Читать книгу Братья по крови - Саймон Скэрроу - Страница 8

– Прекрасное утро для охотничьей затеи!

Катон сладко потянулся, глядя в чистое погожее небо – ни облачка, ни ветерка. Воздух был все еще свеж и прохладен, и молодой префект вдохнул полной грудью. От тревожных мыслей он по возвращении в палатку попытался избавиться; вроде как полегчало. Ночью он заставил себя думать о Юлии; о том, как построит дом в Кампаньи – когда-нибудь, набив за годы службы достойную мошну. Пока с этим обстояло туго, но если кампания в Британии завершится удачно, то можно будет разбогатеть на той же продаже пленников работорговцам. Да еще и доля от захваченного серебра и золота причитается. Более чем достаточно для покупки островка мира и спокойствия в какой-нибудь прекрасной винодельческой провинции, где они с Юлией заведут детей, а он – отчего бы нет – заделается магистратом[7] в одном из ближних городков. Может, рядом решит поселиться Макрон, и они будут попивать себе вино да вспоминать былые дни… На этих мечтательных мыслях Катон вскоре и забылся.

– О чем ты говоришь! – простонал Макрон, который, обхватив голову руками, сидел сейчас на чурбачке и покачивался на манер плакальщика у костра, разведенного возле палатки Катона. – Утро прекрасное?.. Да что ты в нем нашел?

Сочувствуя другу, Катон все-таки не смог сдержать улыбки. Сколько Макрону ни внушай, а он все одно пьет без мысли об утренних последствиях.

– Да ты взгляни: чистое небо, посвященный охоте день… Чем не повод для лучезарного настроения?

– Тоже мне пиит.

– О, а вот и Тракс.

Катон присел, а его слуга приблизился, держа объемистый железный котелок, ручка которого была обернута толстой тряпкой. Котелок он поставил у огня, после чего аккуратно снял крышку. В другой руке денщик нес две миски и деревянный черпак.

– Ну-ка, что ты для нас наколдовал? – спросил Катон, с любопытством сгибаясь над котелком.

– Да вот. Кое-что посытней да понаваристей. Чтоб вам на весь день хватило. – Тракс окунул черпак и помешал густое сероватое варево в котелке. – Каша со свининой, жирная, да еще чуток гарума[8] капнул: ухватил нынче вечером у маркитантов. – Он, подавшись вперед, смачно нюхнул. – М-м, объедение! – Щедро шлепнул в миску полный черпак и протянул Катону вместе с ложкой: – Прошу, префект.

Тот улыбчиво кивнул. Взяв миску так, чтобы не обжечься и осторожно подув на ложку, попробовал кашу на вкус – горячевато, но очень даже ничего, духмяно. Следующую ложку он зачерпнул уже увлеченней. Слуга в это время подавал миску Макрону.

– Господин центурион?

Макрон поднял на фракийца мутноватые глаза и угощение принял вяло, одной рукой, шумно почесывая на щеке отросшую щетину.

– Тракс, – окликнул Катон. – Пока мы едим, приготовь нам сапоги, плащи и фляги.

– Слушаю, префект.

Катон исподволь оглядел друга. Макрон уже несколько дней не наведывался к цирюльнику и успел обрасти, как какой-нибудь полудикий кельт. На висках у него неведомо когда образовался серебристый налет седины, а спереди на лбу наметились залысины. Может, это так кажется? Хотя нет: Макрону скоро стукнет сорок лет, из которых двадцать четыре он отдал армии (соврал, что он старше, надеясь попасть на службу). Перед следующей ложкой каши Катон прочистил горло:

– У тебя есть какие-то мысли о твоих дальнейших занятиях, когда закончится год?

Макрон задумчиво глядел на свою миску, словно прикидывая, пробовать ему или нет стряпню Тракса (вдруг фракиец специально намешал нечто, способное выворотить желудок даже ему, самому закаленному выпивохе во всем легионе).

– М-м? – вопросительно поднял он голову.

– Ты ж со следующего года уходишь в отставку – забыл, что ли? Всё, выслуга. Как оно, ощущение?

Макрон повозил ложкой в миске. Отставка в легионах проводилась раз в два года, то есть солдаты уходили с выслугой в двадцать четыре или двадцать шесть лет. Наконец он сподобился зачерпнуть каши и, медленно пожевав, сглотнул.

– Письмо тут получил из Лондиниума, от матери. Гостиница, что она купила, приносит недурной доход, и мать хочет, чтобы я вместе с ней расширял дело.

– Вот как?

О письме Катон слышал впервые. В душе зашевелилось волнение за друга, с которым он служил во Втором легионе с той самой поры, как десяток лет назад предстал перед ним еще свежеиспеченным рекрутом. Жизнь в армии без Макрона трудно было даже представить, хотя приходилось мириться с тем, что человек, отслужив свой долгий срок, решает все же выйти в отставку, получив все положенные премиальные и наградные.

Макрон между тем зачерпнул вторую ложку, но глотать передумал.

– Даже и не знаю, – поглядел он на Катона. – Иногда мне кажется, что для воинской службы я уже просто стар. Но вместе с тем не скажу, что меня так уж прельщает перспектива заправлять до конца своих дней питейным заведением.

– С должностью виночерпия ты и здесь справляешься, – усмехнулся Катон.

– Все равно практики не столько, сколько б я хотел.

– Дай тебе волю, так эта практика тебя погубит… Нынешнее утро тому пример.

– Уж если меня что и впрямь погубит, так это варево, которое намутил твой слуга. Человек незакаленный от него бы уже окочурился. – Макрон, повернувшись, опорожнил миску в костер, который при этом сердито зашипел. – Не знаю, Катон, – он снова раздумчиво почесал щетину. – Ноги-руки у меня уже теряют былую подвижность. Я чувствую, что уже не так силен и скор, а в нашей профессии это недопустимо. За спиной у меня бессчетно сражений, больших и малых. Есть что вспомнить, верно? До сих пор я сражался вроде неплохо. Вопрос: ну, а дальше? У меня ощущение, что лучшую свою пору как солдат я уже миновал. Теперь все пойдет на спад, вниз по наклонной. И когда-нибудь я неизбежно наткнусь на врага, одолеть которого мне окажется не по силам. И в тот день, хочешь не хочешь, буду порублен на куски. Так что, может, оно и к лучшему, если я уйду прежде, чем это произойдет?

Катон слушал с тревожным замиранием сердца. Закончив говорить, Макрон поглядел на друга в ожидании, что тот скажет.

– Признаться, я удивлен, – медленно покачал головой префект. – Никогда бы не подумал, что ты бросишь ратную службу ради того, чтобы заправлять гостиницей. В тебе, мне кажется, еще столько бойцовского духа, что для армии это будет досадной потерей…

Череда расхожих слов иссякла, и Катон сидел в неловкой тишине, не зная толком, как выразить истинные причины, по которым ему не хотелось отставки Макрона.

Видя удрученность на лице друга, тот, не в силах сдержаться, громко расхохотался:

– Ты бы видел сейчас свою физиономию! Сцена, скажу тебе, прямо как в греческом театре!

Такой внезапный переход Катона изрядно озадачил.

– Это ты о чем?

– Ох, умора! – Макрон весело мотнул головой. – Да я ж тебя разыгрываю, дурище! Квитаюсь за размазню, которой меня попотчевал твой Тракс. Думаешь, я не заметил, как вы с ним перемигнулись?

– Ты в смысле… Хочешь сказать, что ты не хочешь уходить из армии?

– Да ты что, рехнулся? Чем мне еще заниматься? От меня по жизни больше и толку нет, и податься некуда!

Было сложно не выказать облегчения, хотя, понятно, этот розыгрыш слегка раздражал. Катон погрозил другу пальцем:

– Смотри, в следующий раз я сам дам приказ о твоей отставке. Чтобы уж наверняка.

– Да уж конечно… Только не получится. Я уже подал рапорт о продлении срока службы. Сейчас жду ответ от легата – и получаю еще десять лет выслуги. – Подавшись вперед, он весело хлопнул Катона по плечу. – Так что ты от меня еще так просто не отделаешься!

– Вот и хорошо, – с чувством сказал Катон и поспешил возвратиться к своему завтраку, чтобы облегчение не смотрелось таким уж явным. Макрон, тронутый сединой ветеран, улыбнулся, расстроганный таким проявлением чувства со стороны своего молодого друга. Взгляд Макрона возвратился к котелку у костра. Над кашей курилась тонкая струйка дыма, но при одной лишь мысли о еде желудок сжало гадостным спазмом.

– Ты все-таки поешь, – посоветовал Катон. – А то потом будешь голодным.

– Поесть это? Ни за что. Уж лучше какашку скусить с листа крапивы.

– Интересная мысль, – задумчиво протянул Катон. – Надо будет спросить, есть ли у Тракса подобный рецепт.

Утро было уже в разгаре, когда охотничья кавалькада собралась у входа в дол, намеченный полководцем Осторием для сегодняшнего увеселения. Всего здесь насчитывалось свыше сотни офицеров с их лошадьми, плюс вдвое большее количество солдат и слуг, а также несколько повозок с необходимым оснащением и припасами. Возле жаровни стоял накрытый стол, где каждому офицеру по прибытии вручалась чаша с подогретым вином. Макрон свою порцию выдул, аппетитно причмокнув губами, как будто и не страдал нынче от похмелья. Солдаты, которым была отведена роль загонщиков, начали тихим строем пробираться по бокам дола к его дальнему концу. Остальные солдаты и слуги взялись плести из прутьев загородки, чтобы по коридору из них направлять оленей и кабанов туда, где их будут ждать непосредственно охотники. Когда дело было сделано, с одной из повозок слуги стали снимать луки и колчаны со стрелами, раскладывая их на кожаной подстилке, предусмотрительно расстеленной на влажной от росы траве.

Полководец прибыл последним, в сопровождении двоих легатов и личной охраны из восьми специально отобранных легионеров. Несмотря на солнце, под лучами которого словно жидкой прозрачностью дрожал над холмами теплый воздух, Осторий был обернут в толстый плащ. Даже сквозь беспечно-радостный настрой чувствовалось, что верховный лишь разыгрывает перед подчиненными образчик здоровья и непринужденной веселости.

Осторий спешился и принял поданный кубок с вином, обвив его ножку узловатыми пальцами. Пригубив, он двинулся вглубь своего офицерства, на ходу степенно здороваясь. Через минуту-другую взгляд ухватил движение в долине, со стороны лагеря, – всадник, скачущий галопом на вороном коне. На приближении Катон разглядел в нем того самого трибуна, что прибыл накануне вечером. Обдав на подлете земляными комьями одного из слуг, тот остановил коня вблизи офицеров и повозок. Соскочив с седла, кинул поводья слуге в руки и, отдуваясь от быстрой езды, без промедлений втерся в офицерское собрание. Это внезапное появление несколько сбило общий рокот разговора. К трибуну хмуро повернулся сам Осторий.

– Молодой человек, не знаю, какие там нынче хорошие манеры практикуются в Риме, а здесь будьте добры не опаздывать на собрания и встречи, когда на них уже присутствует ваш военачальник.

Трибун Отон смиренно склонил голову.

– Прошу простить, командир.

– Чем вы объясните вашу задержку?

Отон огляделся и не сразу, растерянно, вымолвил:

– Причины как таковой нет. Проспал, замешкался.

– Понятно. В таком случае вам не мешает поднатореть в искусстве бодрствования. Пять суток командования ночным караулом с вас, думаю, будет достаточно.

– Слушаю, командир.

Катон с Макроном исподтишка переглянулись. Верховный только что обрек молодого человека на пять суток фактически без сна. Начальник ночного караула обязан раздать каждому посту пароль, а затем между сменами нареза́ть по лагерю круги и следить, чтобы часовые были начеку, да еще и устраивать им проверку на бдительность. Занятие хлопотное и утомительное, тем более после дневного перехода. Потому эта обязанность обычно разделялась между несколькими трибунами.

– Это несколько сурово, – рассудил вполголоса Катон.

Макрон пожал плечами.

– Ничего, преподаст щенку урок, который он вот так, походя, не забудет. Это пойдет ему на пользу.

– На пользу, говоришь? Да он к концу дежурства на карачках ползать будет.

– Зато человеком станет.

– Или, наоборот, сломается.

– Катон, – знающе поглядел на него друг. – Ты же сам знаешь, как оно обстоит с обучением. Надо проталкивать человека дальше тех границ, которые он для себя наметил. Вот тогда будет толк. Ты себя вспомни: ведь тот же путь прошел.

Да, это действительно было так. Молодых вроде Отона необходимо натаскивать, как можно скорее приучать к суровым условиям армии, для их же блага и блага тех, над кем они поставлены.

Скупым взмахом руки Осторий отпустил трибуна и повернулся к центуриону Двадцатого легиона, который был назначен распорядителем охоты.

– Мы готовы?

Центурион отсалютовал:

– Почти, командир. – Он жестом обвел дол: – Загонщики как раз выходят на позицию.

Отсюда был виден дальний строй крохотных фигурок, растянутый в крапчатом затенении от кустов вереска и пятнистых листьев орляка. Узорно пестрея в прозрачных тенях, там уже угадывалось движение крупных животных, семенящих прочь от нежданных притеснителей. Примерно посередине дола, где по каменистому ложу прыгал мелкий прозрачный ручей, росла небольшая рощица. Возле ее края уже тревожно переступала копытцами стайка косуль. Гляди-ка, верховный не ошибся: в самом деле изобилие дичи…

Центурион повернулся к людям, которые заканчивали устанавливать плетеные загородки. Эти ширмы, составленные в ряд, образовывали собою узкий коридор, горловина которого впадала в подобие предназначенного для добычи загона. Между ширмами имелись зазоры, откуда должны были пускать стрелы охотники. Зазоры специально располагались невпопад, так что стрелять можно было перекрестно с обеих сторон, без риска угодить в кого-нибудь из стрелков.

– Сейчас доканчиваем, – объявил центурион, – и по вашему сигналу готовы будем приступать.

Осторий одобрительно кивнул и обратился к своим офицерам:

– Ну что, мужи Рима, разбираем оружие и готовимся к отстрелу.

Вместе с остальными офицерами Катон и Макрон подошли к лукам и колчанам с охотничьими стрелами (наконечники пошире), выложенным на кожаных подстилках. Наиболее опытные из офицеров, более разборчивые, пробовали натяг тетивы специальными весами. Катон с Макроном, никогда не пробовавшие себя в качестве лучников, взяли то, что попало под руку, и направились к прорехам между ширмами. В то время как Катон цеплял крючки колчана к поясу, по соседству разместился трибун Отон. Они обменялись меж собой кивком.

– Все еще не успел представиться, – протянул для пожатия руку Катон. – Квинт Лициний Катон, префект Второй Фракийской алы.

Молодой человек, отвечая на пожатие, жизнерадостно улыбнулся.

– Трибун Марк Сильвий Отон. – Он вопросительно поглядел Катону через плечо: – А это…

– Центурион Луций Корнелий Макрон, – прислонив лук к ширме, шагнул ему навстречу ветеран, – командую Четвертой когортой Четырнадцатого легиона. Хотя сейчас она прикреплена к але префекта и сопровождает обоз.

– О, ответственное задание…

– Настолько, что нам бы и самим того не хотелось, – усмехнулся Макрон.

Отон в неуверенности поджал губы, не зная, как ему озвучить следующие слова.

– Прошу прощения, префект, но мне весь этот уклад как-то внове, к тому же в Линдуме у нас ауксилариев не было. Подскажите, кто из нас по отношению друг к другу должен зваться «господином»: вы или я?

Катон слегка опешил. Любой трибун, высокопоставленный или не очень, должен знать такие элементарные вещи, которые иначе как азбучной истиной и не назовешь. Кашлянув, он разъяснил:

– Вообще-то, по иерархии вы следуете за своим легатом, Госидием Гетой. Теоретически. На практике же, если с Гетой что-нибудь случится – болезнь, смерть или просто отсутствие, – то его полномочия переходят к префекту лагеря. А потому при обычном раскладе звать вас «господином» полагается мне. Но так как вы командуете подразделением от Девятого легиона – меньшим по размеру контингентом, – то мы считаемся ровней. Я зову вас трибуном, а вы меня – префектом. Это если формально. А если без обиняков, как сегодня, то прошу звать меня просто Катоном. И на «ты».

Отон, вдумчиво помаргивая, вбирал в себя эти сведения. Наконец он кивнул:

– Катоном так Катоном. А центурион Макрон, если не ошибаюсь, зовет меня «господином»?

Макрон уязвленно кивнул.

– Так точно, если только мир не перевернется вверх дном и какой-нибудь дуралей не сделает меня сенатором. Или если вы не обделаетесь по самые уши так, что вас разжалуют в простые легионеры.

Трибун через плечо оглянулся в сторону полководца Остория.

– Надеюсь, до этого дело не дойдет. Во всяком случае, произойдет не раньше, чем я отслужу и возвращусь в Рим.

Катону вспомнились недавние замечания Горация.

– Я так понимаю, на армейской службе ты задерживаться не собираешься?

– По мне, так чем скорее бы она закончилась, тем лучше, – с чувством признался Отон. – Как бы ни любил я свежий воздух и простоту нравов, а все ж второго такого места, как Рим, на свете нет, не правда ли?

– По счастью, – вставил Макрон, отягченный неприятными воспоминаниями о столице.

– Лично я без него еще вполне могу обойтись, – сказал Катон. – Хотя недавно женился и оставил там свою супругу. А тебя, я так понял, жена сопровождает в походе?

– Верно. Разлучаться с Поппеей мы никак не можем.

– Но сейчас-то вы в разлуке…

– Вовсе нет. Ее повозка следует с когортами, что идут в подкрепление Осторию. Честно говоря, я потому и припозднился на охоту. Высматривал с утра, не подойдет ли к лагерю колонна. Да вот не подошла… А я теперь впал в немилость у военачальника.

Впечатление этот молодой офицер производил двоякое. Такого невоенного склада трибуна Катон видел, пожалуй, впервые. А присутствие здесь, на самых дальних границах империи, его жены свидетельствовало или о немыслимой взаимной любви, или же в этом, как намекнул Гораций, крылось нечто иное. Катон решил копнуть поглубже:

– Вообще-то это весьма необычно: офицер берет с собой в дальний поход жену… Лично я однозначно не хочу, чтобы моя Юлия терпела неустроенность и тяготы лагерного быта, независимо от того, как сильно я по ней скучаю.

Отон опустил глаза, якобы сподручней пристраивая колчан.

– Тут на самом деле не все так просто.

– Вот как? Почему же?

Трибун цокнул языком.

– Отбыли мы, как бы это сказать, под некоей завесой. Дело в том, что Поппея была замужем за другим – угрюмым, нелепо жадным и без нужды подозрительным брюзгой, с такими вот ушами и лишь таку-усеньким влечением тела и души. Руф Криспин. – Отон остро глянул на Катона. – Ты с ним, часом, не знаком?

– Впервые слышу.

– Не удивлюсь. Быть невидимым на всех общественных собраниях – это у него возведено в ранг искусства. С такого, как он, впору ваять какую-нибудь безвкусную скульптуру из тех, что стоят в провинциальных магистратах – вы понимаете, о чем я.

Макрон, украдкой глянув на Катона, недоуменно пожал плечами.

– Ну да ладно, – продолжил Отон. – История длинная, так что я ее отчасти сокращу. Словом, я соблазнил Поппею. – Он задумчиво усмехнулся. – А если точнее, то это она соблазнила меня. В плане обольщения она несравненная искусница.

– Эта особа мне уже нравится, – расплылся в улыбке Макрон, за что удостоился от трибуна сурового взгляда.

– И вот через какое-то время мы уже были безумно друг в друга влюблены, – продолжил он рассказ. – Стоит ли говорить, что радость наша не знала границ и уж тем более ограничений…

– Бьюсь об заклад, что Руфу Криспину это пришлось не по нраву, – предположил Катон.

– Не то слово! Он просто рассвирепел. Можно сказать, впервые в жизни проявил какие-то эмоции. И вот он направился прямиком в императорский дворец и стал требовать, чтобы император Клавдий обоих нас примерно наказал. Поскольку Криспин все еще состоял с Поппеей в браке, то имел полное право обойтись с нею, как ему заблагорассудится. Но по глупости Криспин стал слишком досаждать императору своей настойчивостью. Разумеется, надо было соблюсти какую-то видимость, что-то сделать. И император Клавдий потребовал, чтобы Криспин расторг с Поппеей брак. Перед нами же встал выбор: либо ссылка в Томы[9], либо я беру Поппею в жены, поступаю в войско, и мы исчезаем с нею из Рима на год или два, пока скандал не утихнет. Надо сказать, что Овидия я начитался достаточно для понимания: Томы – последнее место на свете, где мне хотелось бы оказаться. Во всяком случае, так я считал до того, как очутился здесь. – Отон пожал плечами. – Такие вот обстоятельства. Или, выражаясь поэтическим языком, моя повесть любви и скорби.

Их прервал протяжный звук рога. Оказывается, офицеры вокруг уже заняли позиции – в том числе и Осторий с легатами, вставшие у горловины коридора из ширм.

– Ну что, начинается, – сказал Макрон, вынимая и накладывая на тетиву первую стрелу. Офицеры изготовились по всему строю. Что до Отона, то он выхватил и приспособил стрелу одним быстрым слитным движением.

– Я вижу, для тебя это занятие не внове, – заметил Катон.

– Еще бы, – кивнул трибун. – Я ведь родом из Умбрии, там у нас поместье. Охоте выучился, едва лишь начав ходить.

Рога отозвались и с дальнего конца дола, где пришли в движение загонщики. Одни, продвигаясь, стали колотить палками по камням и кустам, другие били друг о друга металлические котелки и попеременно гудели в рога. Было видно, как впереди них порывистым шевелением оживал орляк и вереск; вот уже первые олешки вынырнули из кустов и, перескакивая, побежали вниз по склону под мнимую защиту деревьев. До добычи было все еще далековато, и Катон опустил лук, удерживая стрелу наконечником вниз.

– Клянусь богами, – с веселым удивлением сказал Макрон, – мяса на столе будет нынче вдоволь. Старик предугадал верно: дичь здесь так и кишит.

Рога загонщиков гудели все громче, отчетливей слышалось бряканье котелков и шлепанье палок. Катон в безудержном азарте поднял лук, смыкая пальцы правой руки на тетиве. Край леса, в котором скрывались охотники, находился не более чем в паре сотен шагов, и вот из ветвей на опушку выскочила довольно крупная олениха, следом – еще две, а за ними – олень-самец, горделиво вскидывая рога. Катон повел луком, намечая цель.

– Рано, префект! – тихо одернул Отон.

Катон опустил оружие и обернулся:

– Почему?

Трибун указал на верховного у горловины коридора.

– Не знаю, где охоте учился ты, но у нас дома полагается, чтобы первым выстрелил хозяин.

Катон мысленно ругнул себя за недотепистость: в самом деле. Прежде в армии он охотился только на кабанов, причем с седла. Сама охота протекала иначе, но условности-то были те же. Подчиненные терпеливо скакали вслед за своим начальником, пока тот первым не вонзал в зверя копье, а дальше каждый уже волен был действовать на свое усмотрение.

– И вправду, – вполголоса спохватился Катон. – Спасибо, что напомнил.

Отон посмотрел удивленно:

– Тебя что, твои люди смолоду не водили на охоту?

Макрон на это качнул головой и смешливо пробурчал:

– Твои люди? Именем богов, Рим – совсем иной мир.

Смущение Катона нарастало. По происхождению он не был аристократом, хотя трибун, вероятно, считал иначе. Молодые префекты ауксилариев назначались из сенаторских фамилий. Напоминание о плебейском прошлом придавало стыду Катона толику горечи.

– Представь себе, не водили, – повернувшись к Отону, досадливо ответил он.

– Зря. Иначе б ты знал, как себя вести.

– Понятное дело.

– Вон они, вон они! – переключившись мыслями, взволнованно указал трибун на первую олениху, которая приближалась сейчас к коридору.

Меж плетеных ширм, ныряя то влево, то вправо, легко и быстро неслись к выжидающим охотникам олень и три оленихи. Возле горловины прохода уже поднимал свой лук и отводил заметно трясущуюся от напряжения руку полководец Осторий; он намечал себе цель. Катон, вновь охваченный азартом, затаил дыхание. В коридор вбежала первая из самок, однако верховный медлил, поджидая самца. Когда тот стал приближаться, рука военачальника дернулась, спуская тетиву, и стрела по мелкой дуге устремилась к добыче, но мелькнула мимо крупа и исчезла в траве.

– Вот досада, – пробормотал, не сводя глаз, Отон. – Надо было вести мишень подольше.

Осторий выхватил еще одну стрелу, в то время как животное стремительно приближалось. Верховный прицелился и спустил тетиву. На этот раз без промаха: стрела вонзилась оленю в плечо. Все радостно приветствовали попадание военачальника; все, кроме оленя, который, горестно замычав от боли, шатнулся вбок. Из большой раны от охотничьей стрелы по шкуре глянцевито заструилась кровь. Верховный уже изготовился к новому выстрелу и с хищным прищуром целился. Попасть в оленя было теперь не так-то просто: тот взбрыкивал и метался, пытаясь избавиться от стрелы. Но тут ему в круп впилась еще одна, от которой у него подогнулись ноги, и он пал в траву. Попытка встать увенчалась третьей стрелой в шею. Теперь кровь лилась пенисто и вольно, алые брызги веером взлетали в воздух. Оленихи держались на дистанции, побаиваясь буйности самца. Катон завороженно наблюдал за всей этой сценой. При этом его разбирало чувство, достойное, казалось бы, осмеяния: жалость к этому благородному существу. Напрашивалась невольная аналогия с Каратаком: и животному, и врагу прочилось уничтожение. Что-то вроде знамения. Очередной триумф Рима, сопряженный с огорчением и утратой духа благородства.

Но олень все не сдавался. Истекая кровью, он упрямо нагнул рога и, шатко поднявшись, попер на плетеные ширмы, что тянулись по обе стороны. Через какое-то время Катон потрясенно понял, что набирающий ход зверь собирается прянуть прямо на него. Он невольно застыл.

– Катон! – выкрикнул рядом Макрон. – Стреляй!