Читать книгу Москва-Пекин. Сборник к 100-летию образования союза ССР - Сборник - Страница 4

Н.Г. Осипова

(социологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова)

Революции, свершившиеся в России в начале ХХ века, придали определенный импульс развитию отечественной социологической мысли. Выдающиеся российские философы и социологи значительное число своих работ посвятили анализу революционных потрясений, последствиям гражданской войны, особенностям периода становления советской власти в нашей стране. После Октябрьской революции судьба отечественной социологии складывалась относительно благоприятно. Несмотря на трудности исторического момента, наблюдался теоретический подъем этой науки, активно шел процесс институционализации социологического знания.

Так, в октябре 1918 года был организован Социобиблиологический институт – ассоциация ученых, которая ставила перед собой следующие задачи: 1) популяризация социологических знаний; 2) библиографизация всех новых явлений в области изучения социальных наук, всех правительственных и важнейших общественных мероприятий в социальной жизни, главнейших, представляющих общий интерес явлениях социальной жизни, отражаемой современной печатью[2].

В 1919 году Социобиблиографический институт, после привлечения в свой состав К.М. Тахтарева, Н.Л. Гредескула и П.А. Сорокина, трансформировался в Социологический институт, который, выполнял функции не только популяризатора социологии и социальных знаний, но и разработчика социальных вопросов путем проведения самостоятельных исследований и опубликования их результатов[3].

Примерно в это же время, в результате реорганизации системы образования, социология была введена в качестве обязательного предмета преподавания не только в вузах, но и в средних школах страны. В январе 1919 г. на Общеобразовательном факультете Петроградского государственного университета была создана первая в стране кафедра социологии, руководителем которой с 1920 г. стал П.А. Сорокин[4]. В этом же году возобновило свою активную деятельность Российское социологическое общество им. М.М. Ковалевского, председателем которого стал Н.И. Кареев, возникли новые общества и ассоциации, участники которых на своих собраниях обсуждали текущие вопросы социальной жизни и разного рода теоретические и философские проблемы.

В данный период, кроме фундаментальных трудов Н.И. Кареева, П.А. Сорокина и К.М. Тахтарева, и В.М. Хвостова, в России были изданы популярные учебники и учебные пособия по социологии, написанные менее известными авторами. В их числе: «Социология: Краткий курс средней школы» Е.А. Энгеля; «Семья и брак. Современная половая жизнь. (Публичная лекция из цикла лекций по социологии)» Т.Д. Фаддеева, «Социология: Курс-справочник для второй ступени трудовой школы, рабочих университетов и самообразования, составленный по лабораторно-трудовому методу, с приложением вопросов, задач, тем для рефератов, таблиц и библиографии» С. Фарфоровского и И. Кочергина; «Наука социология (с приложением двух таблиц развития социологической мысли)» Н.В. Первушина и ряд других. В периодической печати, как и прежде, печатались статьи ученых-социологов, появились новые журналы, призванные более полно отражать общественную и научную жизнь страны.

Проводимые в этот период эмпирические исследования были направлены на изучение условий жизни, быта, труда граждан, последствий революции, гражданской войны, особенностей восстановительного периода.

Широкую известность получили работы, посвященные изучению внерабочего времени рабочего класса, а также влияния культуры и образования на производительность общественного труда, проведенные под руководством С.Г. Струмилина, а также социальных проблем преступности (В. Куфаев, Е. Тарновский, С. Укше, А. Пионтковский, Т. Кремлева и др.). Были опубликованы труды В.И. Тодорского по проблемам социальных изменений, А.И. Колодной по изучению домашнего быта рабочего класса, А.В. Хрящевой и А.М. Большакова по проблемам села. Необходимо подчеркнуть, что В.И. Ленин, стоявший во главе советского государства, не пренебрегал данными социальных наук, в том числе, социологии, что нашло отражение в его известных работах.

Следует отметить, что в обозначенный период перед Коммунистической партией стояла задача углубленного изучения и преподавания марксизма, в первую очередь, – наследия К. Маркса и Ф. Энгельса, ключевую роль в котором отводилась, прежде всего, философии, а ее рамках – специальному направлению, получившему название «научный коммунизм». В данной связи в начале 1920-х годов, по инициативе Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), была создана система новых научных учреждений, в задачи которых входило планомерное изучение проблем марксистской философии и политической экономии, исследование истории с марксистско-ленинских позиций. В 1921 году в Москве, по инициативе В.И. Ленина, был создан Институт красной профессуры для подготовки преподавателей-марксистов высшей квалификации[5]. Одновременно в вузах ввели изучение «Политической науки», состоявшей из таких курсов как «Коммунизм», «История коммунизма», «История коммунистической революции», «Марксистско-ленинское учение об истории» и ряд других. С 1923–1924 учебного года в университете и в институтах Петрограда были введены лекции и семинары по историческому материализму, которые читали такие известные ученые как М.В. Серебряков, В.А. Быстрицкий, Н.Н. Андреев, Э.Э. Эссен, Б.А. Фингерт, И.С. Плотников и другие.

В 1921 г. по ходатайству Петроградского университета был создан ряд исследовательских институтов, охватывавших все области гуманитарных знаний, имеющих место в университете. Исторический институт состоял из 7 секций, одной из которых была секция социологии и этнологии. Сотрудниками данного научно-исследовательского института были И.М. Гревс и К.М. Тахтарев.

В этот период имели место горячие дискуссии о задачах социологии и ее взаимоотношении с марксистско-ленинской теорией, причем дискуссии проводились не только в столице и крупных города, но и на периферии – в вузах и научно-исследовательских институтах больших городов[6]. В результате многочисленных споров и обсуждений сформировалось несколько точек зрения относительно как места социологии в системе наук, так о ее включении в марксистко-ленинское учение. В частности, под сильным влиянием Н.И. Бухарина, который считал, что исторический материализм – это социологическая теория марксизма, которая по отношению к философии выступает как частная наука[7], наметилась четкая тенденция отождествления социологии и исторического материализма, что наглядно отразилось в известной работе «История всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс».

В разделе «О диалектическом и историческом материализме» этой работы И.В. Сталин, опираясь на идеи К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина, выстроил систему единого, материалистического философского знания – «марксистского философского материализма»[8], составными частями которого являются диалектический и исторический материализм. В частности, он писал: «Диалектический материализм есть мировоззрение марксистско-ленинской партии. Оно называется диалектическим материализмом потому, что его подход к явлениям природы, его метод изучения явлений природы, его метод познания этих явлений является диалектическим, а его истолкование явлений природы, его понимание явлений природы, его теория – материалистической»[9]. Исторический материализм, согласно И.В. Сталину, «…есть распространение положений диалектического материализма на изучение общественной жизни, применение положений диалектического материализма к изучению общества, к изучению истории общества»[10].

Основным, и единственно верным методом, которым располагает философская наука, по мнению И.В. Сталина, «является марксистский диалектический метод, а распространение его положений на изучение общественной жизни, на изучение истории общества, а также применение этих положений к практической деятельности партии пролетариата имеет громадное значение»[11].

«…Чтобы иметь возможность воздействовать на условия материальной жизни общества и ускорить их развитие, ускорить их улучшение, партия пролетариата должна опереться на такую общественную теорию, на такую общественную идею, которая правильно отражает потребности материальной жизни общества и способна в виду этого привести в движение широкие массы народа, способна мобилизовать их и организовать из них великую армию пролетарской партии, готовую разбить революционные силы и проложить дорогу революционным силам общества <…> этой теорией является марксизм-ленинизм[12]. С тех пор, изучение процессов и явлений социальной жизни проводилось в строгом соответствии с канонами марксизма-ленинизма, что и предопределило своеобразную иерархию среди обществоведов, вершина которой закреплялась за философами, работавших в системе коммунистических научных и учебных учреждений. Однако довольно скоро сложились условия, благоприятные и для развития советской социологии.

Во-первых, оставалась актуальной критика буржуазных социологических концепций с позиций марксизма-ленинизма. С этой целью, вскоре после окончания Великой Отечественной войны, осенью 1946 г. в Институте философии Академии наук СССР был создан сектор под руководством М.П. Баскина, а к концу 1940-х гг. уже окончательно сложился своеобразный жанр «критики буржуазных социологических течений»[13], который объединил плеяду молодых и талантливых обществоведов. Во-вторых, возникла общественная потребность в более конкретном и точном социальном познании.

Однако известным препятствием для развития социологии было ее полное отождествление с историческим материализмом, что означало включение в систему марксистко-ленинской философии и отрицание статуса самостоятельной общественной науки. Преодолеть это препятствие можно было лишь поэтапно, и первым этапом стала легализация самого понятия «социология»[14].

Активное развитие социологии в СССР началось с конференции Международного института социологии по проблемам мирного сосуществования, которая проходила в Москве в 1956 году. Именно тогда собравшиеся ученые заставили руководство Академии наук СССР задуматься о том, что существует общественная наука, отличная от философии и научного коммунизма. Затем последовало приглашение советских ученых на III Всемирный социологический конгресс в Амстердам; в августе 1956 г. состоялась сама поездка.

Эти события стали переломными моментами в судьбе советской социологии. Партийные лидеры были заинтересованы в выездах за рубеж, в расширении международных связей и контактов, а участвовать в конгрессах можно было только в составе национальной профессиональной организации. Так встал вопрос о создании Советской социологической ассоциации (ССА).

Советская социологическая ассоциация была утверждена под председательством члена-корреспондента АН СССР Ю.П. Францева. «Первоначально круг ее членов был немногочисленный: Институт философии АН СССР, журнал «Вопросы философии», Академия общественных наук при ЦК КПСС, несколько вузовских кафедр исторического материализма. Но логика развития приводила к постоянному расширению этого круга, поскольку социология стала «модной» и не было формальных оснований для того, чтобы не открывать все новые региональные отделения и филиалы ССА»[15]. Данная ассоциация явилась как бы водоворотом, который начал притягивать людей, желавших знать правду о советском обществе и реально изучать его. Это была уже очень серьезная организация, требующая больших затрат времени и сил. В рамках этой ассоциации – практически и был поставлен вопрос о самостоятельности социологической науки[16].

Важно отметить, что впервые такая постановка вопроса была обозначена в журнале «Социальные исследования» Г.В. Осиповым, а затем подхвачена американскими учеными, которые, ссылаясь на журнал, подчеркивали значимость того факта, что социология в России признана самостоятельной наукой[17].

В начале 60-х гг. ХХ века в рамках существующих научных учреждений постепенно стали складываться социологические центры.

Так, в 1960 г. рабочая группа, созданная за год до того в рамках сектора исторического материализма Института философии АН СССР для подготовки книги «Новые формы труда и быта» (на материалах исследований в Горьковской области), была преобразована в Сектор исследований новых форм труда и быта, заведовать которым стал Г.В. Осипов. Основной задачей сектора являлся анализ конкретных процессов коммунистического строительства, коммунистических форм труда и быта, влияния технического прогресса на развитие советского общества[18]. Этот сектор стал первым законным научным подразделением в СССР, занимавшимся социологическими проблемами.

В этом же году, но несколько позднее, на философском факультете Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, под руководством Р.И. Косолапова была создана межкафедральная социологическая лаборатория.

В 1964 г. на базе философского факультета Ленинградского государственного университета был учрежден Научно-исследовательский институт комплексных социальных исследований (НИИКСИ), а в Академии общественных наук при ЦК КПСС – группа конкретных социологических исследований и методики идеологической работы.

В 1966 г. постановлением Президиума АН СССР «О мерах по улучшению организации и координации конкретных социальных исследований» от 25 февраля был организован Научный совет по проблемам конкретных социологических исследований, а Сектор исследований новых форм труда и быта Института философии АН СССР был преобразован в Отдел конкретных социологических исследований.

В этот же период в СССР стали складываться региональные социологические школы – в Ленинграде (руководители – В.А. Ядов, А.Г. Здравомыслов), Свердловске (руководитель – Л.Н. Коган), несколько позднее в Новосибирске (руководители Т.И. Заславская, Р.В. Рывкина, Ф.М. Бородкин), а затем – в Киеве, Таллинне, Вильнюсе, Перми, Уфе и других городах. Социальные и социологические исследования велись многочисленными социологическими лабораториями на предприятиях и в производственных объединениях, созданными на общественных началах институтами и советами по социологическим исследованиям при партийных, комсомольских и других общественных организациях[19].

Годы становления отечественной социологии были полны вдохновения, романтики. Люди фактически жили этой наукой. Любая новая книга, появлявшаяся в Советском Союзе или за рубежом, становилась предметом обсуждения. К социологии приобщались молодые талантливые люди, их было немало. Объединяла действительно любовь к знанию[20]. За исследовательской программой, которую развивали отечественные социологи в 60-е гг. ХХ века, стояли не только исторически уникальные теоретические и методологические проблемы, но также социальные идеалы и ценности, которые в условиях рыночной экономики могут показаться не вполне реалистическими[21].

Действительно, социологами можно было назвать тех, кто занимался социологией. Это были историки, экономисты, философы, логики, филологи, математики, физики, партийные работники, журналисты, театральные критики. Их объединяли круг чтения, интерес к научному исследованию социальных проблем и главное – определенная позиция в системе воспроизводства и реформирования власти. Они стремились найти себя в новой области творчества, свободной от дисциплинарной рутины, и привнесли в социологическую работу увлеченность и веру в чудесные открытия, которые обещала наука о человеке. Деятельность этих советских социологов не ограничивалась дисциплинарными рамками. Это было «движение интеллектуалов, которые находили смысл своей деятельности в искусстве, науке, философии, реинтерпретируя общество, они реформировали не только содержание социальной доктрины марксизма, но, прежде всего, стиль и язык науки, создавали новые социальные символы и стандарты»[22].

Советская социология возродилась на волне хрущевских реформ и имела своей официально провозглашенной функцией их информационное обеспечение. Но даже в таком узком, подчас технократическом понимании социология несла в себе мощное социально-критическое начало. Именно по этой причине, после многочисленных дебатов и споров социологию стали воспринимать как прикладную дисциплину, не имеющую права претендовать на собственную теорию.

В то же время, кульминацией периода возрождения советской социологии следует считать 1968 год, когда были созданы Институт конкретных социальных исследований АН СССР (ИКСИ РАН) и кафедра методики конкретных социальных исследований на философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова. Директором Института стал вице-президент Академии наук СССР, академик А.М. Румянцев, а заведующим кафедрой – профессор Г.М. Андреева.

Все, что было создано академическими социологическими учреждениями в этот период, бесспорно, вошло в сокровищницу не только российской, но и мировой науки. Советские социологи пользовались большим авторитетом за рубежом, а их научные доклады на международных конференциях и совещаниях нередко вызывали восхищение мировой общественности. В Институте работали талантливые ученые-социологи: В.А. Ядов, А.Г. Харчев, А.Г. Здравомыслов, Б.А. Грушин, Ю.А. Левада, И.С. Кон, Н.И. Лапин, Г.М. Андреева, Ю.Н. Давыдов и другие.

Важно отметить, что научная деятельность концентрировалась не только на решении прикладных проблем. Несмотря на известные ограничения на осмысление и развитие социологической теории, ученые института внесли огромный вклад в изучение истории зарубежной социологии, что в тот период было возможно лишь за счет критики буржуазного знания. Как вспоминает известный специалист в данном направлении профессор И.С. Кон, «…критика» заменяла советской интеллигенции недоступные первоисточники, с нее начинали свою научную деятельность многие наиболее образованные и талантливые философы и социологи»[23]. В их числе – Галина Андреева, Пиама Гайденко, Олег Дробницкий, Юрий Замошкин, Нелли Мотрошилова, Елена Осипова, Эрих Соловьев и другие. В дальнейшем, «по мере ослабления цензурных запретов, «критическая критика» превращалась либо в положительную разработку соответствующей проблематики, либо в нормальную историю философии и науки»[24], а отечественные социологи продолжали проводить плодотворные эмпирические исследования по многим проблемам развития социалистического общества[25].

Следует отметить, что на первых этапах восстановления социологии в СССР, вузовская социология обладала меньшей дисциплинарной самостоятельностью, чем академическая и «заводская». Вместе с тем, практически все отечественные социологи преподавали социологию в высших учебных заведениях. Так, в 1977 г. на философском факультете Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова (на отделении научного коммунизма) была введена специальность «прикладная социология».

В 1980-е гг. в ряде регионов Советского Союза сложились научные школы, которые наряду с проведением социологических исследований, осуществляли подготовку социологических кадров. Например, в Новосибирске ими руководили профессора Т.И. Заславская, Р.В. Рывкина, В.Н. Шубкин; на Урале – в Екатеринбурге, Перми, Уфе – профессора Л.Н. Коган, Н.А. Аитов, З.И. Файнбург, Г.Е. Зборовский, Л.Я. Рубина; на Алтае – профессор С.И. Григорьев; в Ростове-на-Дону – профессор Ю.Г. Волков; в Нижнем Новгороде – профессора З.Х. Саралиева, А.А. Иудин, С.С. Балабанов; в Самаре – профессор Е.Ф. Молевич; в Саратове – профессор В.Н. Ярская-Смирнова.

Определенный перелом в институционализации социологического образования, в подготовке профессиональных социологов произошел в 1984 г., когда были открыты отделения прикладной социологии на философском факультете Московского государственного университета и на экономическом факультете Ленинградского государственного университета. В 1986 г. было открыто отделение социологии на философском факультете Киевского университета. Развернулась специализация по социологии в Московском институте управления, Ленинградском финансово-экономическом институте, Уральском, Новосибирском, Харьковском университетах, университетах Риги, Таллинна, Иванове, Уфимском авиационном институте и ряде других вузов страны[26].

В целом, к концу рассматриваемого периода уместно говорить об одновременном сосуществовании двух «социологий». Одна наследовала доктринальное величие сталинского марксизма и опиралась, в основном на достижения советской философии, а вторая – активно занималась проведением конкретных социологических исследований.

При этом, когда идет речь о развитии философии в СССР, то вряд ли уместно считать, что существовала какая-то единая «философская школа», объединявшая всех советских философов. Их объединяла общая методология научного познания, которой выступал марксизм-ленинизм. Тем не менее, целесообразно выделить ряд направлений, в русле которых плодотворно работали советские философы в 60-е, 70-е и 80-е гг. ХХ века.

Так, начиная с 60-х гг. прошлого столетия формировалась генерация философов, которые серьезно занимались научным и гуманистическим анализом творчества К. Маркса и Ф. Энгельса, а разное истолкование философско-методологических идей этих мыслителей, сразу же предопределило возникновение различных научных школ, вступивших в творческое соревнование друг с другом.

Вектор исследования проблем теории познания и методологии науки в 60–70-е гг. в советской философии был задан пионерскими трудами молодых тогда ученых – Э.В. Ильенкова, А.А. Зиновьева и их последователей. Этой же проблематикой начинают заниматься философы старшего поколения – М.М. Розенталь, Л.А. Маньковский и др. Работы Э.В. Ильенкова оказали существенное влияние на исследования в области философии сознания и философской психологии Ф.Т. Михайлова, на работы М.Б. Туровского в области теории мышления.

Особое место в советской философии занимают труды М.К. Мамардашвили, который хотя и не создал самостоятельной школы, но оказал влияние на многих отечественных философов не только этого времени, но и последующего поколения. В 70-е гг. этот философ перешел от исследования проблем логики, методологии и теории познания к изучению проблем сознания и создал оригинальную философско-антропологическую концепцию, используя при этом идеи не только К. Маркса, но и феноменологов и экзистенциалистов.

В 70–80-е гг. школа В.С. Библера интенсивно разрабатывает оригинальную концепцию мышления как диалога разных логик и переходит к изучению проблем познания в рамках философской теории культуры. Оригинальная школа логики и методологии науки возникает в 60-е гг. в Киеве. Лидером этой школы стал П.В. Копнин, разработавший принципы соединения содержательного и формально-логического анализа научного знания. В Минске возникла школа методологии науки, основанная на идеях В.С. Степина.

С 60-х гг. ХХ в. с большим успехом шло изучение проблем современной формальной логики (в виде символической логики), а в 70–80-е гг. В.А. Смирнов создал и возглавил оригинальную логическую школу. В работу по изучению современных проблем логики интенсивно включились Е.К. Войшвилло, Д.П. Горский и В.К. Финн. Логиков-философов активно поддержали логики-математики: С.А. Яновская, А.А. Марков, А.В. Кузнецов и др.

Весьма интенсивно в советские годы разрабатывались философские проблемы естествознания под руководством Б.М. Кедрова, И.В. Кузнецова, М.Э. Омельяновского, и И.Т. Фролова. В 70–80-е гг. впервые в СССР В.В. Чешевым, В.Г. Гороховым, В.М. Розиным и другими философами начинает разрабатываться проблематика философии техники и технических наук

К разработке тематики логики и методологии науки и философских проблем естествознания непосредственно примыкали философско-методологические проблемы истории естествознания.

В 60–70-е гг. появляются работы, которые можно с полным основанием отнести к зарождающейся философской антропологии. Так, в конце 60-х гг. (посмертно) была опубликована работа C.Л. Рубинштейна «Человек и мир», в которой разработана оригинальная концепция онтологии человеческого сознания. Этой тематике посвящены работы М.К. Мамардашвили, а в 80-х гг. И.Т. Фролов исследовал феномен человека, в частности, проблемы смысла жизни и смерти в единстве биологических и аксиологических аспектов.

В советское время М.Ф. Овсянников, М.А. Лифшиц и А.В. Гулыга широко развернули исследования по теории и истории эстетики, структуре категорий эстетики «возвышенное», «прекрасное», «трагическое», «комическое» и др. Исключительное значение имел выход многотомной «Истории античной эстетики» А.Ф. Лосева. Затем начинает складываться философия культуры как исследовательская область.

С начала 60-х гг. начинается подъем в изучении истории западной философии. Методологические проблемы историко-философских исследований разрабатывались Т.И. Ойзерманом, А.С. Богомоловым, З.А. Каменским. Т.И. Ойзерман и Н.И. Лапин провели серьезные исследования формирования и развития взглядов К. Маркса. В самостоятельное направление вылилось изучение истории философии в странах Востока – Китае, Индии, Японии, Иране, арабских странах С.Н. Григоряном, М.Т. Степанянцем, А.В. Сагадеевым и др.).

К началу 70-х гг. в СССР сложились национальные и региональные философские сообщества со своей проблематикой и исследовательскими программами. В то же время между этими сообществами шло интенсивное взаимодействие, поэтому интересные исследовательские результаты становились достоянием всех советских философов.

Советские социологи всегда стремились развивать новые темы и исследовательские методы, о чем свидетельствуют фундаментальные научные труды, составившие творческое наследие советской социологической науки. Так, Рабочая книга социолога – первое в СССР практическое пособие по проведению конкретных социальных исследований, впервые изданная в 1976 г. под редакцией Г.В. Осипова, стала всемирно известным бестселлером и выдержала множество изданий и сохранила свою ценность по настоящее время[27].

Новый этап развития отечественной социологии начался в середине 80-х гг. ХХ века, когда XXVII съезд Коммунистической партии Советского Союза обратил внимание на исследование различных проблем развития и функционирования социальной сферы как пространства жизнедеятельности человека, поставил вопрос о социальной эффективности экономического развития советского государства. Вопрос о дальнейшем конституировании социологии как самостоятельной науки и использовании социологических исследований в решении задач социально-экономического развития страны был поднят до общегосударственного уровня, а окончательная институционализация этой дисциплины произошла после выхода Постановления Коммунистической партии Советского союза «О повышении роли марксистско-ленинской социологии в решении узловых проблем советского общества» в 1988 году.

В частности, в данном Постановлении отмечалось, что «Центральный Комитет КПСС считает, что современное положение дел в социологии не отвечает потребностям общества. Социология еще не заняла должного места в творческом развитии марксистско-ленинского обществоведения, формировании научного мировоззрения трудящихся, осуществлении социальной политики КПСС.

Следовательно, <…> необходимо поднять на качественно новую ступень развитие марксистско-ленинской социологии, существенно повысить теоретический, методологический и методический уровни научных разработок и коренным образом улучшить их использование в управлении и прогнозировании общественных процессов, углублении демократизации и гласности. <…> Для этого требуется осуществить систему мер, направленных на обеспечение комплексности и результативности социологических исследований, развитие сети социологических институтов и центров, повышение роли служб социального развития на предприятиях и в организациях, коренное улучшение социологического образования и подготовки кадров социологов, создание научно обоснованной системы изучения общественного мнения <…>»[28].

В Постановлении были предусмотрены меры по реформированию академических институтов, улучшению социологического образования, подготовки, переподготовки и повышению квалификации кадров социологов. Намечалось открыть в текущей пятилетке социологические факультеты или отделения в крупнейших вузах страны, организовать социологическую специализацию и профилирование других специальностей высших учебных заведений[29].

Последний этап развития советской социологии был отмечен рядом знаменательных событий, в том числе, связанных с формированием системы социологического образования. Так, в 1988 г. Высшая аттестационная комиссия СССР включила социологию в номенклатуру специальностей научных работников, таким образом, в перечне научных специальностей социология впервые была отделена от философии.

В августе 1988 г. был издан приказ Государственного комитета СССР по народному образованию «О формировании системы подготовки социологических кадров в стране». Согласно этому приказу, специальность «прикладная социология» преобразовывалась в специальность «социология», принимались предложения вузов об открытии социологических факультетов и отделений. Наконец, 6 июня 1989 г. ректор Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, академик А.А. Логунов подписал приказ № 500 «Об организации социологического факультета в Московском государственном университете». Так был основан первый в России социологический факультет. Организатором и деканом факультета стал виднейший отечественный социолог, внесший существенный вклад в становление советского социологического знания – профессор В.И. Добреньков. В это же время был открыт факультет социологии в Ленинградском государственном университете.

Таким образом теоретическая и прикладная социология – новый импульс для своего развития.

Необходимо подчеркнуть, что именно социологи всегда говорили о необходимости реформирования, перехода к новым, научным методам управления, а также приводили факты…[30] И именно они констатировали факт перехода советского общества на новый качественный уровень, которое к началу 80-х гг. ХХ века представляло собой сложнейший организм, требующий, в первую очередь социально-экономических и социально-политических преобразований.

Во многом за счет невнимания и нежелания учитывать мнение компетентных ученых можно объяснить ту теоретическую, методологическую путаницу, которая имела место в начале коренных социальных преобразований в СССР, получивших название «перестройка». А также уже непосредственно практические просчеты и управленческие ошибки, которые привели страну на грань социально-политического и социально-экономического развала. Так, не считаясь с мнением компетентных ученых – обществоведов, не изучив достижения современной зарубежной науки и практики, М.С. Горбачев попытался самостоятельно осмыслить социальные процессы, происходившие в стране и единолично, волюнтаристски инициировать общественные преобразования. Для М.С. Горбачева было «очень важно не «засидеться» на старте, преодолеть отставание, вырваться из трясины консерватизма, сломать инерцию застоя. Это невозможно сделать эволюционно, с помощью робкой, ползучей реформы».[31]

Действительно, реформа в тот период предполагала бы последовательность определенных, заранее спланированных шагов. А «революцию» достаточно было инициировать, не заботясь о продуманности принимаемых мер и их последствиях. Кроме того, если применить взгляды К. Маркса к реалиям Советского Союза периода правления М.С. Горбачева, то необходима была именно социальная революция – длительный период постепенных, планомерных изменений общественной жизни, что по существу, является эволюцией.

Тем не менее, М.С. Горбачеву пришлось сталкиваться с вопросом: чего следует достигнуть в результате перестройки, к чему прийти? По его мнению, «на этот вопрос вряд ли можно дать детальный, педантичный ответ. Не в наших традициях заниматься пророчествами и пытаться предопределить все архитектурные элементы того общественного здания, которое мы возведем в процессе перестройки».[32] То есть, перестройка стала осуществляться без какого-либо предварительного социального планирования и прогноза.

Следует отметить, что М.С. Горбачев противоречил, утверждая, что «перестройка – это решительный поворот к науке, умение поставить любое начинание на солидную научную основу. Это соединение достижений научно-технической революции с плановой экономикой». Однако в то же время, «новые задачи приходится решать без «готовых рецептов», поскольку, обществоведы не предложили пока ничего цельного. Политэкономия социализма застряла на привычных понятиях, оказалась не в ладах с диалектикой жизни. Отстают от потребностей общественной практики философия и социология. Основательная перестройка предстоит исторической науке»[33].

Российскими социологами была убедительно доказана неправомерность данного утверждения. С 1989 года Институтом социально-политических исследований РАН два раза в год, на основе детального анализа социально-экономических и политических показателей, давалась оценка социально-политическому развитию страны, а властным структурам предоставлялись убедительные социальные прогнозы, которые ими же игнорировались. Кроме того, в проблематику исследований известных отечественных социологов входило: изучение состояния массового сознания, ценностных ориентаций, установок и настроений разных социальных и национальных групп, поиски путей осуществления их интересов, а также выявление причин социальной и межнациональной напряженности и конфликтов, определение механизмов их предупреждения и преодоления[34].

По мнению советских социологов, в послевоенные годы в СССР буквально в десятки раз увеличилось число предприятий, учреждений, организаций, произошло усложнение общества в таких масштабах и с такой скоростью, какой никогда до этого не было в истории человечества для объединения таких огромных размеров, каким был Советский Союз. Усложнились все аспекты жизни общества, образование, культура, коммуникации, международные отношения и т. д. Естественно, назрели проблемы и возникли трудности, с которыми уже нельзя было должным образом справляться прежними средствами. В стране стала назревать кризисная ситуация.

Сущность надвигавшегося кризиса заключалась в том, что сложившаяся и нормально функционировавшая до этого система власти и управления советского общества стала неадекватной новым условиям. И по мере прогресса общества степень неадекватности все более возрастала. Этот процесс можно было остановить, то есть предотвратить кризисный взрыв или смягчить его. Его можно было преодолеть теми средствами, какими советское общество располагало, то есть, средствами коммунистическими. При этом вряд ли требовалась коренная перестройка социальной системы. Наоборот, необходимо и достаточно было усовершенствование именно коммунистической социальной организации.

Следовало увеличить аппарат власти и управления, особенно партийный аппарат. Он был уже мал для возросшего числа объектов, подлежащих управлению, и не соответствовал усложнившейся структуре общества, а также усложнившимся условиям управления. Важно было повысить квалификацию работников системы власти и управления именно как работников коммунистической системы, разработать экономическую теорию именно для этой системы, усилить централизацию экономики и управление ей. Короче говоря, надо было идти по пути усиления и усовершенствования всего того, что в западной идеологии и пропаганде подвергалось критике и осмеянию именно потому, что это фактически работало и могло позволить Советскому Союзу преодолеть трудности[35].

Но советские руководители, как бы ринулись в «перестройку», гибельность которой была очевидна заранее. «Перестройка» развязала кризис, который стал всеобъемлющим, охватив и сферу экономики[36]. Такой результат перестройки означал, что при ее проведении были неправильно сформулированы причины и сама природа всеобщего прогрессирующего паралича 70-х годов, неверно определены цели, которые надо было достичь, и средства, пригодные и уместные для их достижения.[37]

К концу 80-х гг. проблемы, стоящие перед советской экономикой, обострились: политика перестройки не смогла остановить общего ухудшения экономических показателей. В 1991 году продолжался рост как открытой, так и подавляемой инфляции. По официальным оценкам, розничные цены возросли за год на 5 %, а общий уровень инфляции составил около 12 %. В результате быстрого увеличения денежной наличности при неизменных государственных ценах у населения и предприятий накопилось избыточное количество денег, которое оценивалось в 250 млрд. руб.[38] Экономическая система централизованного планирования постепенно теряла свою эффективность, но, поскольку она не была заменена эффективной экономической стратегией, продолжался прогрессирующий рост ее дезорганизации.

В 1990 г. укрепилось общее понимание необходимости более смелой, всеобъемлющей и четко ориентированной на рынок программы экономической реформы. Так, в течение первых трех кварталов данного года Верховному Совету СССР учеными – обществоведами был представлен ряд авторских программ или «проектов» перехода к рынку. Они отличались детальностью проработки, временными ограничениями и последовательностью предлагаемых мер.

Одной из них была программ, получившая название «Программы 500 дней». В рамках этой программы предлагалось организовать широкую продажу населению недвижимости (квартир, мелких предприятий, незавершенных строек и др.), а также акций и облигаций; затем отменить государственные субсидии убыточным предприятиям, ускорить их банкротство и переход в руки новых собственников. Этим, по замыслу авторов, достигались бы две цели: 1) изъятие у населения излишков денег и, тем самым, оздоровление бюджета; 2) создание широкого слоя мелких и средних собственников и арендаторов как базы рыночной экономики. Однако, хотя предложенные в рамках данной программы меры способствовали бы определенной финансовой стабилизации, в ней не были обозначены механизмы функционирования эффективной экономики.

Исходная посылка другого проекта – проекта «денежной реформы» состояла в том, что «лишние» деньги сосредоточены в руках узкой прослойки богатых людей и изъятие накоплений «сверх» 5 или 10 тыс. руб. восстановит не только финансовую стабильность, но и социальную справедливость. При этом в тени осталось главное: денежная реформа в лучшем случае «срезала» бы «верхушку» инфляции, оставив в неприкосновенности ее «корни», поэтому потребность в денежных реформах стала бы перманентной. При этом задача перехода к рынку в данном проекте даже не ставилась.

Сторонники проекта «иностранные займы», сопоставляя соотношение между мировыми ценами (в долларах) и свободными ценами (в рублях) на дефицитные в СССР товары (электроника, автомобили и т. п.), сделали вывод о том, что иностранный кредит в размере 10–15 млрд. долл. был бы вполне достаточен для стабилизации отечественного потребительского рынка. Существовали также проекты «обмена рублей на валюту» (проекты Г. Фильшина – обмен 140 млрд. руб. на 7,7 млрд. долл. и «Российского дома» – обмен 300 млрд. руб. на 50 млрд. долл.).

В анализируемый период выдвигалось также предложение «отпустить цены». При этом его авторы, считавшие себя «рыночными экстремистами» и в то же время сторонниками «нормальной» экономики, не приводили никаких расчетов относительно того, какими могли бы быть свободные цены в условиях монополизированной экономики СССР. По мнению компетентных специалистов, монополии поступили бы просто: цены на энергию, уголь, нефть, газ, металл и т. д. подняли бы в 5–6 раз, а объем производства сократили бы. И в итоге экономика снова оказалась бы в состоянии жесточайшего кризиса[39].

В целом, если не принимать во внимание авантюрную сторону этих проектов, главный их недостаток, на наш взгляд, состоял в том, что они не решали центральной задачи перехода к рынку – создания основ рыночной инфраструктуры.

В свою очередь, Президент СССР предложил программу «Основные направления стабилизации народного хозяйства и перехода к рыночной экономике», которая была одобрена Верховным Советом СССР 19 октября 1990 г. Необходимо отметить, что в данном документе имела место адекватная оценка состояния экономики страны и было показано, что «альтернативы переходу к рынку нет». Однако, несмотря на ясность этой конечной цели, «Основные направления…» не содержали четкого плана или графика такого перехода. Вместе с тем, в них был намечен общий порядок действий по проведению рыночной реформы[40], а перечень различных экономических мероприятий свидетельствовал о том, что выбор был сделан в пользу постепенности решения проблемы перехода к рынку.

К сожалению, отечественная экономика являлась объектом заботы не только Коммунистической партии СССР и Советского правительства. Она находилась в поле пристального внимания международных финансовых организаций. Так, в 1990 г. представители Всемирного банка, ОЭСР и ЕБРР, совместно с Комиссией Европейских сообществ, провели «детальное» исследование советской экономики. Результатом встреч в 1990 г. сотрудников этих четырех организаций с представителями союзных министерств и ведомств стал доклад[41], содержащий выводы о неблагоприятном состоянии отечественной экономики и перечень тех мер, которые следовало предпринять для улучшения ситуации.

Согласно авторам доклада, их мнение учитывало характерные особенности СССР, его основные отличия от других стран с централизовано планируемой экономикой, переживающих переходный период. В их числе: «весьма закрытый характер советской экономики при особенно искаженных ценовых пропорциях, отсутствии опыта частной собственности, слабой связи с рыночной системой и глубоко укоренившимися проблемами основополагающего характера»[42]. Базовыми и тесно взаимосвязанными элементами предстоящих преобразований были названы: 1) общая стабилизация экономики; 2) реформа цен в условиях конкуренции; 3) реформа собственности. В каждой из указанных областей предлагалось принять и осуществить трудные и сложные политические решения, связанные с радикальной ломкой сложившихся в СССР общественно-экономических отношений[43].

Необходимо отметить, что авторы доклада вовсе не исключали возможность того, что в целом реализация предложенных преобразований займет длительное время, поскольку экономика развивается медленно, «процесс реформ никогда не завершается ни в экономике, претерпевающей коренные изменения, как, например, в СССР, ни в странах со сложившейся рыночной инфраструктурой»[44]. Однако, поскольку «разработчики» проекта экономической реформы для Советского Союза предполагали, что нельзя предписать какой-нибудь один-единственный график выполнения указанных мероприятий, то их основное внимание было сосредоточено на обсуждении двух альтернативных подходов к общей последовательности и темпам реформаторских усилий – консервативного и радикального.

В рамках консервативного подхода реформа, как правило, начинается с некоторого ужесточения финансовой политики, при этом структурные преобразования проводятся медленными темпами. Общая стабилизация экономики обеспечивается постепенно, а отмена контроля над ценами происходит в течение двух-трех лет[45].

Радикальный сценарий, который и был рекомендован для оздоровления отечественной экономики, напротив, предусматривал осуществление программы активной стабилизации на макроэкономическом уровне, направленной на быстрое уменьшение бюджетного дефицита до 2–3 % ВВП или ниже, что сопровождалось бы немедленной отменой контроля над ценами на большинство товаров и началом приватизации мелких предприятий[46].

Известно, что советские обществоведы подвергли данный доклад тщательному анализу и конструктивной критике[47], а также выразили «весьма серьезные опасения относительно возможности применения в сложившейся ситуации рекомендуемых в докладе мер»[48].

Они подчеркивали, что в силу поверхностного рассмотрения причин и сущности экономического кризиса в СССР, зарубежные советники, руководствуясь лишь небольшим числом социально-экономических показателей, сравнивали крупнейшую в мире державу со странами «третьего» мира, как правило, с такими государствами Латиноамериканского региона как Аргентина и Бразилия. Следовательно, и предложенные схемы экономического реформирования были аналогичными[49].

Известно, что экономика каждой страны обладает присущими только ей специфическими чертами, в связи с чем, нельзя успешно реализовать один и тот же экономический сценарий в двух различных странах. Народное хозяйство СССР было специфично вдвойне: в мире не было страны, чья экономика хотя бы отдаленно напоминала советскую. Поэтому представителям международных финансовых организаций следовало осторожно относиться к общим рекомендациям по поводу апробированных вариантов «перехода к рынку» для Советского Союза.

Но не только данный аспект проблемы ставил под сомнение многие предложения зарубежных советников. Рядом предпосылок и, прежде всего, началом функционирования в СССР рыночной экономики, было обусловлено начало оказания Советскому Союзу широкомасштабного кредитно-финансового содействия, т. е. предоставления новых кредитов и займов. Эта финансовая помощь, имевшая формальной целью преодоление общих трудностей платежного баланса СССР, ставилась в зависимость от «начала осуществления всеобъемлющей программы реформ системного характера, ведущей к усилению интеграции экономики СССР в мировое хозяйство»[50].

Таким образом, перед организациями, посетившими СССР и исследовавшими экономическую ситуацию в нем, стояли вовсе не задачи скорейшего оздоровления экономики. Основной целью было спровоцировать страну на новые заимствования, поставить ее в зависимость от диктата международного капитала.

Следствием того тяжелого положения, в котором оказалась экономика СССР, стало резкое обострение социальной напряженности: большинство членов общества осознало сложившееся положения как такое, в котором удовлетворение всех жизненно важных потребностей оказалось под угрозой. Социальная напряженность ощущалась людьми практически повсеместно. В самых широких слоях населения усиливались настроения недовольства состоянием дел в обществе, низким уровнем жизни, существующей системой распределения, потребительским рынком, ухудшающейся экологической ситуацией, гражданскими, межнациональными и религиозными конфликтами, ростом национализма, шовинизма, антисемитизма, преступности и т. д. Утрачивалось доверие к государству, органам власти, нагнеталось состояние массового психического возбуждения.

В 1991 году страна подошла к пику социальной напряженности. Среди факторов, ее обуславливающих, в общественном сознании на первое место выдвинулся фактор политической нестабильности. Экономические и социальные проблемы приобрели в сознании людей явно выраженную политическую направленность. Тотальная и повсеместно усиливающаяся неудовлетворенность населения обеспечением продовольственными и промышленными товарами, ухудшающейся экологической обстановкой, ростом преступности, состоянием межнациональных отношений и т. д. трансформировались в негативное отношение к существующим структурам власти и управления, к предлагаемым мерам по выводу страны из кризиса.

Сложившаяся в СССР к концу 1991 г. политическая ситуация, обострившаяся серьезным экономическим кризисом, обусловила распад страны и образование на ее территории Содружества Независимых Государств. Как справедливо подчеркнул в своей знаменитой «крымской речи» В.В. Путин, описывая данную ситуацию: «Миллионы русских легли спать в одной стране, а проснулись за границей, в одночасье оказались национальными меньшинствами в бывших союзных республиках, а русский народ стал одним из самых больших, если не сказать, самым большим разделённым народом в мире»[51].

Тогда же, сразу после распада СССР фактической преемницей всех экономических проблем и обязательств советского государства явилась Российская Федерация. Состояние российской экономики этого периода во многом предопределило необходимость коренного реформирования существующей хозяйственной системы, которое было начато в 1992 г. под руководством Президента РФ Б.Н. Ельцина. К сожалению, Президент и Правительство России, обратились, в первую очередь, к предложениям зарубежных экспертов, а выводы и прогнозы отечественных социологов и экономистов остались без внимания. Так, под влиянием международных финансовых организаций, а также многочисленных консультантов, приглашенных из-за рубежа, «на российскую почву были перенесены механизмы реформирования и модернизации стран, которые в капиталистическом мире считаются догоняющими, хотя Россия до процессов реформирования не являлась отстающей»[52].

В январе 1992 года Россия взяла курс на радикальное либеральное реформирование. Реформы затронули все сферы жизнедеятельности Российского государства и его народа. Они проходили в области внешней и внутренней политики, экономике, социальной сфере. Основная особенность этих реформ состояла в том, что они были уже связаны с системным переходом от одного общественно-экономического устройства общества к другому, который обусловил многочисленные социальные изменения.

Так, одной из экстренных «рыночных мер» Россией была избрана так называемая «чековая приватизация». Схема была довольно простая: вся государственная собственность была оценена в сумму 1,5 трлн. рублей, которую поделили на 150 млн. жителей России. Таким образом, каждому российскому гражданину «досталась» доля общенародной собственности стоимостью в 1000 рублей. В результате такой «блиц» приватизации государство, передав за бесценок огромные богатства ограниченной группе лиц, умудрилось в мирное время, безо всяких бедствий и катастроф наполовину сократить промышленное производство. Государство в одночасье стало нищим, и вся социальная сфера, то есть наука, культура, здравоохранение, экология, социальное обеспечение оказались на «голодном пайке».

Результатом глубочайшего осмысления как грабительской сути, так и печальных итогов приватизации стала книга В.П. Полеванова «Технология великого обмана»[53], в которой он проанализировал основные итоги приватизации в стране.

Приватизация, на которую делали основную ставку российские реформаторы, не стала действенным средством стабилизации экономики. Изначальной причиной этого явились неверные методологические принципы и управленческие решения, положенные в основу приватизации. Результат такого разгосударствления экономики показал, что у программы приватизации отсутствовали четкие целевые ориентиры. Приватизация, как чековая, так и денежная, явилась, в основном, лишь способом перераспределения собственности в эгоистических узко корпоративных интересах и поэтому почти не оказала воздействия на инвестиции и экономический рост. На практике производитель так и не стал реальным собственником, а отчужденная по-прежнему от него собственность превратилась в объект злоупотреблений и спекуляций.

Таким образом, упразднив командно-административную систему, либеральные реформаторы демонтировали государственность, катастрофически ослабили федеральную власть, усилив, тем самым, хаос экономической жизни. Именно дефекты приватизации государственной собственности, порочность постсоветской налоговой системы явились прямой причиной «теневизации» экономического поведения практически всего населения страны.[54]

Либерализация внешней торговли обернулась тотальным вывозом из страны сырья, стратегических материалов, оружия, легальным и нелегальным способом, всего, вплоть до разобранных рельсов, медных проводов линий электропередач и контактных цепей городского электрического транспорта. Российский капитал получил желанную свободу, «но не в смысле функционирования по законам свободного рынка, конкуренции и состязательности, а в смысле освобождения номенклатурно-компрадорских монополий от любых обязанностей перед нацией».[55]

Сегодня уже мало кто отрицает тот факт, что для российского народа «крушение Советского Союза было крупнейшей геополитической катастрофой века»[56].

Как сами Беловежские соглашения, так и появившиеся после них «самостийные» политические элиты полностью проигнорировали волю народов, выраженную ими в марте 1991 года в ходе референдума о судьбе СССР. Этими акциями в декабре 1991 года, по сути, были заложены первые шаги по ликвидации уникального социально-культурного наследия, которое создавалось в течение столетий.

Распад СССР стал мощным толчком к экономической, политической и духовной дезинтеграции геополитического пространства, называвшегося в разные времена Российской империей или Советским Союзом. Веками складывавшиеся социальные, экономические и культурные связи оказались искусственно разорванными.

Идея образования на постсоветском пространстве Союза независимых государств, первоначально, устраивала всех советских руководителей: минимум взаимных обязательств, максимум столь долгожданных республиками Союза свобод при явно необязательном, декоративном реальном статусе Содружества. Отсюда и сразу возникший в кругах национальных элит взгляд на СНГ как на удобное переходное образование по пути «цивилизованного» развода. Наконец, открыто заявленная инициаторами создания СНГ концепция желательности строительства отношений в СНГ, в основном, а то и исключительно на двухсторонней основе. Никакой «единой политики», «общих правил», «совместного руководства» не предполагалось.

На самом деле, разная направленность и малая совместимость экономических, политических и военно-стратегических интересов отдельных участников СНГ, коренные различия в представлениях о его целях и задачах никак не могли способствовать укреплению Содружества и повышению его эффективности. А неуклонно увеличивающийся разрыв в потенциалах и уровне развития, темпах проведения реформ и их конечной ориентации постепенно сужал благоприятное поле для успешной интеграции[57].

Если внимательно проанализировать ход происходивших перемен, то можно утверждать, что сначала были устранены те компоненты, которые некогда ранее составляли единую политическую платформу советского государственного строя. Именно политические лидеры новых независимых государств увидели в политике, в управлении тот механизм, который будет олицетворять их суверенитет, независимость, непохожесть. И в самом деле, были созданы различные политические режимы, очень серьезно отличающиеся друг от друга.

Вторым шагом стало разрушение единого экономического пространства и создание своих моделей национальных экономик. Во многих новых независимых государствах по-разному стали осуществляться принципы приватизации, передел собственности, закладываться свои особые отношения с внешним миром.

Не менее серьезные изменения произошли в социальной сфере, в производственных отношениях, в организации социальной защиты, социального страхования и т. д. Этим были созданы основы для дальнейшего разъединения людей. По существу, к 1995 году, остался единственный фактор, сдерживающий процесс отчуждения народов друг от друга. Как ни парадоксально, но им стало общественное сознание, которое оказалось наиболее консервативным, устойчивым, стабильным элементом, препятствующим окончательному распаду некогда единого пространства духовной общности многих народов нашей страны.

Наиболее крупным геополитическим образованием на постсоветском пространстве стала Российская Федерация. И одной из первых проблем ее нового статуса явилась незащищенность, излишняя прозрачность и открытость новых российских границ, в силу чего страну принялись все более активно вытеснять из регионов ее традиционного влияния и интересов, а отстаивать свои жизненно важные интересы России приходилось в государственном одиночестве, поскольку пространство стран СНГ усилиями американцев, французов, турок, иранцев и даже афганцев превратилось в пространство геополитического плюрализма.

Более того, в ряде постсоветских республик установились этнодиктатуры «титульной нации» с антироссийской идеологией. Их лидеры принялись нарочито натягивать отношения с Москвой, стремясь таким образом утвердиться в мировом сообществе. При этом официальная передача республикам оружия Советской армии не только не предотвратила обострения национально-территориальных проблем, сложившихся в предшествующие исторические периоды, но породила новые.

Так, многие республики бывшего СССР выдвинули России свои территориальные претензии: в первую очередь – Балтийские государства, где дискриминация русскоязычного населения (в Латвии русских – 48 %, в Эстонии – 40) была возведена уже в ранг официальной расистской политики с цензами оседлости, ограничениями в прописке и гражданстве.

Лавинообразный рост численности населения государств Средней Азии, при ограниченности жизненных пространств пустынными и высокогорными территориями, также привел к борьбе за перераспределение сфер национального влияния и пересмотр «нарезанных» в первой половине двадцатых годов границ. Например, разделенная еще при советской власти между Таджикской, Киргизской и Узбекской республиками, Ферганская долина после распада СССР мгновенно превратилась в объект острых территориальных разногласий.

Переход бывших советских республик к государственной независимости поставил под угрозу и их территориальную целостность. Казахстан и Киргизия привлекли к себе внимание китайских казахов и киргизов. Иран не может не считаться с фактом проживания на его территории около 20 миллионов этнических азербайджанцев. А центробежные тенденции в Южной Осетии и Абхазии приняли форму тяготения к России.

Характерной чертой геополитического положения России является ее географическая близость ко всем мощнейшим и наиболее населенным государствам Западной Европы, Азии и Америки. К российским границам сразу стал стягиваться военный потенциал этих стран. Так, соотношение стратегических сил в Европе после ликвидации Варшавского договора и вывода российских войск из Германии и стран Балтии стало одной из ключевых проблем, поскольку российские Вооруженные силы покинули Европу, а американские войска в системе НАТО сохранили позиции на Европейском континенте.

Кроме того, на политическом пространстве бывшего Советского Союза был провозглашен принцип «политического плюрализма». Под ним понималось непререкаемое и незыблемое право политической независимости для так называемых суверенных государств, возникших из бывших советских республик, что Россия должна была беспрекословно признавать. Россия могла рассчитывать лишь на экономическое сотрудничество, которое, как правило, сводилось к требованиям от нее финансовой, энергетической или сырьевой «поддержки».

Итак, в результате отсутствия какой-либо внешнеполитической стратегии, Россия отдала Западу без всяких гарантий с его стороны важнейшие геополитические и стратегические рубежи, лишилась безопасных границ, огромных регионов. По существу, она утратила все стратегические рубежи и границы, значительную часть своего геополитического пространства, которые создавались военными усилиями десятков поколений россиян. Стали легко уязвимыми для агрессоров важнейшие политические, экономические, военные объекты государства, включая Москву.

Таким образом, в результате развала СССР, а также либеральных реформ, оказались ослаблены позиции России в мировом сообществе. Именно внутренняя слабость России стала провоцировать те внешние акции, которые были направлены против ее безопасности.

Действия российского руководства на протяжении 90-х годов ХХ века также не свидетельствовали о понимании им геополитической природы дезинтеграционных процессов в стране. Некомпетентная политика властей нашла свое выражение в том, что национальные процессы абсолютизировались, стали рассматриваться в отрыве от социально-экономической ситуации в России, от мировых процессов; принципы интернационализма и взаимопомощи народов, социальной справедливости предавались остракизму.

Обвал реформ, крах надежд на скорое для страны экономическое возрождение, продолжали инициировать в ряде богатых природными ресурсами регионов экономический и политический сепаратизм. Впервые в новейшей российской истории все регионы перестали бояться Центра и уважать его. Отсутствие страха подтверждалось массовым уклонением от уплаты налогов и от воинской обязанности, и даже такими обыденными явлениями, как повсеместное несоблюдение правил дорожного движения. Отсутствие уважения к центральным органам власти проявилось в полном равнодушии к высокопоставленным чиновникам и ведомствам федерального правительства, что неоднократно подтверждалось опросами общественного мнения.

В результате провальных реформ граждане и демократические институты регионов оказались полностью беззащитными перед властью и произволом глав республик, краев, областей и округов. Ничего общего с демократическими формами правления такая российская реальность не имела. В новой демократической России законные возможности обуздать республиканского президента или областного губернатора были нивелированы. Стратегической задачей для многих этносов России, никогда не имевших своей государственности, стало ее обретение. В 20 регионах России возникли требования о создании новых суверенных республик со стороны лишенных государственности этносов. При этом предлагалась новая перекройка границ существующих субъектов Федерации.

По мнению ряда специалистов, серьезно и в динамике отслеживающих эту проблему[58], назревала ситуация, когда стараниями глав региональных администраций территория страны довольно скоро могла быть поделена на «удельные княжества». В итоге процесс, запущенный некомпетентной кремлевской верхушкой под пресловутым лозунгом «берите независимости столько, сколько сможете проглотить», процесс, в подоплеке которого отчетливо прочитывался принцип: «власть и суверенитет в обмен на лояльность» привел бы к окончательному распаду Российского государства.

Политики, осуществлявшие преобразования, забыли о главном: прежде всего о необходимости единения российских народов, сбережении российской земли, сохранении целостности России. Дело в том, что угроза распада России – это разрыв уникальной этнической, геополитической, культурной, нравственно-политической целостности, которая образовалась в веках в результате долгого проживания народов и народностей на огромном евразийском пространстве[59]

И все же, к концу 90-х гг. ХХ в. в политической риторике стал все чаще звучать консолидирующий тезис об укреплении России, который тотчас был подхвачен наиболее чуткими к народному волеизлиянию партиями, реально рассчитывавшими на успех в обострившейся политической борьбе. Но, самое главное, это тезис стал одним из краеугольных камней не столько по природе своей изменчивой и конъюнктурной политики, сколько новой, возрождающейся государственно-патриотической идеи в контексте неизбежного становления нравственно-идеологической составляющей общественного сознания.

С приходом к власти в 2002 г., после отставки 31 декабря 1999 г. президента России Б. Ельцина, нашего национального лидера и главы государства – В.В. Путина, ситуация в Российской Федерации начала меняться в лучшую сторону. В.В. Путин, несмотря на значимое противодействие, взял курс на обретение Россией всей полноты государственного суверенитета.

В.В. Путин покончил с прямым олигархическим правлением в РФ, нормализовал обстановку в стране, выплатил огромные государственные долги, взял курс на централизацию власти и укрепление государственности. Он прекратил «парад суверенитетов», ликвидировал опасные очаги сепаратизма, завершил российско-чеченский вооруженный конфликт, запустил евразийские, интеграционные процессы на территории постсоветского пространства.

Именно В.В. Путин поднял знамя борьбы за переход от однополярного мира к миру многополярному, сплотив вокруг РФ множество государств, недовольных американской, англосаксонской гегемонией в мире. Иными словами, возродил курс независимой внешней политики России, укрепил армию, создав современные, мощные и боеспособные вооруженные силы, возродив в общественном сознании престиж Вооруженных сил, утраченный в годы радикальных реформ и положил начало процессу воссоздания целостности Исторической России[60].

В.В. Путин предпринял и продолжает предпринимать все возможное, чтобы РФ обрела всю полноту государственного суверенитета, а воссоединение Крыма и Севастополя с Российской Федерацией, не только создало прецедент пересмотра границ государственных образований на постсоветском пространстве, ознаменовало собой начало процесса воссоздания целостности Исторической России, но и открыло путь к становлению нового, многополярного мирового порядка под эгидой России, знаменующего конец американской, англосаксонской гегемонии в мире.