Читать книгу Только анархизм: Антология анархистских текстов после 1945 года - Сборник - Страница 9

Терпимые правонарушители в централизованных культурах находятся на двух различных уровнях. Они способны внедряться в механизм законодательной и политической власти и контролировать его, будучи высокопоставленными политиками и правителями. Как правило, в ещё большем числе их можно встретить в составе исполнительных органов, вклинивающихся между должностным лицом и гражданином. Нашим принятием существования и роли этих терпимых правонарушителей, а также их способности причинять вред мы обязаны подъёму тоталитарных государств, однако возрождение преступности и военной тирании как социально приемлемых линий поведения в цивилизованных государствах привело и должно приводить к пристальному изучению подобных механизмов внутри социальных демократий.

Социальная демократия была изобретена (по крайней мере в том виде, в каком она развилась как определённая продуманная система) с целью ограничить возможные злоупотребления властью её представителями. Полномочия самих представителей появились в результате общественного недовольства безответственным правительством. Таким образом, говоря языком либеральной теории, социальная демократия должна всесторонне гарантировать защиту от захвата власти преступными индивидами или группами. Конституция Соединённых Штатов специально оформлена так, чтобы эта цель была заметна. Однако гарантии, предоставляемые конституциями и теориями управления, упускают из расчётов куда более значимые эффекты, оказываемые на общество экономическими и социальными силами, которые не смогли предвидеть теоретики. Демократия подвержена рискам, с которыми сталкивались и другие общества – рискам от амбиций энергичных и беспринципных личностей, а также от чрезмерной концентрации власти, но есть у неё и свои собственные риски. Число претендентов на политическую власть при монархии ограничено кругом военных руководителей и знати, которые могут надеяться на успех при узурпации; чем шире критерии для поста, тем больше конкуренция. Демократические сообщества, в особенности в своих централизованных формах, дают шанс на попадание в сферу государственных дел многим агрессивным людям, чьи амбиции в ином случае могли бы ограничиваться лишь локальными вопросами. Более того, реальный контроль, который делегированные правители осуществляют над жизнями простых граждан, оказывается ещё более эффективным и доскональным, чем даже тот, о котором могли помыслить древние монархи, а сам факт делегирования в некоторой степени ограничивает сопротивление народа такому контролю. С ростом урбанизированного общества и расширением области и пределов администрирования высокопоставленные политики получили ресурсы силы и убеждения, и это не встречало сколько-нибудь значимого организованного сопротивления, за исключением периодов экономических спадов или распространённой нищеты.

В то же самое время концентрация населения и политических функций в городах привела к постепенному расширению размеров и пределов действия механизмов принуждения. Эти организации постепенно обретали автономное функционирование, которое может быть свободным от контроля как политической элиты, так и народа. Городская полиция сыграла важную роль в конфликтах вокруг политических партий и в установлениях диктатур. Можно вспомнить, что римская конституция предусматривала специальные и спланированные проверки использования армии для принуждения внутри страны на основании различия между imperium domi и imperium militae[4], а военные командиры обычно лишались власти в пределах города²¹. Уникальная череда императоров-психопатов в поздней истории Рима была почти в каждом случае обязана своей властью самовольным действиям принуждающих частей армии (императорских телохранителей), которые часто набирались из иностранных наёмников или имели их поддержку. В этом случае исполнительная власть была в физическом и буквальном смысле чужой, инородной для нравов и установок римского общества. Слом этой системы последовал после появления среди исполнительной власти достаточно мощных и амбициозных претендентов для разделения между ними центральной власти.

При этом либеральная теория западных демократий почти или даже совсем не имела влияния на планы их биологического роста. Централизация повлекла колоссальные изменения, многие из которых стали решающими для статуса семьи и безопасности личности и не были нейтрализованы техническими достижениями. Хэллидей²² привлёк внимание к растущей значимости культурно наследуемой тревоги в таких обществах. Исторические свидетельства, взятые из судьбы более древних городов-государств, отошедших от своих биологических основ, далеки от того, чтобы быть убедительными. Нарастающие тенденции к страху, опасности, а также курс на войну в таких демократических культурах становятся постоянными характеристиками, их можно обнаружить и в нашей собственной. Мамфорд²³ уже продемонстрировал пугающе реалистичную картину процессов дезинтеграции в городских агломерациях – в этих условиях развитие психопатий приобретает масштаб пандемии: вина и её проекции в военной агрессии могут стать в демократических и традиционно пацифистских культурах даже более заметными, чем в более устойчивых авторитарных. Эффект, оказанный на современное американское сознание атомными бомбами, был более значимым, чем для немцев эффект от военного поражения. Либеральные гарантии в современной социальной демократии оказываются всё более вынуждены противостоять факторам, никогда не приходившим в головы её изобретателей. Осуждаемые современными либералами тоталитарные режимы, на которые те проецируют свои собственные чувства вины и тревоги, являются конечными продуктами похожих процессов в тех культурах, где сопротивление было ещё ниже в силу традиции или стечения обстоятельств.

В аристократических олигархиях члены правительства набирались по праву наследования из правящей касты и периодически пополнялись из нижестоящих слоёв за счёт браков и появления новых, самостоятельно продвинувшихся дворян. Управление было одной из многих функций, осуществлявшихся этим классом. В централизованных демократиях управление – это профессиональное занятие, притом обычно исключающее совмещение с другими формами деятельности. Следовательно, оно должно конкурировать с другими занятиями равного достоинства и статуса за необходимых для работы сотрудников. Руководство современной политической партией не предлагает ни экономических, ни интеллектуальных стимулов, превосходящих стимулы, предоставляемые технологиями, профессиями или более высоким положением в администрации на гражданской службе – её привлекательность для отдельного человека, вероятно, зависит в основном от предлагаемых ею возможностей изменить жизни других. Механизмы принуждения, полиция и тюремные службы в прошлом могли набирать к себе людей в силу ассоциации личной безопасности с работой на государственной службе. Многие годы служба в полиции или армии была единственным респектабельным занятием, дающим право на пенсию, на что могли претендовать представители рабочего класса²⁴. Такого положения больше нет. Рост социальной защищённости и повышение стандартов уровня жизни в целом упразднили их привлекательность. По сравнению с другими занятиями, у работы в службах принуждения плохая оплата и более жёсткая дисциплина. Здесь, как и в органах законодательной власти, при поступлении всё более важную роль играет, по всей видимости, осознанный выбор. Таким образом, в централизованных обществах есть тенденция набирать персонал для подобных занятий в основном из числа тех, кто более всего озабочен страстью к власти, к полномочиям контролировать и направлять других. В случае будущих политиков подобные устремления могут происходить из высокоразвитого политического и общественного чутья, с той же вероятностью их источником может быть и плохая приспособляемость и глубоко укоренившееся стремление к самоуверенности и доминированию. В социальных демократиях существует лакуна между индивидом, желающим получить должность, и должностью, которую он желает, между механизмами избрания и механизмами партийной системы, включая и необходимость побуждать многочисленные электората! с разным уровнем интеллекта поддерживать кандидата при голосовании. В таком процессе прямота и альтруизм могут оказаться в проигрыше по отношению к коварству и эгоистичным амбициям. Более того, в то время как альтруизм и социальный идеализм могут найти готовые выходы для себя в других областях деятельности, например в научных исследованиях, медицине, религии или социальной сфере, все из которых обладают достаточным интеллектуальным и общественным престижем, централизация власти неизбежно привлекает к административному центру тех, для кого власть сама по себе является целью. Жажда успеха посредством богатства или успеха посредством славы и почёта более адекватно удовлетворяется в других сферах общества, и хотя политической власти возможно достичь другими путями, эта жажда остаётся превалирующим признаком правления в современных городских культурах.

Рассуждения подобного рода могут служить констатацией, скорее, возможного риска, нежели реального положения вещей в психологии английской политики в настоящее время. Число амбициозных и непорядочных людей в любом сегодняшнем парламенте, вероятно, не выше, чем в предыдущие периоды, когда условия были иными. Однако другие факторы, помимо тех, что связаны с политикой партий, в любое время могут вмешаться с целью привести посредством выборных технологий на ту или иную должность психопатов или группы, которые станут вести себя противоправно, будь это их долгожданной целью, объектом внимания и выражением сдерживаемой общественной тревоги и фрустрации, или же посредством разрушающего влияния, которое обширная власть, изоляция и кризис могут оказывать на колеблющихся личностей. Стандарты членов парламента Великобритании, а также общества в ходе межвоенной депрессии и Второй мировой войны претерпели значительные изменения. Вопреки этим переменам и давлению, оказываемому современным правительством на изначально общественно активных людей, институциональные меры безопасности едва ли окажутся эффективными.

Более того, что бы мы ни считали нормой неприкосновенности частной жизни и как бы полно этот стандарт не поддерживался английскими политиками, существует резкое разделение между личными качествами и публичной политикой. Это разделение характерно для сегодняшнего политического сумасшествия, когда явно порочная публичная политическая деятельность может сочетаться с примерным поведением в частной жизни. Предположение, что те, кто отдаёт приказы совершать мошенничество, бойни или депортации, должны непременно быть преступниками или садистами в своих частных взаимоотношениях, не поддерживается теорией или данными наблюдений. Когда такие действия явно безумны, нормальность тех, кто их совершает в других сферах деятельности, не более убедительна, чем та внешняя адаптация, которую нередко демонстрируют преступники вне своего специфического расстройства поведения. Представляется бесспорным, что интенсивная нагрузка и другие аспекты современной политической деятельности оказывают очевидное влияние на побуждения к преступному поведению у людей, которые при иной ситуации не проявляли бы его. Сомнительно, был бы Гитлер активным преступником, если бы не получил свою должность, несмотря на его безусловно ненормальную природу.

Обсуждая эти феномены в их нынешнем контексте, можно ссылаться на историю, но очевидные причины препятствуют публикации исторических расследований или оценок ныне живущих личностей. В любом случае, следует отказаться от долгосрочной диагностики умственной ненормальности у человека, известного лишь по своим высказываниям. Но вряд ли мы не заметим релевантность психиатрической классификации политической сцены последних двадцати лет. Тот факт, что ненормальные люди существуют и достигают власти, в рамках политической системы не является сам по себе её осуждением. То же самое относится и к другим сферам деятельности. Можно сформулировать важнейшие суждения, на основе которых надо строить оценку современного государства: во-первых, привлекает ли оно психопатов избирательно; во-вторых, является ли само стремление к власти демонстрацией провинности у некоторых или у всех, кто его демонстрирует; и, в-третьих, увеличивают ли и побуждают институциональные модели ненормальные склонности у руководителей государства? Чтобы дать ответ на эти вопросы, мы должны рассмотреть проблему с другой её стороны и изучить типы руководства, которые существуют в современных демократиях, а также их совместимость с устоявшимися социальными отношениями.

Всякая классификация общественной провинности должна включать в себя большинство, если не все из известных проявлений расстройств поведения, поскольку преступное поведение может возникать в широком наборе условий. Всё больше признаётся тот факт²⁵, что отнюдь не все правонарушители и тем более не все преступники могут быть признаны имеющими психические отклонения. Наша важнейшая проблема – «не-нормальный и не-ненормальный» индивид. Однако некоторые явные примеры нестабильности психики являются довольно частыми причинами антиобщественного поведения. Органические психозы в силу их медленного развития в ранее нормальных личностях легко приобретают общественную значимость – едва ли шизофрения в своих крайних формах совместима с политической активностью, хотя такое случается в случаях с влиятельными религиозными или квазирелигиозными пророками. Маниакально-депрессивные психозы совместимы с активным и внушительным участием в общественной жизни – они могут негативно влиять на рассудительность, особенно в своих умеренных формах, не будучи замеченными пациентом или его коллегами, а циклическая депрессия в критических точках, как утверждают, вызывала провалы кампаний. Параноидные, истерические и навязчивые модели поведения, вероятно, также имеют очевидную общественную значимость: однако наиболее существенными в плане современной политики являются различные психопатические личности, ещё не доходящие до психоза, но уже безусловно страдающие неврозами. Даже человек с крайней степенью умственной неполноценности благодаря своей беспрекословной преданности, а также и «нравственно неполноценный», но не окончательно опустившийся человек могут занимать определённые должности в структуре общества.

Неадекватный психопат может дрейфовать в сторону преступления, но гораздо менее вероятно, что этот дрейф приведёт его к занятию должности, поскольку дрейф – неудовлетворительный способ продвижения по службе в конкурентном обществе. Там, где он несёт ответственность, будучи нейтральной третьей стороной между агрессивными оппонентами, уравновешивающими один другого, как это бывает в профсоюзе или на национальных выборах, он может набрать популярность, прослыв покладистым, гениальным и внешне общительным человеком, чья безмятежность и эмоциональная тупость могут быть приняты за глубину ума. Будучи неспособным совладать с кризисами или неудовольствием среди коллег, от которых он зависит, и которые, возможно, ему льстят, в неотложной ситуации он может бешено стараться наладить контроль или отвечать агрессией загнанного в угол кролика. За последние годы несколько подобных персонажей промелькнуло на политической сцене, при этом срок их жизни при демократических порядках был, пожалуй, дольше, чем при тираниях, поскольку они оказались не столь предсказуемы, как их правоверные приспешники.

Агрессивный эгоцентрик – вот куда более типичная фигура в политической борьбе. Антиобщественная сущность подобных субъектов заключается как в их мироощущении, так и в нескрываемом поведении – они тщеславны, амбициозны, деспотичны и нетерпимы.

Это не только вопрос степени, которая отделяет нормальное от ненормального, но и того факта, что эмоциональная нестабильность и неспособность извлечь выгоду из опыта делают поведение агрессивной, эгоцентричной психопатической личности непредсказуемым, ненадёжным и часто опасным. Качества, которые требуют твёрдого руководства, если вы рассчитываете на успех, оказываются неконтролируемыми и действуют во вред как самому человеку, так и обществу²⁶.

Люди такого типа, обладающие средствами управления и высоким интеллектом, легко продвигаются к господствующим постам – они прирождённые боссы, для которых статус неоспоримого лидера является главной целью в жизни. В других случаях целью может являться достижение высоких позиций в бизнесе из корыстных побуждений, при условии, что недобросовестность этих личностей и их некритическая оценка собственных возможностей не приведут к неприятностям. Наступление тоталитарного порядка значительно расширяет радиус беспорядочного поведения такого типа, вполне совместимого с высокими политическими должностями, – эгоцентрик, способный достаточно приноровиться к вышестоящему и более успешному эгоцентрику, будет весьма высоко цениться за свою тупость, отсутствие сентиментальности и агрессивное отношение к нижестоящим.

Люди, отклоняющиеся в этическом отношении, характеризуются полным отсутствием или серьёзным повреждением чувства моральной ответственности, которое может соседствовать с острым интеллектом и кажущейся разумной, внушающей доверие внешностью, становятся опасными и неумолимыми преступниками, но в основном предпочитают действовать в одиночку²⁷ и в качестве политических фигур скорее возникают на гребне волны революционного насилия, чем в ходе нормальных выборных процедур; одно лишь пренебрежение к моральным стандартам ещё не является достаточным поводом для включения кого-либо в эту группу, а случаи реальной нравственной отсталости достаточно редки. По крайней мере некоторые из них являются результатом органического психоза – тогда как другие рассматривались как конституционально ненормальные²⁸. Бывали случаи, когда подобные личности получали наследственный или даже выборный пост – такой диагноз некоторые исследователи ставили императору Калигуле.

Среди этих типов агрессивный и стяжательский безоговорочно являются самыми вероятными для плетения интриг и занятия высоких должностей. Границы, в пределах которых они способны это делать, зависят от модели общества. На ранних стадиях индустриализации преобладал стяжательский тип психопата, обнаруживший для себя готовое свободное пространство посреди экспансии промышленности, коммерции и финансов. Его появление, по сути, стало знаком для принятия первых законов, призванных дать гарантии его финансовым жертвам, а позднее также и законов о контроле за условиями занятости в промышленности. Увеличившиеся возможности корыстных правонарушений в централизованных обществах форсировали расширение политического контроля вплоть до этого предела. Изменения в институтах и экономическом положении Британии уже серьёзно уменьшили эту возможность. Умышленные правонарушители стяжательского типа, вероятно, нашли для себя более подходящий выход в преступлениях или граничащих с преступными действиях, и денежные выгоды политики едва ли для них привлекательны. Однако здесь, как и бывает обычно в таких случаях, финансовый успех – это скорее средство, а не цель сама по себе, и его достижение мотивировано желанием наслаждаться властью и безопасностью, сопровождающей богатство, бухгалтерская оценка здесь, скорее всего, не к месту. Власть в своей тоталитарной форме казалась обеспечивающей адекватные награды для удовлетворения и тщеславия, и жадности – медали Геринга и его коллекция картин, по сути, относятся больше к попытке бахвальства, нежели к алчности скопидома. Стяжательство ради самого стяжательства – это, вероятно, сравнительно редкая форма преступности.

В послевоенном английском обществе психопаты власть-стяжающего типа, по всей видимости, процветают на периферии органов власти, скорее, в качестве посредников и агентов влияния, нежели как законодатели внутри них. В Америке сохраняется прежняя модель конкуренции бизнеса, и эгоцентричный психопат стал моделью для широко распространённого национального мифа об успехе. В силу своего героического статуса подобные личности могут вмешиваться в политику для гарантирования своих интересов или удовлетворения своих амбиций с большей лёгкостью, чем это возможно в Британии, где общество относится к ним с меньшим пиететом.

Примечания к разделу «Психология»

1 См.: Fox D. Anarchism and Psychology (2011), www.theanarchistlibrary.org. «Анархисты, вероятно, уделяли второстепенным проблемам революции больше внимания, чем любое другое революционное движение» (см.: Bookchin М. Introduction ⁄⁄ Bookchin М. Post-Scarcity Anarchism. P. 19).

2 См.: Peris F., Hefferline R., Goodman P. Gestalt Therapy: Excitement and Growth in the Human Personality. New York: Julian Press, 1951. Гудман написал второй том “Novelty, Excitement, and Growth”.

3 См.: Gross O. Selected Writings, 1901–1920 / Trans. L.L. Madison. Hamilton, New York: Mindpiece, 2012; Gross O. Overcoming Cultural Crisis (1913) / Documentary History, 1. P. 281–284; Jung C.G. Psychological Types / Trans. H.G. Baynes, rev. R.F.C. Hull. Princeton, Newjersey: Princeton University Press, 1976. P. 101–111 (в этой кн. Юнг признаёт влияние Гросса). Существует Международное общество Отто Гросса: www.ottogross.org. Гросс и Юнг являются главными героями фильма «Опасный метод» (2011).

4 Наир.: HongN. Constructing the Anarchist Beast in American Periodical Literature, 1880–1903 // Critical Studies in Mass Communications, 9 (1) (1992). P. 110–130; сокр. переизд.: HongN. The Anarchist Beast. Berkeley, California: LBC Books, 2011. Среди примеров навешивания ярлыка «безумцев»: Anarchist Peril: Psychology of the Anarchist / Trans. J.-P. Cortane. Vancouver, Canada: Pulp Press, 1973; сокр. версия кн.: Dubois F. The Anarchist Peril / Trans. & ed. R. Derechef. London: T. Fisher Unwin, 1894. «Литература об анархистах, написанная капитанами полиции, журналистами, судьями и случайными обозревателями, огромна» (см.: Foreword ⁄⁄ Patterns of Anarchy. P. xvi). Крайне неисторично в наше время винить в перманентной непопулярности анархизма терроризм конца XIX в., как это делает Колин Уорд, см.: Ward С. Anarchism: AVery Short Introduction. Oxford: Oxford University Press, 2004. P. 12–13. Большевики и сионисты были террористами, однако они стали популярными и остаются такими для некоторых до сих пор.

5 Одним из занимавшихся этим вопросом был Этьен де ла Боэси (1530–1562). См. его кн.: Ла Боэси Э. де. Рассуждение о добровольном рабстве ⁄ Пер. с фр. М.: АН СССР, 1952 (впервые опубл, в 1574 г.). Он был другом Мишеля Монтеня. Под конец своей недолгой жизни стал консерватором и видным юристом.

6 См.: Milgram S. Obedience to Authority: An Experimental View. New York: Harper & Row, 1974; Lombardo L. The Lucifer Effect: How Good People Turn Evil. New York: Random House, 2006.

7 См.: РайхВ. Психология масс и фашизм ⁄ Пер. с нем. Ю.М. Донец. СПб.: Университетская книга, 1997; BrintonM. [ChristopherPallis]. The Irrational in Politics: Sexual Repression and Authoritarian Conditioning (2d ed.; London: London Solidarity, 1975), reprinted in: For Workers’ Power: The Selected Writings of Maurice Brinton / Ed. D. Goodway. Oakland, California: AK Press, 2004. P. 257–292; VoyerJ.-P. Reich: Howto Use. Trans. K. Knabb. Berkeley, California: Bureau of Public Secrets, 1973. Райх также писал на эту тему, более популярно, но и более параноидально в кн.: РайхВ. Посмотри на себя, маленький человек! ⁄ Пер. с нем. А. Шмонина. М.: Мир Гештальта, 1997- Анархисты того времени практически полностью игнорировали Райха. Редким исключением был анархист с инициалами “H.R.” (вероятно, нем. анархо-синдикалист Гельмут Рюдигер), ценивший исследования Райха по сексуальности, но полагавший, что тот, будучи коммунистом, не смог прийти к должным социально-революционным выводам, см.: Wilhelm Reich and the Mass Psychology of Fascism (1935) // Documentary History, 1. P. 444–448.

8 См.: Адорно T.B. Исследование авторитарной личности ⁄ Пер. с нем. М. Кондратенко, М. Поповой, общ. ред. В.П. Култыгина. М.: Серебряные нити, 2001 (впервые опубл, в 1950 г.).

9 См.: Фрейд 3. Недовольство культурой ⁄⁄ Фрейд 3. Психоанализ. Религия. Культура ⁄ Пер. с нем., сост. и вступ. ст. А.М. Руткевича. М.: Ренессанс, 1992. Вполне возможно творческое неверное прочтение этой кн., как у сюрреалистов (см.: Cafard М. [John Clark]. The Politics of the Imagination // Cafard M. The Surre(gion)alist Manifesto and Other Writings. Baton Rouge, Louisiana: Exquisite Corpse, 2003. P. 23–24).

10 См.: Read H. Poetry and Anarchism. London: Faber & Faber, 1938. P. 80.

11 См.: Skinner B.F. Walden Two. New York: Macmillan Co., 1962 (впервые опубл, в 1948 г.). Бихевиористская утопия оказывается не столь отталкивающей, как это может показаться на первый взгляд. Некоторые коммуны хиппи черпали вдохновение из этой кн., см.: SargentL.T. Utopia and the Late Twentieth Century: A View from North America // Utopia: The Search for the Ideal Society in the Western World / Ed. R. Schaer, G. Claeys, L.T. Sargent. New York: Oxford University Press, 2000. P. 334.

12 См.: Зерзан Дж. Психология масс и страдание ⁄⁄ Зерзан Дж. Первобытный человек будущего ⁄ Сост., пер. с англ, и примеч. А. Шеховцова; общ. ред. Д. Каледина. М.: Гилея, 2007. С. 94. Психологическое Сообщество ещё называют Терапевтическим государством, см.: Szasz Т. The Therapeutic State: Psychiatry in the Mirror of Current Events. Buffalo, New York: Prometheus Books, 1984; Polsky AJ. The Rise of the Therapeutic State. Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1991.

13 См.: Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders (5^th ed.; Washington, DC: American Psychiatric Association, 2013).

14 См.: Allen F. Diagnosing the D.S.M. // New York Times (New York ed.). 2012. May 11, Ai9. Здесь у меня нет места для обсуждения этого вопроса или даже для цитирования обширной литературы, критикующей DSM-5 и его предшественников с научных позиций.

15 См.: DSM-5, 313.81 (F 91.3), images/pearsonclinical.com.

16 См.: Ломброзо Ч. Анархисты ⁄⁄ Ломброзо Ч. Преступный человек ⁄ Пер. с итал. С. Раппопорта, Н. Житковой и др. М.; СПб.: Эксмо; Мидгард, 2005. С. 245. На англ, это исследование доступно на сайтах www.theanarchistli-brary.org и www.marxists.org – на первом эта работа размещена с иронией, тогда как на втором вполне серьёзно. См. также: Shantz J. Lombroso’s Anarchy Problem (2014), jeffshantz.ca.

17 См.: Зерзан Дж. Психология масс и страдание. С. 95. Сам Зерзан тоже отнюдь не чурался медикализирования политического. Подзаголовок одной из его кн. – «патология цивилизации», см.: Zerzan J. Running on Emptiness: The Pathology of Civilization. Los Angeles, California: Feral House, 2002. Я не уверен, но кажется, это название – «бегство в пустоте» – он стащил у меня.

18 См.: Goodway D. Introduction ⁄⁄ Against Power and Death: The Anarchist Articles and Pamphlets of Alex Comfort // Ed. D. Goodway. London: Freedom Press, 1994. P. 8; Marshall P. Demanding the Impossible. P. 594–597; Ward C. Anarchism: A Very Short Introduction. P. 72–73.

19 См.: Comfort A. The Joy of Sex. New York: Crown Publications, 1962. В сиквеле “More Joy: A Lovemaking Companion to The Joy of Sex” (London: Quartet, 1973). Комфорт отчётливо увязывает «антисексуальность» и авторитаризм, как это задолго до него делал и Райх в своей кн. “Barbarism and Sexual Freedom” (London: Freedom Press, 1948).

20 См.: Reiwald P. Society and its Criminals / Trans. & ed. T.E. James. London: W. Heinemann, 1949.

21 См.: Sandys J.E., ed. A Companion to Latin Studies. Cambridge: Cambridge University Press, 1929.

22 См.: Lancet. 1946. 10 August.

23 См.: Mumford L. The Culture of Cities. London: Seeker & Warburg, 1938.

24 В предвоенной Англии 70 % персонала тюрем набиралось из рядов Вооружённых сил (Rep. Н.М. Prison Commiss., 1939-41.) Предположительно большинство из них были бывшими военнослужащими регулярных частей.

25 См.: East N. Society and the Criminal. London: H.M.S.O., 1949.

26 Ibid.

27 Ibid.

28 См.: Henderson D.K., Gillespie R.D. Textbook of Psychiatry. Sixth ed. London: Humphrey Milford, Oxford University Press, 1944.