Читать книгу Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев» - Сборник статей, Андрей Владимрович Быстров, Анна Владимировна Климович - Страница 6

К разговору об историографии
Как читать советских историков?
Ю. Фельштинский

Оглавление

«Посев», 1983, № 5

Четыре периода советской историографии

Условно советскую историографию новейшей русской истории можно разделить на четыре периода. Первый из них (1918–1931 годы) можно назвать «периодом первоначальной откровенности», когда, не стыдясь ни пафоса, ни террора, ни желания самоутвердиться в борьбе, многочисленные участники революции 1917 года в своих работах приоткрывали истину. Тогда ещё не определился взгляд истории на кровавые события революции и гражданской войны. И никто из большевиков не боялся, что через десятилетия их коммунистические опыты мы осмыслим по-иному. В те годы вещи назывались своими именами. И события октября 1917 года, например, общепризнанно считались переворотом. Лишь к концу этого периода окончательно утвердилась формулировка «Великая Октябрьская социалистическая революция». И всё-таки, несмотря на свою тенденциозность, мемуарно-исследовательские работы тех лет и первые публикации документов как в журналах, так и отдельными изданиями стали в руках историков незаменимыми источниками.

Но уже в 1931 году Сталин написал известное письмо в редакцию журнала «Пролетарская революция». Это было начало второго периода, когда история СССР как наука в Советском Союзе перестала существовать. Осталась, говоря словами покойного историка-марксиста М.Н. Покровского, лишь «политика, опрокинутая в прошлое», в виде «Краткого курса истории ВКП(б)».

Так продолжалось до смерти Сталина и XX съезда партии. А с «оттепелью» начался третий период. После 1956 года советская историография вдохнула глоток свободы. Но даже в эти самые свободные годы новейшая история СССР была подчинена политическим интересам советских вождей. Концом третьего периода советской исторической науки стало осуждение и изъятие с книжного рынка книги А.М. Некрича «1941 год, 22 июня» (1965 год).

Начался четвёртый период, на нём остановимся подробнее.

О советско-германских отношениях 1939–1941 годов

Абсолютно честных работ сегодня крайне мало. И всё-таки, если не личная честность, то профессиональный инстинкт не позволяет советским исследователям заниматься примитивными (и обычными для сталинских времён) вымыслами. Лгут немногие. Чаще других – мемуаристы. И к мемуарам, конечно, нужно относиться с особой осторожностью. Если, например, на основании воспоминаний участников первого коммунистического субботника в Кремле вы попробуете подсчитать количество людей, несших бревно вместе с Лениным, вы остановитесь на цифре 70 и поймёте, что не во всем стоит верить мемуарам.

Бывший первый секретарь посольства СССР в Германии Валентин Бережков, приставленный переводчиком к Молотову во время встречи Молотова с Гитлером в Берлине в конце 1940 года, в книге воспоминаний «С дипломатической миссией в Берлин, 1940-41» (АПН, Москва, 1966) утверждал, что во время этого визита вопрос о разграничении сфер влияния между Германией и СССР, в частности, о присоединении СССР к Тройственному пакту и о признании за Советским Союзом права на расширение своей экспансии в сторону Индийского океана, не обсуждался; во всяком случае Молотов вопросов о разделе сфер влияния не касался. Не имея доступа к архивам германского Министерства Иностранных Дел, было трудно заподозрить Бережкова в обмане. Отнюдь не все советские историки знали о существовании секретных советско-германских договоров, подписанных Молотовым и Риббентропом. Бережков, однако, о договорах знал, но делал вид, что их не существует. В 1948 году государственный департамент США издал тексты самих договоров и ряд других документов из истории советско-нацистских отношений. Бережков знал и об этом издании, но как бы не заметил его.

Вся советская историография по истории дипломатии II мировой войны, в частности, советско-германских отношений 1939–1941 годов, давно уперлась в тупик из-за того, что либо не знает, либо не хочет, либо не имеет права упомянуть о наличии секретных советско-германских договоров о разделе Польши, согласии Германии на оккупацию Советским Союзом Латвии, Литвы, Эстонии, Финляндии и Бессарабии. Невозможно изучение внешней политики СССР и без знания формально не заключённых, но уже обсуждённых и подготовленных советской стороной к подписанию проектов договоров между СССР и странами Тройственного пакта – Германией, Италией и Японией – о предоставлении Советскому Союзу права захвата Болгарии, получения военно-морской базы в Проливах и о согласии стран Тройственного пакта на советскую агрессию в направлении Индийского океана. Эти проекты не обрели силу договоров из-за Германии: Гитлер счёл требования Сталина чрезмерными. И вот Бережков, один из немногих высокопоставленных советских дипломатов в Германии, доживших до 1956 года, сделал вид, что всего этого просто не существовало.

Итак, при чтении многочисленных работ советских авторов по истории советско-германских отношений 1939–1941 годов мы вынуждены пользоваться важнейшим дополнительным источником – текстами самих документов, опубликованных в США.

О Мюнхенском сговоре и «редакционных примечаниях»

Безличные «примечания редакции» – один из методов советской историографии. В сборнике «Новые документы из истории Мюнхена» (Москва, 1958) о Мюнхенском сговоре и расчленении Чехословакии в конце сентября 1938 года обращает на себя внимание чуть ли не единственная за многие годы неувязка со времени расшифровки телеграмм советского посла в Праге Александровского. По странному стечению обстоятельств посланная в Москву по просьбе президента Чехословакии Бенеша телеграмма советского посла в Праге Александровского осталась без ответа. Телеграмма не была обычной. В ней содержался запрос чехословацкого правительства относительно возможности оказания Советским Союзом помощи Чехословакии в соответствии с заключенным ранее советско-чехословацким пактом о взаимопомощи. Через два часа после первой телеграммы также по просьбе Бенеша Александровский послал в Москву вторую телеграмму. Советский посол сообщал, что Бенеш снимает свой запрос относительно помощи советского правительства и не настаивает более на выполнении Советским Союзом своих обязательств перед Чехословакией.

Чехословакия капитулировала. И уже после этого советское правительство прислало ответ Бенешу, причём ответило сразу на две телеграммы.

Анализ документов, разумеется, приводит исследователя к единственно возможному выводу: советское правительство не хотело ввязываться в конфликт в Европе и не было заинтересовано в оказании Чехословакии помощи, предусмотренной советско-чехословацким договором. Таким образом и СССР стал косвенным участником сделки в Мюнхене. Ещё не зная о решении Бенеша снять запрос, советское правительство сделало вид, что первой телеграммы Александровского Москва не получала. На эту первую телеграмму Сталин просто не стал отвечать. Когда же Бенеш решил не прибегать к помощи Советского Союза, так как наличие советских войск в Чехословакии для Бенеша вряд ли было более приемлемо, чем наличие германских войск, и попросил Александровского послать в Москву вторую телеграмму с отказом от советской помощи, Москва ответила Праге без риска быть вовлечённой в конфликт.

Однако подобный вывод не может устроить советскую историографию. Поэтому редакция сборника «Новые документы из истории Мюнхена» даёт следующее примечание к документу:

«Телеграмма поступила в НКИД СССР 30 сентября 1938 г. в 17 часов 00 мин. по московскому времени. Приём и расшифровка телеграммы были закончены на 15 минут позже, чем приём и расшифровка второй телеграммы полпреда СССР в Чехословакии от того же числа, поступившей в НКИД в 17 час. 45 мин. по московскому времени, в которой сообщалось, что Бенеш снимает свой вопрос, так как чехословацкое правительство приняло решение о капитуляции».

После такого «примечания редакции» трудно обвинить советское правительство в том, что в решающий момент в сентябре 1938 года оно отказалось поддержать Чехословакию.

В «сокращённом переводе»

Так называемыми «примечаниями редакции» наводнена и немногочисленная переводная литература, изданная в СССР. Однако основная её проблема заключается в том, что переводы исследований западных историков, журналистов, воспоминаний и дневников военачальников за редким исключением печатаются с купюрами, называющимися на языке советских редакторов «сокращённым переводом».

Так, в «сокращённом переводе» была издана книга Александра Верта «Россия в войне 1941–1945 годов». Для советского читателя она представляла безусловный интерес. Для историка II мировой войны – важный материал для исследования. Но, читая её, постоянно приходится помнить о том, что сокращены и размышления автора о советско-германском пакте, и о снятии Литвинова с поста наркома иностранных дел, и о советско-финской войне, и о польском вопросе, и о Катынском расстреле, и о Варшавском восстании 1944 года.

Сокращениям подверглись и такие военно-исторические исследования, как трёхтомный труд Роскилла «Флот и война», работа Теодора Роско «Эскадренные миноносцы США во второй мировой войне» и даже исследование восточно-германского автора Эдуарда Винтера «Политика Ватикана в отношении СССР».

* * *

Можно предположить, что 1980-е годы будут богаты интересными историческими работами, изданными в СССР Упор в основном будет сделан на историю революции и гражданской войны. И не случайно. Со времени окончания гражданской войны прошло более шестидесяти лет.

Уже практически не осталось в живых её участников. Сменилось не одно поколение руководителей Советского Союза. У функционеров Андропова (и тех, кто идёт им на смену) есть больше оснований не чувствовать себя ответственными за революцию, террор и гражданскую войну. Остаётся все меньше и меньше людей, лично заинтересованных в сокрытии документов, хранящихся в советских архивах. Надеюсь, что с каждым годом мы будем узнавать о подлинной советской истории всё больше и больше.

Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

Подняться наверх