Читать книгу Когда я вырасту - Сборник - Страница 6

Галина Дейнега

Оглавление

В детстве я мечтала стать следователем. Сказывалась обострённая тяга к справедливости. Мне представлялось, что если я так легко решаю школьные задачи, отгадываю загадки, головоломки, ребусы, то могла бы решать и более важные задания: проводить расследования, объяснять поступки людей, раскрывать преступления. Профессия следователя для девушки – выбор непростой. Работа эта сложная, требует не только юридического образования, но и таланта, упорства, настойчивости. Окончив школу с золотой медалью, я была готова к трудностям, но понимала, что моей мечте не сбыться. В нашем городе юридического института не было, в другой город родители меня не отпускали, пришлось довольствоваться педагогическим.

Сила слова

Учёба в педагогическом институте началась интересно, весело. Увлеклась психологией, записалась в психологический кружок. В апреле в составе этого кружка отправилась в подростковую трудовую колонию недалеко от города.

Весна в разгаре. В воздухе пахло весёлым легкомыслием, что создавало игривое настроение. Однако оно сразу улетучилось, как только наш автобус остановился у массивных ворот в высоком заборе, окаймлённом колючей проволокой.

Вахтенный, проверив у водителя документы, крикнул: «Отворяй! Свои». Железные ворота автоматически раздвинулись, и мы въехали на неприветливую территорию. Дежурный проводил нас в школьный корпус. Здесь с нами провели беседу об особенностях поведения трудных подростков. Из неё я вынесла для себя на всю последующую жизнь правило: нельзя унижать людей, а детей – тем более. От унижения в них зреет и может вырваться наружу протест в виде неукротимой ярости. Потом, когда остынут, будут удивляться: неужели это они учинили такой погром? Они же не хотели. Понятия не имели, что такое натворят. Они же ещё дети…

Для колонистов студенты приготовили концерт. Ребят собрали в большом зале. Коротко стриженные, одетые в серые робы, они, пожалуй, казались бы сплошной серой безликой массой, если бы не их глаза, поглядывающие остро, зорко, с интересом. Ребята внимательно слушали выступления и после каждого номера дружно аплодировали.

В художественной самодеятельности я участвовала со школьных лет и, как мне говорили, стихи читала так трогательно и проникновенно, что у слушателей пробегали мурашки по телу. В той концертной программе я читала «Каретный переулок» Константина Симонова.

Прошло полгода после поездки в колонию, и она вдруг напомнила о себе.

Тихим октябрьским вечером возвращаюсь домой. Стою на остановке. Луна сияет во всём своём великолепии и наводит на мысль о могущественном влиянии лунного света на явления моей жизни. Подходит полупустой троллейбус. Вхожу в салон. Осматриваюсь. На задней площадке – ватага парней примерно моего возраста. На меня сразу же обращают внимание. Переговариваются, кивают в мою сторону. Я быстро прохожу вперёд, занимаю свободное место, но продолжаю чувствовать внимание парней. Мне становится как-то тревожно. От остановки до дома идти два квартала по безлюдной улице. «Вдруг эта компания пойдёт за мной?» – смятенно думаю я…

Так оно и случилось. Моя остановка. Выхожу. Парни тоже выходят. Идут следом за мной.

– Девушка!

Я ускоряю шаг. Парни говорят наперебой на разные голоса.

– Что вы так спешите?

– Да не бойтесь.

– Мы вас знаем.

– Вы к нам в колонию приезжали. Стихи читали.

Я останавливаюсь. Разворачиваюсь к парням.

– Да, я была в колонии. Читала стихи Симонова. И что?

Тут, как-то вдруг, происходит совсем странное. Меня просят:

– А почитайте ещё раз.

Вот это поворот событий!

– Здесь? Сейчас?

– А что? Никого нет. Только мы с вами.

– Погода хорошая. Луна вон как светит. Почитайте!

– Пожалуйста…

Просят по-доброму. «А почему бы и нет?» – решаю я и вхожу в роль:

За окном пепелища, дома чернорёбрые.

Снова холод, война и зима.

Написать тебе что-нибудь доброе-доброе?

Чтобы ты удивилась сама…


Я смотрю на ребят, окруживших меня тесным кольцом, и чувствую их потребность в доброте. В тишине мелодично звучит мой голос. Слушают меня внимательно. В нужных местах я останавливаюсь, делаю глубокий вдох, выдерживаю паузу. Быстро бежит время. Вот уже и конец стихотворения:

Даже в горькие дни на судьбу я не сетую.

Как заведено, буду я жить…

Но семнадцатилетним я всё же советую

Раньше на пять минут выходить.


В наступившей тишине я оглядела всех. Ребята стояли замершие, как в детской игре «Море волнуется». Что-то щемящее было в этой сцене.

– Спасибо, – нарушил молчание один из них.

Я кивнула в ответ.

– Вас проводить?

– Нет. Я уже пришла.

– Ну, мы пойдём?

– Идите. До свидания.

– До свидания.

Ребята повернули в сторону остановки. Глядя им вслед, я взгрустнула. Дети войны… Как много им пришлось пережить…

Война ужасные вещи проделала с людьми: даже если они уцелели физически, то души у всех покалечены. Кто стал труслив, кто отгородился от мира каменной стеной, кто стал жесток, обозлился на весь белый свет… Кто же залечит эти незримые, но мучительные раны в глубине человеческих душ? И мне вдруг пришла в голову мысль: «Спасибо судьбе, что привела меня в педагогический институт, а не в юридический. “Сеять разумное, доброе, вечное” куда лучше, чем разгребать криминальные плоды».

Храни её, Господь

«Любить иль быть любимым?» —

Ведут подростки спор,

С упорством безрассудным

Вступая в разговор.


Любимым быть, конечно!

Подарки получать!

Вниманье бесконечно!

Сплошная благодать!


И только лишь с годами

Начнёте понимать,

Что были вы глупцами,

Приятней – отдавать.


Готовиться к свиданьям,

Чушь всякую пороть.

И жить с одним желаньем:

Храни её, Господь!


Любить и жить ликуя.

Раскроешься ты сам,

Тепло в груди почуяв,

Взнесёшься к облакам…


Любить! Любить! Любить!


Когда я вырасту

Подняться наверх