно и до всего доходить своим умом, где порой всего лишь за неделю до экзаменов приходилось брать лекции, переписывать их ночами, и затем проходить весь курс за целый семестр сразу по нескольким предметам в течение лишь нескольких дней; где нужно было на громоздкой неудобной коляске через весь город на автобусах с пересадками вдвоем с мамой добираться до ВУЗа, чтобы сдать очередной экзамен и получить очередное «отлично».

Не знаю, к чему бы привела меня эта дорога. Диплом с отличием? Аспирантура? А дальше? Работать преподавателем физики, как другие выпускники факультета, я не мог. О научно-исследовательской работе где-то в НИИ в моем положении даже думать было смешно. Заниматься наукой в одиночку? Но и такая перспектива меня не радовала: что сейчас можно сделать в науке одному? Конечно, у меня оставались стихи, я мог более серьезно заняться литературной, перевестись на филфак, что мне не раз советовали сделать. Но…