Читать книгу Рукопожатие Кирпича и другие свидетельства о девяностых - Сборник - Страница 6

Павлу Михайловичу вырвали зуб, вернее, три зуба, и все из верхней челюсти. Ему уже к семидесяти, и в этом возрасте у многих проблемы с зубами, но его обижает несправедливость: на нижней челюсти все зубы свои, а на верхней вот уж двадцать лет как высыпаются. Хотя, говорит он, может, дело и не в этом эскулапе, родом из Житомира, а в его собственном пародонтозе или в том, что его тогда продуло в Шереметьево… Всё равно, каждый раз, когда дело касается зубного врача, он вспоминает давнишнюю поездку в Израиль и жалуется на доктора Рабиновича…

Они с приятельницей сидят на даче, пьют вино. Хозяин – инженер с нереализованными наклонностями преподавателя – много историй накопил и всегда готов обрушить их на неподготовленную голову. Выбирая вино, он обязательно должен рассказать, что по совету одного товарища, из учёных, выбирает французское 12,5 %: уж если они с такой точностью измеряют градусы, то вино наверняка должно быть хорошим.

Приятельница Аллочка – журналистка, лет на пятнадцать моложе, знаток изобразительных искусств и театра. Их когда-то свело одно деловое мероприятие. Павла Михайловича тогда подкупило в ней отсутствие питерского снобизма и живой интерес к людям, а потом уж человеческий интерес перерос в приятельские отношения. Аллочка способна и внимательно слушать, на лету подстраиваясь под собеседника, и пошутить может, если надо, и наивной школьницей прикинуться, чтобы поддержать учительскую горячность друга.

– В начале девяностых, – говорит Павел, – когда сняли ограничения КОКОМ на экспорт западных технологий, нам открылся новый мир. Товары-то – чёрт с ними, перебиться можно, а вот промышленные технологии, оборудование, инструменты не продавали, а тут – бери что хочешь! У нас прямо глаза горели. Не говоря уже о компьютерах – это вообще сказка: персоналки вместо монструозных ЭВМ размером в машинный зал! Ты ещё молодая, да и не технарь, многого не помнишь, не знаешь… А как за границу разрешили выезжать – об этом раньше и подумать было нельзя! А мне особенно: в вузе у нас был допуск. Встретишь на улице иностранца, а тем более если он с тобой заговорит – сразу беги сдаваться, докладывать о контакте.

– Что, прямо так, если на улице встретишь? – Аллочка устраивается поудобнее и автоматически принимает профессиональную позу слушательницы.

– Ну, на улице случайно – это, может, и преувеличение, но перед дипломом у нас одного парня лишили допуска: выяснилось, что он переписывался с девочкой из Швеции и не доложил. Так его должны были выгнать из института.

– И выгнали?

– Нет, декан спас, нашёл ему несекретную тему. Учился он хорошо – пожалели, дали защититься.

Сосны за окнами веранды то недвижны, как канделябры, то начинают качаться и скрипеть, когда с моря подует. Помолчали, и Павел продолжил:

– Первые разы, когда я ездил в командировки, ещё выездные визы не отменили. Помнишь то время, конец восьмидесятых – начало девяностых?

– Не, я ещё в университете училась, замуж собиралась, да и какая в то время заграница в областном центре! Хотя африканских студентов было немало…

– Сейчас он тебе целую лекцию прочтёт про те времена, – присоединилась к компании жена. – Ну, давай, давай, я, правда, эти истории сто раз слышала…

– Зарплата сто долларов в месяц, – невозмутимо продолжал Павел, обращаясь к Аллочке, – считалась хорошей, двести долларов – и ты уже обеспеченный человек, а триста – считай, что ты богат как Крёз. А ПиСи ЭВМ помнишь? Не помнишь? Все программы были ворованные, а компьютеры-то покупать приходилось! Один хороший монитор стоил как три годовые зарплаты инженера. У частных фирм таких денег просто не было! А большие заводы? Поди найди желающих вместо таких необходимых «мерседесов», «ауди» и «фордов-транзитов» потратить свои кровные на развитие! Встретить среди директоров такого, у которого были и заказы, и решимость инвестировать в производство, – почти как динозавра на Невском!

Дача старая, в стиле северного модерна, ей больше века, но лет десять-пятнадцать назад, в хорошие времена надежд и подъема Павел с женой перестроили её на современный лад: заменили нижние венцы, погребённые под песком, нанесённым за долгие десятилетия ветром, и верхние, сгнившие от протечек с крыши, утеплили и заново обшили снаружи современными материалами, вставили новые деревянные стеклопакеты, провели газовое отопление, поставили мощные электрические водонагреватели…

Павел говорит:

– Мне повезло: нашёлся потенциальный заказчик с деньгами.

Однажды Павла в качестве представителя фирмы с иностранным участием пригласили на «отраслевое производственное совещание». Всё проходило в Москве на базе одного из заводов авиакосмической отрасли. Мероприятие, естественно, заканчивалось банкетом. Павлу дали слово в конце, когда на грудь было принято столько горячительных напитков, что действо грозило превратиться в шабаш. Рассказывать о своей фирме было уже бесполезно, и Павел решил выступить нестандартно: он запел «Вихри враждебные». Голос у него сильный, петь народ тогда ещё не разучился, получился застольный хор, а он в этом хоре был дирижёром и запевалой. Пикантности придавало то, что слова революционной песни все помнили ещё с детства, но они в условиях нарождающегося капитализма обретали новую актуальность и смысл, вернее, двусмысленность.

Один из участников, солидный дядька лет под шестьдесят, судя по оканью, с Волги, очень впечатлился. Он оказался уважаемым человеком, директором научно-производственного объединения, «флагмана» отрасли. Когда-то наша страна была пионером в космических исследованиях, да и авиация своя была, но западные фирмы наступали, и этому производственному объединению давно пора было переоснащаться. Деньги государство им для этого выделило.

Хоровое пение сближает людей, и вылилось всё это в контракт на поставку софта, естественно, иностранного: своё, отечественное программное обеспечение вместе с компьютерами отстало на десятилетия.

* * *

Иностранные поставщики обычно нанимают местные компании для продвижения и продажи своих систем и за это дают так называемую дилерскую скидку. Компания Павла специализировалась на продаже софта, она на этом зарабатывала, а на заработанные деньги – развивалась: нанимали инженеров, программистов, писали приложения, открывали представительства по всему бывшему Союзу, заполучали новых поставщиков. Ссылка на успешное внедрение у такого авторитетного предприятия позволяла надеяться на новых серьёзных покупателей.

Вот почему было так важно организовать командировку за границу, и проще всего – в Израиль, где тогда никто ещё не бывал, а у Павла были контакты. Главный контакт в инженерной сфере назывался Эзра, он торговал высокотехнологичным софтом и заодно компьютерами. По возрасту – лет на пять моложе Павла, но по бизнесу – даже сравнивать невозможно, насколько он был опытнее. Иностранцы, что касалось бизнеса, были тогда для советских инженеров как боги, а сами инженеры – как дети. Эзра был проверенным кадром, с таким смело можно было везти заводчан, как говорилось, «знакомиться с опытом иностранных партнёров».

Поздний вечер, но солнце ещё не зашло, проблёскивает сквозь сосны, за окнами всё ещё белая ночь. Свет позволяет, и Аллочка делает пару снимков, камера всегда с нею. Павел подливает всем вина и продолжает рассказывать.

Наступал 1995 год, для него командировка в Израиль была уже далеко не первой, партнёры у него там были ещё с перестроечных времён.

– Я, – говорит Павел, – впервые поехал в Израиль ещё в конце советской власти, в 1989 году, повидал там уже, вероятно, все израильские технологические чудеса, начиная с системы орошения в пустыне. Это было самое большое потрясение. Каждое растение обеспечено своей персональной каплей, она регулярно поступает из подведённой к его корню трубочки, и вся эта система управляется компьютером. А ещё кибуцы, израильские колхозы, которые в Советском Союзе не получились, потому что из-под палки, а в Израиле получились. Коровы стоят в стойлах, и у них датчики на ноге, при этом они дают не 9 или 12 литров молока, как в СССР, и даже не 18, как в Голландии, а все 23. В другом кибуце – артель, где два сотрудника и три автомата; одно устройство измельчает пластмассу, те же пластиковые трубочки, другое моет, а третье гранулирует. А ещё кибуц с заводиком, где пять сотрудников: директор, два инженера и двое рабочих, несколько многокоординатных станков. Знаешь, сколько пресс-форм они экспортируют? На пару миллионов долларов! Кибуц, где делали магнитофонные кассеты…

Про коров Аллочке неинтересно, она перебивает:

– Подожди, что за пресс-формы?

– Слышала про куклу Барби? Это продукт высоких технологий…

– Страшные слова говоришь, сейчас тебе урок по подготовке производства преподнесут, нарвалась, – подначивает жена.

– Точно, я сейчас расскажу! Урок номер один. Тема: «Кукла Барби сложнее ракеты».

Слышала ли ты, дорогая Аллочка, что ракеты в секторе Газа в гаражах делают? Так вот, куклу Барби на коленке не сделаешь. Есть автоматы для литья пластмасс, на них устанавливается пресс-форма, в неё заливается жидкая пластмасса, под давлением, потом пластмасса остывает, пресс-форма раскрывается, и оттуда достают готовую кукольную голову. Или ногу. Или руку.

– Так пластмассовых кукол и в Советском Союзе делали.

– Делали, но что это за куклы были? С плоским лицом, уродины!

– Я не согласна, у нас симпатичные куклы были! – вступила жена.

– Ну, всё равно, пусть симпатичные, но лицо было не как настоящее. У Барби, как и у человека, сложный профиль лица, сложные поверхности, а возле носа есть «поднутрения», зальёшь форму, а деталь и не вытащишь. Нужна разъёмная форма, а её иначе, чем на станке с ЧПУ, и не сделать, точности не хватит. Слышала про ЧПУ?

– Слово такое слышала, а как расшифровать, не знаю, врать не буду.

– Урок номер два. Тема: «Станок с числовым программным управлением». Это станок. Он работает от стойки управления, фактически от компьютера. Для стойки управления нужна программа, и тогда станок сам будет фрезеровать заготовку так, как задано в программе. Всё программируется заранее: скорость вращения шпинделя, подача, холостые ходы, подача охлаждающей жидкости, даже смена инструмента.

– А что, у нас раньше такого не было?

– Во-первых, на заводах внедрять станки с ЧПУ не хотели: станки дорогие, а рабочий труд дешёвый. Формы вручную делали. Станки у нас тоже производили, только попроще. Стойки управления всё равно, как правило, импортировались. Со всей электроникой дело обстояло, как в той шутке: «Советская микроэлектроника – самая большая микроэлектроника в мире». И вероятность отказов тоже самая большая. А главное – координат было мало.

– Подожди, каких координат?

– Ты в школе училась? X, Y и Z!

– Ладно тебе шутить, она же на журналиста училась, объясни внятно! – вмешалась жена. – Только не надо всю технологию поднимать: литьё в землю, опоки, стержни. Урок про ЧПУ, так давай про ЧПУ.

– Хорошо, – продолжил Павел. – Советскому Союзу обрезали третью координату, она была фиксированная. Помнишь последние советские телефоны? Они все были, как коробочки, с плоскими гранями, иногда с наклонными. Возьмём металлическую заготовку. Чтобы фрезеровать плоскость, нужны две координаты, X и Y. Для фигурной поверхности – три. А если третьей координаты нет, то даже чтобы простую наклонную поверхность сделать, придётся идти лесенкой. Сделаешь один проход – поднимаешь фрезу на шаг, подаёшь на шаг вперёд, и – ещё проход, и так до посинения. Хочешь получить хорошее качество наклонной поверхности – лесенка должна быть с очень маленькими, микроскопическими ступеньками, а это – производительность! Сколько надо раз пройти по заготовке, каждый раз добавляя малюсенький шаг по вертикали, чтобы зубчики были незаметны? И управляющая программа на бумажной перфоленте получалась такой огромной, что на бобину не помещалась. А на импортных станках третья координата – непрерывная, и программа получалась маленькая, а отсюда и машинное время в разы меньше.

– Ну, хватит про это, я уже запуталась.

– Так вот, когда эмбарго отменили, появилась возможность покупать не только станки, но и современные компьютеры, трехмерный софт, для этого и командировку для заводчан организовывали.

– А что, этот завод собирался куклу Барби выпускать?

– Да нет, авиационные двигатели, у них лопатки такой сложной формы, что кукла покажется детским лепетом. Им мощное программное обеспечение нужно было и соответствующие персональные компьютеры, которые раньше были запрещены к поставке в СССР.

* * *

Урок про ЧПУ свернулся, и история про командировку продолжилась.

Директор, конечно, сам не поехал, послал представителей: заместителя по науке и начальника вычислительного центра. Именно они должны были решить, какое оборудование и у кого закупать. Правило такое: тот, кто закупает, тот и отвечает если не головой, то должностью за внедрение и эффективное использование. А с другой стороны, начальство заинтересовано, раз посылает за границу, в государственных конторах желание начальства – закон для подчинённого. Вот и крутись!

Сейчас Израиль у многих ассоциируется со Святой землей и палестинскими террористами, почти у каждого там есть если не родственники, то знакомые, а в те поры, в 1995-м, эта страна ещё рифмовалась со «свободолюбивым народом Палестины», «оккупированными территориями» и «гнездом сионизма». Ехать для клиентов туда было заманчиво, но страшновато, к тому же о самой стране они ничего не знали. Сюрпризом для гостей оказалась даже рабочая неделя – с воскресенья по пятницу.

– Они и в воскресенье работают? У них что, шестидневка? – спрашивает Аллочка.

– Урок номер три. Тема: «Израильские традиции». Воскресенье у них на иврите так и называется: «йом ришон» – день первый. Бог, понимаешь ли, создал мир за семь дней, причем шесть дней у него были рабочими, а на седьмой он отдыхал, и, как выяснилось, это была суббота. Короче, Sunday, Monday и так далее… Ну, и в пятницу либо не работают, либо – короткий день.

Аллочка не возражает, делает вид, что ничего не знает про Израиль. А может, и впрямь не знает подробностей. Павел продолжает:

– Много было сюрпризов. В первый раз я оказался там ещё за два года до распада Советского Союза, а дип-отношения с Израилем восстановили ещё позже. Ты, кстати, слышала, что руководители Египта маршалы Насер и Амер были Героями Советского Союза?

– Что? Как это вообще может быть?

– Никита Сергеевич Хрущёв наградил! За взятие Суэцкого канала! Египтяне канал национализировали и выиграли войну у Англии, Франции и Израиля – с нашей помощью. В пятьдесят шестом году.

– Ну, так это задолго до моего рождения, – смеется Аллочка.

– Ну да, в пятьдесят шестом. А в университете вас чему учили?

– Ну, уж только не арабо-израильским отношениям!

– И то слава богу. Тогда урок четыре. Тема: «Арабо-израильские отношения». Дипотношения разорвали в шестьдесят седьмом. Советский Союз тогда почему-то воспринял поражение арабов в Шестидневной войне как своё собственное. С другой стороны, это понятно: оружие наше, инструкторы наши, даже десантники наши. Из-за этого нам с шефом пришлось лететь через Швейцарию. И визу в Израиль получали в Швейцарии, Джейсон, швейцарец, помогал.

* * *

С Джейсоном Павел был знаком по первым заграничным командировкам, и тот на поверку оказался израильтянином иранского происхождения. В Швейцарии у него был дом, семья и вид на жительство, а бизнес – в Израиле. На иврите его звали Иешуа, что, как выяснилось, одно и то же.

Иешуа был девелопером: выкупал право на развитие территории и строил жилые посёлки и инфраструктуру. В Израиле русских ещё не было, а те, что были, по-русски не разговаривали: либо не помнили, либо не хотели.

Начальник Павла, которого он называл шефом, понимал только по-русски, Павел кое-как знал английский и служил для него переводчиком, и это не только помогало, но иногда и подводило. Хоть в паспорте у Павла и было написано «еврей», он считал себя не евреем, а советским человеком. Советские газеты и советское радио он читал и слушал – куда деваться, но и «вражеские голоса» тоже находил среди помех на коротковолновом диапазоне и старался искать среднюю линию между тем, что врут эти и врут те.

Иешуа повёз их на «Territory», показать еврейское поселение, которое он строил на Западном берегу реки Иордан, и Павел – для ясности – спросил:

– Куда едем, на оккупированные территории?

Добрый друг Джейсон, преобразившийся в Иешуа, взвился:

– Какие оккупированные, ты с ума сошёл? Мне было девятнадцать, когда началась война, арабы напали, все шесть стран, и я отвоевал эти территории! Ты что, не знаешь, что Иордания с 1948-го по 1967 год владела и правым берегом, и Восточным Иерусалимом, на которых по мандату ООН должно было образоваться Государство Палестина!

Это Павел знал.

– И пока они владели этой территорией, – кричал Иешуа, – они говорили: «Зачем нам Палестина? Мы сами Палестина», – и никакого нового государства создавать не собирались. Вместо этого в 1967 году они напали, чтобы сбросить нас в море, и проиграли не только войну, но и эти территории. Всё, вопрос закрыт. Баста!

Про Иорданию Павел не знал, но версию, как началась Шестидневная война, он слышал от своего старшего брата. Брат работал в НИИ, а Павел к тому времени уже учился в институте. Однажды брат вернулся с политучёбы в райкоме партии, туда приезжал лектор из обкома, и, со слов обкомовского лектора, рассказал примерно так:

– Гамаль Абдель Насер, президент Объединенной Арабской Республики, парень был лихой, он позвонил Брежневу и сказал: «Мы вдарим».

Брежнев отвечает:

– Осторожно, не горячитесь, вы уверены? Может, не надо? У израильтян сильная армия, хорошее вооружение…

Как потом выяснилось, у них ещё и разведка была хорошая, МОССАД.

Насер отвечает, типа, не боись, всё схвачено, всё будет окей! – и блокирует Акабский залив в Красном море, перекрывая главную судоходную артерию Израиля, ведущую к порту Эйлат, в который поставляются все основные грузы.

Израильтяне расценивают блокаду залива как объявление войны и наносят удар по всем аэродромам и скоплениям войск. Арабы всё равно атакуют. Через шесть дней, когда израильтяне не только отбились, но и стали угрожать Каиру, Насер звонит Брежневу:

– Мир на любых условиях!

Брежнев звонит в Америку, президенту Линдону Джонсону:

– Мир на любых условиях!

Джонсон звонит Ицхаку Рабину, премьер-министру Израиля:

– Мир на любых условиях. – И заключается перемирие.

Дальше, – говорит Павел, – это я уже сам помню: Ицхак Рабин подписал мирный договор с Египтом, дело было при Джимми Картере, в тысяча девятьсот семьдесят девятом. За это поплатился Анвар Садат, следующий после Насера президент Египта: его застрелили на трибуне во время парада войск. Тот же Рабин, он опять был премьером, уже при президенте Билле Клинтоне, в девяносто четвертом, подписал мирный договор с королём Иордании Хуссейном. И с Ясиром Арафатом, председателем Организации освобождения Палестины, за что оба получили Нобелевскую премию мира, правда, мира пока так и не получилось…

– Ты прямо лекцию по истории читаешь, я этим никогда не интересовалась, нам этого не рассказывали ни в школе, ни в университете…

– Аллочка, это всё ещё урок номер четыре, продолжение. Современная история. А для меня это не история, нам тоже ничего такого не говорили, но я живой свидетель тех событий! Война началась 5 июня, а 6-го у меня в школе выпускной экзамен по обществоведению. Я слегка волновался: вчера война с Израилем началась, я еврей. Что будет с моей золотой медалью? Но обошлось…

– Так вот Иешуа. Как же их называть, эти территории? – спрашиваю.

– Так и называй, «территории».

– А те территории, которые были… Которые с сорок восьмого года? И лагеря палестинских беженцев?

– Откуда ты взялся? Вам что, не рассказывали?

«Я, – говорит Павел, – признался».

– Нам всё рассказывали, но совсем не так.

– Так вот, слушай. 14 мая 1948 года Израиль, в соответствии с резолюцией ООН, провозгласил независимость. На следующий день семь арабских стран напали на Израиль. Кстати, определяющую роль в принятии решения ООН сыграл Сталин, он неожиданно поддержал это решение и дал команду своим странам-сателлитам голосовать за создание Израиля, видимо, в пику Англии.

– Почему в пику?

– Англия не хотела отдавать мандат на управление Палестиной и воздержалась при голосовании. Муфтии и старейшины призвали арабов уйти с территории Израиля, обещая вернуться через две недели обратно, когда евреев сбросят в море. Сулили раздать победителям всё захваченное имущество из еврейских поселений и домов. Но у них ничего не вышло, в море не сбросили. Западные страны объявили эмбарго на поставки оружия Израилю, Франция блокировала отправку уже оплаченных самолётов.

– И как же отбились? Откуда оружие?

– Оружие поставлял Советский Союз через Чехословакию, Сталин даже добровольцев посылал. А через год он приревновал Израиль к Штатам и перекинулся, как говорится, на сторону нефти. А лагеря беженцев арабские страны с тех пор держат, не дают смешиваться со своим населением, не разрешают работать – готовят кадры для новых войн, и ООН их кормит и обучает.

Первые поездки были для Павла полны и других открытий, и главное открытие – Иерусалим, город трёх религий, где каждый камень – история культуры. Ни еврейской, ни мусульманской культур советский человек не знал. Все советские традиции, к изумлению Павла, оказались на поверку христианскими, причём в их православном изводе.

– В церквях я бывал, – говорит Павел, – архитектурные памятники как-никак, а в синагогу и в мечеть попал впервые только на экскурсии в Иерусалиме.

К моменту командировки с волжанами в девяносто пятом он уже чувствовал себя экспертом по Израилю.

Итак, командировка согласована. Билеты Павел заказал из Петербурга: был шанс заодно представить производственникам собственную фирму. Вызвали их в Питер на пятницу, суббота по умолчанию планировалась как свободный день для любования красотами города, а в воскресенье 4 ноября им предстоял путь из поздней осени обратно в жаркое лето. К тому же авиакомпания «Пулково» летала в Израиль только раз в неделю, и именно в воскресенье.

Ввиду критической важности контракта было решено, что Павел должен вылететь раньше и хорошенько подготовить встречи, ведь израильские предприятия совсем не горели желанием принимать гостей, Иешуа с трудом договорился. Для Павла всё, что касалось бизнеса, было внове: цены, бюджет, стратегия развития филиалов по стране, программа обучения персонала.

Лететь Павлу предстояло из Москвы, в ночь со среды на четверг.

– Даты здесь важны, – говорит он. – Они исторические, везде Ицхак Рабин. Но главная тема этого урока, не знаю уж, какого по счёту, Аллочка, – трудности международного авиасообщения в период слома эпох.

Всю среду 1 ноября Павел работал в московском офисе своей фирмы, а поздно вечером отправился в Шереметьево. Израильский перевозчик «Эль-Аль» летал почему-то исключительно глубокой ночью. В аэропорту он ответил на все казавшиеся смешными вопросы службы безопасности, типа: зачем вы едете, к кому вы едете, есть ли у вас родственники в Израиле, везете ли вы с собой оружие, острые, колющие предметы, взрывчатые вещества, – как нормальный советский человек, он всё отрицал (родственники, хоть и двоюродные, всё же были) и был признан годным к полёту. Затем спокойно и без приключений сдал багаж и зарегистрировался на рейс. Приключения начались на паспортном контроле. Он отдал паспорт в будку прапорщику, тот его взял и стал листать страницы, вертел, изучал так и этак. Потом возле прапорщика возник офицер, они что-то обсудили, потом офицер вышел, и из глубины будки донеслось:

– Паспорт недействителен. Вы свободны.

– Как недействителен? Я уже три года по нему летаю!

– Паспорт недействителен! Он остаётся у нас.

– Как у вас? У меня же там виза! Давайте вы дадите мне слетать и отберёте на обратном пути?

– Паспорт недействителен!

– Безобразие!

С прапорщиком, сидящим в будке, спорить бесполезно, начальник смены остался непреклонен, и Павел вернулся в зону регистрации к представителю авиакомпании. Там он оказался не один: несколько человек по разным причинам не смогли вылететь, и их записывали на рейс с четверга на пятницу, со второго на третье. Шансов вылететь завтра без паспорта, без визы явно не было, глупо было записываться на завтра.

– Я был в панике, – говорит Павел. – Через пару дней прилетит делегация, а принять её некому, всё рушится – полный капец! Представь себе, глухая ночь. Шереметьево в девяносто пятом – это пустыня. Несколько кресел в огромном холодном бескрайнем пространстве под высоким куполом аэропорта, тусклый свет, всё закрыто: киоски, магазинчики… Я пошёл искать, откуда можно позвонить жене: ни один из двух телефонов-автоматов не работает, ни междугородний, ни местный, московский. Поймал человека в аэрофлотовской форме:

– Посоветуйте, как позвонить в Петербург или хотя бы в Москву?

– Пойдите на второй этаж, там есть кооперативный киоск, за деньги можно позвонить.

Оказалось, киоск ночью не работает, надо ждать семи утра. Павел когда-то бывал на испытаниях в пустыне на танковом полигоне и говорит, что ночью в пустыне так же пустынно, тихо и холодно, как в аэропорту Шереметьево.

Когда первый шок прошёл, он оказался в состоянии думать. Вспомнил, что этот паспорт, который отобрали, организовал за триста долларов через МИД коммерческий директор их фирмы. Дополнительный паспорт позволял оперативнее получать визы в разные страны. Паспорта в те годы выдавали два министерства: внутренних дел и иностранных дел. В них даже фамилии писались по-разному: в мидовском – по-французски, а в мвдш-ном – по-английски.

– А вдруг это и впрямь были какие-то левые паспорта? – испугался Павел задним числом. По его спине пробежали мурашки генетического страха. – Хорошо, что только отобрали и не посадили! А где же обычный, мвдшный? Точно, он лежит в центральном ящике письменного стола дома, в Петербурге!

– Без паники! – говорит он сам себе. – Надо позвонить!

Очередная пробежка по аэропорту: вдруг открылся переговорный пункт или есть какой-то неизвестный работающий телефон? Нет, всё глухо, зато удалось немного согреться.

Вспомнил: в Шереметьево есть ВИП-зал, через который обычно прилетают иностранцы, Павел неоднократно их встречал там, это в правом крыле, на втором этаже. Новая согревающая пробежка – дверь не заперта, на входе никого нет. Павел осторожно заглянул внутрь – людей не видно. При входе стоит стол, на столе телефон.

Павел сделал паузу, долил всем вина и спросил:

– Ну как, не спите? Я вас ещё не замучил? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Я прокрался к столу, чувствовал себя прямо как Штирлиц, снял трубку – трубка живая, отзывается зуммером. Набрал восьмёрку – переключилось на междугороднюю.

Дальше он делает звонок другу, благо записная книжка со всеми телефонами у него с собой, и просит добыть мвдшный паспорт. Нужно забрать его из дома, жена найдёт, и переслать в Москву. Друг Павла двадцать лет «заносил хвосты самолётам» в Пулково и всех знает.

Друг всё понял, обещал всё сделать и передать через командира корабля, велел встречать первый рейс Пулковских авиалиний, рейс прибывает в Шереметьево около 10 утра.

– Знаешь, Аллочка, афоризм Станислава Ежи Леца? – говорит Павел. – Допустим, ты пробил головою стену, что ты будешь делать в соседней камере? Следующая проблема: как добыть визу?

Визовый отдел израильского посольства принимает до 11, самолёт прилетает в 10. Надо успеть из Шереметьево в Москву меньше чем за час… Для получения визы нужно ещё письмо с работы, с подписью и печатью, что гражданину такому-то нужна виза для поездки в Израиль и компания просит выдать эту визу.

Пять утра. Звонить директору московского филиала рано. Да и неоткуда. Павел пытается читать: жена дала с собой книжку стихов Бориса Слуцкого. Имя известное, поэт-фронтовик, песню про лошадей в океане все знают, можно попробовать скоротать время.

Сильный стих, и к месту – Москва рядом, а вот попасть на место гнездования Иеговы становится проблематично: невидимые путы и стечение обстоятельств мешают…

Павел греется в движении. Всё равно холодно. Шесть утра. Холодно. Наконец в семь начинается шевеление в киоске с платным телефоном. Киоск открывается. Звонок директору филиала: нужно напечатать требуемое письмо – бланки с печатью у него есть и привезти его в израильское консульство. Вроде всё? Нет, нужно, чтобы по дороге он купил одну шоколадку: Нине, которая сидит в окошке консульства, принято дарить шоколадку, тогда есть шанс получить визу в тот же день – просто просунуть в окошко вместе с анкетой. Нина строга: если всовываешь две шоколадки, то одну она без слов, остервенело выталкивает обратно.

В десять объявляют о прибытии самолёта из Питера. В 10:20 выходит экипаж, и командир вручает Павлу паспорт. Такси летит в город, на Большую Ордынку, – в девяносто пятом году из Шереметьево в Москву ещё можно лететь, а не ползти. К посольству Павел подбегает с опозданием минут на семь, охрана не пускает, но благодаря крикам, напору и маханию бумагами ему удаётся прорваться внутрь. Нина ещё в окошке, он за минуту заполняет анкету и стучит в стекло шоколадкой, Нина принимает анкету, письмо и шоколадку, и Павел ещё на ступеньку ближе к искомой цели. Теперь надо ждать трёх часов, стихи читать не получается, после бессонной ночи даже сильные стихи усыпляют, можно расслабиться и покемарить хорошо, что из консульства не выгоняют…

Дальше всё проще: в 15 часов начинают выдавать визы, Павлу выдают последнему. Он едет в офис, ждёт позднего вечера, потом – в Шереметьево, стоит в очереди в ожидании регистрации – всё, как накануне вечером. В Шереметьево по-прежнему холодно. В два часа ночи начинается процедура. Секьюрити – это они уже проходили, всё в порядке; регистрация – и тут опять облом: мест нет, он же не записался на четверг! Ночь на пятницу, последний день рабочей недели – все израильтяне возвращаются домой. Самолёт набит под завязку, но есть надежда, что кто-то опоздает. В листе ожидания семеро, Павел – первый.

Регистрация заканчивается, выясняется, что есть два свободных места. И тут возникает израильтянин. У него преимущество: сильные локти, знание иврита и беременная жена. Результат: Павел – первый, кому мест не хватило.

Разум требует сдаться, но азарт не даёт. Ещё одна ночь, проведённая на ногах в аэропорту. В шаббат «Эль-Аль» не летает, в субботу летает только российская компания «Трансаэро».

– Делегация, делегация, делегация – пульсирует в мозгу. Контракт, контракт, контракт… Может, вернуться в Питер? А билеты на пулковский рейс где взять? Нет, надо пробиваться, метаться глупо. Теперь это вопрос принципа. И будущего, конечно.

Павел обращается к представителю: объясняет ситуацию: паспорт, виза, делегация, космос, спрашивает: что делать? И – о радость! – представитель выписывает всем пятерым бедолагам эндорсмент, переадресацию на субботний рейс «Трансаэро»! Эти благородные люди везут незадачливых пассажиров в шикарный четырёхзвёздочный отель при аэропорте и бесплатно поселяют на ночь, вернее, на то время, что осталось от ночи.

Павел отрубается на четыре часа, утром все собираются в лобби, и их везут в аэропорт на регистрацию. Рейс «Трансаэро» выполняет Ил-86, и он полон. Свободных мест нет. Сил расстраиваться уже не остаётся, но внезапно приходит благая весть: рейс задерживается по технической неисправности самолёта. Через некоторое время взамен неисправного Ил-86 дают два Ту-154, а в двух Ту мест больше, чем в одном Иле. Здравствуй, Израиль!

* * *

В Израиле жара. Жара на улице, но помещения аэропорта продуваются мощными кондиционерами, атмосфера комфортная. В такси, в гостинице тоже кондиционеры работают на всю мощь. Из номера Павел звонит своему партнёру Эзре, подтверждает прибытие.

– Я тебя приглашаю домой поужинать, – басит Эзра в телефонную трубку. – Будет вся моя семья.

Неожиданно, но от такого предложения не отказываются: Павел ещё никогда не бывал дома у иностранцев, обычно они неохотно приглашают к себе. Эзра живет совсем рядом с гостиницей, в центре, идти пешком пять минут, не больше. Погода вечером тёплая, как летом в Сочи: так же темно и веет ароматом субтропиков.

Квартира занимает весь этаж точечного дома. К приходу Павла все, а это несколько пар взрослых и куча детей, уже сидят за длинным столом. Во главе – отец Эзры, крепкий пожилой мужчина, никак не старик, лет под семьдесят. Из знакомых – только Эзра и его жена. Оказалось, это братья, сёстры, некоторые из них двоюродные, с женами, мужьями и детьми, у каждой пары по два-три ребёнка. Мужчины в кипах, нашлась кипа и для Павла. Отец разлил всем вина и прочёл молитву, все пригубили кагора, дали пригубить детям, хором проговорили «амен» и приступили к салатам.

– Стоило мне откусить кусок питы, – рассказывает Павел, – как меня шилом пронзила страшная зубная боль. Я схватился за щёку, все всполошились. Попросил водки – в ожидании русского гостя водку запасли. Полоскание водкой на время помогло, боль приутихла, успокоились и остальные. За столом говорили на иврите. В соседней комнате работал телевизор.

Внезапно все замолчали. Эзра метнулся в соседнюю комнату и вернулся с сообщением:

– Тяжело ранен Ицхак Рабин. Говорят, что стрелял еврейский правый экстремист, такого ещё не было, чтобы еврей стрелял в еврея!

– Как не было! – возразил отец Эзры с философским спокойствием. – Так бывает. Когда-то Рабин стрелял в меня, теперь кто-то стрелял в Рабина, ты же знаешь!

– Пошли, – Эзра совсем не был так спокоен, а наоборот, был очень возбуждён, – здесь недалеко. Я тебе по дороге расскажу.

Они выскочили из дома, и, пока бежали, Эзра рассказывал:

– Отец прибыл в Израиль вплавь. Это такое выражение, но оно буквально передаёт те события. Палестина была английской подмандатной территорией, и англичане не давали евреям-беженцам из Европы разрешения на въезд. Беженцы прибывали в основном нелегально. Отец после службы в британской армии добровольцем шёл на одном из таких судов, на «Альталене».

Внезапно по ним открыли артиллерийский огонь, но оказалось, что это не англичане. И не арабы. Из пушек с берега стреляли свои. И это были отряды левого правительства Израиля. Артиллерией командовал Ицхак Рабин.

* * *

Вспомнили про чай. Жена принесла чайник, разлила чай по чашкам, разложила тортик на тарелочки.

– У Сталина были разные основания поддерживать создание Израиля. Насолить англичанам. Сделать Израиль советской республикой. Потом Муфтий Каира, он дружил с Гитлером, я сам видел газету «Правда» за сорок восьмой год, где его называют фашистским прихвостнем, – сказал Павел и замолчал.

Когда с тортиком и чаем было покончено, он продолжил:

– История «Альталены», с которой был связан отец Эзры, будет урок номер следующий. Тема меня заинтересовала, и я прочитал о ней в интернете, когда уже вернулся домой, – говорит Павел. – Эти трагические и странные события произошли 21 июня 1948 года, через месяц после образования Государства Израиль. Временное правительство во главе с Бен-Гурионом было левым, почти что коммунистическим, просталинским. Им противостояли правые, во главе с Менахемом Бегином.

Как только провозгласили создание Израиля, евреи, в основном правой политической ориентации, купили американский танкодесантный корабль, французы продали им оружие, добровольцев набрали по всему миру: из Америки, Англии, Новой Зеландии, Латинской Америки – и направились к берегам Палестины, чтобы помочь новому государству отбиваться от превосходящих в сотни раз по численности сил арабов.

За время, что корабль шёл к берегам Палестины, ООН успела объявить перемирие и запретить продажу и поставку оружия в зону боевых действий. Продажа уже состоялась, французы получили свои деньги и оказались ни при чём, а разгрузка становилась незаконной. На корабле этого не знали, капитан – кстати, американец дал команду разгружаться, по кораблю стали стрелять из пушек.

Правительство опасалось захвата власти правыми, а также международного осуждения, поскольку всё происходило возле городского пляжа с видом из окон гостиницы, где жили посредники – наблюдатели ООН.

Сначала правительственные чиновники дали приказ нанести по кораблю удар с воздуха, но пилоты, добровольцы из Англии и Франции, отказались, они ехали воевать против арабов, а не против своих. На командном пункте по случаю оказался бывший офицер Армии обороны Израиля, он просто приехал навестить свою девушку, она жила по соседству. Офицер проявил инициативу, взяв командование на себя, и отдал артиллеристам команду стрелять. Артиллеристы стрелять по своим тоже отказались. Этот офицер проявил упорство и всё же нашёл двух артиллеристов: заряжающий был новозеландцем, наводчик – из России, и корабль был подбит двумя точными выстрелами. Начался пожар, люди стали прыгать в воду, по ним с берега стреляли. Офицера, отдавшего команду стрелять, звали Ицхак Рабин.

– Пока Эзра рассказывал, мы с ним, – продолжает Павел, – подошли к огромной площади. Люди толпились, море горящих светильничков заливало все видимое пространство. Воздух колебался, и контуры людей расплывались в неясном сумеречном свете. Эзра объяснил, что в первые годы здесь, в Израиле, на этой площади всё было как в СССР: демонстрации по случаю Октябрьской революции и Первого мая, профсоюзные митинги… Потом пафос ослабел… Он порасспрашивал народ, и ему рассказали, что в тот день был митинг, что в Рабина стрелял правый экстремист, что Рабина уже увезла скорая. Люди не расходилась, гадали: жив он, убит… Волнующее и печальное зрелище…

Прошёл слух, что Рабин умер, но подтверждения не было. Люди стали расходиться, Павел и Эзра тоже отправились по домам. Ночью выяснилось, что выстрел был смертельным. Утром в воскресенье 4 ноября Павел пришёл к Эзре в офис и узнал, что похороны состоятся в тот же день, как принято, и что аэропорт Бен-Гурион закрыли на сутки в связи с трауром и прибытием для прощания руководителей иностранных государств. Авиакосмическая делегация застряла в Петербурге.

* * *

Следующий день – день траура Павел провёл у стоматолога, доктора Рабиновича, родом из Житомира. Доктор возился с Павлом часа два: обезболивал, сверлил, удалял нервы из каналов, пломбировал – и всё это время, со своим местечковым акцентом, рассказывал историю эмиграции, как ему с боями удалось выехать из СССР, что было на пересадке в Риме, как ему пришлось подтверждать диплом… Деваться всё равно было некуда, Павел терпел. Так или иначе зубную боль он снял.

Коллеги-волжане тем временем наслаждались красотами Петербурга и разваливающегося аэропорта Пулково. Город был в ужасающем состоянии, обшарпанный, дороги – как после бомбёжки, но всё равно величественным. В Тель-Авив они прилетели днём в понедельник, но на задержку не сетовали: к тому же командировка законно продлевалась на сутки. Программа сдвинулась, и принимающей стороне пришлось все встречи планировать заново, но зато образовался свободный вечер.

Главная достопримечательность Тель-Авива – Средиземное море. Павел с гостями фланировали по набережной, любуясь отсветами волн, наслаждаясь вечерним бризом, слушая стрекот цикад, вертолётов и шум садящихся пассажирских самолётов. Было не жарко, но и не холодно, дул небольшой ветерок с моря, и рубашки с длинными рукавами было бы достаточно, но оба визитёра были в костюмах.

Тот, что старше по возрасту и по должности, оказался доктором наук и профессором, – был даже при галстуке. Второй – мужик попроще, без галстука, верхняя пуговица на рубашке расстёгнута, – начальник вычислительного центра, а начинал он свою карьеру инженером-испытателем, много где побывавшим, много чего видевшим, даже на испытаниях ядерного оружия довелось ему когда-то присутствовать.

Павел тоже рассказывал о своей фирме, о себе, старался обаять потенциальных покупателей и подружиться с ними.

– Слушай, дорогая, – говорит Павел, обращаясь к Аллочке. – Вам, журналистам, не приходится ничего продавать, вы продаёте себя, свой талант. Но искусство продавца – это тоже настоящее искусство, и оно у нас, спасибо дефициту, Марксу, Энгельсу и советской власти, недооценено. Чем дальше живу, тем больше убеждаюсь в правильности выведенной мною формулы: изготовить – это всего лишь четверть стоимости товара; упаковать – ещё одна четверть, а продать – оставшаяся половина. Грубо говоря, сделать может каждый, а вот продать – это искусство. Делать так или иначе нас учили, а вот продавать – этому надо учиться с детства. Для нас, по крайней мере, это трудно.

– Трудно возразить, – подхватывает Аллочка. – Я и себя-то никогда не умела продать, не то что товар какой-нибудь.

– Вот и перед клиентами, – продолжает Павел, – я распинался примерно в том же духе. Искусство продажи, говорил я, глядя в глаза заместителю генерального директора, чего угодно: видеокамер, одежды, автомобилей, программного обеспечения – состоит в том, чтобы внушить вам, покупателям, доверие, что товар хороший, сервис надёжный, что вы не останетесь один на один со своими проблемами, если они возникнут. Покупают не товар, покупают у продавца. Раньше, в эпоху дефицита, эта наука, наука продаж, была для нас не только за семью печатями, но и считалась позорной, а в новые времена, времена изобилия, оказалось, что это – половина дела, половина успеха. А вторая половина – техническая поддержка, и наша компания, натренированная западными партнёрами, – лучшая, другой такой не найдёте.

Пафос сбила фигура, появившаяся откуда-то сбоку, из темноты. Это оказалась женщина средних лет, одетая тоже по-европейски, по-городскому – кофточка с плиссированной юбкой. Она дружелюбно по-русски поздоровалась и сказала:

– Здравствуйте! Извините, что прерываю. Давно приехали? – Обращалась она ко всем, но особенно к доктору наук.

– Только сегодня, – ответил он любезно.

Павел уже знал, что сейчас беседа пойдет по традиционному сценарию: «Откуда вы? А вы давно ли в Израиле? А у вас есть здесь родственники или вы по работе?»

Так или иначе дружеская беседа завязалась, она длилась довольно долго, уже минут десять, когда вдруг собеседница удивила: она взяла профессора под локоток и спросила скороговоркой, глядя ему в глаза снизу вверх:

– Не хотите ли отдохнуть?

– Что? – выдохнул профессор севшим голосом.

– Отдохнуть не хотите? – она повторила внятно и строго, с упором на слово «отдохнуть».

– Нет, – отрезал профессор более громко, чем следовало бы, вырвался из рук спутницы и шарахнулся в сторону моря. Знающие люди говорят «взял мористее».

Женщина резко ушла в другую сторону, в сторону города и исчезла из виду.

– Испугались? – подначил его коллега. – А вы ей понравились, смотрите-ка, она чувствует, кого выбирать. Не рядового специалиста, а руководителя, у ней глаз-алмаз!

Начальник смущённо молчал. Потом проговорил:

– Надо же, я и не понял, чего она хотела, а с виду такая приличная женщина!

* * *

Поездка по стране удалась, а самое сильное впечатление на гостей произвёл завод по производству режущего инструмента, где в цеху работали роботы и не было людей. Транспортные роботы возили поддоны с заготовками и деталями по магнитным дорожкам, а роботы-погрузчики брали с поддонов заготовки, устанавливали их на станках, снимали детали со станков, складывали их на поддоны. В большинстве компаний, где удалось побывать, были русскоговорящие специалисты. Тогда было ещё в диковинку, что за границей говорят по-русски.

Завершала визит встреча с руководителем спутниковой программы Израиля. Из-за того, что весь график сбился, встречу устроили вечером, в ресторане. Эзра был очень доволен, что ему, несмотря ни на что, удалось её организовать, ведь гостям важны были контакты за границей, все тогда мечтали об экспорте нашей продукции.

Наши пришли немного заранее, и, пока ожидали, Эзра как бы невзначай сказал, что руководитель компании, которого они ожидают, – генерал, бывший руководитель израильской внешней разведки МОССАД во время Шестидневной войны.

Генерал появился точно в назначенное время. Он оказался высоким и сухощавым немолодым человеком.

Элегантный, с низким голосом и мягкой манерой общения – от него веяло силой и обаянием. Обменялись визитными карточками, обсудили планы возможного сотрудничества, выпили за их успешную реализацию. Каждая сторона рассказала о своих проектах, снова выпили.

Генерал вёл себя просто, по-дружески, будто мы ровесники и знакомы уже тысячу лет, говорит Павел. Он буквально зачаровал меня своей значительностью.

Вино сокращает дистанцию и развязывает языки; наверное, поэтому, когда разговор близился к концу, Павел отважился спросить:

– Извините за такой вопрос, но что вы думаете по поводу убийства Рабина?

Генерал помолчал, потом посмотрел на собеседника и раздумчиво произнёс:

– Я могу сказать лишь одно: не хотел бы сейчас оказаться на посту руководителя спецслужбы, которая отвечает за безопасность… – и, переведя разговор в другую плоскость, спросил: – Вы интересуетесь литературой?

– Вообще-то, да, – удивился Павел.

– У меня в Москве был кузен, умер, к сожалению, известный поэт, может быть, вы слышали…

– Кто это?

– Его имя Борис Слуцкий!

– Борис Слуцкий! Он не просто известный, он один из самых больших советских поэтов! У меня даже с собой книга его стихов!

Генерал показал кулак с поднятым большим пальцем в знак одобрения.

– Вы знаете, когда моя мать приезжала в Москву, он так и не встретился со своей тёткой. Это было много лет назад…

– Почему? Неужели он испугался?

– Я не знаю. Может быть. Кстати, этим летом мы с женой впервые собираемся в Россию, будем путешествовать целый месяц, взяли круиз по Волге, хотим заехать в Москву, в Петербург.

– Сейчас не те времена. Теперь мы можем встречаться с любыми иностранцами! – воскликнул Павел. – Если будете в Петербурге, позвоните, у меня на визитной карточке телефон, я покажу вам интересные места в городе!

– Обязательно позвоню, – усмехнулся он и вдруг по-дружески приобнял и как-то по-отечески похлопал Павла по плечу.

* * *

– Это была успешная поездка, – говорит Павел, допивая чай. – Мы заключили большую сделку, продали оборудование на предприятие, много лет ездили на их площадку для внедрения, потом на обучение, устраивали семинары для расширения числа пользователей, пока не сменили директора. Новый директор назначил новых людей. Заместителя – доктора наук, с которым мы ездили в Израиль, – отправили на пенсию. Затем у меня начались проблемы с зубами, теми, что чинил доктор Рабинович. Потом пришла весть, что начальник вычислительного центра умер от лучевой болезни: когда-то, как выяснилось, во время испытаний он схватил дозу. Пока начальник вычислительного центра был на своем посту, всё оборудование работало и приносило пользу. Новый начальник стал закупать новое оборудование у новых поставщиков – всё как обычно: денег не жалко, когда они казённые…

Вот так все и сплелось: и спутники, и Рабин, и МОССАД, и поэзия, и зубы, – усмехается Павел. – И генерал сильное впечатление произвёл, хотя встреча с ним осталась без последствий – во всех смыслах: тендер на израильский спутник выиграло украинское КБ, а мне генерал так и не позвонил.

А тогда, по возвращении домой в Петербург, когда напряжение отпустило, но впечатления были ещё живы, я стал докладывать своему шефу о результатах поездки, о встрече с руководителем спутниковой программы Израиля.

– Это оказался легендарный человек! – Я всё ещё находился под обаянием этого супергероя. – Бывший директор МОССАД, представляете себе! Он собирается летом в круиз по Волге, а потом приедет в Питер, обещал позвонить, встретиться!

– Бывших директоров МОССАД не бывает, – холодно сказал шеф. – Подумай хорошенько, надо ли тебе с ним встречаться ещё раз. Со спецслужбами, как пишут умные люди, вход – рубль, выход – два.

Павел рассказывает эту историю, а сам крутит в руках уже пустой бокал. Поднялся ветер с залива и, как обычно, раскачивает сосны, а ветер доносит йодистый запах водорослей. Павел закрывает окна веранды и говорит:

– Покойный шеф был на поколение старше. Они все пуганые хоть и в детстве, но застали сталинские времена, когда за встречу с иностранцем можно было загреметь в места не столь отдалённые. Мы-то продукт хрущёвского времени, болтать, по крайней мере, не боимся – язык без костей! Тем не менее шеф заставил меня задуматься, что, может, и хорошо, что генерал больше не проявился.

– Что, так и не позвонил? – спрашивает Аллочка.

– Не позвонил, – смеется он. – П правильно сделал. Не зря у него была репутация умного человека. Думаю, когда он хлопал меня по плечу, он слегка посмеивался над моей наивностью…

– Слушай, – говорит Аллочка, – четверть века прошло, и как ты всё это помнишь?

– Как тут не помнить, – отвечает Павел. – Генерал – это приятный эпизод. Вот доктора Рабиновича всю жизнь буду помнить. Зуб даю! Даже три зуба!

– А можно я спрошу, почему вы в девяностые не уехали, как все?

– Аллочка, кто уехал, а кто не уехал. Многие уехали, это правда, но не все. Мы же не уехали! У нас была работа, были надежды, перспективы… Потом возникли другие обстоятельства, но сейчас я думаю, что мир стал един. Поздно уже, давайте спать ложиться, поговорим об этом в другой раз!