Читать книгу Российская литературная премия-2022. Том 1 - Сборник - Страница 19

Тяжела и неказиста жизнь врача-анестезиста… Такой шуткой меня встретили остряки хирурги в первый день моего прихода из терапии… Пусть говорят! Анестезист – это медбрат или медсестра… Анестезиолог и к тому же реаниматолог – это врач. Спаситель. Спасает пациента от хирургической боли. И при случае оживляет там же, в операционной, если пациент не выдерживает самой операции.

По-разному складывается жизнь этих людей с прекрасными от влияния наркозных газов и стрессов лицами. Я знаю хорошо одного, но «от» и «до». И это я сам. Я и есть этот врач-анестези-олог, которого судьба совсем разбаловала успехами в терапии, а потом в хирургии, а потом забросила в «царство Цезаря» с его ужасными варварскими цезаревыми-кесаревыми сечениями. Да ещё после двадцати лет безупречной службы в «храме хирургии». Так называл эту нашу лечебницу один из главных её врачей. При этом добавлял, что мы (именно мы, анестезиологи) хотим этот «храм» превратить в «нужник». Он был неправ! Просто архинеправ! Мы все её любили. Эту больницу. Он говорил, что мы приходим в сей «храм» выпить рюмку водки и переспать с девкой, а потом угробить больного своим «сермяжным наркозом»! Он был снова и снова архинеправ. Храм был отдельно, а девки – отдельно, как мухи и котлеты. Эх! Из «храма» я перебрался в «край непуганых повитух» – в акушерство. И очутился я у тех самых «ворот», откуда вышел весь народ. Помню, сами хирурги и коллеги-анестезиологи всегда не слишком жаловали этих «вульвоведов». Я молчал, ибо мне сказать было нечего. Я их просто не знал. Как пел Высоцкий, «…а может быть, это приличные люди…».

А когда от нас один «свой в доску парень» трусцой ускакал работать в родильный дом, мы потребовали от него объяснений. И он объяснил это просто и всем понятно: «Вот тут (в “храме”) пропустишь рюмку перед операцией (для куражу и ясного мышления) – и совесть как-то грызёт, и огурец не лезет в рот… Ну а после операции приходится уже две принять, чтоб совесть свою унять. А в родильном доме и работы почти нет, и винцо каждый день подносят пациенты».

Ну да… согласно отчётам по городу, он давал девяносто наркозов в год, а я – аж тысячу восемьсот! В двадцать раз больше! Блин! Правда, он сказал ещё: «…ну, газ я сперва выпускаю, нет не из себя, конечно, а из шампанского… пью потихоньку и тортиком закусываю, которые тоже часто подносят… Ле-по-та…» Мы ему сразу и простили измену. Винцо и тортик – это так хорошо. Как говорят, «клёво»!

Я, правда, винцо почти и не пью, ибо люблю огурчики солёные и грибочки маринованные… А шампанское и тортик – лучшие друзья, хоть и не мои. Их не разлучить. Но вот так же резко уйти из «храма»? Куда? Просто так? Ну нетушки! Я бы не хотел оказаться в этом богоугодном заведении повитух и вульвоведов! Я думал о них свысока, как и все. Вернее, никогда об этом даже не думал…

А тут сразу бац и на матрац! Предложили мне, и я сразу согласился. Моментально! На трезвую голову! И даже не за большие деньги или другие цацки-пецки! Добра у меня и так завались! Одних только джинсов четыре пары. Что ещё надо? И, заметьте, это уже не первый крутой поворот в моей последипломной жизни. Ну а раз попал сюда, то «держи морду лопатой», как учили меня старшины в армии. У них это здорово получалось. И все, кто на меня глаза вытаращил, так сразу их и прикрыли! Не на того напали лупоглазые. Моя «морда лопатой» им не понравилась. А на шёпот, что я, дескать, в этом деле и не смыслю «ни фига», я отвечал своими пафосными выступлениями и докладами на разных пленумах и конференциях, как местных, так и глобальных, разбивая в пух и прах подобные представления о моей персоне. Я знаю всё! Это раз! А тот факт, что я лично не видел доселе, как рождаются дети, меня не смущал аж ни разу. Я даже очень долго был уверен, что помню своё рождение. Помню… кругом тьма-тьмущая… все ко мне заглядывают… кричат и зовут, руки протягивают… А я вылезаю медленно-медленно… Конечно, матушка моя уточнила, услышав мой рассказ: это я где-то в годик заполз под дом на сваях вслед за нашей собакой… Сваи давно просели от наводнений… ни сесть, ни встать под домом… уже разбирать дом собирались… Я выполз и вроде как родился заново…

Так вот. Я знаю всё, что знать нужно, и о женщинах, и об их новорождённых детях… Как врач-анестезиолог. К тому же я (как кстати!) назначен министром на должность главного перинато-лога Минздрава нашей маленькой (но гордой) республики.

И это означало, что новорождённые дети в нашей (маленькой, но очень гордой) республике теперь под моей защитой. Вот так! Раньше их не защищал никто! На селекторных совещаниях в «онлайн-режиме» даже назвали несколько секретных цифр потерь новорождённых в родах… Оказывается, высокие потери – это национальный позор! Это на меня подействовало. Зацепило. Я же гуманист или кто?.. Теперь защищать невинных младенцев буду я! Лично! Кто на новенького? Вот это и было мне предложено. И я сразу же согласился. А мои пришедшие на ум возражения («А я-то здесь при чём? А я же в этом совсем ни бум-бум!») как-то застряли у меня тогда в горле. Струсил?! Может, и так. Но с храбрым и гордым видом. Да если разбираться – я уже не мальчик, пятьдесят лет от роду, двадцать пять лет в медицине, из них двадцать – в анестезиологии, весь увешанный грамотами, спереди и сзади, печати ставить негде… За плечами – стажировки в Москве и Ленинграде, а ещё в Америке и Европе… А статьи обо мне в СМИ? Кто читал, сразу меня уважать начинал. А телепередачи какие, где я сам себя не узнавал! Справлюсь! Что нам, олигархам? (Так выразилась наша санитарка обо мне в разговоре с другой труженицей тряпки и швабры.)

Свои должностные обязанности главного перинатолога я составлял себе сам. Там было всё: создание перинатальной службы и контроль двадцати двух родильных домов республики, внедрение известных и создание новых (!) методик реанимации новорождённых, создание эффективных средств респираторной поддержки для новорождённых, снижение перинатальной смертности, контакты с зарубежными перинатальными центрами, изучение передового зарубежного опыта и зарубежные стажировки, и на закуску – внедрение и широкое клиническое применение сурфактантной терапии в родильных домах республики. Несколько неудачных попыток такой терапии было в большой столице, и больше не планировалось. Не доросла наша медицина, увы. Это заявил главный неонатолог всей страны на секретном селекторном совещании. Вот лет так через двадцать и мы внедрим… Не доросли? А вот я дорос! В маленькой республике! Получите и распишитесь!

Когда эту «почти безумную» идею утверждал министр здравоохранения, он, вероятно, не очень верил в успех или, скорее всего, просто не читал. А не читал – значит, доверял… А ведь потом все пункты и были выполнены. Зарубежные корифеи вежливо отвечали на мои письма-имейлы, приглашали туда, приезжали сюда читать лекции и присылали книги и инструментарий, мониторы и респираторы с инкубаторами. Сказано – сделано! Как гласит латинская поговорка, «ПРИМУС ИНТЕР ПАРЕС», то есть «ПЕРВЫЙ СРЕДИ РАВНЫХ».

Как говорил в былые времена Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв, «наши цели ясны, задачи определены! За работу, дорогие товарищи!»

Вот он и виноват во всех моих решениях. Больше просто некому. Он же и нашу гордую республику передал чужому (как оказалось) народу аж на шестьдесят лет…