Читать книгу Хайдеггер, «Черные тетради» и Россия (сборник) - Сборник статей - Страница 5

Модус письма у Мартина Хайдеггера можно назвать ассерторическим: сомнений здесь нет, аргументации мало. Автор утверждает, заявляет, отвергает, возвещает. По этому поводу Ясперс скажет в 1945 году о его «несвободном, диктаторском, некоммуникативном стиле мышления»[13]. Вместе с тем догматический аплом рассуждений Хайдеггера смягчается вопросительной риторикой. Множество вопросов, подтачивающих уверенность читателя и не пускающих мысль двигаться вперед, вопросов с откладываемым до бесконечности ответом, вопросов намеченных, но неразвернутых. К последнему модусу относится самый знаменитый из Хайдеггеровых «вопросов» о «бытии» или о «смысле бытия». Этот вопрос трудно сформулировать[14]. Действительно, было бы невозможно ни поставить вопрос, ни рассмотреть вопрошание «Что есть бытие?», не уронив при этом бытие в область категориальной детерминации и не утратив тем самым его радикальную трансцендентность, утверждаемую в «Бытии и времени». На самом деле вопрос «Что есть бытие?» ставится в произведениях Хайдеггера несколько косвенным образом; например в дополнительных примечаниях к лекционному курсу летнего семестра 1933 года. Там мы читаем следующее: «Вовлеченность в нашу реальность. Что есть бытие?» (курсив автора). Это далеко уводит нас от чистой онтологии. Здесь поставлена на карту «борьба за ясность подлинной сущности народно-националистического (völklich)» (GA 36/37:273). Кстати, в ЧТ Хайдеггер утверждает, что «любой вопрос о бытии содержит угрозу и разрушение бытия» (GA 94; ЧТ 110).

Если точнее, Хайдеггер отводит вопрос «Что?» (Was) в пользу вопроса «Кто?» (Wer). Категориальную детерминацию сущности сущего он подменяет вопросом, который уже можно назвать идентитарным. Уточним, что различие между этими двумя способами постановки вопроса проявилось весьма рано – уже в заключении к лекции «Понятие времени» (1924). Эта лекция, долгое время не издававшаяся, представляет собой пандан к тексту того же года и с тем же названием, который можно рассматривать в качестве матрицы «Бытия и времени». В нем Хайдеггер утверждает что вопрос о времени претерпел трансформацию. «Вопрос “Что есть время?” стал вопросом: “Кто есть время?” или даже “Есть ли мы сами время?”»[15]. Впоследствии Хайдеггер вернулся к этому различию между Was и Wer и тематизировал его в «Бытии и времени», говоря о различии между категориями и экзистенциалами (§ 9). Вместе с тем нельзя не заметить, что, будучи основополагающим для всего подхода данной книги, подобная дифференциация категорий, отвечающих на вопрос «Что?», и экзистенциалов, отвечающих на вопрос «Кто?», не приводит его в «Бытии и времени» к законченной формулировке вопроса. В 1927 году вопрошание, начинающееся с «Кто?» (Wer?), по-прежнему носит инхоативный, начинательный характер. Единственный возникающий вопрос направлен на «то, чтó есть человек (was der Mensch sei)»[16]. Хайдеггер пока еще не покончил с основным, согласно Канту, вопросом философии.

Не есть ли эта незаконченность смещения от Was к Wer признак мысли, еще не достигшей завершенности? Не подтверждает ли она самую распространенную интерпретацию «Бытия и времени», выдвинутую, в частности, Карлом Лёвитом, который пришел к выводу о недетерминированности таких экзистенциалов, как «решимость»? «Я решился, – приводит Лёвит шутку одного из студентов Хайдеггера, – только не знаю на что» (Löwith 1986:29). И не является ли подобная видимость неопределенности частью стратегии автора, не желающего раскрываться слишком рано? Напомним, что еще в 20-е годы он заявил немецкому феноменологу и автору расовых теорий Людвигу Фердинанду Клаусу: «То, что я думаю, я скажу, когда стану ординариусом»[17].

Но вскоре после того как в 1928 году он занял кафедру своего учителя Гуссерля во Фрайбургском университете и начал отход от его учения, Хайдеггер раскрывается в большей степени, с одной стороны, в своей книге «Кант и проблема метафизики» (1929) и, с другой, в курсе лекций «Основные понятия метафизики» (1929–30). Следует ли в данном случае говорить о некоем повороте в его мысли? Не будет ли правильнее увидеть здесь скорее непрерывное продвижение в осмыслении различия между вопросом «Что?» (Was?) и вопросом «Кто?» (Wer?), по поводу которого в курсе лекций под названием «Логика» летнего семестра 1933 года Хайдеггер уже говорит о Werfrage (GA 38:108)? В действительности данное различие будет полностью тематизировано лишь в первые годы после прихода к власти национал-социалистов.

Указав в § 9 «Бытия и времени» на различие между двумя модусами вопрошания, первый из которых, «Кто?», относится к экзистенции, а второй, «Что?», – к «наличию», Хайдеггер откладывает на потом полное уяснение «связи» между экзистенциалами и категориями. Прежде, пишет он, надлежит прояснить горизонт «вопроса о бытии». Не есть ли этот так и не сформулированный здесь «вопрос о бытии» не что иное, как своего рода «линия схода» и лазейка?

Следующий параграф имеет программное значение. Вместо уяснения «горизонта» «вопроса о бытии» Хайдеггер говорит о «задаче, настоятельность которой едва ли меньше»: необходимое для уяснения вопроса «что есть человек?» «выявление» «априори». Одним движением мысли, которое он будет непрестанно повторять, Хайдеггер отсылает к задаче, представленной им как более изначальная, чем антропология. Используя частично заимствованную у Канта терминологию, он характеризует эту программу как «экзистенциальную аналитику», предваряющую любую антропологию, психологию или биологию. Но что означает это предварение? Что это за априори? Идет ли речь о трансцендентальном? Позволяет ли экзистенциальная аналитика выделить априорные трансцендентальные детерминации экзистенции, подобно тому как Кантова трансцендентальная аналитика попыталась сделать это в отношении способности рассудка и его способности к осмыслению и упорядочению опыта[18]?

Хайдеггер так и не даст ясного ответа на эти вопросы, которые в любом случае не удостаиваются какого-либо его разъяснения, поскольку он их сразу отвергает как не заслуживающие такового, раз надлежащая тематизация экзистенции предполагает, по его мнению, отвод всякого вопрошания на тему «что?».

Кант сумел выделить априорные детерминации опыта, проявляющиеся в нашем рассудке в форме категорий. Хайдеггер одновременно имитирует ход рассуждения Канта и производит его деструкцию в принципе. Предварительное, или априорное, впредь полагается как нечто неосмысленное или даже немыслимое, будучи вне ведения нашего рассудка. Действительно, в заключении § 31 «Бытия и времени», где во второй раз встречается термин «экзистенциалы» (Existenzialien), первая из детерминаций Dasein, или первый из «экзистенциалов», не принадлежит к порядку мышления. Речь идет об «аффективной расположенности» (Bef ndlichkeit). Что же касается рассудка (Verstand), в «Бытии и времени» (§ 31) Хайдеггер заменяет его на «понимание» (Verstehen), представляемое как вторичный по отношению к аффективной расположенности «экзистенциал».

В более общем плане нужно заметить, что в «Бытии и времени» Хайдеггер прибегнул к довольно-таки туманной форме изложения, позволившей ему ссылаться одинаково и на Кантову аналитику, транспонируемую с рассудка на Dasein, и на герменевтику Шлейермахера в редакции Дильтея, и – гораздо более отстраненно – на Гуссерлево феноменологическое описание. В конечном счете Хайдеггер сбросит эти методологические одежки ради более соответствующего программному характеру его произведения стиля, когда в § 74 подойдет к вопросу о «фундаментальном конституировании историчности». И тогда он призовет продолжить «борьбу» – это слово, как мы видели, фигурировало уже в заголовке «Кассельских лекций» (1925). Нужно ли напомнить в этой связи, что восхваление «борьбы» прозвучало у Хайдеггера дважды – в 1925-м и 1927-м – в одно время с поочередным выходом в свет двух частей гитлеровского «Mein Kampf»? Несомненно, что хайдеггерианцы будут возражать против проведения какой бы то ни было параллели на тему «борьбы» между публикациями Хайдеггера и Гитлера в 1920-е годы, но пока они не представили никакого удовлетворительного истолкования хайдеггеровской программы борьбы, содержание и направленность которой стали совершенно очевидными в начале 1930-х годов[19].