Читать книгу Мать своей дочери - Саша Лонго - Страница 4

***

С утра пью крепкий кофе. Собственно, утро в данном случае ─ понятие физиологическое, поскольку время близится к полудню. Звоню дочери, они уже на пути в аэропорт. Мило воркуем, желаю ей счастливого и яркого свадебного путешествия. Сашка счастлива! Я знаю эти ее звонкие, мелодичные интонации поющего сердца. Очень хорошо знаю… Грусть набрасывается на меня с удвоенной силой (видимо, и ей крепкий сон принес отдых) и начинает терзать меня сомнениями. Нет, даже не сомнениями, а предвидением… И постепенно переползает в удушливый, липкий страх. «Ну хватит уже! Тоже мне нашлась провидица! Ну не нравится тебе Сашкин выбор! Но ведь это же ничего не значит…» Но сердце-вещун не желает успокаиваться, тяжело опускается вниз (и я как будто мысленно вижу траекторию его движения), бухая уже где-то в районе солнечного сплетения. «Нет уж, пожалуй, лучше погрущу…» Я возвращаюсь в спальню и достаю из нижнего ящика комода розовый альбомчик «Привет, я родился!», который я аккуратно вела после рождения дочери, будучи счастливой и старородившей мамой. «Господи! Хоть чувство юмора спасает!» Сажусь в уютное кресло и открываю глянцевую обложку…

Смешные и трогательные фотографии ─ встреча меня из роддома с розовым пакетом в руках. Открытки, которые мне дарили друзья семьи и тогда еще любимый муж. И, конечно, комментарии, выведенные моим аккуратным каллиграфическим почерком. Когда я все успевала в тот момент? На внутренней стороне обложки моя фотография с надписью под ней: «Моя мама и летописец этой хроники». Генеалогическое древо с плодами по крайней мере до прабабушек и прадедушек. Знак Зодиака. Сашка ─ типичный Рак. Забавно, что все происходящее тогда я описывала от лица Сашки. Первый месяц жизни. Читаю:

«Мне нравится, когда со мной разговаривают. Нравится смотреть по сторонам, лежа на руках или рассматривать чье-нибудь лицо. Мне нравится, когда папа поет мне песню „Чито грито, чито маргарито, да…“»

«Отношение к пустышке: прохладное. Не люблю „пустых“ занятий. К тому же давно раскусила, что окружающие относятся к ней (читай ─ к пустышке) как к глушителю. Однако иногда с ней бывает приятно заснуть».

«Отношение к купанию: обожаю воду! Мне нравится купаться и в маленькой ванночке, и в большой. Ныряние захватывает дух и в прямом, и в переносном смысле».

Я вспоминаю, как это было. Старородящие мамы, говорят, сознательно относятся к своему положению. Да, так и есть, я делала все, только бы ребенку было хорошо. Кто-то еще в «Школе будущих мам», которую я посещала несколько раз в неделю, посоветовал мне плаванье для новорожденных в качестве методики раннего развития и сразу дал телефон потрясающей тетки. Тетка, правда, была огонь! Я забыла ее имя, а вот руки помню очень хорошо… Они были какими-то не по-женски широкими в запястьях. Я бы сказала, основательными. С узловатыми пальцами, но очень надежными и безопасными. Сашку я ей доверила сразу и безоговорочно. Какие вещи она проделывала с малышкой на массажном столике, и ничего ─ дочка только кряхтела. И ни разу не пискнула. Тут было чему удивляться: Сашка не любила чужие руки и с трудом отрывалась от меня, особенно когда я продолжала находиться рядом, в поле ее зрения, вернее, в зоне обоняния.

Помню первый ее визит к нам в дом, в котором витали запахи грудного молока, прожаренных утюгом пеленок и нежного, едва уловимого флера грудничка, спустя две недели после рождения. Я проводила ее в ванную комнату, где была уже приготовлена полная воды ванна. Мы все в священном ужасе стояли рядом. Мы: это я, мой бывший муж Егор и моя мама Маргарита Германовна. Тетка опустила кисть в воду и бросила рубленую фразу: «Не годится! Сливайте воду!» Очень авторитарно и кратко объяснила, что температура воды должна быть не выше комнатной. Проверить это можно, опустив в нее локоть. Перепад температуры при этом абсолютно не должен ощущаться. Нужно сказать, что это была достаточно прохладная вода по сравнению с той, в которой мы купали Сашку до сих пор. Помню взволнованный шепот Марго (так я про себя называю мать): «Ты уверена, что она не шарлатанка? Что ты стоишь как вкопанная? Мать ты или как?» Шепот заполнил собой пространство иерихонской трубой, я, заливаясь краской, наступила Марго на ногу. Тетка не выдала никакой реакции и, повернувшись ко мне, уверенно протянула за Сашкой руки. Я не сомневалась ни секунды: ну не поверила бы ей Сашка на массажном столе, если бы она была плохим человеком. И уже через несколько минут дочь, блаженно улыбаясь (никогда не верила, что это желудочная улыбка), поддерживаемая штурманской теткиной рукой, вернее, двумя пальцами под шею, уверенно держалась на спине. Когда тетка впервые обратилась к ней, я еще больше ее зауважала. В голосе было столько нежности и никакого дурацкого сюсюканья! Любая реплика, исходившая от нее, как будто окрашенная интонацией правды, заставляла верить ей. Вскоре Сашка, водимая опытной рукой, выделывала восьмерки в ванной. С каждой новой фигурой Маргарита еще больше таращила глаза и, понимая, что я буду ее пилить за первую неловкую ситуацию, просто закрывала рот ладонью, чтобы не ляпнуть что-нибудь лишнее. Когда мне передали мое чадо, завернутое в большое пушистое полотенце, я, прижав ее к сердцу, поняла, что не ошиблась ни в выборе методики, ни в выборе тетки. Связь с Сашкой с момента зачатия была для меня инфернальной и непостижимой. Мы как будто чувствовали друг друга сердцем, словно это были два сообщающихся между собой сосуда. Я сразу поняла, что моему ребенку хорошо. Тетка была приглашена на чаепитие. Она присоединилась к нам и даже съела кусок шарлотки, которую я успела-таки на скорую руку испечь тем утром. И в третий раз поразила меня: она умела быть близкой, как будто давно знакомой, но в то же время блестяще держала дистанцию. «Конечно, я научу вас всему. Уже через несколько месяцев вы не будете нуждаться в моих услугах, потому что сможете самостоятельно заниматься с девочкой. Она ─ чудо! Очень хорошо развит хватательный рефлекс, тонус в норме… Все будет хорошо! А теперь, с вашего позволения, откланяюсь. Дела-дела… Да, пирог ─ просто восторг!»

Действительно, через месяц Сашка умела проходить под водой целую ванну, а еще через месяц я сама купала ребенка, и нам обеим это доставляло удовольствие. Сигнальная фраза: «Сашка, ныряем!» ─ всегда срабатывала одинаково. Моя полуторамесячная дочь зажмуривала глаза и набирала воздух в легкие. Маргарита по-прежнему считала меня слегка сумасшедшей матерью и не могла находиться при этой экзекуции (так она называла процедуру купания). Но дочка подавала мне верные сигналы: похныкивала, когда я вынимала ее из воды, куксилась, не желая прерывать процедуру. Положительные последствия ранней методики тоже не заставили себя ждать: Сашка стала лучше спать по ночам и никогда не болела. Не было никаких осложнений и после прививок. Помню, что такое ОРЗ мы узнали в возрасте трех лет, когда дочь пошла в садик.

Я листаю следующую страницу. Перед глазами раскрашенные отпечатки ручки и ножки Сашульки в возрасте полугода и года. Смешные и очень трогательные лапки! А вот карта прививок, а вот и фотографии в ванне, и страница с первыми успехами…

«Я стала поворачивать голову через неделю после рождения.

Я научилась держать голову: впервые подняла ее через две недели после рождения. Основательно ─ в два месяца.

Я сама повернулась на бок, когда мне было две с половиной недели.

Я впервые крепко ухватила папу за палец на третьей неделе жизни.

Я начала следить за предметами, которые движутся в поле моего зрения в два с половиной месяца.

Я научилась есть с ложки в конце третьего месяца. Понятно, что это были жидкие каши и фруктовые, овощные пюре.

Я начала наблюдать за своими ручками к концу третьего месяца.

Я громко засмеялась в три с половиной месяца, когда мы с мамой делали покупки в супермаркете.

Я сама взяла свою маленькую ложечку и весело стучала ею по столу в неполных четыре месяца.

Я сама дотянулась до игрушки в пять месяцев.

Я самостоятельно села в восемь месяцев».

Сама не замечаю, как начинаю улыбаться. Я, конечно, по-прежнему грущу, но грусть моя светла… Улыбка, как луч солнца, пробивается прямо из сообщающегося сосуда, которыми по-прежнему, несмотря на то, что Сашке уже восемнадцать, являются наши сердца.

А вот страница «Любимые забавы в возрасте…»:

«Четырех месяцев: я люблю самостоятельно, опираясь на руки взрослых, вставать на ножки. Люблю, когда меня поднимают высоко над головой. Люблю шуршать страницами своей первой книжки.

Пяти месяцев: люблю с помощью мамы переворачиваться на живот и обратно на спинку. Люблю слушать музыку, узнаю знакомые песенки из мультфильмов.

Шести месяцев: люблю скакать в прыгунках. Меня завораживает пение птиц на специальном диске. Люблю бросать на пол игрушки или другие предметы и следить за тем, как они падают на пол.

Семи месяцев: люблю изучать новые предметы, которые попадают в поле моего зрения. Люблю (но странною любовью) игры с бумагой: рвать, шуршать, пробовать на зуб. Люблю до одури скакать в прыгунках, но под аплодисменты (и только) восторженных обожателей.

Восьми месяцев: люблю бегать с помощью ходунков по двору дачи. Это так прекрасно: ощущать движение, намечать цель и в конечном итоге достигать ее!

Девяти месяцев: по-прежнему осязание ─ одно из самых «опытных» чувств для меня. А во дворе природа открывает для меня настоящий каталог разнообразных поверхностей: бархатистых, гладких, шершавых, колких.

Десяти месяцев: на волю, в пампасы! Меня манит улица, общение с другими детьми, увлекательный мир, поиск новых открытий!

Одиннадцати месяцев: я продолжаю свои исследования. Скребу землю, подбираю гибкие веточки, нахожу занятные камушки. Наряду с этим просыпается интерес к поднадоевшим карточкам, тем более к первым книжкам».

А у меня, читающей эти строки, просыпается самоирония ─ персональный барометр адекватности, торжество здравого смысла. Я, вообще, люблю людей, которые могут посмеяться над собой. Для меня автоирония ─ сущность на грани искусства, когда, не уничижая и не перечеркивая выпуклости своей личности, благоглупости своего поведения, мы можем, преисполненные чувства собственного достоинства, улыбнуться над собой откуда-то со стороны, но никак не сверху. Вот эта наивная запись из первого дневника моей дочери, который я писала от ее имени, заставляет внутренний голос иронично подсмеиваться над моим тщеславием. Как всякая старородящая мать в тридцать лет я, понятное дело, была в первую очередь озабочена тем, чтобы дать своему ребенку все самое лучшее. В конце девяностых ─ начале двухтысячных чрезвычайную популярность набирали всякие методики раннего развития. Одной из них была методика Глена Домана по обучению чтению в младенческом возрасте, которая заключалась в использовании набора карточек с разными словами. Меня идея научить свою умницу дочку читать увлекла необычайно. Ну, во-первых, потому что идеальными учителями в ней являлись сами родители. А во-вторых, для нашей читающей семьи было знаковым, как я на тот момент считала, приобщить к этому и нашего ребенка, причем чем раньше, тем лучше. Сказано ─ сделано. Карточки пришли заказной бандеролью. Моей радости не было конца. В тот день я впервые показывала их Сашке, громко называя предмет. К моему удивлению, дочь, которая раньше не видела меня в этой роли, изумленно смотрела на них. Я бы даже сказала, гипнотически рассматривала. Но уже через неделю она никак не желала концентрировать внимание на карточках, вертела головой и даже немного куксилась. Смешна была именно моя реакция: я искренне расстраивалась нежеланию Сашки учиться читать в полтора месяца.

Я также отчетливо помню время, когда у дочери начал формироваться характер. Сначала все было первозданно просто. Заболел животик ─ плачет, захотела есть ─ орет, поворачивает голову в ту сторону, откуда обычно ей подают сосок, и открывает рот, захотела спать ─ похныкивает, пока не окажется на руках, где сладко посапывая, умилительно складывая губы, проваливается в сон. Но после шести месяцев все усложняется. Усложняется сама Сашка. Теперь она хочет быть только на руках у мамы. К папе идет тогда, когда не против. А если что-то привлекло ее внимание, ничто не способно отвлечь ее от цели, перебить первородного желания познать. Ничто и никто. Она странно ползала. Садилась на попу и, перебирая ягодичками, передвигалась вперед и только вперед. Она могла смешно клевать носом в коленки, когда скорость была слишком медленной или желание обладать предметом слишком большим. Но все это ерунда по сравнению с азартом узнать, потрогать, осязать пальчиками, потащить в рот и попробовать на зуб. И какими же противными могут быть эти взрослые, которые в самый последний момент захвата какой-нибудь блестящей штуки вдруг не позволяют ее выхлопотать у мира и убирают с глаз долой. С Сашкой эти номера не проходили. Ей непременно нужно было заполучить то, что она хочет, пусть даже не в том объеме, в котором предполагалось ранее, но во что бы то ни стало заполучить. Вот этот восторг обладания, который я называют вожделением, намертво зафиксировался в ее характере. Из младенческого целеполагания, которое проявляется у всех детей в определенном возрасте, оно переросло в важную черту характера.

Мое внимание концентрируется на очередной странице:

«Любимые забавы в возрасте двенадцати месяцев: люблю смотреть ярко иллюстрированные, красочные книжки. Люблю открывать все, что открывается. Мамина косметичка ─ вот где можно разгуляться! Люблю разбирать игрушки. А вообще, по словам мамы, во всем оправдываю японскую пословицу: „Расскажи мне, и я забуду. Покажи мне, и я запомню. Дай мне сделать самому, и Я ПОЙМУ“».

Так странно, Сашка потом увлеклась культурой Страны восходящего солнца, стала поклонницей аниме и манги. В подростковом возрасте мечтала быть художницей-мангакой. И сейчас я вижу в этом какой-то знак. Мне снова становится торжественно и грустно. И уже сквозь слезу, туманившую взгляд, читаю последнюю страницу альбома, где красной пастой, как кровью, каллиграфическим почерком выписаны первые слова моей дочери:

«Баба, мама, вава, кака (кстати, любимое слово!), чай, дерево (произносила, как де-е-во), колечко (говорила „калека“), алле (то бишь, на связи)».

Я захлопываю альбом и пытаюсь понять, что я чувствую. А потом понять, что должна чувствовать мама, которая переживает синдром опустевшего гнезда. Я отрываюсь от своих мыслей и на сегодня отпускаю ситуацию. От-пус-ка-ю… Начинаю вяло перебирать варианты заполнения сегодняшнего вечера: можно сходить в кино, можно встретиться с подругой, можно просто погулять в соседнем сквере. Ловлю себя на мысли, что ни один из них не возбуждает во мне здорового аппетита. А что я хочу? Пустота. Синдром опустевшего гнезда…