Читать книгу Ковчег Лит. Том 1 - Сборник - Страница 5

– На Лучевой без происшествий?

Марк оторвал телефон от уха, чтобы посмотреть, кто звонит. Лучевой. Ну конечно.

– Люблю, когда ты меня внимательно слушаешь. – Его смешок заглушил гудок автомобиля.

«Фейстайм».

– О‐о-о, а звучишь ты все-таки лучше, чем выглядишь. – Розово-черные квадратики на телефоне сложились в пиксельную улыбку. Белый пиксель над квадратной головой Лучевого грозил залить всю картинку солнечным светом. На улице яркое и еще холодное апрельское солнце, Лучевой на улице. Лучевой говорит.

Марк еле вытащил из-под себя руку, чтобы ткнуть во фронталку средним пальцем.

– Надеюсь, что это не член, а то связь плохая, боюсь перепутать. – Он снова заржал, заставив улыбнуться Марка. – Я к тебе заскочу через полчаса, окей?

И сбросил.

Марк с шумом выдохнул в подушку, в которую снова уткнулся лицом. Он бы застонал, если бы его связки не сказали ему почти неделю назад «до скорой встречи, наша любовь была не вечной». Даже температура не хотела падать, держась на черточке «самая противная» – ни сбить, ни жить.

Встать было невозможно, открыть шторы – тоже, доплестись до коридора – легче умереть.

«Фейстайм».

– Я забыл спросить: тебе, может, че из продуктов надо взять? Или в аптеке там?

Марк стукнул телефоном себе по лбу, приложив его прохладным экраном к горящей коже.

– Эй, мне так даже твоей рожи не видно. – Луч заворчал, и Марк вытянул руку вперед, хотя из-за полумрака все равно было не совсем ясно, что есть что. – У тебя ведь ангина? Просто кивни. Ага, понял. Температура? Угу. Налет белый? Ага. Врача вызвать? Ясно. Ладно, жди, я на Маяке.

Марк вздохнул, закашлявшись, и утер плечом слюну со рта, размазав ее по рукаву футболки. Глаза слезились от яркой подсветки телефона.

«У тебя не город, а фэнтези-квест какой-то. Перейдите на три поля вперед от Маяка, отвернитесь от Гашика, пойдите на Пекин».

Отправить.

Новое сообщение от Луча.

«ГашЕка, дебил».

Шторы лучше все-таки открыть – солнечный свет убивает микробы. И Лере надо написать, спросить, как она себя чувствует. И дверь открыть.

– Челядь не встречают? – Лучевой заглянул в комнату и, даже не сняв кеды, подошел к окну, дергая плотные шторы в стороны. – Проснись и пой, весна пришла. Я тебе такую клевую штуку купил – обкончаешься. Отвечаю, у тебя такой лет с пяти не было, – он скинул с плеча рюкзак, расстегивая его на лету, и вытащил оттуда пару шуршащих пакетиков из аптеки и доску. С полем для рисования, поделенным на соты. И маленькой магнитной ручкой на веревочке. – Теперь ты можешь послать меня на хуй, даже не снимая штаны! Просто нарисуй.

Марк, поначалу топивший в подушке только один глаз, теперь уткнулся в нее полностью. Но руку за планшетом все-таки протянул.

«Знать не болеет».

– Ммм… окей. Ты это к чему?

«Ты сказал: челядь не встречают». Марк провел магнитом на ручке, чтобы стереть, когда Луч прочитал. Дописал: «А я говорю – знать не болеет».

– А, ладно. Шутки с доставкой по почте, – Лучевой внимательно посмотрел на Марка, – не шути, пожалуйста, пока не сможешь говорить, а то мне стыдно за тебя, когда ты выглядишь тупым.

Марк не ответил. Просто ткнул средним пальцем уже не во фронталку, а в лицо Лучевого, снова утопив половину лица в подушке. Пожелтевшее от болезни с розовыми от температуры скулами, оно смотрелось непривычно.

Марк зашуршал пластиковой ручкой по планшету, не поднимаясь, как кот наполнителем в горшке, карябая еще не испорченную поверхность магнитной доски и уже оставляя царапины, – возможности контролировать свои силы не было. «Как там Лерка?»

– Не знаю. Болеет, вроде лечится. – Лучевой почесал тонкими острыми ногтями подбородок. Он не стриг их под корень, оставляя немного «по-пидорски», как выразился Марк, отрасти. – Ты вообще как? До субботы оклемаешься?

Марк пожал плечами. Взял ручку.

– Не пиши, я все равно плохо понимаю твои каракули.

Он посмотрел на Лучевого как на идиота. «Зачем ты тогда мне эту хрень купил?» – напечатал и повернул телефон к нему, жмурясь от яркого экрана.

– Да я просто забыл, что у тебя зимой по снегу почерк и то лучше. Простите, не почерк – опись.

Лучевой забрал телефон. Вернул.

– Ночной режим и яркость поменьше не пробовал ставить? – Он снова зашуршал пакетиками, которые достал из рюкзака. – Слушай, это сказали после еды сосать. А другие вообще каждый час надо по две штуки. Вы, блин, с Леркой решили посоревноваться? Кто, пока болеет, сосать лучше научится?

Марк захрипел, не в силах застонать. Лежать в одиночестве целую неделю и умирать было, конечно, плохо. Но сейчас стало немного получше.

– Ладно-ладно, барин не в настроении, барин не может ответить и послать. Давай, открывай ротик и лижи свои сосалки, а я пока поесть закажу и фильм какой-нибудь найду.

* * *

«Лерка не придет?»

Стереть «?».

«.»

Солнце слишком ярко для закатного светило через щель между шторами. Лица в фильме светились синим негативом, но просить Лучевого наклонить экран ноутбука лень.

– С чего ты взял? – Лучевой вздохнул, вернув телефон. Началось.

«Она написала. Сказала, что с работы не отпустили».

– Ну, сейчас погода хорошая, лето. Чего ты хотел? – Лучевой потянул пальцы к пробелу на клавиатуре.

«Луч, что происходит?» Щелк. Пауза.

– Ты о чем?

Марк закатил глаза, выдыхая. Сложно разговаривать молча. Он потянулся к тумбочке, чтобы взять пертуссин – глотком смазать связки, которые собирается снова надорвать, так и не восстановив.

– О том, что мы не виделись почти две недели. Она даже на связь почти не выходит. Луч, что происходит?

– А я откуда знаю, что у вас происходит? Ты, кретин, вместо того, чтобы долечиться, подорвался ее тогда проведать. А то она, бедненькая, не вылечится, пока ты не сдохнешь. Ну и че в итоге? Ты болеешь, она здорова и работает.

Сам ныл, что она постоянно мозги ебет, так радуйся, что сейчас – нет. Или ты решил мне мозг поебать? – Лучевой захлопнул крышку ноутбука, почти скинув его на пол. – А вообще, закрой, блять, рот и заткнись. Какого черта вообще разорался…

Марк вдохнул, выдохнув резко и со свистом и хрипом из легких. Наблюдал за сборами Лучевого он уже молча, только, когда он стоял уже у двери, взял в руки телефон, открывая заметки…

– Закрой. Свой. Рот.

Дверь захлопнулась.

* * *

На кухне грохот, запах на грани сводящего желудок от голода и неприятного. Лучевой там сладкий перец жарит вовсю – слюна во рту копится, а почему – неясно. Он еще и поет что-то – дразнится, что может. «ВКонтакте». «Разве ангина – не инфекционное? Какого хера ты ошиваешься здесь каждый день и все еще поешь?»

Пение на кухне смолкло. В дверном проеме показалась светлая макушка.

– Это называется «иммунитет», Марк. Я тебе на холодос буду каждый день «слово дня» клеить, чтобы ты потихоньку их учил. Расширял свой запас, как говорится.

«Пошел ты к черту. И ты, и твой сраный иммунитет».

– А свой ты в каком году послал? А то он по ходу так обиделся, что больше не вернется.

«Ебать ты юморист. Ты че там химичишь? Есть хочу – умираю».

– Умрешь ты от СПИДа, от голода – не успеешь.

По телевизору ерунда. Кроме Лучевого, хочется слышать чей-то голос. Лучевой готовить не умеет, яичница с болгарским перцем – тот еще деликатес. Но Лучевой здесь, Лучевой старается.

– Как думаешь, из тебя бы получился хороший отец? По-моему, нет.

«А из тебя как будто да».

– Так я и не претендовал никогда. Для того чтобы ребенка сделать, баба нужна. А чтобы такую бабу найти, надо ее хотя бы искать. Замкнутый круг. – Лучевой поскреб вилкой по тарелке.

«Ну, раз бабы нет, суррогатное материнство для кого создали?»

– А с каких пор мы обсуждаем способы не для бедных? Ты бы мне заранее сказал, я бы встал и вышел, – он слизал собранный вилкой желток, оставив бледно-желтый след на щетине возле носа. Облизнулся. Не помогло.

Марк поставил свою пустую тарелку на его колено. Не остро, не солено, тошнотно – все как доктор прописал.

«Варианты для бедных не включают в себя пакет услуг «дети». Доступно только премиум-аккаунтам с заработной платой от ста тысяч рублей в месяц».

Луч ухмыльнулся, пробежав глазами по строчкам, и вернул телефон.

– Марк. На улице хоть и лето почти, но бациллы там всякие, и грипп еще есть. – Лучевой, поставив обе тарелки на пыльный пол, прижал ладонь тыльной стороной ко лбу Марка. – Ты из дома, пока сто проц не выздоровеешь, не выходи.

«Когда Лерка придет?»

– Да задрал ты своей Леркой. Позвони и спроси у нее. Или напиши. Я‐то откуда должен знать, припрется она к тебе или нет? – Лучевой поднял тарелки с пола и снова ушел греметь ими на кухне.

Горло саднило и немело, глаза, воспаленные и вечно-болящие, слезились.

«ВКонтакте».

«Мои Друзья».

«Валерия Еремина».

«Лер, ты где? Заскочишь сегодня ко мне, когда Луч уйдет? Я вроде уже почти не болею».

На кухне снова звон, мат, какие-то звуки.

«Маркуш, привет. Я тоже очень соскучилась, но сегодня никак, я же работаю;(Коплю нам на Мальдивы, когда ты поправишься».

«Я не люблю жару, Лер. И когда тебя долго нет – тоже не люблю».

Шум воды и снова грохот.

«В любом случае с тобой Луч. Вот с ним и развлекайтесь, а я не могу, говорила же».

Марк сжал улыбку в тонкую полоску. Острые уголки обветренной кожи впивались в ранки, губы пекло. Напечатать все, что думает о Луче как замене Лерки, он не успел.

«Все, мне пора, тут запара начинается. Целую в обе губки;^*»

* * *

Лучевой снова сидел на кровати в своих пыльных носках. Полы не мешало бы помыть, только для этого пришлось бы встать и пробыть не-в-кровати дольше, чем для похода в туалет. Слишком сложно. Пусть лучше сидит в своих пыльных носках.

Лерка приходила давно. Сначала набросилась с поцелуями, как сумасшедшая, а потом что-то орать начала, а Марк – и рад бы, только голос к тому моменту все больше садился, горло драли недраные мартовские кошки. Она ушла тогда и больше не приходила.

«Луч, как думаешь, а у нас у всех уже заранее определены пары? Вторые половинки, настоящие любови и всякое такое? А то я не очень понимаю, как может у всех все начинаться одинаково – любовь до гроба, признания с соплями, а потом у кого-то пятьдесят лет брака, сто детей и пятьсот внуков, а у кого-то развод, дети повесились на форточке, а родители друг друга сжить пытаются».

Лучевой долго сидит, внимательно смотрит то на сообщение, то на Марка, то на телевизор. Сначала по инерции берется печатать ответ, а потом говорит:

– Тебя вообще поперло уже, да? Лерке своей сопли эти пускай. Это не любовь все, Марк. Инстинкты, гормоны, флюиды. Я для кого слова дня на холодос вешаю? Чтобы ты умнел, пока валяешься, а не деградировал. Жрать хочу, пиццу закажем?

«Хуиццу. Надоело тесто жрать целыми днями. Макароны, пиццы, булки и яйца. Фруктов хочу, сгоняй в магаз».

– А хуюктов ты не хочешь? Апрель сейчас, никаких фруктов еще нет, только яблоки искусственные.

«Хуюктами сам себя корми. Если нет денег ни на что, кроме яблок, не надо меня апрелем кормить. Иди купи яблоки».

* * *

– Марк, ты же понимаешь, что я не могу каждый раз спрашивать тебя, что случилось? – Лучевой снова в кедах завалился на кровать, ладонью сгребая волосы, сожженные летним солнцем и едкой краской, на затылок. Марк взял в руки телефон, чтобы ответить, но Луч остановил его, перебив. – И не спрашивай, почему. Потому что у тебя такое лицо, как будто всегда что-то случается. Я же так шизанутым стану с тобой и буду на улице до людей доебываться: «А чей-то ты грустный такой?»

Марк потер ледяными пальцами глаза и поморщился – болит. Луч затыкаться и не думал, зудел над ухом, взбивая кедами пыль с одеяла. Нужно его попросить, чтобы поменял белье, да и самому помыться не помешает – почти неделю не вставал из-за рецидива, выпаривал из тела всю жидкость, которую в него Луч почти две недели усердно заливал. В комнате, наверное, смердит, как во время эпидемии чумы.

– Я так разговаривать нормально научусь, пока ты молчишь. Уже целые монологи научился почти без запинки, – он ткнул носком кеда ногу в носке. – А то раньше только «епта бля» успеваю, а Марк уже «Письмо Татьяны» придумал и читает мне, где и как я не прав.

От сенсорной клавиатуры отлетают щелчки – звук не выключен. Долго печатал. Про Леру, про то, что она ему почти не пишет, не приходит, не отвечает на звонки. Про то, что видел ее последний раз в апреле, про то, что болеть надоело, а трахаться хочется, как в пятнадцать, а девушка его, кажется, откровенно сливает. Стер. Напечатал снова, гораздо быстрее.

«Может быть, все дело в непрекращающейся залупе?»

– Везет тебе, ты подумать можешь, прежде чем спиздануть, – Луч бросил мутный взгляд на экран, еле сфокусировался, долго щурился. Без линз. – Ты весь – сплошная залупа. Бескрайняя плоть.

«Как будто мне в кайф одну тупую фразу десять лет печатать. Я сто раз передумать успеваю, пока допишу».

– Может, оно и к лучшему? Не думал, что я не всю хуйню, которую ты хочешь мне сказать, хочу услышать? Подумай-подумай. – Он снова ткнул кедом его ногу.

«Зато я с удовольствием слушаю все твои «епта бля», да. Жалко, что текстом нельзя передать сарказм. Так что пишу. САРКАЗМ».

– Ты когда какие-то эмоции выражаешь, тоже пиши, пожалуйста, а то по твоей морде никогда не понятно, что ты изображаешь.

«Допиздишься».

– Допечатаешься. Лежишь уже которую неделю, не вставая, скоро как Хокинг будешь – одним пальцем общаться.

Марк неожиданно осклабился, как не делал этого давно. Еще до болезни, наверное.

– О‐о-о, я знаю, что ты сейчас сделаешь.

Едва вытащив из-под себя свободную руку, Марк достал ее из-под одеяла. Поднял. Оттопырил средний палец.

– Я знал. Это твой максимум.

* * *

Прошло еще какое-то время, прежде чем Луч снова заговорил. Он вообще с каждым днем разговаривал все меньше, общался знаками; если находился на кухне, не говорил, а писал. Словно заразился молчанием от Марка.

Вообще, его звали Кирилл. И фамилия у него вообще-то была не Лучевой, а странно-славянская – Маяк.

Лера не приходила. Марк болел вроде бы месяц, точно он не знал, когда начал. Вроде в апреле. На календаре в телефоне был июнь. Только телефон был не его, а Кирилла.

И страница не Лучевого, а Леры.

И не Лерины «целую» и «скучаю».

Не Лерины «освобожусь – перезвоню».

Лерины были только звонки. То есть их не было. И это все, что было от Леры за это время.

То есть Леры не было вовсе.

– Марк, слушай, я могу объяснить…

Лучевой сидел на мешке напротив кровати. Шторы были отдернуты наполовину, освещая только ту часть комнаты, где обычно лежал Марк. Луч был в темноте. Он вроде и не нервничал сильно, не заикался, не дергался. Только молчал долго, недоговаривал.

Марк тоже молчал, даже не зная, может ли говорить. Вроде ангина проходит за то время, что он болел. Осталось узнать – сколько.

– Хотя нет, я не могу.

Марк выдохнул, незаметно пошевелив губами. Пытался заговорить.

– Что? – Луч поднял на него взгляд. В темноте белки глаз выделялись – можно было отследить, куда он смотрит. – Попытайся еще раз.

Марк сглотнул, произнес, задержав дыхание:

– Где?

– Что «где»?

– Кто.

– Кто где?

– Лера.

Луч поднес ладонь ко рту, задумчиво помял пальцами губы. Тонкие, обветренные закончившейся в апреле зимой. Или летом. Или, черт возьми, тем, что сейчас происходит на улице.

Луч спросил:

– Ты правда не догоняешь?

Луч сказал:

– Ее похоронили больше недели назад.