Читать книгу Приход Русской Православной Церкви в России и за рубежом. Материалы к изучению приходской жизни. Выпуск 4. Приходы Америки - Сборник - Страница 4

Иеромонах Никодим (Балясников), клирик Свято-Николаевского патриаршего собора в Нью-Йорке (Московский Патриархат).

«В Америке есть такая присказка: «Что ни улица, то своя Церковь». И это правда! Их даже невозможно классифицировать. Американцы настолько спокойно смотрят на религиозный плюрализм среди населения, что мы для них еще одна Церковь».

Интервьюер: Для начала я хотел бы попросить Вас ответить на несколько личных вопросов. Где Вы родились, сколько Вам лет, какое воспитание получили в семье, какое получили светское и духовное образование?

Иеромонах Никодим: Я родился в Приднестровье, в городе Бендбра. Семья туда попала благодаря нашему деду. Мы сами родом из Мордовии, я мордвин. Но в советское время дед попал туда по распределению, и я там родился. Нужно отметить, что Бендера – это достаточно религиозный город по сравнению с прочим Приднестровьем, потому что там сохранился старый Преображенский собор. Бендеры были под Румынской оккупацией[1], видимо благодаря этому собор остался, не был разрушен. На другом берегу, на левобережье, советский атеистический каток прошелся более капитально, там сохранилось очень мало храмов, и религиозной жизни практически не было.

Мама у меня работала воспитателем в детском саду, отец – водителем скорой помощи, работал в детской больнице. Воспитание в семье получил больше гуманитарное, наверное. Семья была благополучная, со мной росла младшая сестра. Пережили войну 1992 года в Приднестровье[2]. Я думаю, это, безусловно, наложило какой-то отпечаток на дальнейшее мое образование, на мировоззрение. Довольно рано пришлось столкнуться со смертью, со справедливостью. Это все настолько ярко, очевидно, воочию. После этого учился в нескольких школах. В Приднестровье жизнь была после этого очень нестабильная, закрывались разные организации. Три года я учился в художественном училище и после этого в 1996 году познакомился с владыкой Юстинианом[3]. Тогда исполнился ровно год, как он приехал на Приднестровскую кафедру. Сложилось так, что в 13 лет я с ним познакомился, а в 15 уже переехал в город Тирасполь, где он жил, и стал у него иподьяконом. Сменил в очередной раз школу уже на тираспольскую и поступил в семинарию. Поступил в Белгород, в семинарию с миссионерской направленностью, проучился там один год. После этого перевелся на заочное отделение с тем, чтобы вернуться в епархию, т. к. в Приднестровье была сложная ситуация: очень многие уезжали, особенно семейные священники. Очень тяжело было выживать. И надо сказать, владыка, очень всегда мудро, по-отцовски, всех отпускал. Где-то, может быть, в ущерб себе, но понимая людей, их трудности. Я посчитал своим долгом все-таки вернуться и, учась на заочном, принимать участие в епархиальной жизни. Тогда же начал работать у него уже в качестве корреспондента и ответственного редактора газеты «Православное Приднестровье», которая издавалась нашей епархией и раздавалась бесплатно.

После этого в 22 года, параллельно учась в семинарии, я принял монашество, был рукоположен в иеродьякона, и в 2006 году в возрасте 23-х лет был рукоположен в священника. Дальше так сложилось, что буквально через несколько лет стал исполняющим обязанности секретаря епархии. Принимал участие в Поместном соборе 2009 года, который выбрал Святейшего Патриарха Кирилла, я туда был избран от монашества Тираспольской епархии. И спустя год после этих событий владыку перевели в США указом Святейшего Патриарха и Синода, и в октябре того же года Синодом по ходатайству владыки Юстиниана я также был командирован в его распоряжение для служения клириком в Свято-Николаевском соборе.

Интервьюер: Вы окончили Белгородскую семинарию? Как дальше продолжалось Ваше образование?

Иеромонах Никодим: В Белгороде я отучился только год, а потом окончил Саратовскую семинарию экстерном. Так что я учился, что называется, на практике. Семинария, безусловно, дает некую сумму теоретических знаний, и потом мне приходилось в определенных моментах восполнять существующие пробелы самообразованием. Но на практике все это гораздо эффективнее, интереснее. Было бы желание. А семинарская программа на тот момент мне показалась очень нетрудной. Мне искренне было жалко времени, и хотелось скорее вернуться к своему архиерею и помогать ему уже в епархиальном управлении, в его работе и служении. Практика показывает, что многие из тех, кого владыка командировал в семинарии, учились полный курс на очном отделении, полностью оканчивали его и даже поступали в академии, но мало кто возвращался в родную епархию. Вот что меня еще насторожило. Я это наблюдал некоторое время, когда ребята, сами, будучи родом из Приднестровья, отправлялись в Россию, благодаря владыке Юстиниану, учились, рукополагались и там и оставались. Очень мало кто из очников вернулся потом для того, чтобы служить. Все стали очень образованными, и мало кто захотел возвращаться в свою родную, бедненькую епархию с определенными трудностями. Вот это было очень обидно, поэтому я, например, не жалею, что учился экстерном. Зато практика намного интереснее: жизнь в Приднестровье в качестве хоть и малого, но соработника владыки Юстиниана по восстановлению Тираспольской епархии буквально с нуля. Согласитесь, такой опыт больше нигде не приобретешь. Это открытие новых приходов, создание полноценного духовного училища. К слову, там я преподавал церковнославянский язык. Также были другие различные гуманитарные проекты, взаимодействие с университетом. На самом деле тогда был огромный спектр интереснейшей епархиальной работы. Можно сказать, что она была в большой степени миссионерской. Поэтому владыке Иоанну Белгородскому[4], ныне митрополиту, я очень благодарен, что первый год проучился в семинарии именно с миссионерской направленностью. Видимо, на первом курсе заразился миссионерским духом. В будущем это мне как-то помогало подражать подвигам наших великих предшественников-миссионеров.

Интервьюер: Вот Вы приехали в Соединенные Штаты. Как бы Вы охарактеризовали приходскую жизнь на приходах Московского Патриархата? Какие Вы могли бы выделить типы или модели приходов, которые распространены в Соединенных Штатах и которые в упрощенном виде характеризуют ситуацию на приходах Московского Патриархата и в Соединенных Штатах?

Иеромонах Никодим: Именно Московского Патриархата? На сегодняшний день, как вам известно, в Соединенных Штатах Америки и в Мексике (один приход) есть 32 патриарших прихода. А 43 года назад, когда был подписан Томос об автокефалии Американской Православной Церкви[5], когда часть приходов бывшей Русской митрополии не захотела становиться частью этой новой автокефальной Американской Православной Церкви, они попросились остаться непосредственно под омофором Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси. Это было большой неожиданностью для самой Русской Православной Церкви. В тот момент сюда приехал приснопамятный митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим (Ротов), председатель Отдела внешних церковных связей. И, как рассказывают до сих пор живые свидетели, буквально в ночь накануне подписания этого Томоса, каких-то его положений с американской стороной, он принимал ходоков с приходов, которые объясняли свое желание остаться в Русской Православной Церкви. Тогда и были созданы эти патриаршие приходы. То есть это было большой неожиданностью и для самой РПЦ. Все эти приходы, а на тот момент их было 44, упомянуты в Томосе об автокефалии Американской Православной Церкви, где и говорится, что представительством Московского Патриархата является Свято-Николаевский собор города Нью-Йорк, а все другие приходы объединены в особое образование. Это не епархия, поскольку мы уважаем только что дарованную автокефалию Американской Православной Церкви, и признаем США как каноническую территорию этой Поместной Церкви. Но в то же время эти приходы объединены под омофором Святейшего Патриарха Московского. Поэтому они и получили название «патриаршие приходы». Когда много общаешься с пожилыми прихожанами, становится очевидно, что у каждого прихода была своя уникальная история, свои причины, по которым они пожелали остаться в РПЦ. С другой стороны, мое первое впечатление по приезде, когда я стал сопровождать владыку в богослужениях на этих приходах (всего осталось 32), это удивление и восхищение тем, что старого поколения прихожан, которые когда-то были свидетелями перехода этих приходов в ведение патриарха, уже практически нет. Эти приходы представляют уже их дети и внуки. Они, естественно, давным-давно говорят на английском языке и русского не помнят. Да, у них есть какие-то исторические корни, происхождение от переселенцев, может быть мигрантов из России, карпатороссов, возможно. Фамилии выдают их в этом плане. Но у них у всех настолько всегда невероятное дружелюбие по отношению к русскому духовенству, которое к ним приезжает, и это очень интересно. Причем неисчезающее, несмотря на годы. Все говорят по-английски, чувствуется поведение, кажется, более американское, песнопения на английском языке. Но при этом они поминают Святейшего Патриарха. Оказывается, и такие среди нас есть братия и сестры. В нашей большой многомиллионной Православной Церкви.

И модели приходской жизни такие бы я выделил из, так сказать, «палитры» патриарших приходов… Если делить по-простому, я сразу бы поделил по языковому признаку. Русскоязычные – англоязычные. Русскоязычных приходов, на самом деле из 32-х всего лишь, наверное, четыре. Это два патриарших собора в Нью-Йорке[6] и Сан-Франциско[7], патриаршее имение в Пайн-Буш, это два часа езды от Нью-Йорка, там находится храм в честь «Всех Святых, в Земле Российской просиявших»[8]. Этот приход преимущественно посещают русскоязычные люди. И четвертый приход в городе Бейонн, здесь, в Нью-Джерси[9]. Там богослужение также совершается на церковнославянском языке и прихожане все русскоязычные. Это такой первый типаж.

А по другим параметрам я, наверное, больше не выделял бы никого. Есть такие приходы, которые не имеют отношения ни к русской эмиграции, ни к чему другому. Но там люди все равно считают себя чадами Русской Православной Церкви. Это два уникальных прихода. Один в Мехико[10] и еще один в Сан-Диего[11]. В Сан-Диего храм в честь Казанской иконы Божией Матери, большинство прихожан составляют арабы, мексиканцы, румыны. Они пришли к православию, воцерковились именно на том приходе, благодаря трудам тамошнего настоятеля, мексиканца по происхождению. Кстати, этот приход еще интересен тем, что там воцерковлялся и был крещен уже бывший предстоятель Американской Православной Церкви митрополит Иона[12]. Вот такой у нас приход в Сан-Диего. И такой же у нас приход в местечке Непантла близ Мехико[13]. Этот приход начал свое существование, наверное, в 1960-е годы, его открывал тогдашний управляющий Южноамериканской епархией, рукополагал этого священника епископ Лазарь (Швец)[14], сейчас он митрополит Крымский. И так изначально получилось, этот приход составляли почти исключительно мексиканцы, которые пришли в православие. Потом были годы немножко такого забвения, угасания там приходской жизни в связи со смертью первого тамошнего настоятеля. Сейчас там служит мексиканец, отец Карлос[15]. Сын его, дьякон Кирилл, был рукоположен недавно. Они окормляют наших соотечественников последней волны эмиграции, несколько семей, и к ним присоединяются местные мексиканцы. То есть это два таких ярких момента, которые действительно меня и удивили и восхитили. Как все-таки Православная Церковь объединяет скольких людей самых разных национальностей, и при этом все чувствуют себя комфортно! Когда мы туда приезжали на богослужения, я видел, с какой радостью и с каким уважением они встречали владыку Юстиниана. Я был удивлен, потому что не на каждом русском приходе увидишь такую искреннюю радость, и радость от общения после Литургии, как они всегда гостеприимно принимают, приглашают в гости. Мы посетили их семьи, их дома. Это очень приятно, это очень удивительно.

Интервьюер: Батюшка, вот такой вопрос. Как Вы думаете, по количеству прихожан какие это приходы, насколько они многочисленны? Может, в этом отношении есть какие-то типы приходов? Многочисленные, средние по числу или малочисленные? Как их можно в этом отношении характеризовать?

Иеромонах Никодим: На момент создания патриарших приходов, я так подозреваю, все приходы из 44-х были многочисленными. И это подтверждают и старые фотографии, и документы, с которыми я знакомился в архиве, или общаясь с нашим старым духовенством и с пожилыми прихожанами. Все были многочисленными. Но если вы посмотрите на карту патриарших приходов, то увидите, что большинство из тех 44-х приходов или из оставшихся 32-х были расположены либо в промышленных районах, либо в районах, где добывается уголь. Соответственно, когда выработка угля в определенной местности заканчивалась, производства и градообразующие предприятия закрывались. И сейчас это весьма депрессивные районы в целом с очень малочисленным населением городов. То же самое коснулось и приходских общин. Началась уже внутренняя миграция в поисках работы, или, скажем так, дети, внуки этих прихожан уже не могли по известным причинам оставаться в этом городе. Там они не могли получить ни образования, ни работу на будущее, и поэтому ряд приходов, таким образом, исчезли. То есть люди разъехались в разные стороны и вынуждены были закрывать свой приход. К сожалению, на новом месте своего пребывания они не восстанавливали эти приходы, как, например, делают греки, переезжающие компактно. Другой пример – антиохийцы, которые привыкли жить как-то более компактно. Если община переезжает, они продают церковное здание и на вырученные средства строят новое, но уже в том месте, где они, опять-таки вместе, компактно, начинают проживать. К сожалению, такого примера ни одного у нас не было. И сейчас из 32-х оставшихся приходов большинство приходов немногочисленны. Опять же в силу той же самой причины, то есть это люди весьма преклонного возраста, с таким же пожилым батюшкой, который любит свой храм. Ходят к богослужению, причащаются, живут пусть маленькой, но все-таки активной приходской жизнью. Но они прекрасно понимают, что никаких видов на будущее их прихода уже нет. И ситуация на самом деле в этом плане очень сложная… Я бы не сказал, что катастрофическая, просто она заставляет нас внимательнее изучать опыт наших братьев из других юрисдикций. Как они поступали в Америке. Как я сказал, примеры есть очень интересные и хорошие. Если в будущем, даст Бог, это будет встречаться, это будет очень хорошо. А многочисленных приходов, по старым еще заделам, у нас очень мало. Это приход, наверное, в Литтл Фолс[16], довольно-таки многочисленный приход в ближайшем Нью-Джерси. Это приход в Гарфилде[17], тоже Нью-Джерси. Опять-таки это районы, где большое население. Грубо говоря, это пригороды Нью-Йорка. Это Свято-Николаевский собор. И приход в Гранд Рэпидс[18], где много молодежи. Там есть и работа, то есть это нормальный городок. И Рэдфорд, в котором есть Михайло-Архангельский собор[19], где служит почетным настоятелем 95-летний архимандрит Илья[20] и его 68-летний сын, отец Тимофей. Это замечательная семья, они выходцы из карпатороссов, причем их родители эмигрировали еще в начале прошлого века. И они служат священниками на этом приходе. Говоря о малочисленных и многочисленных, я бы выделил еще совсем маленькую группу приходов, которые являются еще на самом деле развивающимися. Там существует приток новых прихожан. Это приходы, естественно восточного побережья, которые принимают в себя наших соотечественников самой последней волны эмиграции. Сейчас большая трудовая миграция происходит из России, из Украины, из Белоруссии, из Казахстана. Очень много наших соотечественников из бывшего Советского Союза составляют, так сказать, новый приток прихожан в ряде приходов. В таких, как Свято-Николаевский патриарший собор города Нью-Йорк, тот же Бейонн, и, в меньшей степени, Пассаик и Гарфилд. В меньшей степени, потому что там богослужения совершаются на английском языке. А естественно, людям хочется молиться на понятном и привычном им церковнославянском.

Но вот за счет того, что у нас богослужение в этих храмах совершается на церковнославянском языке, к нам постоянно приходят новые люди.

Интервьюер: Понятно, что каждый священник, служащий у вас, это человек с особенной биографией и особым путем в жизни и священническим служением. Тем не менее, что можно было бы сказать, опять же пытаясь обобщить и типологизировать: какие священники служат на ваших приходах? Кто они, если говорить о неких типических чертах, о неких группах священства по возрасту, по национальной и территориальной принадлежности, по образованию, по тому, относятся ли они к «белому» или «черному» духовенству? Что бы Вы могли сказать, чтобы обрисовать обобщенный портрет священника, служащего в приходах Московского Патриархата?

Иеромонах Никодим: Сразу хочу сказать, что это преимущественно духовенство весьма преклонного возраста. Средний возраст священнослужителя патриаршего прихода составляет примерно 60 лет, если не больше. Все священнослужители, будучи гражданами США и клириками РПЦ, имеют высшее светское образование. Ситуация такова, что в Америке священник не может получать должное содержание от своего прихода, и это касается не только нас, но и многих религиозных юрисдикций и конфессий. И все священники от воскресения до воскресения заняты на своей светской работе. Это преимущественно юристы, преподаватели, то есть они работают по большей части в гуманитарных областях знаний. А по воскресеньям и праздникам они совершают богослужения, занимаются своими непосредственными обязанностями священнослужителя.

Большая часть духовенства патриарших приходов – это англоязычные люди, выходцы из предыдущих волн миграции, их потомки, которые уже давным-давно не говорят на русском языке, но все же чувствуют себя неотъемлемой частью того пространства, которое сейчас патриарх справедливо называет «пространством Святой Руси». Это, видимо, дает им какую-то силу и желание продолжать свое служение, даже несмотря на ряд весьма серьезных трудностей, с которыми они сталкиваются в своей жизни. Вместе с тем все эти люди имеют и духовное образование. Причем интересно что, знакомясь со священниками или их личными делами, я с удивлением смотрю, что все они, как правило, проходили какие-то образовательные курсы либо при Московской семинарии, либо при Ленинградской семинарии еще в 1970-е годы. Тогда там были так называемые «иностранные факультеты», где иностранцы могли получать хотя бы какие-то азы духовного образования. А многие из них, скажем так, продолжали получать духовное образование в местных православных учебных заведениях других юрисдикций или даже в католических. Потому что все-таки здесь школа Римско-Католической Церкви всегда была очень мощной и интересной, существовала в виде семинарий, институтов, и принимала наших священников для получения ими серьезного образования. Без духовного образования у нас на сегодняшний день никого из духовенства нет.

Помимо этого здесь тоже развита межприходская жизнь, я думаю, как и в России. Священники разных юрисдикций, в данном случае в США, или священники одной юрисдикции с разных приходов, имеют обыкновение собираться и общаться, делиться друг с другом радостями, а также какими-то проблемами, чтобы их совместно решать. Здесь люди постоянно друг с другом в контакте. И раз в год мы собираемся на ежегодный съезд духовенства и мирян патриарших приходов для того, чтобы обсудить существующие проблемы. Нас мало, и поэтому мы всегда должны видеть друг друга, разговаривать друг с другом, вместе решать общие проблемы, чтобы продолжать свое служение. Вот такой портрет духовенства.

Интервьюер: У вас проходят ежегодные епархиальные собрания?

Иеромонах Никодим: Да, но мы не употребляем слово «епархиальные», потому что мы не епархия, то есть у нас очень интересное положение: патриаршие приходы управляются викарием патриарха.

Подавляющее большинство священников на приходах – это белое духовенство. Это священники женатые, либо целибаты. Монашествующих на приходах здесь нет. Наряду с патриаршими приходами здесь есть мужской монастырь в честь св. Марии Египетской. Его возглавляет уже широко известный в России и на Украине священник архимандрит Иоаким (Парр). Он перешел в Русскую Православную Церковь из Зарубежной ее части, по-моему, в 1990-е годы. Причем вместе со своим монастырем. Поэтому монашествующие живут и служат у него в монастыре. У него служат монашествующие, иеродьяконы, несколько священников. Один из них окормляет приход, когда архимандрит Иоаким выезжает из монастыря. Получается, что монахи есть только в этом приходе. Если целибаты, то уже в весьма почтенном возрасте, или женатые священники с детьми. И кстати, может быть, и в будущем будет вопрос, но и сейчас хочу отметить, что слаборазвитая монашеская жизнь среди патриарших приходов – это очень важная тема. Потому что монастыри всегда были тем местом, куда всегда мог приехать священнослужитель, пусть даже и женатый, помолиться вместе с братией. Причем пожить там в рамках монастырского устава, духовно обогатиться и вернуться в свой приход. То есть постоянно возжигать в себе какую-то церковную жизнь. Но есть такое намерение, и многие священники поддерживают нашу идею, чтобы, например, один из наших будущих съездов прошел именно в монастыре у отца Иоакима. Чтобы священники, которые несут послушание на приходах, имели возможность пообщаться с монахами, пожить в этом распорядке дня, прикоснуться к такой интенсивной духовной жизни, если можно так выразиться. Со всеми ее правилами, уставными богослужениями. Это нужно в первую очередь священникам.

Интервьюер: Батюшка, как Вы могли бы охарактеризовать материальные источники существования приходов? Из чего складываются ресурсы, которыми пользуются приходы для поддержания своей жизни?

Иеромонах Никодим: По сравнению с Россией здесь наблюдается такая картина, которую Вы еще долго в России, наверное, не увидите. Говоря преимущественно о старых, американских наших приходах, отмечу, что здесь они платят ежегодные членские взносы. Скажем так, они записываются в члены общины и считают своим долгом жертвовать установленную сумму для поддержания всего необходимого для жизнедеятельности прихода, в том числе и оплату коммунальных услуг. Для нашего воспитания, для нашего менталитета это очень трудно. Поэтому очень многие из наших соотечественников, из тех, кто приезжает сейчас в США и попадает в такие приходы, становятся прихожанами, начинают искренне недоумевать, что происходит и почему они должны так делать. Рассуждения наших соотечественников таковы: «Я же прихожу и сколько могу, столько и жертвую. А что это за обязаловка». Мы воспитаны в несколько другой культуре и среде, и нам очень трудно понять, почему так происходит. Но если бы этого не было, такой дисциплины, я думаю, что процент закрывшихся приходов на сегодняшний день был бы больше – если бы не такая нормальная сознательность прихожан, пусть даже и немногих, но которые все-таки постоянно жертвуют на содержание собственного храма. И вместе с тем для них это является даже, я бы сказал, почетной обязанностью. Они с гордостью говорят о себе: «Я член прихода такого-то», то есть они говорят: «Это мой храм».

Другие приходы, как, например, Свято-Николаевский собор, или русскоязычный приход в Бейонне, или в Пайн Буше. У нас не было такой практики, таких приходских взносов. И собственно, как мы окормляем преимущественно прихожан уже новой волны миграции, мы даже не затеваем таких дел, потому что не хотим вводить кого-то в недоумение. Если у нас есть какие-то конкретные потребности, нам не составляет труда обратиться к приходу в воскресенье после Литургии и обозначить какую-то необходимость: либо какого-то ремонта, либо чего-то еще. То есть в каждом конкретном случае мы обозначаем конкретную цель, – на что мы собираем опять-таки добровольные пожертвования. И люди жертвуют сколько могут. Они знают, на что пойдут собранные средства. К примеру, в прошлом году у нас было большое дело, когда проходил ремонт, нужна была позолота крестов, восстановление иконостасов. Другой пример – наша уже трехлетняя воскресная школа. Когда мы ее создавали, все это было сделано благодаря одной семье, которая больше всего помогла, но и благодаря всем нашим прихожанам, которые откликнулись на такой призыв. Пока справляемся таким образом.

Интервьюер: Есть вопросы по тем храмам, которые закрылись. Что с этими храмами? Потому что мы были печальными свидетелями того, как храмы других конфессий, в первую очередь католических общин, оказались проданными, заняты совершенно непотребными заведениями. Что с нашими храмами? Получается, что из 44-х осталось 32, довольно много опустевших…

Иеромонах Никодим: Хороший вопрос. Мне известно только о нескольких таких случаях. В большинстве своем эти храмы уже трудно найти даже географически. У нас нет ни возможности, ни времени искать те храмы, которые когда-то принадлежали нам. А с какой целью? Они исчезли уже энное количество лет назад, при наших предшественниках. Поэтому искать… Ну хорошо, мы его найдем, а что мы с ним сделаем? Сфотографируем на память, еще больше расстроимся и уедем? Поэтому мы этих храмов не видели. Я знаю несколько историй опять-таки от старого духовенства, что эти храмы либо закрывались, либо передавались. Некоторые уходили в Американскую Православную Автокефальную Церковь и наполнялись новыми людьми, такие случаи тоже есть. И Томос, кстати, оговаривает эту возможность при двустороннем согласии сторон – Американской и Русской Православной – такого перехода общин. А что находится в этих храмах, я, честно говоря, не знаю.

Интервьюер: Еще один вопрос. Мы уже слышали, как эти приходы взаимодействуют между собой. Для этого существует такое замечательное собрание духовенства и мирян. А как складываются отношения приходов Московского Патриархата с иными православными Церквями, приходы которых существуют здесь на территории Соединенных Штатов Америки? Таких достаточно много. Как эти взаимоотношения складываются сегодня?

Иеромонах Никодим: Я могу сказать, что замечательно складываются. Потому что помимо наших семейных встреч, между патриаршими приходами, на своем региональном уровне наши священнослужители взаимодействуют, поддерживают неформальные контакты. Можно сказать, у нас есть епископская ассамблея, а также есть региональные священнические ассамблеи, конечно, они неофициальные. По крайней мере, участие в праздниках друг у друга священников разных юрисдикций – Московского Патриархата, патриарших приходов Зарубежной Церкви, Константинополя, антиохийцев, Американской Православной Церкви, болгарской и т. д. Везде на региональном уровне происходит постоянное взаимодействие. Эти постоянные встречи особенно интенсивно происходят в дни великого поста. Когда в воскресные дни вечером на одном из выбранных заранее приходов, – там у них есть график, – все православные священники разных юрисдикций, которые представлены в этом регионе, собираются для совершения богослужения, и после этого у них происходит общение за чаем. И кто-то из священнослужителей по договоренности готовит какую-то тему для обсуждения, готовит выступление, доклад, и потом он обсуждается. Причем изучаются именно духовные проблемы. И то, что это происходит, на самом деле очень интересно. Я сопровождал владыку несколько раз на такие богослужения и общение в разных штатах, где мы бывали – в Иллинойсе, в районе Детройта, и все это очень интересно. То есть это всегда живое общение. Священники приходят со своими прихожанами. Получается, помимо того что священники вместе молятся, приходят и прихожане разных юрисдикций и общаются друг с другом. Чувствуется, кстати, среди православных определенная солидарность, консолидация своих сил. Это замечательно. То есть никаких проблемных моментов, по крайней мере на моей памяти, во взаимодействии нашего духовенства с духовенством других юрисдикций не было. Более того, они так по-соседски, по-братски помогают друг другу, когда кто-то либо по болезни, либо еще по каким-то обстоятельствам, например, не может совершать богослужение у себя в храме. Наши священники их подменяют, они приходят к нам. Они всегда помогают друг другу.

Интервьюер: А еще какие-то формы сотрудничества приходов существуют? В связи с каким-то, может, социальным служением, молодежным служением… Которые бы создавали реальную связь между прихожанами разных приходов, делами объединяли бы прихожан разных юрисдикций, разных Церквей-сестер?

Иеромонах Никодим: Да, в рамках наших священнических ассамблей существуют гуманитарные проекты, например посещение одиноких и престарелых прихожан. Их очень много. Конечно, можно рассуждать на тему, как мы сможем накормить Африку и будем бороться с глобальным потеплением, но все-таки сначала необходимо делать то, что лежит на поверхности. Среди наших прихожан и среди православных регионов в Средних Штатах есть большой процент одиноких престарелых людей. Поэтому, естественно, существуют такие, скажем, «межъюрисдикционные» сестры милосердия, которые вместе занимаются этими проблемами.

В ситуациях, когда что-то где-то происходит, собираются либо средства, либо вещи, американцы проявляют себя очень сердобольно (и наши прихожане, и прихожане других юрисдикций). Вот, к примеру, сейчас идет сбор по призыву патриарха Кирилла в помощь пострадавшим от наводнения на Дальнем Востоке. Жертвуют, приносят и вещи, причем это делает не только наше духовенство и прихожане, но присоединяются и люди из других юрисдикций, которые видят картинку по телевизору и обращаются к нам с предложениями своей помощи. Все это потом переправляется в социальный отдел нашей Церкви в Москве. То есть у нас есть такая форма «общих дел».

Мы все живем очень скромно. Я имею в виду православных всех юрисдикций. Но вместе с тем это, наверное, еще больше вдохновляет нас к каким-то таким, можем быть маленьким, но все-таки общим делам, которые мы можем сделать, помогая другим. Никаких глобальных проектов нет, но я и не думаю, что это главное. Главное – это что есть стремление к благотворительности. И в тех случаях, когда это возможно, помощь посильно производится.

Интервьюер: Следующий вопрос связан с тем, что важно было бы понимать и знать, каково отношение американского общества к православным объединенных приходов Московского Патриархата, а также к православным, объединенным приходами других Поместных Церквей здесь, на территории Соединенных Штатов? Мы прекрасно понимаем, что православных людей сегодня в Соединенных Штатах мизерное количество. В лучшем случае – один процент. Но, может быть, есть что рассказать о фактах, которые свидетельствуют об отношении к православию, к приходам Московского Патриархата.

Иеромонах Никодим: Да, нас действительно так мало, что, наверное, с нами мало кто считается. Но я не слышал ни об одном случае какого-либо неуважительного отношения. Ни к нашему духовенству, ни к прихожанам. И вот что я хотел бы сказать. Пытаясь посмотреть на православных глазами простого американца, протестанта преимущественно, я могу сказать так: «Хорошие ребята, у них свой храм. А что их трогать?» Также я вам хочу сказать, что здесь, в Америке, существует очень большое количество религиозных организаций, деноминаций… Тут есть такая присказка: «Что ни улица, то своя Церковь». И знаете, это правда. Я имею в виду, среди протестантской семьи церквей. Их даже невозможно классифицировать. Там действительно «на каждой улице своя церковь», особенно в небольших городках, причем со своим уклоном, направлением и т. д. И поэтому они настолько спокойно смотрят на этот религиозный плюрализм среди населения, что мы для них еще одна Церковь. Надо сказать, что они умеют уважать веру другого человека. И никакого исключительного к нам отношения я никогда не чувствовал. Спокойное, нормальное, доброжелательное или, скажем так, равнодушное. Мне понравилось, как сказал один местный, кстати католический американский священник: «Я провел собственную статистику и могу вам сказать, чтобы вы сильно не переживали о том, что о вас думают другие. Запомните, что 20 % вашего окружения вы нравитесь, может быть, они в вас заинтересованы. Для 20 % вашего окружения – что вы есть, что вас нет, такое благодушное равнодушие. Оставшимся 60 % на вас наплевать, поэтому живите как живете. Занимайтесь чем занимаетесь, и поменьше думайте о том, что о вас думают другие».

Интервьюер: Батюшка, как в культурном, социокультурном отношении живется православным людям здесь, в Соединенных Штатах, имея в виду тех, кто все-таки жил в России, у которых совершенно иной опыт жизни в обществе, где в той или иной мере, в разной степени признается доминирующее место, особое влияние Православной Церкви. Мы видим интереснейший феномен: православие в православной стране и православие в мультикультурной, мультиконфессиональной стране. Какие в этом смысле особенности жизни Церкви и ее приходов здесь, в стране мультикультурализма и поликонфессиональности?

Иеромонах Никодим: Я в этом вижу огромный плюс. В том, что, действительно, нас здесь немного, и мы совершенно четко представляем, что нас очень маленькое количество по сравнению с этим мультикультурным, мультиконфессиональным обществом. Вот это нам всем позволяет больше заниматься именно духовной жизнью, своей приходской жизнью. Для нас это глоток воздуха веры. Все это больше дисциплинирует и духовенство, и прихожан в их духовной жизни, как мне кажется. На самом деле, это замечательно.

Отдельно обращу ваше внимание на важное явление в приходской жизни: посмотрите, что здесь происходит по воскресеньям. Каждый человек, считающий себя православным, он обязательно утром встанет, хорошо оденется и придет в храм. Теперь обратим свой взгляд на тот же момент приходской жизни в нашем отечестве, в стране преимущественно православной, где православие является в какой-то степени государствообразующим вероисповеданием – не хочу употреблять слово «религия». Все у нас как-то повязано, как говорится, «все дороги ведут в храм». Я боюсь делать какие-то глобальные выводы, но, мне кажется, в России не все люди поступают так среди того колоссального процента, который в социальных опросах заявляет о себе как о православных. Я не говорю обо всех, конечно. Есть, безусловно, яркие приходы в отечестве. Но, в общем, говоря о том проценте православных, духовной дисциплины нет. Храмы-то рядом: «когда захочу, тогда пойду». А здесь все не так просто. Вы знаете, многие прихожане наши, в том числе и священники, чтобы приехать к храму, тратят полтора-два часа, и они едут. А если не я, то кто? Мне это нужно. Понимаете, и это все в рамках того сумасшедшего ритма американской жизни, страны, где люди привыкли работать и работать хорошо. И работают и за страх, и за совесть. Вот такое общение друг с другом, со своими единоверными братьями и сестрами, со своим батюшкой. Это очень дорогого стоит, поэтому мало кто пренебрегает возможностью посетить храм в воскресный день, потому что во все другие дни он просто закрыт, там нет служб. Какие бы пути не надо было преодолевать, они приезжают. Им это надо. Каждому человеку это надо, и он это понимает. В России сейчас немного другая ситуация. Мы привыкли там заниматься всем подряд и очень любим судить о процессах, происходящих в обществе. Смело высказываем свое мнение и «православное суждение» налево и направо по многим процессам, которые происходят в обществе. И вы знаете, с другой стороны, та часть общества, которая не считает себя церковной, или которая православная только по определению, проявляет какую-то ярость и раздражение в адрес Православной Церкви. Я уверен, если бы те люди, которые озвучивают некие позиции от имени православных о процессах современной общественной и политической жизни в Российской Федерации, если бы они все-таки больше занимались своей личной духовной жизнью и хотя бы в воскресный день, как это положено, приходили бы к Литургии, к молитвенному общению со своими братьями и сестрами, я думаю, у них было бы меньше желания заниматься деятельностью, которая по большому счету отношения к Православной Церкви не имеет. И меньше было бы раздражения в обществе. Мы бы тихонько занимались своими обязанностями, которые мы на себя добровольно подъяли, когда вошли в Церковь через Крещение. Мне кажется, было бы лучше. Но происходит то, что происходит. Достоевский говорил: «Дайте русскому школьнику карту звездного неба: он и ее перекроит». Так вот, я говорю: мы знаем, что всем нужно делать, но когда речь заходит о себе самом любимом, о том, что если «назвался православным – вперед, исполняй то, что ты добровольно на себя подъял». – «Нет, но я же занят»… Отсюда, из Америки, мне все это именно так видится, может быть кто-то и обидится на мои слова. И тем более удивительно наблюдать это, учитывая, как нас здесь мало. И видя такое доброе желание, стремление людей, то, как они едут в храм, чем-то пытаются заниматься в этом сумасшедшем ритме своей занятости, помогать другим, понимаешь, что все это прекрасно. А в отечестве нас так много, но в нас постоянно летят какие-то камни. Может быть, мы немножко не тем занимаемся? Может быть, с себя надо начать?