Читать книгу Отечественная философская журналистика. История и современность - Сборник - Страница 3

Среди разнообразных форм отечественной социально-политической мысли в дореволюционной России заметное место занимала философия русского классического анархизма. Как пишет известный исследователь этого феномена Сергей Федорович Ударцев, «крупными теоретиками российского анархизма второй половины XIX – начала XX вв. (пожалуй, самой яркой странице истории мирового анархизма) были: теоретик революционного анархизма-коллективизма М. А. Бакунин, анархист-коммунист П. А. Кропоткин, анархист-коммунист и мистик А. А. Карелин, анархист-гуманист А. А. Боровой, анархист- универсалист А. Л. Гордин, теоретик ассоциационного анархизма П. Д. Турчанинов (Лев Черный), сторонник мистического анархизма А. А. Солонович и др.»[1]. Говоря об отличительной черте теории анархизма и анархического сознания в целом, Ударцев подчеркивает не столько негативный его характер, проявившийся в отрицании государственности (этатизма) и безвластии, сколько позитивное содержание, заключающееся в том, что анархизм выступает политическим антитезисом по отношению к этатизму, заставляя его эволюционировать и развиваться. Современная научная парадигма, непосредственно связанная с синергетикой, давно уже реабилитировала отрицательные значения противоположностей и противоречий, например, таких как хаос и порядок, асимметрия и симметрия и т. п.

В начале ХХ столетия в отечественной теории анархизма наибольшую роль сыграли воззрения известного русского ученого-географа, философа-анархиста и журналиста-публициста Петра Алексеевича Кропоткина. Начальный период журналистской деятельности Кропоткина относится к 80-м годам XIX века, когда он выступил с рядом статей в зарубежных общественно-политических изданиях, в частности, во французской газете «Бунтовщик» («Le révolté»). Впоследствии эти статьи были им сведены в монографическое издание, известное под названием «Речи бунтовщика», – большой теоретический труд, в котором впервые Кропоткиным была сформулирована в целостном виде доктрина анархо-коммунизма. Особенностью его газетных публикаций данного периода была критика парламентаризма, представительной демократии, предвыборных махинаций, манипуляций сознанием избирателя со стороны политиканов. Кропоткин, ориентируясь на западного читателя, писал о необходимости развития в различных регионах производств, ориентированных на насущные потребности местного населения, а не на максимальную прибыль. Наконец, им была, во-первых, затронута проблема преодоления сырьевой ориентации народного хозяйства (столь актуальная для современной России), а во-вторых, обоснована идея организации общественного самоуправления коммун, объединений жителей городов. Впоследствии проблема самоуправления и самоорганизации стала ведущей в его теоретическом труде «Взаимная помощь как фактор эволюции». Задача самоуправления – освободить граждан от всевластия бюрократии. «Свобода, – это не именинный подарок. Ее нужно взять; даром она никому не дается», – такова центральная мысль социально-философского учения Кропоткина в целом.

Журналистская деятельность П. А. Кропоткина получила свое развитие в лондонский период его жизни как политика-эмигранта. Она была связана с публикацией ряда статей в серьезных естественнонаучных изданиях Англии. В них он обосновывал на естественно-историческом материале суть «синтетической философии». По Кропоткину, синтетическая философия – это синтез естественных и социальных наук, поиск мета оснований для научных гипотез и выводов. Эта философия формировалась под определяющим воздействием классического позитивизма. Хотя она имела и свою специфику, которая выражалась в том, что в социальных законах, как считал Кропоткин, отражаются закономерности, которые можно выявить на иных уровнях организации мира. На ступенях эволюции социальной жизни прослеживаются особенности природного характера. Согласно Кропоткину, «общество… существовало задолго до появления человека среди животных»[2]. Рассматривая закон взаимной помощи и солидарности как основополагающий в эволюции человека, Кропоткин приходит к выводу, что это лишь частный случай общего биосоциального закона эволюции общественных существ. Для методологии ученого в лондонский период жизни постепенно становится определяющим приоритет эволюции, в отличие от ранних революционных воззрений. Революция, как прерывание постепенности, стала рассматриваться им с точки зрения исторически назревшей фазы общего эволюционного процесса. Вероятно, это повлияло в последующем на его отношение к одной из ведущих социальных проблем – вопросу войны и мира.

Начало Первой мировой войны в 1914 году в значительной мере определило раскол в оппозиционных силах по вопросу защиты Отечества. Как отмечал в свое время С. Ф. Ударцев, в отношении Кропоткина к войне выразилось два противоположных начала. С одной стороны, осуждение войн, разоблачение их как выгодных эксплуататорам, но в то же время признание права на существование справедливых войн. С другой стороны, осознание того, что победа Германии в Первой мировой войне явилась бы национальной катастрофой для России. Отсюда проистекает его так называемая «оборонческая позиция», за которую Кропоткина критиковали и большевики и анархисты. В основе оборончества Кропоткина, по нашему мнению, лежал его патриотизм русского человека, душой болеющего и переживающего беды и страдания Родины.

По представлениям современных исследователей, актуальна проблема реабилитации социальной позиции Кропоткина по вопросам войны и мира во время Первой мировой войны. Например, петербургский историк анархизма П. И. Талеров в своей монографии отметил, что взгляды Кропоткина в этот период в определенной мере противоречили его анархистским идеалам, поскольку «любая поддержка любой государственной политики претит анархистскому противогосударственному принципу. Нельзя выступать против власти и вместе с тем поощрять ее действия, руководствуясь хотя бы и благими целями. Анархисты всегда и везде выступали и выступают за разрушение любого государства, за свободу от любого угнетения и насилия»[3]. Вместе с тем Талеров отмечает, что Кропоткин увидел в мировой войне нечто большее, чем просто столкновение враждующих сторон с территориальными и экономическими претензиями. Кропоткин был активным сторонником победы Антанты над Германией, осуждал пацифизм и пораженчество. Он считал, что победа монархической Германии приведет к милитаризации социума, усилит позиции самодержавия в Европе и похоронит надежды на приход социальной революции. Так, в одном из своих писем он прямо писал, что «при данных условиях всякий, кто чувствует в себе силы что-нибудь делать, и кому дорого то, что было лучшего в европейской цивилизации, и то, за что боролся рабочий Интернационал, может делать только одно – помогать Европе раздавить врага самых дорогих нам заветов: немецкий милитаризм и немецкий империализм»[4]. Как отмечает И. В. Петушкова, главной причиной оборончества Кропоткина была его ненависть к германскому империализму (вспомним в связи с этим Николая Яковлевича Данилевского с его антигерманизмом), вера в цивилизационную роль демократической Франции и защита России, способной после Февральской революции 1917 года привести российское общество на более высокую ступень исторического развития[5].

В диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук О. Н. Шенниковой эта тенденция реабилитации позиции оборончества со стороны Кропоткина прослеживается наиболее явно. Автор приходит к выводу, что оборончество Кропоткина оказалось наиболее дальновидной позицией защитника Отечества. Патриотизм Кропоткина-анархиста, по мнению Шенниковой, не противоречил его мировоззрению в целом и стал несомненным достижением Петра Алексеевича как социального философа, который, начиная с народнического периода, отражал интересы русского крестьянства[6]. Оборонческая позиция Кропоткина по отношению к воюющей России и странам Антанты нашла свое отражение в публицистической деятельности классика русского анархизма. В феврале 1916 года была опубликована «Декларация 16-ти» (Манифест анархопатриотов), в которой Кропоткин вместе с другими анархистами европейских стран публично определил свое одобрительное отношение «освободительной миссии» антантовского милитаризма. Первыми документ подписали активисты из Франции (Жан Грав, Жак Герен, Альбер Лезан, Франсуа Ле-Леве, Марк Пьерро, Поль Реклю, Шарль Малато), Французского Алжира (Антуан Орфила, Ф. Ришар), России (Кропоткин, Черкезов), Бельгии (Анри Фюсс, Жюль Муано), Японии (Исикава Сансиро) и Нидерландов (Христиан Корнелиссен). Всю вину за возникновение войны авторы декларации возлагали исключительно на германский блок: «Мы глубоко убеждены, что немецкое нападение было угрозой – приведенной в исполнение – не только против наших освободительных надежд, но и против всей человеческой эволюции, – говорилось в заявлении. – Вот почему мы, анархисты, антимилитаристы, враги войны, горячие сторонники мира и братства народов, встали в ряды защиты и не сочли возможным отделить свою участь от участи всего остального населения». Авторы манифеста решительно отвергли любые мирные переговоры, так как «говорить в настоящий момент о мире – значит, играть на руку немецкой министерской партии, Бюлова и его агентов». «Вместе с теми, кто принимает участие в борьбе, мы считаем, что вопрос о мире не может стоять до тех пор, пока немецкое население не вернется к более здравым представлениям о справедливости и праве, пока не откажется быть орудием проектов господства пангерманской политики», – заявляли подписавшие декларацию, фактически целиком солидаризируясь с официальной позицией государств Антанты[7]