Читать книгу Базальтовая Венеция - Саша Кругосветов - Страница 5

– Ну же, ну же, дорогой Джеймс! Расскажи, наконец, как ты попал к людоедам и стал «татуированным человеком»? – обратился к ирландцу Зюл.

– Родители отправили меня в Лондон к дяде, где он тоже работал наездником в цирке. Дядя следил, чтобы со мной не приключилось что-нибудь дурное, и поэтому был очень строг. Там, в лондонском предместье Дептфорд, я развлекал своими акробатическими трюками изнывающих от скуки матросов, которые сходили на берег во время стоянки их кораблей. Познакомился поближе с моряками и очень понравился некоему Сэлмону, капитану судна «Феникс». Тот пригласил меня. Дядя всё равно меня бы не отпустил. Поэтому я без согласия родных и друзей убежал на «Феникс». Ушёл в дальнее плавание юнгой на этом судне, перевозившем в Новую Голландию двести высланных из старой Англии женщин лёгкого поведения. Тогда мне было одиннадцать. Не буду пересказывать все мои злоключения, крушения кораблей, пленение каннибалами в Новой Голландии, тюрьмы и лишения, новые плавания. Спал под одеялами из коры деревьев. Ел мясо кенгуру и лысухи, пил тухлую воду из горлянки, бутылочной тыквы. Видел, как туземные женщины носят в наспинном мешке подготовленные для еды высушенные части человеческих тел. В общем, страху натерпелся.

В свои восемнадцать я попал на китобойное судно «Джон Булл», которое по вине пьяного капитана налетело в шторм на подводный риф и затонуло. Это было в Тихом океане. В шлюпке нас было шестеро мужчин и две женщины. Утлое судёнышко носило по волнам. Другие лодки раскидало по морю, мы потеряли их из виду. Женщины погибли на второй день, и мы предали их морю. На четвёртый день показался берег. Подойти к острову нам мешал риф. Мы были без сил, но продолжали искать проход в бухту и, наконец, вышли на гладкую воду.

В этот момент нас окружили каноэ дикарей-индейцев. Измученные и испуганные, мы пали ниц на дно лодки, показывая, что не будем бороться и сопротивляться. Индейцы забрали наши вещи, оружие и одежду и отвели в дом каноэ. Там готовился праздник. Барабаны, дудки, костры, покрытые маленькими камнями, суета, смех… Нам принесли клубни ямса[6], плоды хлебного дерева, бананы, фрукты, рыбу, всякие холодные закуски. Мужчины сидели со скрещёнными ногами, как турки, женщины – на пятках. Туземцев было много. Все что-то выкрикивали и яростно жестикулировали. Многие индейцы подходили поближе, чтобы лучше рассмотреть нас. Раздавалось частое восторженное кудахтанье. Особенно восхищались они синими венами, которые были отчётливо видны на незагорелых частях наших тел. Возможно, обсуждали, насколько вкусными мы окажемся в зажаренном виде. Может быть, готовили к ритуальному съедению? Позже мы выяснили, что эти индейцы – вовсе не людоеды. А к съедению они готовили совсем не нас. Индейцы собирались приготовить своё любимое блюдо – изжарить несколько собак. Но мы тогда этого не знали.

Надо было действовать, на что-то решаться. Рядом со мной сидел мой приятель Джордж Кинен, тоже ирландец. Он сохранил в своём мешке маленькую деревянную флейту. Мы выскочили на середину площадки, и Джордж заиграл на флейте. А я – умирать, так умирать – пустился в пляс, выбивая пятками джигу. Мной овладело отчаянное чувство безрассудства. Надо опробовать танец на этой дикой аудитории. Никогда прежде мне не приходилось танцевать с такой страстью, с таким огнём и в таком темпе. Туземцы сохранили на мне часть одежды: широкие матросские брюки, рубашку с открытым воротом и матросские ботинки. Это был военный танец. Я чувствовал себя воином, идущим в последний бой.

Туземцы были покорены отчаянным ирландским танцем

Джига сработала. Туземцы, не видевшие раньше ничего подобного, сначала онемели. Некоторые даже немного испугались грохота моих каблуков по деревянному помосту. Потом стали одобрительно ухать, топать ногами и трясти копьями в такт музыке. Раздалось одобрительное кудахтанье. Туземцы были покорены отчаянным ирландским танцем. Нас окружили, принялись разглядывать и ощупывать. Вождь племени из всех товарищей по несчастью выбрал меня с Джорджем – нас приняли с гостеприимством и добротой. Оказалось, моя находчивость спасла всех шестерых пленённых матросов. Дальше пошло как по писаному.

Вначале мы прошли обряд инициации: нас подвергли длительной и мучительной процедуре татуировки, которую выполняли женщины-татуировщицы, лучшие специалисты острова.

Рисунок состоял из сложнейших узоров и орнаментов, наносимых на тело с большим вкусом и точностью. У мужчин на этом острове узоры были только на руках и ногах. «Дамы» были разрисованы гораздо плотнее: татуировка покрывала их ноги, низ живота и наиболее укромные части тела. Этим ремеслом занимались исключительно женщины. Они наносили рисунок острым шипом какого-то растения. Шип закреплялся на костяной рукоятке. Его конец смачивали чернилами – смесью растёртого ореха и кокосового масла – и забивали в кожу ударами деревянной палки.

Я собрал в кулак всю свою силу воли и, стиснув зубы, мужественно переносил ужасное испытание. Джордж, наоборот, кричал, ругался, проклинал туземцев, желал своим мучительницам всевозможных видов кровавой гибели. Он умолял провидение, чтобы землетрясение погрузило этот ужасный остров в пучину моря, чтобы экипажи сорока шлюпок с эскадры военных судов поймали и посадили зарвавшихся дикарей, мучающих королевских подданных. Это очень развлекало женщин. Они смеялись, передразнивали Джорджа, подражали нервному подергиванию его рук и неприличным жестам. По прошествии ещё долгого времени его дразнили: «Нарлик-а-нутт муча пурк» (Нарлик-а-нутт – трус). Меня же называли: «Джим-арош ма коо мот» (Джим – храбрый вождь). Но это было потом. А тогда… Волосы на моём теле выдёргивались морскими ракушками, и делалось это так ловко, будто вытаскивались перья из гусиной тушки. Татуировка только одной руки заняла восемь часов. Рука распухла и очень болела. Я был крайне изнурён, татуировщицы – тоже. Джордж жалобно выл, и, в конце концов, его оставили в покое. Мне же жестами сообщили, что ни в коем случае меня не отпустят и процедуры будут продолжены. К вечеру я был в полубессознательном состоянии. Восемь дней женщины продолжали разрисовывать мое тело. А потом прошёл ещё целый месяц, прежде чем я оправился от такого «введения в гражданство».

В связи с особым благоволением вождя племени всем английским морякам покрыли сплошным рисунком не только руки и ноги, как это принято у индейцев, но также часть спины и груди. Это должно было подчеркнуть наше высокое положение желанных гостей. Джордж единственный из нас шестерых отделался только несколькими полосками на левой руке, и то – незаконченными.

Нас привезли на каноэ к вождю и его «свите», тщательно осмотрели и одобрили наш новый внешний вид. Теперь мы могли считаться полноправными членами туземного сообщества. Всем дали новые имена и развели по разным хижинам. Несколько лет мы провели в «сладком» плену. Достигли высокого положения в обществе туземцев. Я женился на Лэоуни, четырнадцатилетней дочери вождя племени. Вождя звали Ахундел-а-Нетт. Могучий и весёлый человек, он был главным из вождей островов группы Нетт (которые теперь называют островами Вознесения), находящейся по соседству с самым большим островом Пон-Паем архипелага Терпеливой тайны. Джорджа поселили с его новой женой на острове Нарлик. Я получил имя Ахундел, хотя чаще меня называли Джим-арош. Моя жена Лэоуни была нежным и преданным существом, смотрела на меня с любовью и заботой. Но всё равно больше всего на свете она любила испечённых собак. За семь лет, что я прожил на этих островах, Лэоуни подарила мне двух очаровательных детишек-полудикарей, девочку и мальчика. Последний являлся наследником Ахундела-а-Нетта по женской линии и должен был со временем стать вождём островов Нетт.

В честь жены вечного странника Одиссея[7] я называл свою жену Пенелопой. А детишек – Полипорта и Телемах. Телемах – неплохое имя для будущего князя царства Нетт!

Нас с Джорджем часто возили на каноэ по островам. Мы подолгу жили в гостях. Пели английские и ирландские песни, танцевали. Нас показывали как диковинных белых людей. В последние годы мы окончательно переехали на Пон-Пай. Ахундел-а-Нетт гордился своим родством с симпатичным ирландцем, а также тем, что я называл его «Верховным английским вождём Генрихом». Вождь Мадолинимва, одной из земель острова, завидовал «вождю Генриху» и, чтобы ни в чём ему не уступать, принял имя «Джордж Вашингтон».

Много чего случилось со мной за эти годы. Была, например, размолвка с Лэоуни. Ко мне пришёл разгневанный «Король Генрих» с воинами, и тогда я понял, насколько опасно ссориться с дочерью вождя. К счастью, моя Пенелопа подоспела вовремя и спасла меня от наказания, а возможно, даже от гибели. Была и попытка бегства. Нас с Джорджем преследовали и поймали. Я отчаянно отбивался. Мы были на грани жизни и смерти, нас хотели казнить. Лэоуни защищала своего белого мужа, бросалась с деревянным ножом на пленившего меня туземца Намадоу. Ах, этот Намадоу, он всегда не любил меня, с того самого времени, как я впервые появился на этих островах. Он вероломно подстроил этот наш побег и сам же «раскрыл заговор». Очень уж ему хотелось отомстить Джиму-арошу за то, что «ирландский выскочка» женился на лучшей невесте царства Нетт. Ничего, однако, из этого не получилось. В конце концов, после долгих и бурных выяснений отношений тесть пощадил меня, похвалил за смелость, простил и даже подарил новую лодку. Лэоуни была вне себя от радости. Она прикоснулась носом к моему носу в знак привязанности, бросилась на шею и разрыдалась.