Читать книгу Гладиатор по крови - Саймон Скэрроу - Страница 3

– Придем в Маталу на следующем галсе[1], – объявил корабельщик, притеняя глаза ладонью и внимательно вглядываясь в позолоченные вечерним солнцем берега Крита, раскинувшиеся по правому борту.

Возле него на палубе стояли несколько направлявшихся в Рим пассажиров: сенатор-римлянин с дочерью и двое центурионов[2]. Все четверо вместе со служанкой дочери, молодой иудеянкой, сели на корабль в Кесарии. Корабельщик гордился своим судном. Старина «Гор» принадлежал ранее к александрийскому флоту, возившему зерно через море в Рим. Невзирая на возраст, корабль оставался крепким и мореходным, а опытный кормчий был достаточно уверен в своем мастерстве, чтобы при необходимости уходить подальше от берега. Таким-то вот образом после выхода из кесарийской гавани «Гор» направился прямо в открытое море и по прошествии трех дней оказался возле берегов Крита.

– Успеем прийти в Маталу до наступления ночи? – спросил сенатор.

– Боюсь, что нет… – Корабельщик чуть улыбнулся. – Не хочу даже пытаться подходить к берегу в темноте. Корабль тяжело гружен и глубоко ушел в воду. Можем сесть на камни.

– Тогда что будем делать сегодня ночью?

Капитан на мгновение поджал губы.

– Постоим возле берега, а с зарей войдем в гавань. Придется потерять день, но другого выхода нет. Лучше помолимся Посейдону, чтобы, оставив Маталу, мы нагнали потерянное время.

Центурион постарше с разочарованием вздохнул:

– Ох уж это море. Прямых путей по нему не бывает. Лучше было бы ехать по суше.

Его товарищ, высокий и худощавый, голову которого украшала темная и кудрявая шевелюра, рассмеялся и хлопнул по плечу своего коренастого спутника.

– А я-то считал, что являюсь здесь самым нетерпеливым! Не надо, Макрон, мы все равно окажемся в Риме много быстрее, чем если бы ехали по суше.

– Смотрю, ты другую песню запел, а кажется, еще вчера ненавидел море.

– Я от него не в восторге, но у меня есть причины стремиться в Рим как можно скорее.

– Вне сомнения. – Центурион Макрон подмигнул, чуть качнув головой в сторону дочери сенатора. – А я буду рад получить новый пост. Опять в легион, и уже постоянно. Ведают боги, мы с тобой достаточно потрудились, чтобы заслужить повышение… Не так ли, Катон, мой друг? Два года на восточной границе… Хватит с меня жары, песка и жажды. Теперь хотелось бы получить непыльное и уютное местечко где-нибудь в Галлии. В котором можно малость передохнуть.

– Это ты сейчас говоришь, – расхохотался Катон. – Но я знаю тебя, Макрон. Не пройдет и месяца, как ты будешь лезть на стенку от скуки.

– Не знаю. Но хотелось бы вернуться к нормальному воинскому делу. Не по мне эти грязные императорские палаты.

Катон с чувством кивнул. С того самого часа и дня, когда они исполнили свое первое задание на службе Нарцисса, личного секретаря императора и главы имперской шпионской сети, боевых друзей со всех сторон окружали дополнительные опасности – сверх обыкновенных, присущих военной службе. На лице Катона проступило жесткое выражение.

– Боюсь, что это не в нашей власти. Чем больше дел мы уладим, тем больше шансов на то, что нас позовут снова.

– И вправду, – с чувством шепнул Макрон. – Вот дерьмо…

Затем, вспомнив о присутствии сенатора и его дочери, он бросил в их сторону извиняющийся взгляд и кашлянул:

– Виноват, молодая госпожа. Прости мой галльский…

Сенатор улыбнулся.

– За последние месяцы нам пришлось наслушаться куда более худших выражений, центурион Макрон. И, признаться, мы успели привыкнуть к грубым солдатским манерам. Иначе я едва ли стал бы терпеть то внимание, которое Катон оказывает моей дочери, так ведь?

Та ответила с улыбкой:

– Не волнуйся, отец, я скоро укрощу его.

Катон просиял, когда она взяла его под руку и пылко пожала ее. Посмотрев на молодых людей, корабельщик поскреб подбородок.

– Значит, замуж, госпожа Юлия?

Девушка кивнула:

– Как только мы возвратимся в Рим.

– Вот тебе раз, а я-то и сам надеялся просить вашей руки, – пошутил капитан. Он бросил на Катона испытующий взгляд. На лице центуриона не было заметно шрамов, обычных на лицах опытных вояк.

Кроме того, греческому корабельщику еще не приходилось видеть такого юного центуриона, еще не достигшего даже тридцати лет, и он не мог избежать мысли о том, что молодой человек получил свой чин благодаря покровительству некоего влиятельного друга. Впрочем, медали[3] на обмундировании центуриона свидетельствовали о подлинных, ратным трудом добытых отличиях. Бесспорно, в личности Катона было заключено много больше, чем корабел мог заподозрить с первого взгляда. Центурион Макрон, напротив, во всем казался закаленным воякой. Уступая своему спутнику в росте целую голову, он обладал бычьим сложением, а мускулистые руки были покрыты многочисленными шрамами. Казавшийся лет на пятнадцать старше Катона, он коротко стриг темные волосы над пронзительными карими глазами, однако морщинки в уголках глаз указывали на склонность к шутке при случае.

Наварх[4] не без зависти обратил взгляд к младшему из сотников. Женясь на дочери сенатора, центурион Катон обретал опору до конца дней своих, деньги, общественное положение и предпочтение в карьере. Однако при всем том мореходу было ясно, что симпатия между молодым центурионом и сенаторской дочкой вполне реальна. Каждый день, на закате, оба, обнявшись, стояли на палубе, провожая взглядом светило, погружавшееся в искрящиеся светом волны.

Близился вечер, «Гор» шел параллельно берегу, минуя одну из тех бухточек, с которыми хозяин корабля успел познакомиться в те долгие годы, когда служил на торговых судах, вдоль и поперек пересекавших Средиземное море. Когда солнце скользнуло за горизонт, ярко высвечивая последними прямыми лучами ограждавшие сушу холмы и горы, все, кто был на палубе, принялись рассматривать берег. Неподалеку от края воды начинались поля крупного имения, и в сгущающемся сумраке были заметны длинные вереницы рабов, возвращавшихся с полей, рощ и виноградников. Устало шаркая ногами, они брели в свои конуры, подгоняемые кнутами и палками надсмотрщиков.

Юлия поежилась возле Катона, и он спросил:

– Ты замерзла?

– Нет. На них посмотрела. – Она показала на вереницу рабов, втягивавшихся во двор, на закрывающиеся за последним из них ворота. – Жуткая жизнь… Они же все-таки люди.

– Однако у вас дома тоже есть рабы.

– Конечно, но мы хорошо содержим их, и в Риме они пользуются кое-какими свободами. Не то что эти бедняги, обреченные на тяжелый труд от утренней до вечерней зари. И обращаются с ними, как со скотиной.

Катон ненадолго задумался, прежде чем ответить.

– Такова участь рабов, работают ли они в таком вот поместье, в рудниках или на стройках. Немногим из них удается попасть в такое имение, как ваше, или получить возможность пройти обучение в отряде гладиаторов.

– Попасть в гладиаторы? – Юлия удивленно приподняла брови. – И это удача? Как можно считать удачливым человека, обреченного на подобную участь?

Молодой человек пожал плечами.

– Учеба их трудна, но после того, как она заканчивается, жизнь гладиатора не столь уж плоха. Владельцы хорошо заботятся о них, а лучшие бойцы даже сколачивают состояние и живут припеваючи.

– Пока арена не отберет у них жизнь.

– Да, но они рискуют не более, чем любой легионер, и притом живут с большим комфортом. Если гладиатор проживет достаточно долго, он может получить свободу и выйти на покой состоятельным человеком. Подобное удается не столь уж многим из легионеров.

– Истинная правда, – буркнул Макрон. – Жаль, что переучиваться в гладиаторы мне уже поздно.

Юлия удивленно посмотрела на него.

– Конечно, ты шутишь…

– Зачем? Если мое дело – убивать людей, так пусть уж за него хорошо платят.

Увидев недовольную гримаску на лице дочери, сенатор Семпроний усмехнулся:

– Не обращай на него внимания, дитя мое. Центурион Макрон шутит. Он сражается ради славы Рима, а не мошны раба, даже если она туго набита золотом.

Макрон поднял бровь.

– Уж и не знаю, кто из нас шутит…

Катон улыбнулся и взглянул на берег. Жилища рабов уродливым пятном чернели на склоне обращенного к заливу холма. Там было тихо, только единственный факел пылал над воротами, около которых можно было еще различить темный силуэт приглядывавшего за рабами караульщика. Бытовая сторона рабства, почти незаметная для большинства римлян, особенно знатных, таких, как сенатор Семпроний и его дочь. Надушенные и облаченные в одинаковые наряды, рабы богатых домов ничуть не напоминали собой оборванцев, трудившихся в этих латифундиях[5], всегда усталых, голодных, находившихся под неусыпным контролем на предмет любых возмущений, которые карались с едва ли не зверской жестокостью и стремительностью.

Власть казалась жестокой, но империя – более того, всякий известный Катону культурный народ – нуждалась в рабах, созидавших общее благосостояние и кормивших многолюдные города. Катон вновь увидел перед собой жесткое напоминание об ужасных различиях судеб людских. Худшие проявления рабства, с его точки зрения, позорили род людской, а отказаться от него никак не представлялось возможным.

Вдруг он ощутил, как дрогнула палуба под его сапогами, и поглядел вниз.

– Проклятье! – рыкнул Макрон. – Что это?

Юлия вцепилась в руку Катона:

– Что такое? Что происходит?

По всей палубе раздавались возгласы, полные удивления и тревоги, экипаж судна и прочие пассажиры «Гора» тревожно глядели себе под ноги.

– Наткнулись на камни, – воскликнул Семпроний, хватаясь за поручень.

Корабельщик покачал головой.

– Это невозможно. Мы находимся слишком далеко от берега. Я знаю эти воды. Мелей здесь нет на пятьдесят миль в обе стороны. Клянусь. Только… Посмотрите сюда! На море!

Он протянул руку, указывая на море; повернувшись в указанном направлении, все заметили, что поверхность воды как бы вскипела. Считаное мгновение, показавшееся куда более долгим, чем это положено, море продолжало колебаться под аккомпанемент тупого гула корпуса корабля. Несколько человек попадали на колени и принялись возносить лихорадочные молитвы богам. Обняв Юлию, Катон посмотрел поверх ее головы на своего друга. Макрон скрипнул зубами, ответил ему пристальным взглядом и сжал кулаки… Впервые за время долгого знакомства Катону показалось, что он заметил страх в глазах друга, страх перед непонятным.

– Наверное, морское чудовище шалит, – негромко вымолвил Макрон.

– Морское чудовище?

– Не иначе. Ах ты, дерьмо… и какой преисподней ради согласился я путешествовать морем?

Но тут легкая тряска прекратилась столь же внезапно, как и началась, и мгновение спустя по поверхности моря побежали, как и прежде, ровные волны, непринужденно раскачивавшие судно. Какое-то мгновение никто на корабле не шевелился и не заговаривал, полагая, наверное, что странное явление может повториться опять. Юлия кашлянула.

– Как ты думаешь, это вот… не знаю что, – закончилось?

– Понятия не имею, – негромко отозвался Катон.

Этот короткий обмен фразами нарушил затянувшееся молчание. Макрон от всего сердца глубоко вздохнул, а корабельщик отвернулся от пассажиров и бросил хмурый взгляд в сторону кормчего. Тот как раз выпустил из рук рукоятку громадного рулевого весла, находившегося на корме «Гора», и укрылся под кормовым украшением судна, уже медленно разворачивавшегося под ветром.

– И что, во имя Аида, ты делаешь? – громыхнул наварх. – Живо на свое место, возвращай корабль на курс.

Когда кормчий схватился за рулевое весло, наварх обратил яростный взор к остальным мореходам:

– По местам! Шевелитесь! Живо!

Моряки с заметной напряженностью в движениях вернулись к своим делам, поправив уже затрепетавший по краям парус, когда «Гор» начал терять ветер, но кормчий налег на весло, и корабль вернулся к первоначальному курсу.

Макрон нервно лизнул губы.

– Все и в самом деле закончилось?

Катон прислушался к своим ощущениям и посмотрел на море, казавшееся в точности таким, каким было прежде – до того, как началась тряска.

– Похоже, что так.

– Слава богам.

Юлия кивнула, и тут глаза ее расширились, когда она вспомнила о служанке, придремавшей на своем коврике в каюте, которую она делила со своей госпожой и сенатором.

– Пойду посмотрю, как там Джесмия. Бедняжка, должно быть, в ужасе.

Молодой человек выпустил ее из своих объятий, и она заторопилась по палубе к узкому трапу, уводившему вниз, в каюты, где размещались те, кто мог себе это позволить. Более бедные пассажиры жили и спали прямо на палубе «Гора».

Едва Юлия исчезла из поля зрения, от берега донеслись слабые крики, и Катон, Макрон и Семпроний обратили глаза к суше. В уже сгустившемся сумраке они могли различить фигуры, бежавшие прочь из поместья. Точнее, того, что от него осталось. Стены рухнули, открыв прятавшиеся за ними лачуги; стояли лишь две из них, остальные превратились в развалины.

– Владыки Тартара!.. – Макрон смотрел на руины. – Что же здесь произошло?

– Землетрясение, – отозвался Семпроний. – Другого не придумаешь. Я пережил нечто подобное в Вифинии, когда служил там трибуном. Земля затряслась, послышался глухой рев. Так продолжалось какое-то время, некоторые дома как бы рассыпались или развалились на куски. Находившиеся в них люди оказались заваленными битым камнем. – Он поежился при воспоминании. – Погибли сотни людей…

– Но если это было землетрясение, тогда почему мы ощутили его здесь, в море?

– Не знаю, Макрон. Дела богов превыше человеческого разумения.

– Так-то так, – сухо заметил Катон, – но если земля содрогнется достаточно сильно, вода передаст ее дрожь кораблям.

– Вполне возможно, – согласился Семпроний. – В любом случае нам повезло. Гнев богов в полной мере обрушился на тех, кто находился на суше.

Несколько мгновений все трое рассматривали развалины жилищ рабов, неторопливо уплывавшие назад, за корму продвигавшегося вперед «Гора». В руинах вспыхнул пожар, должно быть, перекинувшийся от кухни, где уже начинали готовить вечернюю трапезу. Языки огня разгоняли сумрак, освещая еще не пришедших в себя людей. Некоторые из них в отчаянной спешке разбирали руины, чтобы высвободить заваленных. Катон с жалостью покачал головой.

– Слава богам, мы в море. Не хотел бы я сейчас оказаться на берегу. Уж хоть за это будь благодарен, Макрон.

– В самом деле? – негромко отозвался ветеран. – Почему ты решил, что боги уже разобрались с нами?

– Эй, на палубе! – донесся сверху голос. – Смотри сюда, наварх!

Моряк, сидевший верхом на рее у самой верхушки мачты, указал свободной рукой на запад вдоль берега.

– Доложи, как положено! – рявкнул снизу вверх наварх. – Что ты там увидел?

После короткой паузы моряк ответил встревоженным голосом:

– Не знаю, господин. Никогда не видел ничего подобного. Линия… прямая, словно стена… выросшая прямо поперек моря.

– Ерунда, парень! Это невозможно.

– Господин, клянусь, это стена… на стену похожа.

– Дурак! – Капитан бросился к борту корабля, ухватился за тросы и полез наверх к впередсмотрящему. – Ну, утырок, и где эта твоя стена?

Впередсмотрящий ткнул ладонью в сторону горизонта, к меркнувшему свету заходящего солнца. Капитан сразу прищурился, а потом, когда глаза его привыкли к свету, он увидел ее. Слабый отблеск отраженного света тянулся от горизонта над темной полосой, пролегшей из моря к самому берегу Крита. Там, где она доходила до суши, бушевала водяная пена.

– Матерь богов, – охнул наварх, похолодев.

Дозорный был прав. На «Гора» накатывала стена… стена воды. Огромная волна надвигалась вдоль берега прямо в сторону корабля – будучи уже всего в двух-трех милях, она мчалась к ним быстрее, чем самый быстрый из скаковых коней.