Читать книгу Голоса эпохи. Избранная проза и поэзия современности. Том 2 - Сборник - Страница 32

Работа над этой книгой продолжалась более сорока лет с незначительными перерывами. Я точно знаю, когда Матросов вошёл в мою жизнь, чтобы остаться там прочно и на правах родного человека.

Меня, как школьного активиста, отправили в 1983 году по обмену опытом в музей ПТУ № 8 им. А. М. Матросова. Про него я, конечно, знал: дома читал книгу П. Журбы «Александр Матросов», отец на День Победы обязательно водил меня к памятнику Матросову.

Но тогда, в музейной тишине, пришло новое знание. Я вдруг как-то живо понял, что Саша Матросов – это не памятник и не лицо из книжки, а вполне живой человек, который погиб ради своих товарищей, отдав во имя них всё, что имел.

Я увидел этого парня, невысокого, коренастого, очень открытого, общительного, честного, и вдруг понял, что с ним хорошо и надёжно. Я увидел вдруг живого Матросова, понятного и близкого.

Потом иногда я сам приходил к его памятнику и не скажу, чтобы с ним разговаривал, но общался – это точно. Однажды даже сон приснился, что через некое поле можно пройти, только миновав амбразуру огневой точки. И якобы через это поле все только таким образом и проходят.

А пули свистят очень даже отчётливо. Страха нет, но как-то непонятно это и странно. Рядом стоит Матросов в рубашке с расстёгнутым воротом, как на снимке из уголовного дела, а на ногах у него – кирзовые сапоги, как отец на дежурстве в пожарной части ходил.

Я спрашиваю:

– А пулемёт стреляет по-настоящему?

Матросов отвечает:

– По-настоящему. Иначе зачем?

– Но ведь так убьют?

– И это всё, чего ты боишься? – улыбается Матросов.

До сих пор до конца не понимаю тот сон. Хотя это тёплое дыхание стали у лица иногда вспоминаю. Помню отчётливо и то ощущение открытого пространства, и ту внутреннюю уверенность, что иной дороги нет и нужно идти только так.

Книжку Журбы «Александр Матросов» я часто перечитывал. Моей настольной была та, квадратной формы, в коленкоровом переплёте. Матросова я считал если не членом семьи, то близким человеком как минимум.

Переворот сознания наступил в 2000-х. Набирала силу версия Насырова, что Матросов никакой не Матросов, а башкирский татарин Мухамедьянов. И тут ещё в газету, где я работал, периодически стал заходить полковник О. Ф. Бондаренко. Олег Фёдорович искал в архивах материалы по своему отцу Снитину, а попутно выписывал в ЦАМО сведения о Матросове.

Не знаю, кому как, но те разговоры с О. Ф. Бондаренко-Снитиным можно сравнить с эффектом бульдозера. Он перепахал меня.

Особенно удивило то, что Днепропетровск, оказывается, вовсе не гордился своей ролью родины Матросова. И всё напоминало какую-то дешёвую оперетку.

Олег Фёдорович не просто цитировал известный ответ директора музея Матросова из Днепропетровска В. Петрищевой от 16.08.1976 г. за № 114: «Первичными документами, подтверждающими, что Днепропетровск – родина Александра Матросова, наш музей не располагает». Нет, он предпринял и продолжение, буквально камня на камне не оставляя от моей веры в Журбу и его книгу. Вот его история, рассказанная в журнале «Ватандаш»:

«Для того чтобы лично убедиться в том, что город Днепропетровск является (или нет) малой родиной героя, я сперва связался с директором музея, написав письмо, в котором задал несколько вопросов, касающихся самого героя, а также его родственников.

Через пару месяцев пришёл ответ в форме личного письма за подписью Ж. В. Исаковой.

“Уважаемый Олег Фёдорович!

В ответ на Вашу просьбу отвечаю, что:

1. Действительно, Саша родился в Днепропетровске 05.02.1924 г. Так было записано в анкете, на которую он отвечал, когда был маленьким мальчиком (5–6 лет). Анкета эта, очевидно, в архиве. В каком, не знаю. Возможно, в Ивановском детском доме, городе Подольске (военный архив), в городе Москве (бывший музей Сов. Армии).

В своё время мы занимались поиском его родителей, родственников. Письма были направлены во все загсы г. Днепропетровска, где бы могло состояться бракосочетание его родителей. Пришёл ответ, что в загсах нет таких записей. Соответственно, родственников абсолютно никаких нет. Если бы были, то они бы пришли в музей обязательно. Из г. Уфы раньше часто писали, что он наш, что его мама живёт в г. Уфе и т. п. Но документально никто не мог подтвердить. В книге Легостаева «Бросок в бессмертие» подробно описано, кто такой Саша. Автор работал в архивах, собирал по крупицам материал. Очевидно, всё уже изучено, но отдельные моменты его жизни, конечно, остаются неизвестными. Нас это тоже интересовало, интересует и сейчас. Мы чтим память своего земляка (отмечаем его дни рождения, 60-летие, 60-летие подвига), проводим встречи в музее, беседы, экскурсии, т. к. сегодня дети не знают, кто такой Саша Матросов, а нас это волнует. Поэтому стараемся воспитывать детей на патриотизме наших героев.

Я ответила на все ваши вопросы без подтверждения документально (т. к. их нет). Как ответила Вам Петрищева, я не знаю, поэтому, извините, если что не так.

Извините ещё раз. Хотелось Вам помочь. Когда будете в Днепропетровске, приходите.

С уважением к Вам Ж. В. Исакова”.

После этого я позвонил в Днепропетровск по указанному в письме телефону. Жанна Викторовна Исакова, представившись директором музея, подтвердила, что письмо через мою тётю она, действительно, мне передала. Что официальных бланков в музее нет, нет ни печати, ни углового штампа, т. к. музей теперь находится под юрисдикцией частной организации. Я сообщил ей, что в июле, возможно, приеду, попутно навещу своих родных, проживающих в городе.

В середине июля я поехал в Днепропетровск, предусмотрительно взяв письмо Великолукского архива с просьбой оказать мне помощь в сборе материалов об А. Матросове. Бывший музей – это солидное двухэтажное здание, построенное так же, как и наш музей, в начале 70-х. Сейчас представляет собой пристанище различных коммерческих структур, торгующих чем попало. На дверях табличка. У здания памятник. Музей оказался закрытым. Директор отдыхает в Крыму, но в записке (я узнал почерк), оставленной для меня, написано: “Если приедут из Великих Лук, передайте, что другого ответа, кроме как у Петрищевой, я дать не могу, т. к. документов нет”.

Дежурная, очевидно, с устного разрешения заведующей, провела меня на второй этаж в собственно музей, представляющий из себя небольшие три комнаты со стендами, на которых помещены материалы о комсомольцах-героях Днепропетровской области, в том числе стенд размером примерно 1,2×2 метра с немногочисленными материалами об А. Матросове, общеизвестными в советское время. В центре книги – И. Легостаева и М. Шкадаревича (так в оригинале – А. К.). Как видно из письма Ж. В. Исаковой, эти книги и явились основным источником информации о Герое Советского Союза А. Матросове. Никаких документов или фотографий знакомых, родственников!»

В личной беседе Олег Фёдорович рассказывал всё это на порядок сочнее и изобразительнее. Было реально стыдно и больно узнавать, что Журба – это просто банальный сказочник и всё им написанное – лишь плод писательской фантазии.

Мираж рассеивался. Иллюзия уходила. Реально присутствовало ощущение, как на «бабочку поэтиного сердца» Матросова громоздятся многочисленные зеваки «грязные, в калошах и без калош», по словам Маяковского.

Потом исследователь знакомил меня со своей перепиской с башкирскими авторами. Вплоть до темы возможного перезахоронения праха Матросова в Уфе!

Переговоры об этом начались летом 1999 года. Общественности Великих Лук даже специальный митинг тогда пришлось проводить.

В итоге заместитель главы администрации г. Уфы В. Л. Кашулинский писал О. Ф. Бондаренко-Снитину 23 ноября 2001 года: «…есть ли смысл продолжать разговор о перезахоронении? Я понимаю, что г. В. Луки без памятника, могилы уже и существовать не может. И вряд ли сохранится музей А. Матросова. Кстати, функционирует ли он?»

Впрочем, в письме от 3 января 2002 года, кажется, тема перезахоронения окончательно уходит: «…часто бывал в г. В Луки, у меня в одно время созрела мысль о перезахоронении. Администрация г. В. Луки ответила отказом. На этом всё».

«Всё» – это что касается перезахоронения праха Матросова. Но тогда же неожиданно я тоже стал писать о своём детском герое. Мне казалось раньше, что «все всё знают», что «всё известно», но вдруг выяснилось: то, что для меня лично было святым, для других было лишь сытной кормушкой, непыльным местом работы, приятным досугом, гонорарной ведомостью.

Даже встать вровень с такими матросовскими исследователями как Шкадаревич, Легостаев, Насыров казалось наглостью. Однако пришлось…

Н. А. Дубовик понимает меня: «…тоже, как и все послевоенные советские дети восхищалась и поверила очерку Журбы. И, конечно, не могла предположить, что когда-то мне придётся это оспаривать, прежде всего, в себе, и тем более перед людьми. Ведь только по окончании работы вырисовалась ясная и правдивая картинка… Нет, я не тяну одеяло на “свой” регион, а потому что это правда».

Звонок мне из Москвы в декабре 2011 года от Издательского дома «Достоинство» стал неожиданностью.

– Нужна книга о Матросове.

– Когда именно нужна?

– Нужна вчера.

Тогда я стал осознанно и целенаправленно перебирать личный архив. Что-то ложилось на бумагу, ещё больше оставалось на уровне размышлений.

Переваривал мучительно ложь Журбы, как говорилось в сталинское время, очковтирательство. Было жутко от того, что спор в принципе непродуктивен для исследовательской работы.

Нужно спорить, но как спорить?! Давно нет в живых очевидцев короткой жизни Александра Матросова, истлели, если и были, печатные источники…

Говорили на эту тему с Н. А. Дубовик. Она соглашается: «Вот поэтому Вы правы, что каждое слово должно быть выверено, чтобы ни у каких последующих проходимцев даже мысли не возникло что-либо оспаривать в Вашей работе. Ведь Вы сами пишете, что малейшее сомнение ведёт к отторжению всего целого. А дети, подростки и в целом молодёжь даже и разбираться не будут в той массе материала, выпущенного на свет Божий… Я не один раз слышала: “А Матросов-то никакой не герой, рыльце-то в пушку, сидел за кражу, а сделали героем”. Господи, как всё это сложно…»

Нужно спорить. Но каждое слово теперь, после доказанной лжи, воспринимается уже иначе. На веру ничего не то что не воспринимается, даже разумные аргументы хочется перепроверять и перепроверять, сомневаясь изначально.

Когда Н. А. Шкарлат узнал, что я ставлю под сомнение дату 27 февраля 1943 года, он почти возмутился: «Честно говоря, я не мог даже подумать, что Вы меня можете удивить. Я насчёт даты гибели Александра. Я же Вам писал, что хорошо разбираюсь в тактической обстановке, меня этому учили, да и я сам учил, и не один год. Я Вам писал, что перед тем как написать о ходе боевых действий 91 осбр, я по дням составил на реальной карте обр. 1941 г. порядок действий батальонов бригады в эти дни: с 24.02 по 03.03.1943 г. Я мысленно вместе со 2-м ОСБ прошёл этот путь. И не только потому, что умею читать топографическую и рабочую карту и вижу многое на ней, что остальным кажется непонятным или мелочью, но и потому, что сам рядовым служил в пехоте, а потом командовал развёрнутыми стрелковыми подразделениями в различной обстановке, в том числе и зимой, и на незнакомой местности. И абсолютно убеждён, что другого мнения быть не может – Александр Матросов погиб 27 февраля 1943 г.».

Хотя чего возмущаться-то? Если есть хоть малейшие сомнения, они должны быть многократно проверены и сняты не эмоциями, не нашей верой во что-то, а именно стопроцентным знанием. Если не сто процентов – значит, отпадает, значит, нужно работать ещё.

Александр Матросов – это не просто имя. Это – легенда, это русская ментальная матрица. По Матросову мы продолжаем сверять наши поступки и мысли до сих пор. Говорить о Матросове то, что не является стопроцентным, – значит унижать и обижать его. Тем более – после 2000-х годов и того переосмыслительского безумия, в которое я невольно оказался включён газетными буднями и общением вначале с О. Ф. Бондаренко-Снитиным, а затем и с другими исследователями короткой жизни, но большой судьбы А. М. Матросова.

Поэтому и данная работа получилась именно такой, какая она есть. Я старался быть честным с собой и читателями и сказал только то, что думаю, утверждая только то, в чём уверен. А если захотите что-то поправить, то прошу: не торопитесь, поскольку ставка гораздо выше, чем вам кажется.

Унизим Матросова сейчас верхоглядством и поспешностью – однажды и России не станет…

Говоря об исследователях матросовской тематики, безусловно, следует выделить ульяновского учителя П. К. Ковальчука. Н. А. Дубовик называет Петра Кондратьевича «единственным исследователем, перед которым закрывали одни двери, он стучался в другие с одной лишь целью – узнать правду».

Впрочем, Нина Александровна и сама такая. Но если не помнить про П. К. Ковальчука, то не до конца будет понятна и та принципиальность, с которой работает Н. А. Дубовик, не будет понятно, на кого она опирается и с кого берёт пример.

Её историю погружения в тему следует привести полностью. Многое раскроется, таким образом, с совершенно неожиданной и часто неожидаемой стороны:

«Январский вечерний звонок 2015 года не показался мне почему-то неожиданным.

– Добрый вечер, Нина Александровна, не смогли бы мы с вами встретиться? Я имею много материалов о Саше Матросове. Может, посмотрите и заинтересуетесь?

В спокойном голосе я услышала любовь к Саше и беспокойство за судьбу документов. Отказать не смогла.

Но сразу спросила:

– А как вы на меня вышли?

– Совершенно случайно. Я лежал в госпитале. А там есть музей и замечательный, активный музейный работник Екатерина Александровна Вайчулис.

Она пришла к нам в палату и вручила мне вашу книгу, прибавив:

– Вы ведь интересуетесь Александром Матросовым? Рассказывали, что у вас скопилось много материалов о нём. А здесь есть статья о Саше. Созвонитесь с автором, может быть, она поможет вам написать книгу! – И дала мне ваш телефон.

Через пару дней я отправилась к нему. Дверь открыл бодрый, среднего роста, плотный мужчина в домашней одежде – Виктор Васильевич Емельянов. Кивнул:

– Проходите!

Я уже знала из телефонного разговора, что он кадровый военный, ветеран, участник Великой Отечественной войны.

К моему приходу он разложил на столе папки с перепиской, фотографии и книги о Саше Матросове. Первая моя мысль: как я со всем этим справлюсь?

– А кем собраны все эти материалы?

– Здесь моих немало, а бóльшая часть принадлежит Петру Кондратьевичу Ковальчуку, ульяновскому краеведу, члену Союза журналистов СССР.

И он начал о нём рассказывать. Учился в педвузе Харькова, распределили на Дальний Восток. С 1952 года на девять лет стал директором школы в Новой Малыкле. И там впервые услышал, что Саша Матросов родился именно в этих местах. Он заинтересовался героем и нашёл книгу о нём под авторством П. Журбы, к тому времени единственную. Автор утверждал, что Матросов родился в Екатеринославе-Днепропетровске. И директор понял, что добраться до правды будет делом непростым. Но тема его заинтересовала, и поэтому, когда его перевели в книжное издательство Ульяновска, он периодически приезжал в Ивановский детский дом, где воспитывался Матросов, и беседовал со всеми, кто знал Сашу. Все – и работники, и воспитатели, и воспитанники-друзья – живо откликались на просьбу поделиться воспоминаниями. Папки пополнялись.

Поиск продолжался и за пределами детдома.

Он нашёл адрес и переписывался с секретарём комсомольской организации 2-го батальона 91-й стрелковой бригады Тимофеем Андреевичем Татарниковым, на глазах которого погиб Саша.

Тяжело вспоминать об этом даже сейчас. И комсорг пишет: “Для чего Вы обращаетесь ко мне? Ради того, чтобы разбередить раны?!” Но в одном из четырёх писем сообщает, что геройскую гибель кроме него видели Коренский, Керим Валитов, Шиняев, Григорий Сергеевич Артюхов, Иван Григорьевич Ноздрачёв и ещё два-три человека.

Однако ни в одном письме Тимофей Андреевич не пишет, что запись на комсомольском билете сделана им. Кроме того, комсорг помог найти парторга Тихона Ивановича Коренского, выслав его адрес и газетную статью о Саше. Тот откликнулся на письмо Петра Кондратьевича, прислав ему двадцать шесть страниц драгоценного текста. “Только хвастать нечем! Этого текста у меня нет!” – Виктор Васильевич разводит руками. И, чтобы понять, что случилось, мой рассказ временно уйдёт в сторону и появится несколько новых действующих лиц».

Андрей Иванович Царёв – редактор того же книжного издательства, с которым работал Пётр Кондратьевич. Ко времени знакомства тот имел несколько своих изданных книг. Подружились, делились мыслями и достижениями. Царёв познакомился с материалами о Саше.

Второе новое лицо – Иван Иосифович Шкадаревич, москвич, кандидат исторических наук, член Союза писателей. Во время войны он – военный корреспондент. Сразу после боя первым написал о подвиге Александра Матросова статьи: «Ценой жизни» в газету «За Родину» и «Вперёд за Родину». После этого он почему-то считал себя монополистом на тему о Матросове. Готовя в 1967 году книгу к печати, он обратился в Ульяновский обком КПСС, где просил проверить корни рождения Саши в селе Александровка Мелекесского и в селе Александровка Новомалыклинского районов, где никогда не жили Матросовы. Получив официальный отрицательный ответ, он с лёгким сердцем оставил Днепропетровск в книге «Бессмертный подвиг Матросова», вышедшей в 1967 году.

А Пётр Кондратьевич уже давно интересовался местом рождения Саши. Для этого он в 1962 году три недели работал в архиве, загсе и краеведческом музее Днепропетровска в поисках каких-нибудь записей. Их не оказалось. Он сообщает об этом в ЦК ВЛКСМ, а также в Центральный архив ВЛКСМ. И лишь на второе письмо получает ответ, что у Шкадаревича значится Днепропетровск. Он знакомится со Шкадаревичем в 1969 году на пятидесятилетнем юбилее Ивановского детского дома.

Народу на этот праздник собралось много. Приехал бывший директор П. И. Макаренко; воспитанники – друзья Саши – Фёдор Хасанов, Михаил Саулин; воспитатели и все, кому было дорого имя Матросова.

Во время праздника Шкадаревич подошёл к Петру Кондратьевичу и властно сказал:

– Я готовлю к переизданию книгу об Александре Матросове, по праву это дело только моё. Я предлагаю отдать собранные вами материалы мне.

Тот ответил тихо, но решительно:

– Нет.

Шкадаревич пришёл в ярость:

– Запомни этот день! Ты не напечатаешь свою книгу ни в одном издательстве!

Праздник был испорчен. Далее события развивались как в детективном романе. Директор детдома Раиса Алексеевна Иванова, которой на празднике Шкадаревич уделял много внимания, видимо, показала ему книгу передвижения детей в середине 40-х годов. Именно тех лет, когда Саша прибыл из Мелекесса и убыл в Куйбышев. Только после его отъезда книга исчезла.

Не об этом ли пишет Петру Кондратьевичу из Молдавии П. И. Макаренко:

«Писал в Москву Шкадаревичу и его единомышленнику Зарубину. Ни тот, ни другой не ответили, обошли молчанием. Писал и в Ивановку Ивановой. Упорно молчит. Я думаю, что ей неудобно за свой поступок во время юбилейного праздника. Вот ещё одна тайна – пропажа книги поступления и выбывания воспитанников 40-х годов».

Пётр Иосифович Макаренко, живший в то время в Молдавии, в городе Комрате, встречался со школьниками и рассказывал им о Саше Матросове. Одновременно работал над тем, чтобы одна из улиц Комрата получила название имени Александра Матросова. И он этого добился.

Пётр Кондратьевич продолжал поиски. Он нашёл в Ульяновском детприёмнике фотографию Саши с фамилией в книге записи беспризорных за 1937 год. С согласия директора Т. Смирнова он забрал её себе в архив.

Для Героя Советского Союза Александра Матросова юбилейный 1967 год – пятидесятилетие Великой Октябрьской революции – оказался знаковым: открыто заговорили о его настоящей малой родине.

22 февраля 1968 года в «Ульяновской правде» была опубликована большая статья Петра Кондратьевича «Годы в Ульяновске», где он пишет об ивановском периоде жизни Саши Матросова и опровергает его днепропетровское место рождения.

И тут «Москва» забеспокоилась. Началась откровенная травля. Некий Г. С. Пухов пишет в своём письме секретарю Ульяновского обкома партии В. Н. Сверкалову, что он, член КПСС с 1920 года, член Союза журналистов СССР, просит рассмотреть его письмо на бюро обкома. Письмо длинное и нечестное. Он назвал статью Петра Кондратьевича вредоносной, клевещущей на Героя Советского Союза Александра Матросова.

23 сентября на бюро Ульяновского обкома КПСС за опубликование «вредной» статьи Петру Кондратьевичу был объявлен строгий выговор с занесением в учётную карточку коммуниста.

Сердце краеведа не справилось с ударом. Он был госпитализирован с инфарктом. Находясь на больничной койке, Пётр Кондратьевич пишет В. Н. Сверкалову: «У меня одна просьба к Вам: разрешите мне выехать в ЦК, дать объяснение и уяснить мою ошибку».

Защищая своё честное имя, Пётр Кондратьевич пишет секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву и первому секретарю ЦК ВЛКСМ Е. М. Тяжельникову.

Взыскание было снято, а здоровье становилось всё хуже.

Но не мог краевед бросить свою любимую тему. Писал статьи в газетах, однако теперь он, отправляя материалы для издания в Приволжское издательство Саратова, просил не допускать попадания их в руки Шкадаревича.

Пётр Кондратьевич так и не оправился от болезни. 6 декабря 1976 года его не стало. Книгу о Саше он издать не успел…

После его ухода из жизни Андрей Иванович Царёв выпустил две книги: «Детство и юность Александра Матросова» и «Возмужание».

Очередное письмо Н. А. Дубовик от 14 августа 2023 года: «Уважаемый Андрей Борисович, отчитываюсь: по Кочетовскому детскому дому нет ничего ни в библиотеке Ермоловки (это как Высокий Колок), ни в школе. Два дня работала в архиве новейшей истории по архиву П. К. Ковальчук (я с ним работала в 2015 г.). Отправляю письмо следопытов».

В тексте говорится: «Уважаемый Пётр Кондратьевич!

Ваше письмо, посланное в Нижний Ломов юным следопытам, в котором Вы просите узнать о Герое Советского Союза Александре Матросове, попало в среднюю школу № 2.

Мы посетили воспитанницу детского дома Нефёдову Марию Григорьевну (ныне пенсионерка). Её адрес: Пензенская обл., г. Нижний Ломов… (Далее подробный адрес – А. К.). Вот что она нам рассказала:

“Я прибыла из детского дома села Каменка в 1917 году. Воспитывалась в детском доме Н. Ломова до 1933 года. В детском доме Н. Ломова воспитывался и Саша Матросов, которому было примерно 8–10 лет. Учились мы в одной школе (Пеше-Слободской). Фамилию, имя, отчество учительницы не помню”».

«Весьма сомнительные сведения, – итожит Н. А. Дубовик, – не могла воспитанница д/д проживать по детским домам двадцать лет. Возможно, Саша Матросов и воспитывался с ней, но это другой Саша, по возрасту намного старше. Письмо Нечаева тоже есть. В нём указано лишь, что, возможно, Саша воспитывался в младшей группе».

В общем, П. К. Ковальчук проделал огромнейшую исследовательскую работу, обозначив множество пусть и тупиковых направлений, но каждое из них он стремился довести до конца, до логического знаменателя. Дай бог, чтобы в краеведении было побольше таких людей.

И жаль, что при жизни голос Петра Кондратьевича не смог прозвучать так, как он того был достоин. Увы, политизированной трескотни и прочей «правильной целесообразности» всегда бывает больше, чем реального живого дела.

Пётр Кондратьевич (15.07.1913 – 06.12.1976) и его супруга Галина Пантелеймоновна (01.11.1920 – 09.10.2009) похоронены на Северном кладбище Ульяновска. В письме в «Лениздат» он кратко пересказывал свою биографию так: «Я учитель истории. Окончил Харьковский университет на украинском языке и был послан на Дальний Восток. Там была украинизация в начале 30-х годов. Когда украинизацию отменили, я стал осваивать русский язык. Позже, после Отечественной войны, был направлен в Ульяновск, где и работаю. Более тридцати лет занимаюсь краеведением, имею публикации. Член КПСС с 1943 года».

Так, Н. А. Дубовик обращает внимание на строки из воспоминаний П. И. Макаренко. Дословно: «Зарубин располагает двумя копиями решения суда, одно г. Саратова, где он (Матросов – А. К.) был осуждён к шести месяцам лишения свободы, другое г. Сызрани, где также к шести месяцам, отбывал наказание в г. Куйбышеве. В том и другом случае за нарушение паспортного режима и бродяжничество. Есть все копии допроса Саши, где указано, что мальчик имел попытку украсть, залезть кому-то в карман…».

В действительности эти слова – историческая бомба! Они доказывают, что Шкадаревич имел копии допросов А. М. Матросова, решений суда, однако намеренно их скрыл, устроив спектакль с текстом, заверенным печатью общества «Знание».

И это не единственная бомба, доказывающая, что в советское время большинство исследователей лишь паразитировало на имени Матросова, не занимаясь ни сбором материалов, ни опросом очевидцев.

Это больно – узнавать, что ряд материалов по Матросову некоторыми людьми банально был подчищен (или просто уничтожен), чтобы им было комфортно и дальше почивать на своих придуманных лаврах.